На исходе первой недели работа в рубрике «Между прочим» в «Державе» не представляла никаких трудностей. Источником информации служили утренние газеты, которые в девять часов были сложены стопкой на столе. Грошовые газеты были нашим главным подспорьем. Мы с Гришэмом брали по одной и прочитывали от корки до корки. Вначале мы просматривали рубрику «Актуальная тема». Она давала материал для двух-трёх абзацев словесной глупости. Своего рода традицией стало то, что первые полдюжины абзацев служили информацией для нужной темы. Остальные иногда соответствовали тематике, иногда нет, всё зависело от случая.

Рубрика обычно открывалась кратким каламбуром – это было изобретением Гришэма.

Гришэм был человеком бесподобной энергии и изобретательности. Он создал несколько типичных персонажей, которые время от времени появлялись в рубрике «Между прочим». Например, миссис Дженкинсон, миссис Малапроп и Джонс-младший, «зарёванный» подмастерье. Гришэм был также решительным сторонником способа выражения, который он называл «прикольным языком». Так, вместо того чтобы написать без обиняков: «Появился слух о том, что…», я научился такому выражению: «Речь идёт о том, что…». Гришэм говорил, что в напечатанном виде это звучит прикольнее. Лично я так не считал.

Гришэм умел воспользоваться любым забавным эпизодом, описанным в утренних газетах, описать его «прикольным языком», добавить каламбур и выдать за свой собственный. Он был искусным мастером перифраза и превосходно владел метафорами.

Приведу пример. Однажды утром Центральное агентство новостей сообщило о том, что в Джонсонвилле, штат Мичиган, какой-то негр взломал дом и стянул кучу баксов. На негра, удиравшего огородами, напала корова, сильно поранила его и сожрала баксы.

По версии Гришэма, не содержавшей указания на источник сообщения, эпизод выглядел вот как:

«Джон Денвилл спал мёртвым сном, когда Цезарь Бонс, цветной джентльмен, примерно в полночь вошёл в дом Джона в Джонсонвилле, штат Мичиган. Потревожил ли ночной гость спящего хозяина? Нет. Цезарь Бонс обладал утончёнными чувствами. Но что он увидел, бесшумно покидая дом? Пачку баксов, которые Джон беспечно оставил в невозгораемом сейфе».

Чтобы не допустить цензуры редактора, который исправлял все заметки, коряво царапая слова «слишком длинно» поперёк текста, Гришэм продолжил свою сказку в следующем абзаце.

- Эт-то оч-чень ненадёжно, - пробормотал посетитель себе под нос, по-добрососедски перекладывая банкноты в карман. Обратите внимание на продолжение. На обратном пути благородный Цезарь встретил раздражённого монстра в виде жвачного животного. Встреча была коротка. Во втором раунде Цезарь ослабел, а в третьем потерпел поражение. Воодушевлённое триумфом и проголодавшееся от усилий, рогатое четвероногое обнюхало пачку банкнот и жадно сожрало её. Цезарь сообщил суду, что если его осудят за совершение преступления, он потребует от хозяина страусообразной коровы возмещения украденного. «Черномазый!» - только и вскрикивает хозяин.

В удачный день Гришэм мог написать заметку в сто строчек к десяти часам. Как правило, я тоже успевал многое передрать, хотя оставался верен привычке писать несколько абзацев за ночь. Но периодически наступали ужасные дни, когда в газетах не было ничего для наших целей и когда два абзаца из каждого десятка, которые нам удавалось создать, возвращались, вычеркнутые после редакторской правки.

Напряжение в такие дни бывало очень сильным. Главный наборщик отправлял парочку маленьких неряшливых мальчишек напомнить нам, что рубрика «Между прочим» состоит из пятидесяти строчек. В десять часов он являлся собственной персоной и выглядел удручённо.

Гришэм, стреляный воробей, обращался в таких случаях к крайним средствам. Он стряпал из нескольких самых бессмысленных новостей два абзаца, добавляя вначале слова «Это напоминает нам известную историю мистера Панча». Потом он со скоростью молнии перелистывал переплетённые тома «Панча» - в нашей комнате их было около десятка – до тех пор, пока не находил более или менее подходящую цитату.

Когда стихотворение из трёх строф нужно было растянуть до пяти, Гришэм умудрялся сделать это меньше чем за четверть часа. Он писал стихи на удивление легко.

Последней уловкой, которая оставалась для готовой заметки, был изъеденный молью сборник сомнительных острот, составленный много лет назад на случай крайней необходимости. Однако его использование считалось признанием слабости и деградации.

В выдвижном ящике стола мы хранили книгу американских острот, изданную в Нью-Йорке. Мы вырезали остроту, снабжали её предисловием «Под руку попалась удачная американская история», прикалывали на клочок бумаги, и это приятно разнообразило обычный способ создания абзаца. У каждого из нас был свой излюбленный метод.

Лично я всегда имел склонность к использованию слова «старикашки». Значение выражения «Отказали тормоза, и поезд наскочил на старых хрычей в конце платформы» оставалось неизменным: если почтенные джентльмены не будут околачиваться на железнодорожных платформах, то останутся целы и невредимы».

У Гришэма было подобное пристрастие к слову «выход». «Представление в мюзик-холле «Фриволи» было в полном разгаре, когда заметили, что декорации в огне. Публике открыли выход. Запасной выход».

Джулиан Эверсли, с которым я поделился опытом работы в «Державе», выразил восхищение силой воли, с которой я выполнял свои обязанности. Более того, добавил он, скоро я проснусь не только знаменитым журналистом, но и знаменитым писателем.

Не Джордж Вашингтон (Отрывок)

Первая неделя в «Орбите» не принесла каких-либо трудностей для рубрики «На Нашем Пути». Утренние газеты, сложенные к девяти часам стопкой на столе, были главным источником материалов. А полупенсовые издания служили основным подспорьем. Мы с Грешемом брали по одной и пускали на сортировку. Основное внимание на «Тему дня». Как правило оттуда извлекались две-три статьи, чтобы поупражняться в балагурстве. По традиции первая полудюжина заметок должна была совпадать с темой. Остальные, как придётся, что порою срабатывало.

Обычно колонка открывалась каламбуром в одну строчку – так придумал Грешем.

Он был человеком несравненной энергии и находчивости, создателем нескольких типовых характеров, появлявшихся время от времени в «Нашем Пути», например, таких, как мистер Вертлюг или наша миссис Хромоножка, или школьник Джонс-младший – поставщик из ряда вон выходящих сообщений. Соответсвующим образом вместо привычно-нахального: «Ходят слухи, что...» – я был обучен писать «А знаете ли вы...» Так выглядит забавнее в печати, утверждал Грешем. Сам я этого не замечал.

Грешем обладал способностью схватывать с первого взгляда любой факт из утренних газет о необычных происшествиях, облекать новость «курьёзным описанием», добавлять каламбур и таким образом присваивать себе авторство. Он был непривзойдённым изобретателем игры слов и искусным предводителем двойных смыслов.

Вот типичный пример. В утреннем выпуске новостей сообщалось о негре, забравшемся в частный дом в Джонсонвиле, штат Мичиган. Вор стащил увесистую пачку «гринбаксов» и удрал через поле, где был атакован коровой, которая не только тяжело ранила негра, но и съела деньги.

Версия Грешема без ссылки на первоисточник звучала так:

«Джон Денвиль покоился в объятиях Морфея, когда Цезарь Костлявич, темнокожий джентльмен, проник в дом Джона в Джонсонвиле, штат Мичиган около полуночи. Потревожил ли ночной гость покоящегося в дремоте хозяина? Нет. Цезарь Костлявич – человек тонких чувств. Но, бесшумно удаляясь, что же он увидел? Конечно же, пачку гринбаксов, которую Джон легкомысленно не спрятал в несгораемом шкафу».

Чтобы спасти колонку от обрезания, когда после cверки редактор отмечает напротив неё решительное «сократить», Грешем продолжал рассказ в следующей заметке.

