Арчибальд и пролетарские массы. (отрывок)

Как сказал мистер Муллинер, в нашем обществе редкая помолвка объявлялась с лучшими видами на прекрасное будущее, нежели обручение моего племянника Арчибальда с Аурелией Камарли. Даже циничный Мейфэр вынужденно признал, что наконец-то виден признак по настоящему счастливой пары, способной выдержать прелести брака. Нет более прочной основы для подобного союза, чем общность интересов, и юная пара обладала ею в полной мере. Арчибальд любил подражать куринному кудахтанью, Аурелии нравилось слушать его. Она признавалась, что могла бы слушать весь день напролёт, порой так и бывало. Однажды после подобных упражнений, когда, хриплый, но счастливый, Арчибальд возвращался в свою комнату, чтобы переодеться к обеду, он обнаружил потрёпаного вида мужчину, преградившего ему путь, который безо всякого предисловия, если не считать краткой икоты, сообщил, что последние три дня был лишен возможности ощутить вкус хлеба.

Арчибальд слегка озадачился тем, что действиями совершенно незнакомого человека, он превращается в доверительного получателя сведений, которые по более здравому разумению более подходят наблюдающему врачу. Но так уж случилось, что совсем надавно он сам был не в состоянии ощутить запах превонючего сильтонского сыра. Поэтому ответил с видом знатока:

– Не беспокойтесь, старина. Так часто бывает при насморке. Это пройдёт.

– Я не страдаю насморком сэр, – признался мужчина, – у меня боли в спине, слабые легкие, хворая жена, окостенение суставов, пятеро детей, внутренние опухоли и после семи лет службы в армии Его Величества отказ в пенсии вследствие козней завистников из высших кругов, всё, кроме насморка. Причина, по которой я не могу ощутить вкус хлеба, это отсутствие денег на его покупку. Хотел бы я, сэр, чтобы вы могли услышать, как мои дети плачут и просят хлеба.

– Непременно, – учтиво ответил Арчибальд, – Как-нибудь я обязательно зайду и встречусь с вами. Но скажите мне о хлебе. Он стоит дорого?

– Да, сэр, так и есть. Если мерять бутылями, очень дорого. Я всегда говорю, дучше покупать бочонками. Но как ни крути, всё равно нужен капитал.

– Если я подкину пяток фунтов, перебьётесь?

– Постараюсь, сэр.

– Постарайтесь, – сказал Арчибальд.

Случившееся произвело странное впечатление на Арчибальда Муллинера. Я бы не сказал, что его одолели думы, он не был способен на глубокие размышления. Скорее, потянуло к пытливой любознательности, такому странному ощущению понимания, что жизнь сурова и нелегка, и он пребывал охваченный этим настроением, когда вернулся в свою комнату, куда Медоуз, его слуга доставил поднос и графин заправленный сифоном.

– Медоуз, – позвал Арчибальд, – ты не занят сейчас?

– Нет, сэр.

– Тогда, давай, поговорим о хлебе. Можешь ли ты представить, Медоуз, есть парни, которые не могут раздобыть хлеб? Они хотят хлеба, их жены хотят, дети только и думают о нём и не смотря на такое семейное единодушие, каков результат? Хлеба нет. Готов поспорить, ты ничего не знаешь об этом, Медоуз.

– Я знаю, сэр. Ужасающая нищета в Лондоне.

– Неужели?

– О, да, сэр, так и есть. Вам следует пройтись вниз к Ботлетон-Ист, например. Там сможете услышать Голос Народа.

– Какого народа?

– Массы, сэр. Страдающий пролетариат. Если вы интересуетесь замученным пролетариатом, я бы мог обеспечить вас кой-какими прекрасно написанными памфлетами. Многие годы, сэр, я был членом Лиги Восходящей Свободы. Наша цель, как ясно из названия, ускорить приход революции.

– Как в России, хочешь сказать?

– Да, сэр.

– Массовые казни и всё такое?

– Да, сэр.

– Тогда слушай, Медоуз, – сказал Арчибальд решительно, – Шутки шутками, но без того вздора, чтобы ткнуть меня окровавленным ножом. Я такое не перенесу, понимаешь это.

– Очень хорошо, сэр

– Значит, договорились, ты можешь принести эти памфлеты. Мне хотелось бы на них взглянуть.

Немногим помолвленным парам (начал мистер Маллинер) так же уверенно прочили счастливый брак, как моему племяннику Арчибальду и Аурелии Каммарли. Даже циничным обитателям Мэйфэра пришлось признать, что на этот раз, кажется, намечался поистине счастливый и крепкий союз. Общность вкусов – самый верный залог успеха, а этим юные влюбленные обладали сполна.

Арчибальду нравилось подражать курам, Аурелии нравилось слушать его. Она говорила, что может слушать его целый день, и иногда так и делала. И вот, после одного из таких сеансов, охрипший, но счастливый Арчибальд возвращался к себе переодеться к обеду, как вдруг обнаружил, что путь ему преграждает некий потрепанный субъект. Слегка икнув, этот субъект заявил, что забыл вкус хлеба.

Арчибальда слегка удивило, что совершенно незнакомый человек поверяет ему тайны, которые разумнее сообщать лечащему врачу: но недавно и сам Арчибальд не мог почувствовать даже вкуса хорошего сыра, так что и позабыть его успел. И он ответил со знанием дела:

– Не волнуйтесь, старина, так бывает при насморке. Это пройдёт.

– У меня нет насморка, сэр, - сказал субъект. – У меня спина болит, суставы ноют, жена хворает, грудь слаба, детей пятеро и всё нутро опухло. Я семь лет отслужил в Армии Его Величества, а пенсии не получаю – пал жертвой зависти! Чего-чего, а насморка у меня нет. Я позабыл вкус хлеба, потому что у меня нет денег. Вам бы послушать, сэр, как мои дети плачут о хлебе…

- О, с удовольствием, - любезно отозвался Арчибальд. – Я непременно навещу Вас. Но расскажите мне о хлебе. Он дорого стоит?

- Что ж, сэр, если по бутылкам, то дорого. Я всегда говорю - лучше бочонками брать. Но на это капитал нужен.

- На пять фунтов протянете?

- Постараюсь, сэр.

- Вот и славно, - сказал Арчибальд.

Этот случай произвел сильное впечатление на Арчибальда Маллинера. Не стану утверждать, что он глубоко задумался, ибо не был способен думать. Скорее, он стал необычайно серьезен, и с любопытным чувством, что жизнь сурова и жизнь есть подвиг, Арчибальд дошёл до своих покоев и Мидоус, его камердинер, поднёс ему графин и сифон.

- Мидоус, - сказал Арчибальд, - у Вас есть минутка?

- Да, сэр.

- Тогда давайте поговорим о хлебе. Знаете ли Вы, Мидоус, что некоторые не могут купить хлеба? Они хотят его, их жены хотят его, их дети только о нём и думают. А что в итоге? Хлеба нет! Готов поспорить, Мидоус, Вы этого не знали.

- Отнюдь нет, сэр. В Лондоне царит ужасающая бедность.

- Неужели?

- Именно так, сэр. Вам стоит посетить, к примеру, Боттлтон-Ист. Там слышен Глас Народа.