«Сдесс надёшна сохранисса», – прошептал незванный гость самому себе, дружески перемещая банкноты в свой карман. И вот что дальше. На своём пути домой доблестный Цезарь встречает раздражённое жвачное животное. Противостояние было кратким. Цезарь стал терять силы во втором раунде, а в третьем оказался в глубоком нокдауне. Воодушевлённое триумфом победы и проголодавшееся от потраченных сил рогатое четвероногое обнюхало пачку бумажных денег и бесстрашно их зажевало. Цезарь заявил на суде, что, если его посадят за воровство, то он привлечёт к суду хозяина злобной скотины по обвинению в присвоении ворованного имущества. Хозяин животного лишь выплеснул: «Наветы чернокожего!»

В те дни Грешем мог заполнить колонку сотней строчек к десяти часам. Я тоже, как правило, находил немало, что скопировать, но, не изменяя привычкам, составлял по нескольку заметок ночью. Но время от времени наступали тяжкие дни, когда в газетах случалось полное отсутствие материалов для нас, или когда пара заметок из каждой вымученной нами полудюжины вымарывались после редакторской правки.

Напряжение в такой момент бывало невыносимым. Бригадир печатников направлял по эстафете мальчишек-оборванцев с напоминанием, что «На Нашем Пути» все ещё не достаёт пятидесяти строк. В десять утра он появлялся собственной горестной персоной.

Грешем, мастер своего дела, применял в подобных ситуациях отчаяные меры спасения. Из самой бесполезной новости ему удавалось сфабриковать пару заметок, добавляя вначале собственную фразу «Это напоминает нам знаменитую историю мистера Панча». Затем он молниеносно пролистывал подшивку «Панча», добрый их десяток валялся в нашей комнате, пока не находил более менее подходящую цитату.

О эти утренние авралы, когда статьи подкреплялись стихами размеров от трёх до пяти строф, Грешем выдавал их за пятнадцать минут. У него была удивительная лёгкость и склонность к рифмоплётству.

И как последнее средство, когда все ресурсы истощены, существовала молью битая коллекция плоских шуток, собранных за прошлые годы, позволявших выкрутиться из любой ситуации, однако, это считалось признанием собственного бессилия и вырождением колонки.

Также в ящике стола покоился сборник американских анекдотов, опубликованный в Нью Йорке. Чтобы позаимствовать, достаточно было написать вступление «А вот хорошая американская история по такому случаю», и поместить её внутри рисунка в виде бумажки с пришпиленной кнопкой, – весьма удобный способ конструирования заметки. У Грешема и у меня были свои любимые приёмчики. Я пристрастился к «буферам». «Тормоза отказали и поезд врезался буферами в тупик платформы», – здесь подразумевался тонкий намёк пожилым господам воздерживаться от праздного гуляния вдоль железнодорожной платформы, дабы ненароком не пораниться.

В свою очередь Грешем обожал «виражи и повороты». «Представление в Фриволи Мюзик-холл пошло на очередной вираж, когда декорации воспламенились. Восторженная публика зашлась в вираже. В экстра-вираже на выход».

О своём творческом опыте в «Орбите» я поведал Джулиану Эверслею, и он сказал, что восхищён душевным настроем, с которым я приступил к исполнению обязанностей в газете. А также добавил, что предо мною блестящее будущее, не только как журналиста, но и писателя.

После первой недели "По Пути," в журнале «Orb», не предполагалось никаких трудностей. Источником материала служили утренние газеты, которые грудой лежали на нашем столе уже в девять часов. Газеты в пол пенса были нашей основной поддержкой. Грешэм и я брали по одной, и прорабатывали до корки. Сперва мы обращали внимание на тему дня. Этого было вполне достаточно для двух - трех статей словесного одурачивания. Тут существовала своего рода традиция, что первые полдюжины статей должны были быть на животрепещущие темы. Остальные могли быть и актуальными и не очень, как получится.

Колонка обычно открывалась заголовком, состоящим из короткого каламбура — это было изобретением Грешэма.

Грешэм был человек исключительной энергии и изобретательности. Он придумал несколько характерных персонажей, которые время от времени появлялись в "На Вашем Пути," как, например, г-жа Дженкинсон, наша г-жа Мэлэпроп, и мальчик Джонс, наш "плакса" типичный школьник. Он был также заядлым любителем своеобразного способа изъяснения, который он назвал "игривым языком". Таким образом, вместо того, чтобы писать смело: "Ходят слухи, что ----," мне настоятельно рекомендовали изъясняться следующим образом "Речь пойдет о том, что----." Так звучит интереснее в тексте, говаривал Грешэм. Сам же я не находил в этом ничего особенного.

У Грешэма была привычка ухватиться за любое причудливое происшествие, о котором сообщалось в утренних газетах, пересказав это "игривым языком", дополнив каким-нибудь каламбуром и, таким образом, выдавать за своё собственное. Он искусно владел мастерством перифраза и знал много выразительных наречий.

Например такой сюжет. В репортаже, выпущенном одним утром Центральными новостями о негре, который вломился в дом в Джонсонвилле (штат Мичиган) и украл пачку денег. На убегающего наутек через задний двор вора набросилась корова, нанесла ему серьезные увечья и в, конце концов, сжевала деньги.

Не получившая широкой огласки, версия эпизода в исполнении Грешэма звучала таким образом:

"Джон Денвилл находился в сонном забытьи, когда Цезарь Боунс, цветной джентльмен, проник в дом Джона в Джонсонвилле (штат Мичиган) около полуночи. Потревожил ли ночной гость дремлющего хозяина? Нет. У Цезаря Боунса имелись куда более серьезные намерения. Но поскольку он бесшумно удалялся, что он углядел? Да только груду долларов, которые Джон неосмотрительно спрятал в несгораемый сейф"

Т.к. ответственный за колонку редактор всегда урезал статью, бросая при этом слова "слишком длинно", то Грешэм, чтобы закончить заметку, продолжал свой рассказ в другой статье.

"'Скидка - неуверенная ягода,' бормотал непрошенный гость про себя, перекладывая как обычно бумажки в свой карман. Проследим, что было дальше. На обратном пути Благородный Цезарь столкнулся с раздраженным жвачным животным. Поединок был недолгим. Цезарь стал сдавать во втором раунде, и одержал верх в третьем. Ликующее своим триумфом, и проголодавшееся после битвы, рогатое четвероногое животное унюхало пачку денег и тут же их сжевало. Цезарь сказал суду, что, если его привлекут к уголовной ответственности, то он привлечет к суду владельца самообманчивой коровы по обвинению в приобретении украденного. Владелец только и выкрикнул, что «Темнокожий мужчина!'"

В свой день Грешэм располагал целой колонкой и в его распоряжении было более ста строк к десяти часам. Я также, располагал достаточным материалом для публикации как правило, хотя и продолжал писать несколько статей накануне вечером. Но время от времени наступали те самые ужасные дни, когда в газетах не было ничего, что бы соответствовало нашим основным тематикам. Когда же удавалось, переработав полудюжины статей, с трудом сочинить две заметки, то они возвращались ненапечатанными по распоряжению редактора.

Это было очень напряженное время. Главный типографщик отправил бы смену маленьких и неряшливых мальчиков, чтобы напомнить нам, что "По Пути" был укорочен на пятьдесят строк. В десять часов он приехал бы лично, и огорчился бы. Грешэм, умудренный опытом человек, применял в таких случаях отчаянные меры. Он сочинил бы даже из самой бессмысленной новости два сюжета, добавляя к первому слова, "Это напоминает нам об известной истории г-на Пунча." Затем он пролистал бы связки «Удара» - у нас была приблизительно дюжина выпусков - со скоростью молнии, пока случайно не наткнулся бы на более-менее соответствующую концовку.

Иногда по утрам Грешем сочинял стихи менее чем за пятнадцать минут, дополняя три строфы до пяти. Он обладал замечательным чувством рифмы.

Как самое последнее средство, применяемое в качестве постоянной поддержки, у нас имелась изъеденная молью коллекция отборных шуток, которые были заготовлены еще заранее на случай самых чрезвычайных ситуаций. Однако, использование такой поддержки считалось признанием полной недееспособности.

Также у нас в запасе имелась книга американских острот, изданная в Нью-Йорке. Употребить одну из таких острот можно было снабдив её предисловием "Хорошая американская история подворачивается под руку," и поместив ее на плавном переходе, что было приятным изменением обычного способа сочинения статьи. У Грешэма и у меня были свои излюбленные методы. Лично у меня всегда было пристрастие к "буферами". "Тормоза отказали, и поезд ударил по буферам в конце платформы" естественно предполагалось, что, если бы пожилой господин не бездельничал бы на железнодорожных платформах, они бы не пострадали бы таким образом.

У Грешэма была подобная симпатия к "поворотам". "Действие в Мюзик-холле Frivoli было в самом разгаре, когда заметили, что декорации охвачены огнем. Публика получила поворот. Дополнительный поворот."

Джулиан Эверсли, которому я рассказал о своей работе в журнале «Orb», сказал, что восхищается моим рвением, с каким я выполнял свою работу. Более того, он сказал, что у меня есть большие перспективы состояться не только как журналист, но и как писатель.

Прошла всего неделя, а наша рубрика в «Орбит» - «С приветом!» - работала как часы. Отправной точкой служили утренние газеты, которые нам к девяти сваливали на стол. Дешевые издания оказались прямо-таки «золотой жилой». Мы с Грешемом брали по одной такой газетенке и процеживали их содержимое через мелкое сито, особое внимание уделяя заметкам на злобу дня. Подурачившись всласть, можно было выжать из них по два-три абзаца. Порой, выходило и больше, но уж первые-то шесть абзацев обязательно были на злобу дня. Это стало у нас своего рода традицией.

Как правило, открывал рубрику каламбур в одну строчку – сочинение Грешема.

Грешем потрясал своей энергией и изобретательностью. Из-под его пера вышло несколько колоритных персонажей, время от времени появлявшихся в нашей рубрике - к примеру, миссис Дженкинсон, коверкавшая слова не хуже шеридановской миссис Малапроп*, или шкодливый сорванец Джоунс-младший. А еще Грешем был ярым поборником «юморесочного», как он выражался, языка. И, вместо того, чтоб написать прямо: «Ходят слухи, будто…», я стал выражаться уклончиво: «Судя по всему…». Грешем считал, что на газетной странице это выглядит куда забавнее. Я, правда, так и не уловил - почему.

Грешем умудрялся, взяв любой занятный случай из утренних газет, облечь его в «юморесочные» фразы, добавить каламбур, и в результате получить свою собственную историю. Он с легкостью мог перефразировать любое высказывание, а словами прямо-таки жонглировал.

Вот вам пример. Как-то утром телеграфные агентства разнесли весть о том, что один негр проник в богатый дом в Джонсонвиле (штат Мичиган) и стащил оттуда энное количество «зелененьких». Спасаясь бегством через поля, воришка столкнулся с коровой, которая, нанеся ему тяжкие увечья, съела все «зелененькие».

В анонимной версии Грешема события излагались следующим образом:

«Джона Денвила из Джонсонвиля (штат Мичиган) Морфей держал в своих объятьях мертвой хваткой, когда некий цветной джентльмен по имени Цезарь Боунс около полуночи решил нанести ему визит. Побеспокоил ли ночной гость сон хозяина дома? О, нет. Цезарь Боунс был сама тактичность. Но что же он видит, бесшумно удаляясь восвояси? Ба, да это никак пачка «зелененьких», которые Джон легкомысленно решил доверить несгораемому сейфу».

Из опасений, как бы редактор, просматривая гранки, не урезал рассказ, нацарапав обычные каракули: «слишком долго», Грешем продолжил его в следующем абзаце.

««И хто ж так бабки хранит?» – проворчал гость, перемещая банкноты ближнего своего к себе в карман. Но глядите, что было дальше. Благородный Цезарь встретил на обратном пути одну рогатую, четвероногую и весьма раздражительную особу. Схватка длилась недолго. Уже во втором раунде Цезарь отправился в нокдаун, а в третьем – в нокаут. Успех кружит голову, а занятия спортом пробуждают аппетит, и представительница семейства жвачных, учуяв, где пахнет «зелененькими», и не думая о последствиях, проглотила всю пачку. На суде Цезарь заявил – если он угодит за решетку как вор, то владелец жвачного с луженным как у страуса желудком последует за ним как укрыватель краденного. «Борзеет по-черному!» - так прокомментировал это заявление владелец коровы».

Будучи в ударе, Грешем вполне мог подготовить к десяти часам всю колонку, да сверх того – еще сотню строчек. Меня тоже, как правило, не покидало вдохновение, хоть я по-прежнему и сочинял на всякий случай пару абзацев за ночь. Но все же то и дело наступали черные дни, когда в газетах не попадалось ничего путного, а каждый третий абзац из тех, что нам кое-как удавалось наскрести, бесследно исчезал после редакторской правки.

В такие дни дым стоял коромыслом. Старший наборщик присылал одного за другим чумазых мальчишек, чтоб известить – в рубрике «С приветом!» все еще не хватает пятидесяти строчек. В десять он сам появлялся и начинал канючить.

Грешем, как человек бывалый, прибегал тогда к отчаянным средствам. Из любой, даже самой банальной заметки он мог выжать пару абзацев, прибавив после первых слов: «Это напомнило мне известный случай, приключившийся с мистером Панчем». И тут же с быстротой молнии пролистывал старые выпуски «Панча» - у нас в комнате было с десяток подшивок – пока не натыкался на более-менее подходящую закладку.

В такие дни стихи из трех строф раздувались до пяти. Грешем это проделывал минут за пятнадцать, рифмы из него так и сыпались.

Когда не оставалось ничего иного, мы заглядывали в бездонный «долгий ящик», где годами пылилось собрание плоских острот, приберегаемых на самый крайний случай. Пускать их в ход, однако, считалось позорным признанием собственного бессилия и деградации.

Был у нас в запасе и опубликованный в Нью-Йорке сборник американских острот. Возможность выбрать какую-нибудь и, предварив словами: «Забавный случай рассказывают наши заокеанские коллеги», прилепить к гранке, приятно разнообразила ежедневную газетную рутину.

Шутить мы с Грешемом любили по-разному. Мне лично всегда нравилось придавать буквальный смысл таким выражениям, как «пораскинуть мозгами»: «Спасаясь от контролера, заяц прыгнул на ходу с поезда. И теперь наш заяц спит без задних ног… на больничной койке». А вот Грешем любил переиначивать слова: «В самый разгар выступления в мюзик-холле «Фриволите» разгорелись декорации. Галерка моментально превратилась в горелку. И теперь мюзик-холл из «Фриволите» решено переименовать во «Фрикасе»».

Джулиан Эверсли, узнав, как я выполнял свои обязанности в «Орбит», сказал, что восхищается моим бойцовским духом. Более того, он прочил мне успех не только на журналистском поприще, но и в роли писателя.

* Героиня пьесы Шеридана «Соперники» (1775) то и дело произносит слова шиворот-навыворот.

Через неделю работы над рубрикой «Между прочим» я вполне освоился в газете «Орбита». Источником материала для рубрики были утренние газеты, уже в девять утра лежавшие стопкой у нас на столе, а главным подспорьем – бульварные газетенки. Мы с Гришемом каждый брали по газете и бегло пролистывали их. Перво-наперво мы изучали «Тему дня», которой, как правило, вполне хватало на два-три абзаца словесной эквилибристики. Так повелось, что первые полдюжины абзацев представляли собой отклик на злобу дня, а остальное могло быть и на другую тему, в зависимости от обстоятельств.

Именно Гришем придумал начинать рубрику с короткого каламбура и сделал это традицией.