- Какого ещё народа?

- Массы, сэр. Мученика-пролетариата. Если Вас интересует бедственное положение пролетариата, я могу предложить Вам пару превосходно написанных брошюр. Я уже много лет состою в лиге «Заря Свободы», сэр. Как видно из названия, мы стремимся ускорить грядущую революцию.

- Как в России?

- Да, сэр.

- Кровавая резня и всё такое?

- Да, сэр.

- Послушайте-ка, Мидоус, – твёрдо сказал Арчибальд. – Шутки шутками, но не смейте валять дурака и вонзать в меня окровавленный кинжал. Я этого не потерплю, слышите?

- Как прикажете, сэр.

- Что ж, раз с этим всё ясно, можете принести брошюры. Я не прочь взглянуть на них.

Нечасто в высшем свете, сказал однажды мистер Муллинер, случаются столь многообещающие помолвки, как в случае с моим племянником Арчибальдом и Аурелией Каммарли. Даже вечно сомневающийся Мэйфэйр вынужден был признать, что не видит препятствий на пути к продолжительному и счастливому союзу. Основа счастливого брака – совпадение во вкусах, а наши влюбленные могли этим похвастаться. Арчибальд любил изображать кудахтающих несушек, Аурелия обожала его слушать. Она говорила, что целыми днями только этим и занималась бы. Да так оно и было. Однажды, после одного из таких свиданий, Арчибальд – охрипший, но довольный, – возвращался домой, чтобы переодеться, как вдруг на пути его встал довольно потрепанный с виду человек и без обиняков, кашлянув для начала, рассказал о том, что вот уже три дня во рту его не было ни крошки хлеба

Арчибальда несколько смутило то, с какой легкостью незнакомец признался ему в том, чем пристало делиться скорее с лечащим врачом, но как раз недавно и ему довелось испытать подобное – не мог проглотить даже кусочек сыра стильтон. Так что ответил он со знанием дела:

– Не переживайте, старина, такое случается, когда простужаешь горло. Это пройдет.

– У меня здоровое горло, сэр, – возразил тот, – У меня надорванная спина, слабые легкие, жена почти при смерти, пятеро детей, боли в суставах, огромные опухоли, никакой пенсии – и это после семи лет на службе в армии Его Величества, – и еще я чертовски завидую богатеям, но горло мое здорово. Ох, сэр, вот бы вам услышать, как мои детки плачут и просят хлеба.

– Да, и мне тоже этого хотелось бы – вежливо ответил Арчибальд. – Надо будет заглянуть к вам на огонек. Расскажите-ка о хлебе. Это дорого?

– Да вроде того, сэр. Если брать в бутылке, то выходит совсем уж дорого. Вот почему я всегда говорю, что лучше брать сразу бочонок. На это, опять же, нужны деньги.

– Если я дам вам, допустим, пятерку, сумеете распорядиться ею?

– Сделаю все, что в моих силах, сэр.

– Ну так вперед – напутствовал Арчибальд.

Случай этот произвел на Арчибальда довольно сильное впечатление. Не скажу, что это заставило его задуматься – на такое он был просто неспособен. Однако его не отпускало ощущение серьезности происходящего, непривычное осознание того, что жизнь – штука суровая; он все еще находился во власти новых переживаний, когда, уже дома, его слуга Медоус подал поднос с прохладительным.

– Медоус, – спросил Арчибальд, – Вы не слишком заняты?

– Нет, сэр.

– Давайте поговорим о хлебе. Могли ли вы представить себе, Медоус, что некоторые парни не могут позволить себе и куска хлеба? Им хочется хлеба, их женам тоже, их дети жаждут хлеба всей душой, но к чему мы в итоге приходим? Ни крошки хлеба. Готов поспорить, Медоус, вы и не догадывались об этом.

– Да, сэр. В Лондоне полно бедняков.

– В самом деле?

– Так и есть, сэр. Вы бы съездили куда-нибудь вроде Боттлтон Ист. Там слышен Глас Народа.

– Какого народа?

– Я говорю о массах, сэр. Угнетенный пролетариат. Если вы интересуетесь угнетенным пролетариатом, могу предложить несколько превосходных памфлетов. Вот уже много лет я состою в лиге «Заря свободы». Как можно понять из названия, мы жаждем революции.

– Как в России?

– Да, сэр.

– Резня и все в таком роде?

– Да, сэр.

– А теперь послушайте, Медоус, – твердо произнес Арчибальд, – Все это очень забавно, но я не потерплю никаких шуточек вроде кухонного ножа в спину. Даже не думайте, вам ясно?

– Да, сэр.

– Ну, с этим мы разобрались, несите свои памфлеты. Было бы любопытно взглянуть на них.

Немногие модные помолвки (по словам мистера Муллинера) когда-либо заключались при более значительных шансах на успех, чем союз моего племянника Арчибальда и Орелии Кэммерли. Даже циник Мэйфэер вынужден был признать, что на этот раз перед нами образец действительно счастливого и прочного брака. Для подобной партии нет прочнее основы, чем общность вкусов, а уж этим-то молодые располагали в полной мере. Арчибальд обожал изображать кур, а Орелии нравилось его слушать. Она говаривала, что готова слушать весь день, и так иногда и делала. Именно после одного из таких сеансов – когда охрипший, но счастливый, он возвращался к себе в апартаменты, чтобы переодеться, обнаружилось, что его продвижению мешает человек потрепанного вида, который, безо всяких околичностей, не считая короткой икоты, сказал, что вот уже три дня не вкушал хлеба.

Тот факт, что совершенно посторонний человек поверяет ему свои тайны, в которые более резонно было бы посвятить личного доктора, слегка озадачил Арчибальда: но вышло так, что лишь недавно он сам не чувствовал даже вкус стилтона. Поэтому ответил он со знанием дела.

Не переживайте, старина,- сказал он. - Такое частенько случается, если вы простудитесь. Это пройдет.

-Но я не простужен, сэр, -ответил мужчина. -У меня боли в спине, слабые легкие, больная жена, неподвижность суставов, пятеро детей, внутренние воспаления и никакой пенсии за семь лет службы армии Его Величества из-за зависти в армейском штабе , но никак не простуда. А хлеба я не могу попробовать потому, что у меня нет денег, чтобы купить его. Жаль, что Вы, сэр, не слышали, как мои дети плачут и просят хлеба.

-Я был бы рад, - вежливо ответил Арчибальд. – Нужно собраться и как-нибудь заглянуть к вам. Но расскажите мне о хлебе. Разве он стоит дорого?

-Ну, дело обстоит так, сэр. Если покупать его бутылками, выходит дорого. Я всегда говорю, что лучше всего брать фляжками. Но, опять же, на это нужны средства.

-Если бы я подбросил вам пятачок, вы бы справились?

-Постарался бы, сэр.

-О’кей, - сказал Арчибальд.

Этот случай имел исключительное воздействие на Арчибальда Муллинера. Не сказал бы, что он заставил его глубоко призадуматься, ибо Арчибальд не был на это способен. Но это пробудило удивительную серьезность, странное ощущение того, что жизнь строга и непреклонна, и он был все еще во власти этого нового настроения, когда добрался до своих апартаментов и Медоуз, его слуга, принес ему поднос с графином и сифоном.

-Медоуз,-окликнул его Арчибальд. – Вы сейчас заняты?

-Нет, сэр.

-Тогда давайте поговорим о хлебе. Понимаете ли вы, Медоуз, что существуют парни, которые не могут раздобыть хлеба? Они хотят его, их жены желают хлеба, дети жаждут его, но, несмотря на такое единодушие, каков результат? Никакого хлеба, и, держу пари, вы не знали этого, Медоуз.

-Знал, сэр. В Лондоне много бедноты.

-Да неужели?

-О,да, сэр. Вам следует посетить местечко вроде Боттлтон Ист. Вот там Вы и услышите Глас Народа.

-Какого народа?

-Широких масс, сэр. Терзаемого пролетариата. Если Вы заинтересованы в судьбе страждущего пролетариата, я мог бы снабдить Вас несколькими добротными памфлетами. Я уже много лет состою в Лиге Рассвета Свободы. Как подразумевает название, наша цель – ускорить грядущую революцию.

-Вы имеете в виду, как в России?

-Да, сэр.

-Расправы и все такое?

-Да, сэр.

-А теперь послушайте, Медоуз, - твердо сказал Арчибальд. – Шутки шутками, но не помышляйте о том, чтобы убить меня разделочным ножом. Я этого не потерплю, вы понимаете?

-Прекрасно понимаю, сэр.

-Если это ясно, можете принести мне те памфлеты. Я бы хотел на них взглянуть.

Объявили о нескольких светских помолвках, которые, по словам мистера Муллинера, имели больше шансов на успех, чем помолвка его племянника Арчибальда и Аурелии Каммарли. Даже цинику Мэйферу пришлось признать, что, судя по всему, это будет по-настоящему счастливый и долгий брак. Для такого союза нет более прочного основания, чем общность вкусов, а ею молодая пара обладала в полной мере. Арчибальд любил подражать курам, а Аурелия любила слушать его. Она говорила, что могла бы слушать его целый день, и иногда даже делала это. После одного из таких выступлений, когда охрипший, но счастливый, он шёл домой, чтобы переодеться к обеду, его достижения были проигнорированы человеком с сомнительной репутацией: икнув вместо вступления, тот сказал, что был не в состоянии попробовать хлеб в течение трёх дней.

Арчибальда слегка озадачило, что совершенно незнакомый человек доверил ему то, с чем более приемлемо было бы поделиться с врачом: но случилось так, что он сам недавно был не в состоянии смотреть на стилтонский сыр. Поэтому он ответил как человек, переживший нечто подобное.

- Не беспокойтесь, старина, - сказал он. – Такое часто случается при насморке. Это проходит.

- Я не страдаю насморком, сэр, - сказал тип. - У меня боли в спине, слабые лёгкие, больная жена, негнущиеся суставы, пятеро детей, внутренние опухоли. После семи лет службы в армии Её Величества я не получаю пенсии из-за интриг в высших кругах. Но у меня нет насморка. Я не могу попробовать хлеб, потому что у меня нет денег купить его. Мне бы хотелось, сэр, чтобы Вы услышали, как мои дети плачут от голода.

- С удовольствием, - учтиво ответил Арчибальд.- Я непременно как-нибудь приду навестить Вас. Но скажите насчёт хлеба. Он что, дорого стоит?

- Да, пожалуй, сэр. Если покупать его бутылками, то дорого. Я всегда говорю, что лучше покупать его бочками. Но для этого нужен капитал.

- Если я одолжу Вам пять фунтов, Вы управитесь?

- Попробую, сэр.

- Вот и хорошо, - сказал Арчибальд.

Этот эпизод произвёл некоторое впечатление на Арчибальда Муллинера. Я бы не сказал, что он заставил его глубоко задуматься, т.к. он был на это не способен. Но он вызвал необычную серьёзность, странное ощущение жестокости и тяжести жизни, и Арчибальд, придя домой, всё ещё был во власти этого нового настроения. Медоуз, его лакей, принёс ему поднос с графином и сифоном.

- Медоуз, - спросил Арчибальд, - Вы очень заняты?

- Нет, сэр.

- Давайте немного поговорим о хлебе насущном. Представляете, Медоуз, есть люди, которые не имеют хлеба? Они голодны, их жёны голодны, их дети голодны, но, несмотря на такое единство во вкусах, каков результат? Хлеба нет. Держу пари, Вы не знали об этом, Медоуз?

- Знал, сэр. В Лондоне много нищих.

- Неужели?

- В самом деле, сэр. Вы можете прогуляться по району вроде Ботлтон Ист. Вот где Вы услышите Глас Народа.

- Какого народа?

- Народных масс, сэр. Замученного пролетариата. Если Вы интересуетесь замученным пролетариатом, могу снабдить Вас парочкой недурных памфлетов. Я много лет состою в Лиге Рассвета Свободы, сэр. Наша цель, как видно из названия, - ускорить наступление революции.

- Вроде той, что была в России?

- Да, сэр.

- Массовые расстрелы и всё прочее?

- Да, сэр.

- Послушайте, Медоуз,- твёрдо сказал Арчибальд. – Шутки шутками, но перестаньте нести чепуху о том, что Вы меня зарежете. Я ничего не слышал, Вы поняли?

- Очень хорошо, сэр.

- Если Вам всё ясно, можете принести мне памфлеты. Я хотел бы взглянуть на них.

Арчибальд и массы.
(отрывок)

- Давно не видел высший свет таких помолвок, которым непременно суждено было в дальнейшем увенчаться счастливым браком, - заявил мистер Муллинер о помолвке своего племянника Арчибальда с Аврелией Каммерли.

Страницы великосветского журнала « Мэйфэра», известного циничным копанием в личной жизни всех и вся, на сей раз пестрели самыми радужными прогнозами на невиданно прочный брачный союз двух любящих сердец; превозносилась до небес и сама основа прочности семьи – общность вкусов жениха и невесты. (1)

Арчибальду нравилось кудахтать, при этом он виртуозно подражал квохтанью и повадкам кур - несушек; невеста обожала слушать его, и часто влюбленные, забывая о времени, проводили вместе часы, а то и дни напролет, к обоюдному удовольствию обоих.

Однажды после несколько затянувшейся, однако же, очень успешной импровизации, когда охрипший, но счастливый, племянник мой торопливо шагал к себе, дабы переодеться к обеду, путь ему преградил человек, внешность и одежда которого были одинаково потрепанными и убогими. Качнувшись в сторону Арчибальда и оглушительно кашлянув ему в самое ухо, незнакомец без обиняков заявил, что вот уж три дня как он не ел ни крошки хлеба.

Столь конфиденциальное заявление абсолютно неизвестного ему человека несколько озадачило Арчибальда – зачем его, а не своего лечащего врача, посвящать в столь деликатные откровения?!? Вспомнилось ему, однако, что сам он не так давно, простудившись, потерял всяческий аппетит и не хотел отведать даже кусочка стилтонского сыра! (2) Решив, что услышанное сродни его собственной недавней проблеме, он утешил незнакомца с видом знатока:

- Не волнуйся, приятель, у меня так частенько бывает при простуде, и ничего – быстро проходит.