Изобретательность и неутомимость Гришема не знали границ. Именно он придумал несколько типовых персонажей, которые время от времени появлялись в рубрике «Между прочим», например, миссис Дженкинсон – нашу миссис Малапроп, которая постоянно не к месту употребляет ученые слова и потому считает себя весьма умной и образованной, и школьника-недоучку Джонса-младшего, неиссякаемый источник ляпсусов и оговорок. Кроме того, Гришем был ревностным приверженцем манеры выражения, которую сам он называл «мудреный язык». Вместо незамысловатого «Говорят, что…», он учил меня писать «Прошел слух, что…», потому как в печатном виде последнее выглядит гораздо смешнее. Правда, я никогда не мог понять, почему именно.

Как никто другой Гришем умел ухватиться за любое более-менее подходящее происшествие из утренних газет, пересказать его на своем «мудреном языке», украсить каламбуром и произвести форменный фурор. Он превосходно владел перифразой и виртуозно жонглировал словами.

Вот вам пример. Однажды утром в газете «Главные новости» появилось сообщение об одном ограблении в Джонсонвиле, штат Мичиган, в результате которого какой-то негр вынес из дома изрядную сумму денег. Убегая через соседнее поле, вор наткнулся на корову, которая его изрядно пободала и съела все деньги.

Версия Гришема до редакторской правки выглядела следующим образом:

«Джон Денвил пребывал в сладких объятиях Морфея, когда Цезарь Боунс, цветной джентльмен, вошел в дом Джона в Джонсонвиле (шт. Мичиган) около полуночи. Не побеспокоил ли ночной гость хозяина дома? Отнюдь. Цезарь Боунс был прекрасно воспитан. Но что же он увидел, бесшумно покидая гостеприимное жилище? Именно! – Он увидел пачку государственных банковских билетов, которую Джон легкомысленно убрал в несгораемый шкаф».

Чтобы редактор, сверяя гранки, ничего не вырезал из статьи, и не нацарапал «слишком много» на полях, Гришем ограничивался двумя абзацами.

«Ух, как этта апрамечива, - прошептал ночной гость, по-соседски запихивая банкноты в карман. А теперь внимание. По пути домой благородный Цезарь повстречал злобную буренку. Схватка была недолгой. Цезарь обессилел уже во втором раунде и отправился в нокаут в третьем. Окрыленная успехом буренка внезапно оголодала и, унюхав кучу бумажных банкнот, дерзко пожрала их. Цезарь сообщил суду, что если его обвинят в тяжком уголовном преступлении, то он привлечет к суду владельца прожорливого как боров парнокопытного за сокрытие краденого. Владелец возмущенно заявил: “Этот черномазый меня не замажет!”»

Бывали дни, когда Гришем заканчивал колонку в сто строк уже к десяти часам. Я тоже, как правило, успевал дать нужный материал вовремя, хотя и продолжал иногда делать какие-то заготовки с вечера. Но время от времени наступали черные дни, когда в газетах не было ничего для нас подходящего, и редактор вымарывал половину из полудюжины абзацев, которые мы ухитрялись выжать из себя.

В такие дни атмосфера накалялась до предела. Метранпаж делегировал одного за другим чумазых мальчишек-курьеров напомнить нам, что в колонке «Между прочим» не хватает пятидесяти строк. В десять часов метранпаж с траурным видом являлся лично.

Гришем в таких делах собаку съел и на этот случай у него было несколько отчаянных средств. Даже из самых пустых и неинтересных новостей он мог выжать пару абзацев, начав их словами «Это напомнило нам известную историю мистера Панча». Затем он со скоростью вихря пролистывал подборку журналов «Панч», которых у нас в комнате было больше дюжины, пока не натыкался на более-менее подходящий случай.

В такие дни стихи в рубрике приходилось увеличивать с трех до пяти строф, причем Гришем справлялся с этим делом меньше чем за четверть часа. У него были удивительные способности к стихосложению.

В качестве последнего средства мы обращались к огромной стопке засиженной мухами коллекции сомнительных острот, заботливо собранной на случай крайней необходимости бог знает когда. Воспользоваться ею, однако, означало расписаться в собственной слабости и прогрессирующем маразме.

А еще в ящике нашего стола хранилась книга американских острот, изданная в Нью-Йорке. Выбрать любую, перед ней написать «Это напомнило нам известную американскую историю», связать с предыдущим текстом – этот способ вносил приятное разнообразие в наш привычный способ сочинения недостающего абзаца. Лично я всегда питал склонность к «тормозам». Фраза «Тормоза отказали и поезд врезался в буфера в конце платформы» неизменно предполагала, что если пожилые джентльмены не будут заглядываться на фигуристых девиц на перроне, то они, скорее всего, не пострадают.

Гришем же питал слабость к «номерам»: «Представление в театре Фриволи было в разгаре, когда вдруг во время очередного номера программы декорации загорелись…Вот это был номер!»

Я поделился подробностями своей работы в «Орбите» с Джулианом Эверсли, на что последний заявил, что он в полном восторге от той решительности и энергичности, с которой я приступил к своим обязанностям. Более того, он сказал, что предо мной открывается блестящая перспектива – я стану не только журналистом, но и писателем.

Писать для журнала «Шар» оказалось не так уж и трудно. Уже на второй неделе работа над колонкой «На ходу» пошла как по маслу. Материал мы черпали из утренних газет, которые грудой сваливали нам на стол к девяти часам. Грошовые издания годились лучше всего. Мы с Грешамом брали по газете и высасывали из нее все, что только можно. Начинали мы с рубрики «Тема дня», ее обычно хватало на два-три абзаца словоблудия. По негласной традиции первые шесть абзацев писались на злободневные темы. Остальное могло быть и злободневным, и не очень – как уж получится.

Обычно колонка начиналась с короткого каламбура – находка Грешама.

Грешам был человеком необычайно изобретательным и деятельным. Именно он придумал некоторых постоянных героев колонки «На ходу». Среди его детищ были миссис Дженкинсон – наша версия миссис Малапроп* – и Джонс Младший – Школяр, постоянно сыпавший ляпсусами. Грешам был рьяным приверженцем стиля, который сам он именовал «забавным». Так, вместо прямолинейного «ходят слухи, что…» он учил меня писать «кое-кто нашептал нам, что…». «В печати так гораздо смешнее», - уверял Грешам. Сам я так и не понял, в чем соль.

Грешам как никто умел раскопать в утренних газетах какой-нибудь нелепый случай, облечь его в слова «забавного стиля», приправить каламбуром и так присвоить авторство себе. Он необычайно искусно владел перифразой и как никто умел удачно ввернуть наречие.

Приведу пример. Как-то утром в газете «Центральные известия» появилось сообщение о том, что в городе Джонсонвиль (штат Мичиган) негр забрался в дом и украл пачку долларов. Когда вор удирал через поля, на него напала корова. Животное нанесло ему серьезные увечья и съело все деньги.

В вольном пересказе Грешама история звучала так:

«Была почти полночь, и сонливый бог давно душил в объятиях мистера Джона Денвиля из Джонсонвиля (штат Мичиган), когда чернокожий джентльмен Цезарь Бонс проник к нему в дом. Вы думаете, ночной гость потревожил спящего хозяина? О нет! Цезарь Бонс слишком хорошо воспитан. И вот, когда Цезарь уже собирался было бесшумно покинуть дом, что он видит? Пачку долларов, которую Джон беспечно забросил в огнеупорный сейф».

Чтобы редактор не вырезал историю и не вернул ее с пометкой «слишком длинно», Грешам продолжал с нового абзаца.

«”Слишком на виду”, - пробормотал гость себе под нос, заботливо перекладывая деньги в карман. Но это еще не все. По пути домой благородный Цезарь повстречал вспыльчивое жвачное парнокопытное. Встреча была короткой. Во втором раунде Цезарь дал слабину, а в третьем уже оказался в нокауте. Возбужденное блистательной победой, рогатое четвероногое решило восстановить силы и подкрепиться: оно обнюхало и самым наглым образом проглотило пачку долларов. Цезарь сообщил, что, если его признают виновным в совершении кражи, он подаст в суд на владельца самки bos taurus taurus с луженым желудком по обвинению в укрывательстве краденого имущества. В ответ хозяин животного воскликнул только: “Да он врет по-черному!”».