- У меня нет простуды, сэр, - вымолвил незнакомец и продолжил свою речь, - спина только побаливает, да кашель мучает, да жена, чтоб ей…выздороветь, всё болеет и болеет; опять же ломота в костях, - слышь, хрустнуло, - да пятеро ребятишек, мал, мала меньше, да вздутие в животе, а пенсию - то не назначили, хоть я семь лет прослужил в армии Его Величества короля; это вот забота начальства такая,надо думать, а простуды у меня нет. Хлеб я, почему не ем – у меня денег нет, его купить. Вам бы, сэр, послушать, как мои детки голодные плачут:

- Папа, папа, хлебушка хотим!

- С удовольствием послушаю, - не задумываясь, ответил Арчибальд, - надо бы мне навестить вас как-нибудь. Ты пока что скажи – хлеб дорого стоит?

- Тут ведь как, сэр. Если покупать в бутылке, то дорого выходит. Я и говорю – лучше брать в розлив, дешевле выйдет. Только без денег и этого не возьмешь!

- Если я дам тебе пять фунтов, они не утекут у тебя сквозь пальцы?

- Что Вы, сэр!

- Возьми вот и накорми семью! – Напутствовал незнакомца Арчибальд.

Встреча эта странным образом подействовала на Арчибальда Муллинера. Нет, он не впал в глубокую задумчивость, ибо, честно сказать, просто не дано ему было этого от природы. Однако на лице его появилось несвойственное и потому особо нелепое выражение серьезности и торжественности, печать осознания нешуточной суровости жизни. Во власти нового душевного состояния наш герой вошел в комнату, куда слуга поспешил подать ему поднос с графином и сифоном.

- Медоуз, очень ли ты сейчас занят? – деловито осведомился Арчибальд.

- Нисколько, сэр, - не моргнув, ответил слуга.

- Тогда давай-ка побеседуем с тобой о хлебе. Можешь ли ты себе представить, Медоуз, что есть на свете парни, которые не могут позволить себе купить хлеба? Он нужен им, их женам и детям, всем его подавай; и что из того, что всем хочется хлеба? Ничего! Хлеба нет! Спорим, ты этого не знал, мой дорогой Медоуз!

- Увы, знал, сэр. В Лондоне великое множество нищих.

- Не может быть! Не верю!

- Это правда, сэр, очень много. Желаете убедиться - так посетите хотя бы Ист - Бутылтон. Вот где Вы услышите истинный Глас Народа.

- Какого народа?

- Народных масс, сэр, этих страдальцев ещё называют пролетариатом. Если Вам небезразлична судьба замученных и обездоленных пролетариев, можете почитать отличные памфлеты. Признаюсь Вам, сэр, что сам я вот уже многие годы состою в обществе «За свободу народа!». Наша цель – она видна уж в самом названии - способствовать скорейшему свершению революции.

- Не хочешь ли ты сказать, что это будет … как когда-то в России?

- Именно так, сэр.

- Массовая резня и другие кровавые ужасы?

- Да, сэр. Не без того.

- Ты вот что, Медоуз, - Арчибальд старался сказать так, чтобы не дрогнул голос, - ты говори, да не заговаривайся! Чтобы никакой там резни и окровавленных ножей! Мне это ни к чему, я ясно выражаюсь?

- Яснее некуда, сэр.

- Ну, раз больше ничего не надо объяснять, неси эти свои, как их, памфлеты, Уж так и быть, взгляну, что в них пишут.

(1) " Mayfair" "Мейфэр" (ежемесячный журнал для мужчин; тир. ок. 331 тыс. экз.; издаётся в Лондоне. Основан в 1966 году.)

(2) Стилтонский сыр - король английских сыров – деликатес.

Нечасто великосветская помолвка (сказал мистер Маллинер) имела столь же безоблачные виды на успех, как обручение моего племянника Арчибальда с Аурелией Каммарли. Даже циничный Мэйфейр* нехотя признал, что на этот раз намечается поистине счастливый и прочный брак. Ибо нет надёжнее фундамента для семейного союза, чем сходство вкусов, а уж этим жених и невеста обладали сполна. Арчибальд любил изображать куриное кудахтанье, а его избранница обожала это кудахтанье слушать. Аурелия частенько говорила, что готова слушать его хоть весь день, и порой так оно и было.

И вот однажды, накудахтавшись вволю, осипший, но довольный Арчибальд возвращался к себе, чтобы переодеться к ужину. Внезапно путь ему преградил весьма потрёпанный субъект. Без каких-либо преамбул, не считая кратковременной икоты, незнакомец сообщил, что вот уже три дня, как он забыл вкус хлеба.

Арчибальд слегка растерялся: ещё бы – совершенно посторонний человек посвящает его в такие подробности, которые можно доверить, разве что, своему доктору. Однако случилось так, что совсем недавно ему самому даже сыр Стилтон казался безвкусным. Поэтому Арчи ответил, как человек сведущий:

– Не стоит волноваться, старина, это бывает, когда схватишь насморк. Всё пройдёт.

– Нет у меня насморка, сэр, – ответил незнакомец, – у меня прострел, слабые лёгкие, хворая жена, подагра, пятеро детей, водянка и полное отсутствие пенсии после семи лет службы в армии Его Величества – интриги, знаете ли. Но насморка у меня нет. Я не могу вспомнить вкус хлеба, поскольку мне не на что его купить. Послушали бы вы, сэр, как мои детки плачут – хлебушка просят.

– Я бы с радостью, – отвечал Арчибальд учтиво, – как-нибудь непременно загляну к вам. Но, вернёмся к хлебу. Он дорого стоит?

– Тут вот какое дело, сэр. Если покупать бутылку, то выходит накладно. Поэтому я всегда за то, чтобы брать бочонок. Но тут опять-таки требуется капитал.

– Я подброшу вам пятёрку, уложитесь?

– Постараюсь, сэр.

– Замётано! – сказал Арчибальд.

Событие это произвело на Арчибальда Маллинера неизгладимое впечатление. Не скажу, что оно побудило племянника погрузиться в глубокие раздумья, ибо он не был способен на глубокие раздумья. Однако им овладела необычайная серьёзность, и в душе его зародились странные ощущения, что жизнь сурова, и что жизнь есть подвиг. Исполненный этих новых чувств, он пришёл домой. И когда его лакей Медоуз принёс ему на подносе сифон с водой, Арчибальд спросил:

– Вы сейчас не очень заняты, Медоуз?

– Нет, сэр.

– Я бы хотел побеседовать с вами о хлебе. Знаете ли вы о несчастных, которые испытывают острую нужду в хлебе? Хлеба хотят они, их жёны и малые дети, но, несмотря на подобное единодушие, что в итоге? Хлеба нет. Побьюсь об заклад, вы об этом и не догадывались, Медоуз!

– Догадывался, сэр, в Лондоне полным-полно бедноты.

– Быть того не может?

– Может, сэр. Поезжайте куда-нибудь поближе к Боттлтон-ист**, и там вы услышите глас народа.

– Какого народа?