Грешам расправлялся с колонкой и успевал написать сто лишних строк еще до десяти. Обычно я тоже находил много материала, но все-таки по-прежнему делал часть работы дома. Но нет-нет, да и наступал страшный день, когда в газетах не оказывалось подходящих новостей, и каждый третий абзац, который нам удавалось высосать из пальца, редактор возвращал на доработку.

В такие дни атмосфера накалялась. То и дело от главного наборщика прибегали чумазые мальчишки с напоминанием, что в колонке «На ходу» не хватает целых пятидесяти строк. В десять часов наборщик появлялся собственной персоной, и вид его выражал уныние.

В таких случаях Грешам, тертый калач, прибегал к крайним средствам. Даже из самой бессодержательной новости он мог слепить два абзаца, приписав фразу: «Тут нам вспоминается знаменитая история мистера Панча». Затем он принимался с молниеносной скоростью пролистывать подшивки журнала «Панч» (у нас в комнате их стояло штук шесть), пока не натыкался на более или менее подходящую концовку.

В такие дни стихи из трех четверостиший Грешам растягивал на пять, причем меньше, чем за пятнадцать минут. У него был просто талант рифмоплета.

В крайнем случае оставалась последняя надежда – побитый молью томик якобы смешных анекдотов, который вот уже много лет лежал на самый черный день. Но обратиться к нему значило низко пасть и признать свою слабость.

Еще у нас в столе лежал изданный в Нью-Йорке сборник американских острот, вносивший приятное разнообразие в рабочую рутину. Вырезать такую шутку из книги, предварить замечанием вроде «На ум приходит отличная американская история», приколоть к черновику, и готов целый абзац. У каждого из нас был свой излюбленный прием. Лично я всегда питал слабость к «зайцам». «В поездах открывается сезон охоты на зайцев». Никогда нелишне напомнить пожилым джентльменам, чтобы они не забыли купить билет.

Грешам испытывал столь же нежную привязанность к «номерам».

«Писатель собирался опубликовать рассказ в новом номере. Номер не прошел».

Джулиан Эверсли, с которым я поделился впечатлениями от работы в «Шаре», восхищался тем, как рьяно я принялся за новые обязанности. Он был уверен, что меня ждет будущее не только журналиста, но и писателя.

* Миссис Малапроп – героиня пьесы Ричарда Шеридана «Соперники», постоянно употребляющая слова не к месту.

Не Джордж Вашингтон

Спустя неделю работа в колонке “Мимоходом” в газете “Сфера” не представляла для меня никаких трудностей. Весь материал мы брали из утренних газет, которые к девяти часам стопкой появлялись на нашем столе. Эти газетенки были нашим главным источником существования. Мы с Грешамом извлекали из них все самое для нас необходимое. Первым делом мы прочитывали колонку “Новость дня”. Этого материала вполне хватало, чтобы развести болтовню на пару-тройку абзацев. Первые шесть заметок по традиции должны были быть на злобу дня. Остальные - не обязательно, как получится.

По задумке Грешама, колонка обычно начиналась с короткого каламбура.

Грешам был человеком небывалой энергии и остроумия. Он создал несколько классических персонажей, которые время от времени появлялись в рубрике “Мимоходом”, например, миссис Дженкинсон, наша госпожа Невпопад, и неистощимый на школьные перлы Джоунс-младший. Еще Грешам был горячим приверженцем “острого языка” Так, вместо того, чтобы прямо написать “Ходят слухи, что...”, я должен был сказать “До нас дошло, что...”. Если напечатают так, то будет смешнее, говорил Грешам. Я же никакой разницы не видел.

Грешам мог ухватиться за любое событие, о котором сообщалось в утренней газете, и так оригинально подать его, приправив каламбуром, что в его авторстве никто не сомневался. Он был мастером перифраза и великолепно владел словом.

Приведу пример. Как-то в центральных новостях сообщили, что в один из домов в городе Джонсонвилл, штат Мичиган, проник негр и украл большую сумму денег. Скрываясь с добычей, он бежал по полю, где на него напала корова, которая хорошенько потрепав вора, съела все деньги.

А вот как рассказал эту историю Грешам без указаний на источник:

“Джон Денвил пребывал в крепких объятиях Морфея, когда около полуночи чернокожий джентльмен по имени Цезарь Боунз зашел в его дом в Джонсонвилле, штат Мичиган. Потревожил ли ночной гость почивавщего хозяина? Нет. Цезарь Боунз - человек очень деликатный. Направляясь бесшумно к выходу, он увидел.. Что же? Представьте себе, пачку зеленых купюр, по неосторожности оставленных мистером Джоном в несгораемом сейфе.”

Чтобы статья не попала под нож редактора, который правил всю корректуру колонки, делая на полях пометы “слишком длинно”, Грешам продолжил рассказ в следующем абзаце.

- Ах, масса! Очень ненадежно, - пробормотал гость, благодушно перекладывая банкноты к себе в карман. Но история на этом не закончилась. По дороге домой благородный Цезарь столкнулся с коровой. Буренка была не в духе, и встреча завершилась стремительно. После второго раунда Цезарь обессилел, в третьем был отправлен в нокаут. От потраченных во время боя сил у рогатой триумфаторши разыгрался аппетит, и, учуяв деньги, она жадно их поглотила. На суде Цезарь заявил, что, если его признают виновным в преступлении, он предъявит хозяину прожорливой, как страус, скотины иск за присвоение похищенного. Хозяин только и воскликнул: “Не-гра-бить!”

Иногда Грешаму везло, и к десяти утра он мог написать колонку на сто строчек длиннее, чем надо. Мне тоже, как правило, хватало материала, однако я сочинял несколько абзацев накануне вечером. Но время от времени случались черные дни, когда из газет почерпнуть нам было нечего, и когда треть того, что удалось сочинить, вырезал редактор.

Напряжение в такие дни доходило до предела. Главный печатник присылал чумазых мальчишек, чтобы напомнить нам, что в колонке “Мимоходом” не хватает пятидесяти строк. В десять утра он являлся сам с траурной физиономией.

Но Грешам на этом деле собаку съел, и для таких случаев у него были припасены особые средства. Даже из самой пустой новости он мог соорудить два абзаца, вставив в первый такую фразу: “На память приходит известный рассказ мистера Панча”. Затем он просматривал со скоростью света переплетенные номера “Панча” - в нашей комнате их было больше десятка - пока не натыкался на более или менее подходящий материал.

В такие дни стихи из трех строф под пером Грешама за пятнадцать минут превращались в целую поэму. У него был необыкновенный поэтический дар.

Последним источником, к которому можно было припасть, был наш неиссякаемый кладезь, допотопный сборник так называемых шуток, составленный для самых безнадежных ситуаций. Но использовать его было все равно что признать свою слабость и несостоятельность.

Еще в письменном столе у нас была изданная в Нью-Йорке книга американских анекдотов. Анекдот нужно было вырезать, предварить словами “Вспоминается один хороший американский рассказ” и приколоть на листок бумаги. Все это вносило приятное разнообразие в процесс написания статьи. У нас с Грешамом были свои излюбленные приемы сочинительства. Я лично всегда испытывал слабость к “тормозам”. “Из-за неисправности состав не мог вовремя остановиться, и машинист ударил по тормозам в конце платформы”, речь шла о том, что, если бы пожилые джентльмены не мешкали на платформе, они бы остались невредимы.

Подобную любовь Грешам испытывал ко всяким “ходам” и “выходам”. “Представление в мьюзик-холле Фриволи шло полным ходом, когда внезапно загорелись декорации. Не успели объявить о выходе артиста, как к выходу рванул весь зрительный зал.”

Джулиан Эверсли, которому я рассказал о своей работе в “Сфере”, восхищался тем, с каким вдохновением я отдавался своему делу. Более того, он считал, что передо мной открывалось будущее не только журналиста, но и писателя.

Не Джордж Вашингтон. (отрывок)

По окончании первой недели работа над колонкой «Свой взгляд» в «Сфере» уже не доставляла особых трудностей. Исходным материалом служили утренние газеты, в девять утра кучей появлявшиеся на нашем столе. Газеты за пол пенни были нашими главными кормильцами. Гришем и я брали по одной и обдирали их начисто. Сначала мы уделяли внимание главной теме дня. Обычно ее хватало на две – три статьи словесных дурачеств. У нас существовала своего рода традиция, чтобы первые полдюжины статей были посвящены какой-либо теме. Остаток мог быть тематическим, а мог и не быть – как повезет.

Колонка обычно открывалась строчкой каламбура – изобретение Гришема.

Гришем был человеком беспрецедентной энергии и изобретательности. Он создал несколько характерных персонажей, которые время от времени появлялись в колонке, такие, как, например, миссис Дженкинсон - наша миссис Малапроп и школьник Джоунс-младший, - наше «ходячее недоразумение». Гришем так же являлся строгим поборником особого стиля изложения, который он называл «Забавным языком». Таким образом, вместо того, чтобы смело написать: «Ходит слух, что…», я научился писать: «Как стало известно…». Гришем утверждал, что так лучше выглядит в напечатанном виде. Самому мне так не казалось.

Метод Гришема заключался в том, чтобы выхватить в утренних газетах какой-либо необычный инцидент, облечь в «забавный язык», добавить каламбур и, таким образом, сделать его своим. Он в совершенстве владел хитрым мастерством иносказания и впечатляюще управлялся с наречиями.

Вот вам иллюстрация. Однажды утром в «Централ ньюс» был помещен отчет о негре, который вломился в дом в Джонсонвилле, штат Мичиган, и стянул сколько-то там долларов. Вор, убегающий через поля, был атакован коровой, которая, сильно повредив негра, съела деньги.

В пересказе Гришема это выглядело следующим образом:

«Бог сна вцепился мертвой хваткой в Джона Денвилла, когда Цезарь Боунс, цветной джентльмен, около полуночи вошел в дом Джона в Джонсонсвилле, штат Мичиган. Потревожил ли ночной гость хозяина? Нет. Цезарь Боунс обладал чувством такта. Но когда он уже в смущении удалялся, стараясь не шуметь, что же он увидел? Ну конечно, кучу зелени, которую Джон так неосмотрительно спрятал в несгораемый сейф».

Чтобы редактор, который всегда вычитывал корректуру колонки, не зарубил статью, накарябав на ней «слишком длинная», Гришем продолжил в другом абзаце.

«- Боже мой, как ненадежно, - пробормотал посетитель, по-добрососедски перемещая банкноты к себе в карман. Обратите внимание, что было дальше. На пути домой благородный Цезарь столкнулся с раздраженным жвачным животным. Схватка была короткой. Во втором раунде Цезарь «поплыл», а в третьем был нокаутирован. В восторге от своего триумфа и проголодавшись от усилий, рогатое четвероногое унюхало пачку бумажных денег и смело проглотило их. Цезарь сказал на суде, что, если его признают преступником, он обвинит хозяина жадной коровы в укрывательстве краденного. Хозяин воскликнул только:

- Он меня очерняет!».

В удачный день Гришем мог написать колонку более чем в сто строк к десяти часам. Я тоже, как правило, находил много вариантов, но все же сохранил привычку писать пару статей накануне вечером. Однако, то и дело наступали ужасные дни, когда в газетах не было материала, подходящего для наших целей, и когда две из полудюжины успешно выкованных нами статей возвращались, удаленные редакторской правкой.

Напряженность в такие дни становилась критической. Главный наборщик посылал к нам одного за другим маленьких грязных мальчишек, напоминая, что в «Своем взгляде» всего пятьдесят строк. В десять он являлся собственной персоной и выглядел печальным.

В таких случаях Гришем, человек старой закалки, принимал отчаянные меры. Даже из самой бессмысленной новости он сочинял пару абзацев, прибавив к ним «Это напоминает мне знаменитую историю мистера Панча». Потом он с быстротой молнии пролистывал подшивки «Панча», - у нас в комнате их было около дюжины, - пока не находил более или менее уместную цитату.

Бывали такие дни, когда стихи раздувались с трех строф до пяти, - Гришем изменял их за пятнадцать минут, у него были потрясающие способности к стихосложению.

Как последнее средство мы могли использовать «неприкосновенный запас», - коллекцию поеденных молью сомнительных острот, собранных за многие годы, чтобы противостоять худшим неприятностям. Но прибегать к нему считалось признанием слабости и деградации.

Так же у нас в запасе была книга американских острот, опубликованная в Нью-Йорке. Вырезать одну, предварить ее словами «К нам в руки попала хорошая американская история» и пришпилить к бланку – это было приятным вариантом построения статьи. И у Гришема, и у меня были свои любимые методы. У меня было пристрастие к слову «болванка». «Тормоза отказали, и поезд столкнулся с буферной болванкой в конце платформы», дальше я намекал, что если бы леди воздержалась от того, чтобы слоняться по платформе, она бы не пострадала.

Гришем был настолько же не равнодушен к слову «ход». «Представление в Мьюзик-холле «Фриволи» шло полным ходом, когда обнаружилось, что горят декорации. Ход тут же перешел к публике. Вне очереди».

Джулиан Эверсли, которому я рассказывал о своем опыте работы в «Сфере», сказал, что восхищается тем вдохновением, с которым я приступил к своим обязанностям. Более того, он сказал, что у меня большое будущее не только как журналиста, но и как писателя.

После недельного пребывания на орбите «Орб» я порядком освоился, и в колонке «К вашему сведению» работа пошла своим чередом. Главным источником материала для колонки служили утренние газеты – к девяти утра их целой кипой сваливали нам на стол. Эти дешевые издания были для нас бесценным кладезем материала. Мы с Гришемом брали из кипы по одной и выжимали оттуда все возможные соки. Прежде всего, нас интересовала рубрика «Тема дня» - из нее всегда получалась пара-тройка абзацев поразительного словоблудия. Законы жанра требовали животрепещущей актуальности только в первых шести столбцах. Оставшаяся часть колонки, на которую эти законы не распространялись, писалась по принципу «как получится».

«К вашему сведению» неизменно открывалась емким каламбуром – детище Гришема.

Если говорить о Гришеме, то я никогда не встречал столь энергичного и находчивого человека. Он придумал несколько характерных персонажей, которые время от времени появлялись в колонке. Так у нас в распоряжении оказались экзальтированная миссис Дженкинсон (1), миссис Малапроп-Невпопад (2), и школьный «перлотворец» - мальчуган по имени Джон-младший. Еще Гришем был ярым поклонником и ревностным блюстителем особого стиля письма, который он именовал «смешным языком». Под его неусыпным оком мне приходилось заменять четкое и внятное «ходит слух» витиеватым «существует предположительная вероятность».

По нерушимому убеждению Гришема, второй вариант читался и воспринимался смешнее, но мне лично так не казалось.

Гришем имел обыкновение выискивать в утренних газетах какое-нибудь несуразное происшествие, потом переводить его на «смешной язык», добавлять сверху каламбур, и опля – часть колонки готова! Гришем был настоящим виртуозом перифраз и непревзойденным повелителем обстоятельств.

Вот наглядный пример из его практики. Однажды «Сентрал ньюс» напечатали отчет о негре, который вломился в дом (Джонсонсвилль, Мичиган) и украл оттуда энное количество бумажных долларов. Когда вор удирал с места преступления через поле, на него напала и сильно покалечила корова, а после она сжевала награбленное.

В оригинальной трактовке Гришема дело было так: «Около полуночи, когда Морфей уже стиснул в объятиях достопочтенного Джона Денвилля, цветной джентльмен по имени Цезарь Бонс вошел в дом Джона (Джонсонсвилль, Мичиган). Но потревожил гость незваный хозяина глубокий сон (3)? Отнюдь! Чисты и благородны намерения (4) Цезаря Бонса! Бесшумно ступая, он направился к двери… Но что это? Он видит деньги, оставленные беспечным Джоном лежать в несгораемом сейфе!»

Далее Гришем, желая спасти историю от всесокращающей руки редактора, бдительно следившем за каждой корректурой, начал новый столбец:

«Фафая бефпечность, - заволновался гость и подставил зеленым купюрам свой дружеский карман.