– Народных масс, сэр. Страждущего пролетариата. Если вас интересует страждущий пролетариат, я могу принести вам отличные брошюры. Я – член партии «Заря свободы». Как следует из названия, наша цель – приблизить грядущую революцию.

– Революцию? Как в России?

– Да, сэр.

– Кровавую резню?

– Именно, сэр.

– Так, Медоуз, шутки шутками, – сказал Арчибальд строго, – но потешаться над тем, что меня пырнут заржавевшим от крови ножом, – это уж слишком. Подобного я не допущу, ясно вам?

– Ещё как, сэр.

– Ну, раз мы всё прояснили, так и быть – тащите свои брошюры. Взгляну на досуге.

Мэйфейр* – фешенебельный район Лондона, место проживания аристократии.

Боттлтон-ист** – выдуманный район Лондона (или предместье).

Не часто встретишь молодых людей из общества (говорил мистер Маллинер), у кого с первых же дней помолвки все обещает сладиться наилучшим образом, как у моего племянника Арчибальда и мисс Аурелии Каммарли. Даже циничные обитатели Мейфэра* поневоле соглашались – в кои-то веки, похоже, намечается действительно долгое и счастливое супружество. Нет прочнее основы для такого союза, чем сходные вкусы, и уж этим-то молодая пара могла по праву гордиться. Арчибальду нравилось кудахтать, подражая курицам, Аурелии же нравилось его слушать. Она частенько говорила, что готова этим заниматься весь день, порой так и случалось. И вот, в один из таких дней, когда он с сорванным голосом, но с рвущимся сердцем возвращался домой, чтоб переодеться к обеду, дорогу ему внезапно заступил какой-то субъект потертой внешности и без лишних предисловий, лишь коротко икнув, заявил, что уже три дня не чувствовал во рту вкус хлеба.

Арчибальда слегка озадачило, что на первого встречного обрушивают признания, которые, возможно, разумнее было бы приберечь для своего лечащего врача, но так уж случилось, что и сам он недавно не смог бы различить даже вкус стилтонского сыра, и потому ответил со знанием дела.

- Не волнуйтесь, старина, - заметил он. – Так обычно бывает, когда у тебя насморк. Это пройдет.

- Нет у меня никакого насморка, сэр, - ответил незнакомец. У меня боли в спине, слабые легкие, больная жена, ревматизм, пятеро детей, водянка, и никакой пенсии после семи лет службы в армии Его Величества – а все происки завистников в генштабе, но насморка у меня нет. А вкус хлеба я не чувствую лишь потому, что не могу его купить – не на что. Послушали б вы, сэр, как мои дети плачут от голода.

- Охотно послушаю, - вежливо согласился Арчибальд. – Надо будет как-нибудь зайти и проведать вас. Но, скажите, этот хлеб – он, что, такой дорогой?

- Видите ли, сэр, если брать его в бутылках, то довольно дорогой. Вот я и говорю – лучше всего брать сразу в бочонках. Но тогда, опять-таки, требуются деньжата.

- Ну, а если я дам пятерку, вы как-нибудь выкрутитесь?

- Постараюсь, сэр.

- Отлично, - сказал Арчибальд.

Эта встреча весьма примечательно отразилась на Арчибальде Маллинере. Не скажу, что она побудила его к раздумьям, поскольку он не способен был над чем-либо задумываться. Просто его охватила необычная серьезность, странная уверенность в том, что жизнь реальна, жизнь сурова**. И, все еще пребывая в этом новом расположении духа, он добрался до своей комнаты, куда Медоуз, его лакей внес на подносе виски с содовой.

- Послушайте, Медоуз, - обратился к нему Арчибальд, - вы сейчас не очень заняты?

- Нет, сэр.

- Тогда давайте поговорим немного о хлебе. Знаете, Медоуз, оказывается, есть люди, которые не могут его достать. Они сами хотят хлеба, их жены хотят хлеба, их дети только о нем и думают, но, вопреки такому единодушию, каков результат? Хлеба нет. Держу пари, вы даже не слыхали о таком, Медоуз.

- Ну, что вы, сэр. В Лондоне полным-полно нищих.

- Вы это серьезно?

- Ну, разумеется, сэр. Вам бы пройтись по Боттлтон-Ист, к примеру. Вы б услышали там глас народа.

- Какого народа?

- Народных масс, сэр. Измученного пролетариата. Если вас волнует судьба измученного пролетариата, могу принести несколько брошюр – там все очень доходчиво написано. Я сам, сэр, вот уже много лет являюсь членом лиги «Заря свободы». Наша цель, как явствует из названия – способствовать скорейшему приходу революции.

- Как в России, хотите вы сказать?

- Да, сэр.

- Чтоб текли реки крови и все такое?

- Да, сэр.

- А теперь слушайте, Медоуз, - решительно произнес Арчибальд, - шутки шутками, но не вздумайте гоняться за мной с окровавленным ножом. Этого я не потерплю, вы слышите?

- Очень хорошо, сэр.

- Ну, в таком случае принесите мне эти ваши брошюры. Я, пожалуй, прогляжу их.

_______________

* Фешенебельный район Лондона.

** Жизнь реальна! Жизнь сурова!
Цель ее не холм земли;
«Прах и прахом станешь снова», -
Не о духе изрекли.

(Г. У. Лонгфелло. «Псалом жизни», пер. М. Зенкевича)

По словам мистера Муллинера немногие из светских помолвок имели столь радужные перспективы как помолвка его племянника Арчибальда с Орелией Каммарлей. Даже циничный квартал Майфейер вынужден был признать, что на этот раз всё предвещало действительно прочный и счастливый брак. Для подобных союзов самое важное - общность вкусов, а этим молодая пара как раз обладала в полной мере. Арчибальд любил подражать курице-наседке, а Орелия обожала его слушать. Она всегда говорила, что готова слушать его целый день, а иногда действительно так и делала. Это случилось после одного такого сеанса - охрипший, но счастливый, Арчибальд возвращался к себе, чтобы переодеться к ужину, когда дорогу ему преградил потрёпанного вида субъект, который безо всякого вступления, лишь слегка икнув, сообщил, что последние три дня он хлеба даже и не нюхал.

Арчибальд был слегка озадачен, что его сделали поверенным в вопросе, который лучше было адресовать личному врачу: но уж так совпало, что совсем недавно, он сам не мог различить аромат даже Стилтонского сыра. Поэтому он ответил, как человек, знающий о проблеме не понаслышке.

- Не переживай, дружище. Так всегда бывает, когда заложен нос. Это насморк. Он пройдёт.

-У меня нет насморка, - произнёс субъект. - У меня есть боли в спине, слабые лёгкие, больная жена, пять детей, распухшие внутренности, отсутствие пенсии после семи лет службы в армии его величества из-за подозрительности высших военных кругов, но у меня нет насморка. Я не нюхал хлеба, потому что у меня нет денег, чтобы купить его. Слышали бы Вы, сэр, как плачут мои дети, когда просят хлеба.

- С удовольствием бы послушал ваших детишек, - сказал Арчибальд любезно.- Надо будет как-нибудь заглянуть к вам. Но скажите мне про хлеб. Он что дорого стоит?

-Да, это так, сэр. Если покупать бутылками, - дорого. Я всегда говорю, что лучше брать из бочки. Но для этого тоже нужен капитал.