А теперь кульминация! На обратной пути благородному Цезарю повстречалась разъяренная буренка. Схватка была недолгой. После второго раунда Цезарь едва держался на ногах, а в третьем, поверженный, он рухнул наземь. Окрыленное триумфом и оголодавшее в бою парнокопытное узрело пачку денег и, склонив увенчанную рогами голову, дерзновенно проглотило все до последнего доллара. На суде Цезарь заявил, что если его признают виновным, он в долгу не останется и обвинит хозяина прожорливой скотины в укрывании краденного. На что владелец буренки с отчаянием изрек: «Да это черный шантаж!»

В удачные дни, когда работа спорилась, Гришем без труда выдавал сотню строк ровно к десяти утра. У меня тоже набиралось заветное количество материала, но следует признать, что большую часть я по обыкновению заготавливал с вечера. Однако случались и плохие дни, когда кладезь был пуст, и четыре из дюжины вымученных нами столбцов удалялись во время редакторской правки.

В такие дни напряжение зашкаливало. Старший полиграфист каждые пять минут посылал к нам чумазых парламентеров с напоминанием, что рубрика наполовину не готова. В десять он являлся собственной персоной и своими жалобами доводил нас до исступления.

Тогда опытный Гришем прибегал к отчаянным средствам (5). В первом столбце он дописывал «Это напомнило нам небезызвестную историю мистера Панча», потом хватал подшивку с дюжиной номеров журнала «Панч» и уже через минуту находил там более-менее подходящий материал.

Другим отчаянным средством были стихи, которые при необходимости разрастались из трех строф до пяти и, благодаря мастерству Гришема, всего за пятнадцать минут. Нужно сказать, что Гришем обладал редким поэтическим талантом.

Последним и самым отчаянным средством считались изъеденные молью сборники псевдо юмористических рассказов, которые башней высились в комнатушке. Башню воздвигли много лет назад, на случай крайней необходимости, но воспользоваться ею означало признать свое журналистское поражение.

Кроме всего прочего, в ящике стола у нас хранилось нью-йоркское издание американских анекдотов, вносившее изрядную долю разнообразия в нашу рутинную деятельность. Достаточно было взять оттуда подходящую историю, озаглавить ее «Потрясающая новость из Америки», немного отшлифовать, и готово! К шлифовке мы с Гришемом подходили по-разному.

Я отдавал предпочтение однокоренным словам вроде «буфера-буфетчицы». Например, «у поезда отказали тормоза, и он буфером снес буфетчицу, непонятно как очутившуюся на краю платформы». Так я недвусмысленно предостерегал некоторых своих соотечественников от праздного шатанья по перрону.

Гришему больше нравились рифмованные «обороты-повороты». Ну вот хотя бы: «Во время представления в театре «Фриволи» вдруг вспыхнули декорации. Какой неожиданный поворот сюжета! Какой неожиданный оборот для публики!»

Джулиан Эверсли, которому я рассказал о своем «орбитальном» опыте, похвалил мой рабочий энтузиазм. По его словам, впереди у меня было неплохое будущее, причем не только журналиста, но и писателя.

(1) Второстепенная героиня романа Джейн Остин «Гордость и предубеждение», отличалась чрезмерной впечатлительностью и эмоциональностью.

(2) Героиня пьесы Шеридана «Соперники», отличалась тем, что невпопад использовала слова.

(3) Отсылка к стихотворению А. Теннисона «Смерть Артура»

(4) Отсылка к стихотворению Д. Уиттьера «Reward»

(5) «Отчаянные средства» - роман Т. Гарди.

Отрывок

Отработав первую неделю в колонке "Между прочим", писать заметки для "Орбиты" казалось почти пустяком. Источником материала нам служили утренние газеты, стопкой лежавшие у нас на столе к девяти утра. Дешевая пресса была нашим главным подспорьем. Грешэм и я брали по одной такой газетенке и разбирали её по косточкам. Первым делом мы принимались за "Тему дня". Как правило, две-три заметки в ней были форменным словоблудием. У нас существовала своего рода традиция ― первые полдюжины статей обязательно посвящались злободневным темам, а дальше ― как получалось.

По задумке Грешэма, рубрика обычно начиналась с короткого каламбура. Грешэм был человеком редкостной энергичности и остроумия. Именно из-под его пера появились те несколько типичных персонажей, что порой фигурировали в колонке "Между прочим" - это и миссис Дженкинсон, наш аналог миссис Малапроп*, и Джоунс младший, исполнявший роль "генератора" курьезных нелепостей. Кроме того, Грешэм был приверженцем стиля, который он сам называл "смехотворным языком". К примеру, вместо того, чтобы в лоб писать "Ходят слухи, что ..." меня приучали употреблять выражение "Как стало известно …". По словам Грешэма, это добавляло публикации комичности, чего я так никогда и не смог заметить.

Грешэм обладал своей манерой ― он выхватывал из утренних газет кукую-то необычную историю, дополнял её "смехотворными" выражениями и каламбуром, и таким образом статья превращалась в его собственную. Мой коллега был просто корифеем перифраза и настоящим мастером слова.

Для примера, вот один из случаев. Как-то утром, в газете "Сентрал Ньюз" сообщалось о том, что в городе Джонсонвиль, штат Мичиган, некий чернокожий мужчина проник в дом и похитил большую сумму в бумажных банкнотах. Вор пытался убежать через поля, но был атакован коровой, которая, нанеся ему серьезные травмы, съела украденные купюры.

А вот как разворачивались события по версии Грешэма:

"Была уже полночь, и Морфей крепко держал в своих объятиях Джона Дэнвиля, когда Цезарь Боунс, джентльмен негроидной расы, переступил порог его дома в городе Джонсонвиль, штат Мичиган. Но нет, ночной гость не стал тревожить покой безмятежно спящего хозяина. Деликатность была отнюдь не чужда Цезарю Боунсу. Однако что же открылось его взору, когда он бесшумно направлялся к выходу? Подумать только, целая пачка зеленых купюр, которые Джон беспечно хранил в несгораемом сейфе."

Чтобы редактор, вносивший правки в колонку, не прервал повествования своей небрежной надписью "слишком длинно" поверх текста, Грешэм продолжил рассказ с нового абзаца.

"Такая делать оченьна опасна," - прошептал визитер, по дружбе перекладывая банкноты себе в карман. Далее произошло следующее: на обратном пути благородный Цезарь столкнулся со вспыльчивым жвачным. Поединок был недолгим. На втором раунде у Цезаря иссякли силы, а на третьем он отправился в нокдаун. Чувствуя восторг от триумфальной победы и голод после физической нагрузки, рогатое парнокопытное обнюхало деньги, а потом без зазрения совести сожрало их. Во время судебного заседания Цезарь заявил, что если его признают виновным в преступлении, он подаст на владельца прожорливой скотины в суд за скупку краденного. На что хозяин буренки только огрызнулся в ответ негру:

- Черная клевета!

Когда Грешэм бывал в ударе, то к десяти утра мог закончить колонку и сверх того написать еще около сотни строк. В основном, я тоже находил достаточно материала для статей, но по своему обыкновению, готовил несколько заметок накануне вечером. Однако порой наступали ужасные дни, когда в газетах не было подходящих для нас тем, и когда редактор вычеркивал по два из каждых шести абзацев, которые нам все же удавалось сочинить.

В такие дни напряженность в атмосфере ощущалась особенно остро. Один за другим, от главного типографа прибегали чумазые мальчишки, которых он присылал, чтоб напомнить нам ― в колонке "Между прочим" всего лишь пятьдесят строк. В десять утра он с горестным видом являлся уже сам.

Грешэм, знаток своего дела, в подобных случаях обращался к отчаянным средствам. Он брал из газеты даже самую пустяковую новость и писал на её основе собственную, добавив в начале фразу "Это заставляет нас вспомнить об одной известной истории, произошедшей с мистером Панчем ". Затем он с молниеносной быстротой рылся в подшивках журналов "Панч"**, которых в нашем в кабинете было с дюжину, пока не находил в них чего-то более-менее подходящего к случаю.