-Если я ссужу тебе пять долларов, ты выкрутишься?

-Попробую, сэр.

- На, держи, - закончил разговор Арчибальд.

Этот эпизод произвёл впечатление на Арчибальда Муллинера. Нельзя сказать, что он заставил его глубоко задуматься, ибо глубокие размышления ему были не свойственны. Но случившееся породило чувство странной тяжести, ощущение того, что жизнь сурова и жизнь не шутка. Он всё ещё был во власти этого нового настроения, когда добрался к себе, и слуга Мэдоус принёс ему поднос с графином и сифоном.

- Мэдоус, - спросил Арчибальд, - ты сейчас не занят?

- Нет, сэр.

- Тогда давай немного потолкуем о хлебе. Ты в курсе, Мэдоус, что есть парни, которые не могут достать хлеба. Они сами хотят хлеба, их жёны хотят хлеба, их дети мечтают о хлебе, и, несмотря на такое единодушие, - каков результат. Хлеба нет. Готов поспорить, Медоус, что ты и не знал об этом.

-В Лондоне много бедняков, сэр.

-Неужели?

- Это так, сэр. Стоит отправиться в такой район как Бутылтон Ист, и вы услышите Глас Народа.

-Какого народа?

-Народных масс, сэр. Угнетённого пролетариата. Если вас интересует угнетённый пролетариат, я могу снабдить вас некоторыми хорошо составленными памфлетами. Я уже давно я состою в Лиге За Рассвет Свободы. Как следует из названия, наша цель способствовать приходу революции.

-Как в России, ты это имеешь в виду?

-Да, сэр.

-Массовая резня и всё такое?

-Да, сэр.

-Вот что, Мэдоус, – произнёс Арчибальд твёрдо.- Веселье весельем, но и речи не может быть о том, чтобы заколоть меня окровавленным кинжалом. Я этого не потерплю, ты понял?

-Очень хорошо, сэр.

- Ну, раз с этим разобрались, можешь принести мне свои памфлеты. Я бы хотел взглянуть на них.

Не многие громкие помолвки (начал рассказ мистер Маллинер) предвещали такой же успех, как помолвка моего племянника Арчибальда с Аврелией Каммерли. Даже циникам из фешенебельного района Мейфэр пришлось признать, что в кои-то веки намечается по-настоящему счастливый и крепкий брак. Для подобного союза нет более прочной основы, чем общность вкусов, а этого молодой паре было не занимать. Арчибальд любил подражать куриному кудахтанью, а Аврелия любила его слушать. Она утверждала, что готова слушать его хоть целый день, и порой подкрепляла слово делом. После одного такого выступления, охрипший, но счастливый, Арчибальд возвращался к себе, чтобы переодеться к обеду, как вдруг путь ему преградил какой-то потрепанный господин. Икнув вместо приветствия, незнакомец сообщил, что уже три дня как не ощущал во рту вкуса хлеба.

Арчибальд слегка удивился, что совершенно незнакомый человек решил излить на него откровения, которые более пристало выслушивать врачу, но как раз недавно сам Арчибальд не ощущал вкуса даже известного своим сильным запахом сыра «Стилтон», поэтому отвечал со знанием дела:

- Не волнуйтесь, старина. Такое часто бывает при насморке. Это пройдет.

- У меня нет насморка, сэр, - ответил собеседник. – У меня прострел в спине, слабые легкие, больная жена, ломота в суставах, пятеро детей, вздутие живота, семь лет службы в войсках Его Величества за плечами и притом никакой пенсии по милости завистников среди высших чинов, но насморка у меня нет. А вкуса хлеба во рту я не ощущаю потому, что мне не на что его купить. Сэр, если б вы только слышали, как мои дети плачут и просят хлебушка!

- Я бы с удовольствием послушал, - любезно ответил Арчибальд. – Надо будет зайти к вам как-нибудь. Но что там насчет хлеба? Он дорого стоит?

- Ну, тут дело такое, сэр: если покупать в бутылках, то выходит дорого. Я всегда говорил, что самое лучшее – покупать бочонками. Но на это опять же нужны деньги.

- Если я дам вам пять фунтов, сможете вы как-нибудь перебиться?

- Попытаюсь, сэр.

- Ну вот и прекрасно!

Эта встреча сильно подействовала на Арчибальда Маллинера. Не скажу, что она заставила его глубоко задуматься – глубоко задумываться он просто не способен, – но она пробудила в нем непривычную серьезность, странное ощущение, что жизнь – не шутка, жизнь сурова*. Арчибальд все еще пребывал под властью этого нового настроения, когда вошел к себе, и дворецкий Медоус поставил перед ним поднос с графином и сифоном.

- Медоус, вы сейчас заняты? – спросил Арчибальд.

- Нет, сэр.

- Тогда давайте поговорим немного о хлебе. Сознаете ли вы, Медоус, что в мире есть бедняги, которым не на что купить хлеба? Они хотят хлеба, их жены хотят хлеба, их дети – только за, и что же? Несмотря на такое единодушие, у них нет ни крошки хлеба. Готов поспорить, вы не знали об этом, Медоус.

- Знал, сэр. В Лондоне очень много бедняков.

- Вы серьезно?

- Вполне серьезно, сэр. Вам следует посетить какое-нибудь местечко вроде Ботлтон-Ист. Вот уж где воистину слышен глас народа.

- Какого народа?

- Масс, угнетенного пролетариата, сэр. Если вас интересует угнетенный пролетариат, могу дать вам почитать несколько познавательных брошюр. Я уже много лет состою в лиге «Зарево свободы», сэр. Наша цель, как следует из названия, ускорить наступление грядущей революции.

- Как в России, что ли?

- Да, сэр.

- Резня и все такое?

- Да, сэр.

- Послушайте, Медоус, - решительно сказал Арчибальд, - шутки шутками, но чтобы без всяких глупостей. Даже не думайте пырнуть меня окровавленным ножом или что-нибудь в этом роде. Я такого не потерплю, вы поняли?

- Хорошо, сэр.

- Вот и замечательно. А брошюры можете принести. Я бы с удовольствием на них взглянул.

* Измененная строка из стихотворения Генри Уодсворта Лонгфелло «Псалом жизни». На самом деле цитата звучит так: «Жизнь реальна! Жизнь сурова!» (Пер. М.А. Зенкевича).

Очень у немногих пар, сказал мистер Маллинер, были более радужные перспективы, чем у моего племянника Арчибальда и Аврелии Каммарли. Даже цинику Майферу пришлось признать появление единственного счастливого и крепкого брака. Для такого союза нет более надежной основы, чем общие вкусы, а с этим у молодых все обстояло в полном порядке. Арчибальду нравилось квохтать по-куриному, а Аврелии нравилось слушать его. Она нередко говорила, что готова слушать его весь день и иногда так и происходило. И вот, после одной из таких встреч, когда Арчибальд, осипший, но счастливый возвращался в свою квартиру переодеться к обеду, путь его преградил потрепанного вида человек, который икнув и не тратя времени на другие предисловия, заявил, что уже три дня не может вкусить хлеба.