В эти утренние часы вирши распухали от празднословия, и вместо трех строф выходило пять, причем на их сочинение Грешэм тратил не больше пятнадцати минут. Стихосложение давалось ему с удивительной легкостью.

Последней соломинкой для утопающих была допотопная подборка сомнительных шуток, давным-давно составленная для вот таких безвыходных ситуаций. Впрочем, хвататься за эту соломинку считалось признанием своего бессилия и деградации.

Также, в ящике стола у нас лежал сборник американских шуток и острот, изданный в Нью-Йорке, и позволявший внести приятное разнообразие в наш обычный способ составления заметок. Для этого нужно было вырезать какую-то из шуток, написать вступление "А вот, кстати, один американский анекдот" и прикрепить её к листу.

У каждого из нас был свой излюбленный прием. Лично я всегда питал слабость к слову "буфер". К примеру, предложение "У поезда отказали тормоза, и он налетел на буфер в конце перрона" непременно должно было предостеречь всякого, кто дорожит своим задним буфером: не стоит мешкать при переходе рельсового пути.

Схожее пристрастие Грешэм испытывал к слову "потрясение". "Представление во Фриволи Мюзик-холл было в самом разгаре, когда на сцене вспыхнули декорации. Зрители пережили настоящее потрясение, а многих трясло и в буквальном смысле."

Когда я рассказал Джулиану Эверсли о своей практике в "Орбите" , он восхитился тем, с каким воодушевлением я приступил к моим обязанностям. Более того, он заявил, что у меня впереди большое будущее, причем не только в журналистике, но и на литературном поприще.

Примечания:

*миссис Малапроп ― персонаж комедии «Соперники» (1775) английского писателя Ричарда-Бринсли Шеридана (1751―1816). Отличается тем, что все говорит невпопад (Малапроп и означает «невпопад»). К примеру, дама употребляет иностранные слова, не понимая их смысла, что придает ее речам остро комический характер. Одной из самых известных ее ошибок является фраза: "Упрямый как аллегория [аллигатор] на берегу Нила". Миссис Малапроп вошла в поговорку, ее имя легло в основу термина "малапропизм", то есть неправильное словоупотребление.

**"Панч" (англ. "Punch") ― популярный британский еженедельный журнал юмора и сатиры, издававшийся с 1841 по 1992 год и с 1996 по 2002 год.

Уже через неделю работы над рубрикой «Мимоходом» в газете «Мир» я вполне освоился. Источником материала для рубрики были утренние газеты, в 9 часов уже лежавшие стопкой на нашем столе. Главным подспорьем были дешевые желтые издания. Мы с Гришемом брали по газете и изучали их от корки до корки, можно сказать, обсасывали дешевые сенсации. Поначалу мы внимательно изучали рубрику «Тема дня». Её обычно хватало на два-три абзаца изощренного словоблудия. По традиции первые шесть абзацев должны были быть на злобу дня. Остальное могло быть о чем угодно, это зависело от обстоятельств.

Обычно рубрика начиналась хохмой от Гришема – в одну строку.

Гришем был безмерно энергичным и непревзойденным выдумщиком. Это он придумал тех персонажей, которые время от времени появлялись в рубрике «Мимоходом», например миссис Дженкинсон, или миссис Малапроп, считающей себя весьма образованной леди, недоросля Джонса-младшего, косноязычного и туповатого. Гришем также был ярым сторонником манеры разговора, который он сам называл «потешный язык». К примеру, вместо того, что бы написать просто «Говорят, что…», он учил меня писать «Дошло до меня, что...». В печатном виде по уверениям Гришема звучит смешнее. Хотя, по честному, я разницы не видел.

Гришем умел добыть из утренних газет любое мало-мальски подходящее происшествие, пересказать его на своем «потешном языке», добавить каламбур и таким образом сделать его своим. Он превосходно владел перифразой и виртуозно играл наречиями.

Вот прекрасный образчик его творчества. Однажды утром в газете «Главные новости» появилось сообщение об ограблении негром одного дома в Джонсонвиле (штат Мичиган), он украл изрядную сумму денег. Убегая через какое-то поле, вор наткнулся на корову, которая его изрядно пободала, а затем и деньги съела.

Версия Гришема до правки редактором выглядела следующим образом:

«Джон Денвил сладко почивал на своей пуховой перине, когда цветной джентльмен по имени Цезарь Боунс, вошел в дом Джона в Джонсонвиле (шт. Мичиган) около полуночи. Не побеспокоил ли ночной гость хозяина дома? Да нисколечко. Цезарь Боунс был прекрасно воспитан, он был осторожен и тих. Но что же он увидел, бесшумно покидая гостеприимное жилище? Именно! – Он увидел стопку баксов, которую Джон легкомысленно убрал в несгораемый шкаф!»

Чтобы редактор, сверяя гранки, не вырезал ничего из статьи и не заставил перекраивать написанное, Гришем укладывал свое творение в два абзаца.

«Вот свезло так свезло! - прошептал ночной гость, по-соседски набивая карман банкнотами. Но что последовало дальше! По пути домой Цезарь повстречал недружелюбно настроенного бычка. Схватка была недолгой… Наш герой обессилел уже во втором раунде, а в третьем был нокаутирован. Бычок, окрыленный успехом и оголодавший за время боя, унюхал вкусные бумажки и с удовольствием принялся поглощать свой трофей. Цезарь сообщил суду, что если его посадят за это преступление, то он привлечет к суду владельца ненасытного парнокопытного за сокрытие краденого. Владелец едва смог рявкнуть: «Ууу, черномазый!!!»

Бывали дни, когда Гришем заканчивал колонку в сто строк уже к десяти часам. Мой материал тоже обычно был готов вовремя, хотя я продолжал делать кое-какие заготовки с вечера. Но время от времени бывали неудачные дни, когда в газетах не был ничего для нас подходящего и редактор вымарывал каждые два из шести абзацев, которые мы ухитрялись измыслить.

В такие дни даже воздух искрил от напряжения, накал достигал максимума. Выпускающий редактор одного за другим посылал к нам каких-то чумазых посыльных напомнить нам, что в колонке «Мимоходом» не хватает пятидесяти строк. В десять часов мрачный выпускающий с видом «все пропало» являлся лично.

В таких делах Гришем был дока и на этот случай у него было несколько крайних средств. Даже из самых пустых неинтересных новостей он мог выжать два абзаца, начав их словами «Это напоминает нам о знаменитой истории мистера Панча». Затем он со скоростью вихря пролистывал подборку журналов «Панч», которых у нас в кабинете было больше дюжины, пока не натыкался на более-менее подходящую статью.

В такие дни стихи приходилось увеличивать с трех до пяти строф, причем Гришем справлялся с этим делом менее чем за четверть часа. Он прекрасно слагал стихи на любую тему.

В качестве последнего средства использовалась изъеденная молью огромная стопка не внушающих доверия острот, которая уже много лет хранилась в нашем кабинете. Воспользоваться ею означало признать собственную слабость и несостоятельность.

А еще в ящике нашего стола хранился сборник американских анекдотов, изданный в Нью-Йорке. Выбрать подходящую, перед ней написать «Это напомнило мне хорошую американскую историю», присовокупить ее к предыдущему тексту, что добавляло приятного разнообразия в наш привычный способ сотворения недостающего абзаца. Лично я всегда любил писать о тормозах. «Поезд врезался в буфера в конце платформы благодаря отказавшим тормозам», что однозначно предполагало, что если откажут тормоза у некоторых пожилых джентльменов при виде хорошеньких мисс, то столкновения не избежать.

Гришем был неравнодушен к слову «шок»: «Представление в театре Фриволи достигло своей кульминации, когда вдруг загорелись декорации, публика была в шоке… Это было одним из лучших номеров в истории театра».

Джулиан Эверсли которому я поведал о работе в «Мире», был поражен, с какой энергией я отдался этой работе. К тому же он сказал, что у меня определенно есть перспективы, и я могу стать не только журналистом, но и писателем.