Арчибальда несколько удивило, что совершенно незнакомый человек поверяет ему тайны, которые разумнее было бы сообщать лишь своему лечащему врачу. Но дело обстояло так, что лишь недавно и он сам не смог бы распознать вкус даже стилтонского сыра. Поэтому, как знающий, о чем говорит человек, он заявил: «Не волнуйтесь старина. Так нередко бывает при насморке. Пройдет».

– У меня нет насморка, сэр, – ответил тот, – У меня есть боли в пояснице, слабые легкие, нездоровая жена, боли в суставах, пятеро детей, опухоли. А нет у меня пенсии за семь лет службы в войсках Его Величества, из-за жадности большого начальства, и еще нет насморка. И хлеба не могу я вкусить из-за того, что у меня нет денег его купить. Сэр, послушали бы Вы, как мои дети просят хлеба!

– С удовольствием, – вежливо ответил Арчибальд, – как-нибудь надо бы зайти к Вам в гости. Но расскажите насчет хлеба. Он так дорого стоит?

– Сэр, я скажу так. Если покупать в бутылке, то получается дорого. Я всегда говорю, лучше покупать баклажку. Но и для этого нужны средства.

– Если бы Вам от меня досталась пятерка, Вы бы справились?

– Постараюсь.

– Вот и ладно, – заключил Арчибальд.

На Арчибальда Маллинера это происшествие произвело сильное впечатление. Нельзя сказать, чтобы он глубоко задумался, нет, он не был способен глубоко задуматься. Но оно вызвало в нем странное ощущение, непонятное чувство того, что жизнь – суровая штука, которую надо принимать всерьез. Придя в свою квартиру, он был еще во власти этого нового ощущения, когда Мидоус, его дворецкий, поставил перед ним декантер и сифон с минеральной водой.

– Мидоус, Вы очень заняты? – спросил его Арчибальд.

– Нет, сэр.

– Давайте немного поговорим о хлебе. Мидоус, Вы осознаете, что живут на свете бедолаги, которым недостает хлеба? Они хотят хлеба, их жены хотят, дети просто жаждут хлеба, но несмотря даже на это единство, где результат? Хлеба нет. Мидоус, могу поспорить, что Вы этого раньше не знали.

– Знал, сэр. В Лондоне очень много бедняков.

– Неужели? Правда?

– Да, сэр, правда. Сходите, например, в такое место, как Боттлтон Ист. Там Вы услышите Глас Народа.

– Какого народа?

– Масс, сэр. Измученного пролетариата. Если Вас интересуют мучения пролетариата, могу предложить несколько брошюр собственного сочинения. Я уже много лет состою в Лиге Свободы. Наша цель, как видно уже из названия, состоит в скорейшем приближении революции.

– Революция – это как в России?

– Да, сэр.

– Резня и все такое?

– Да, сэр.

– Мидоус, послушайте, – твердо заявил Арчибальд, – все это, конечно, весело, но даже не думайте зарезать меня. Я этого не потерплю, Вам ясно?

– Совершенно ясно, сэр.

– Ну, раз мы это прояснили, несите свои брошюры. Я с удовольствием почитаю.

Не каждая светская помолвка (сказал мистер Маллинер) сулит такие радужные перспективы семейной жизни, какие открывались перед моим племянником Арчибальдом и его невестой Аурелией Каммарли. Даже циничный лондонский свет признал, что брак на сей раз намечается долгий и счастливый. Для такого союза нет ничего важнее, чем общность вкусов, и молодая пара обладала ею в полной мере. Арчибальд любил подражать кудахтанью кур, Аурелия же, не уставала ему внимать, и, по ее собственным словам, могла слушать его целый день, что нередко случалось. Однажды после очередного концерта охрипший, но счастливый Арчибальд шел домой, чтобы переодеться к ужину, как вдруг на его пути возник потрепанный бродяга и без всяких вступлений, слегка откашлявшись, сказал, что третий день без куска хлеба.

Арчибальд был несколько озадачен тем, что совершенно незнакомый человек поделился подобными откровениями с ним, когда стоило обратиться к врачу. Однако Арчибальду самому недавно даже кусок любимого “Стилтона” в горло не лез. И поэтому он со знанием дела ответил.

- Не беспокойтесь, старина, - сказал он. - Это от простуды.

- Нет у меня простуды, сэр, - ответил бедняга. - У меня прострел в пояснице, слабые легкие, больная жена, распухшие суставы, пятеро детей, внутренние отеки и никакой пенсии, и это после семи лет службы в армии Его Величества! А все из-за штабных интриг. Простуды нет. Я третий день без куска хлеба, потому что мне не на что его купить. Посмотрели бы вы, как плачут от голода мои дети.

- Я бы с удовольствием. Как-нибудь загляну к вам. А что, хлеб дорогой?

- Дело вот в чем, сэр. Если покупать в бутылках, то дорого. Лучше брать бочками. Но, опять же, без денег не обойтись.

- Пятерка вас устроит?

- Как-нибудь перебьюсь, сэр.

- Ну и славно, - сказал Арчибальд.

Встреча эта сильно подействовала на Арчибальда Маллинера. Не скажу, что она повергла его в глубокие размышления, ибо глубокомыслием он не отличался. Но им овладела какая-то серьезность, странное ощущение, что жизнь сложна и жизнь сурова. Охваченный этим новым чувством, он пришел домой. Его слуга Мидоус не замедлил явиться с графином и сифоном.

- Мидоус, вы сейчас заняты? - спросил Арчибальд.

- Нет, сэр.

- Тогда поговорим о хлебе. Знаете ли вы, Мидоус, что есть несчастные, которые не могут его достать. Жены их просят хлеба, дети их просят хлеба. И несмотря на этот единый хор, хлеба у них нет. Вы, Мидоус, и не знали.

- Знал, сэр. В Лондоне много бедноты

- В самом деле?

- Да, сэр. Наведайтесь в Ботлтон-Ист. Вот там и услышите глас народа.

- Какого народа?

- Трудящихся масс, сэр. Замученного пролетариата. Если вас интересует, могу снабдить полезной литературой. Я уже много лет состою в организации “Заря свободы”. Название говорит само за себя: мы готовим революцию.

- Такую как в России?

- Да, сэр.

- С кровавыми расправами?

- Да, сэр.

- Послушайте, Мидоус, - сказал Арчибальд твердо. - Развлекайтесь сколько хотите, только не вздумайте вонзать в меня обагренный нож. Я не хочу. Понятно?

- Понятно, сэр.

- Вот и договорились. Можете принести мне свою литературу. Так уж и быть, просмотрю.

Редко когда помолвка в высшем свете обещала более радужные перспективы, чем помолвка моего племянника Арчибальда и Аурелии Каммерлей (говорил мистер Маллинер). Даже циники из Мэйфэра были вынуждены признать, что намечается действительно крепкий и счастливый брак. А для такого союза нет фундамента прочней, чем сходство во вкусах, которым молодая пара обладала в полной мере. Арчибальду нравилось кудахтать, а Аурелии – его слушать. Аурелия часто говорила, что может слушать его хоть весь день, как иногда и поступала. Однажды, после одного из этих сеансов, когда охрипший, но довольный Арчибальд возвращался в свои апартаменты, чтобы переодеться к ужину, он обнаружил на своем пути бродягу, который без всяких предисловий, кроме короткой икоты, сообщил ему, что три дня не чувствовал вкуса хлеба.

Арчибальда немного удивило, что совершенно незнакомый человек так откровенно сообщает ему вещи, которые было бы благоразумней высказать своему врачу, но недавно он сам не мог ощутить даже вкус сыра «Стилтон». Так что ответил он, как знающий человек.

– Не беспокойтесь, дружок, – сказал он. – Такое часто случается, когда вы подхватываете насморк. Это пройдет.

– У меня нет насморка, сэр, – ответил мужчина. – У меня боли в спине, слабые легкие, больная жена, проблемы с суставами, пятеро детей, опухоли и никакой пенсии после семи лет службы в армии Его Величества благодаря завистникам в штабе, но только не насморк. А вкуса хлеба я не чувствовал потому, что у меня нет денег, чтобы его купить. Жаль, что вы не слышали, как мои дети взывают о хлебе, сэр.

– С удовольствием послушаю, – произнес любезно Арчибальд. – Надо будет как-нибудь к вам зайти. Но вернемся к хлебу. Он дорого стоит?

– Скажем так, сэр. Если купить бутылку, то это дорого. Так что, как я всегда говорю, надо брать бочку. Но опять же, на это нужен капиталец.

– Если я дам вам пять фунтов, вы сумеете ими правильно распорядиться?

– Я постараюсь, сэр.

– Вот и чудно, – сказал Арчибальд.

Этот эпизод оказал значительное влияние на Арчибальда Маллинера. Не могу сказать, что это заставило его глубоко задуматься, так как он был на это не способен. Но это зародило в нем необычное чувство, странное ощущение того, что жизнь сурова, что жизнь тяжела. Эти новые мысли все еще владели им, когда он добрался до своих апартаментов и Медоуз, его слуга, подал ему на подносе графин с сифоном.

– Медоуз, вы сейчас не заняты?, – спросил Арчибальд.

– Нет, сэр.

– Тогда давайте немного поговорим о хлебе. Знаете ли вы, Медоуз, что есть славные парни, которые не могут купить хлеб? Они хотя его, их жены хотят его, их дети обеими руками за, но, не смотря на такое единодушие, результат один – никакого хлеба. Спорю, что вы этого не знали, Медоуз.

– Напротив, сэр. В Лондоне много бедных.

– Неужели?

– В самом деле, сэр. Вам следует посетить, например, Восточный Ботлтон. Именно там вы сможете услышать Глас Народа.

– Какого народа?

– Народных масс, сэр. Измученного пролетариата. Если вам интересно, я могу предоставить несколько отлично написанных памфлетов. Уже много лет я являюсь членом Лиги Зари Свободы, сэр. Как можно понять из названия, наша цель – приблизить начало революции.

– Вы имеете в виду, как в России?

– Да, сэр.

– Массовая резня и все такое?

– Да, сэр.

– А теперь послушайте, Медоуз. – жестко проговорил Арчибальд. – Смех смехом, но даже не думайте о том, чтобы меня зарезать. Я этого не потерплю, вам понятно?

– Прекрасно, сэр.

– Раз вы это уяснили, можете принести мне эти памфлеты. Мне хочется на них взглянуть.

Среди великосветских пар, объявивших о помолвке, мало найдется таких, чье грядущее супружество имело бы столь же блестящие перспективы, как намечавшийся брак моего племянника Арчибальда и Аурелии Кэммерли, - продолжал мистер Муллинер. - Даже лондонский бомонд, известный своим цинизмом, на сей раз был вынужден признать — их союз обещал быть долгим и счастливым. Ничто так не укрепляет отношения, как общность вкусов, а уж этого молодым было не занимать. Любимая забава Арчибальда - подражать кудахтанью кур, - доставляло немалое удовольствие и его избраннице. По словам Аурелии, она была готова день напролет слушать эти звуки, что порой и случалось. Как-то раз, после одного из таких представлений, когда охрипший, но счастливый, Арчибальд возвращался к себе, чтобы переодеться к ужину, путь ему преградил довольно жалкого вида субъект. Без лишних предисловий, а только громко икнув, он заявил, что уже три дня не может ощутить вкус хлеба.

Арчибальда слегка удивило, что ему говорят о таких вещах, которые скорей подобало бы рассказывать своему врачу, а не первому встречному. Но так уж случилось, что на днях племянник сам был не способен воспринять даже вкус сыра с плесенью, и потому он со знанием дела заявил:

- Дружище, не беспокойтесь. Такое часто бывает при насморке, скоро все пройдет.

- Сэр, как раз насморка-то у меня и нет. Беда со всем остальным: спина ноет, легкие ни к чёрту, жена хворает, суставы не гнутся, припухлости замучили, да еще пять детишек по лавкам и никакой пенсии после семи лет на службе его Величества - всё происки завистников из высших чинов. А хлеб на вкус я не чувствую только потому, что нет денег купить его. Послушали бы Вы, как плачут мои детушки и просят хлебушка.

- Отчего бы нет, - вежливо ответил Арчибальд — Нужно как-нибудь заглянуть к вам. Но послушайте, неужели хлеб такой дорогой?

- Ну, смотря в какой таре его брать, сэр. Бутылками выходит накладно, а вот бочонком оно намного выгодней, но без капитала все равно не обойтись.

- Если я дам пятерку, этого хватит?

- Постараюсь уложиться, сэр.

- Вот и порядок, - подытожил Арчибальд.

Описанный случай весьма своеобразно повлиял на молодого человека. Не то, чтоб он серьезно задумался — на это Арчибальд Муллинер едва ли был способен. Но где-то в глубине души у него появилось странное ощущение, что жизнь на самом деле серьезная штука. Все еще во власти этого незнакомого чувства, Арчибальд пришел домой, где встретивший его камердинер Медоуз принес на подносе графин с сифоном.

- Медоуз, - обратился к нему Арчибальд, - Вы сейчас заняты?

- Нет, сэр.

- Тогда давайте поговорим о хлебе. Известно ли Вам, что некоторые просто не в состоянии его купить, даже когда им этого очень хочется? Готов поспорить, что Вы об этом не знали, Медоуз.

- Да, сэр, я в курсе. В Лондоне вообще много бедных.

- Что, правда?

- В самом деле, сэр. Поезжайте в Боттлтон-Ист — вот где слышен глас народа.

- Народа?

- Да, сэр, тех, кого называют "массами". Мир угнетенного пролетариата. Если интересуетесь, могу дать несколько весьма недурных брошюр на эту тему. Я уже много лет состою в партии "Заря свободы", и как ясно из её названия, наша цель — ускорить грядущую революцию.

- Как в России?

- Совершенно верно, сэр.

- Резня и прочие жестокости?

- Они самые, сэр.

- А теперь послушайте, Медоуз, - сказал Арчибальд решительно. - Шутки-шутками, но и думать не смейте о том, чтоб заколоть меня. Я этого не допущу, понятно Вам?

- Понятно, сэр.

- Ну, раз с этим всё ясно, несите сюда свои брошюры. Я, пожалуй, взгляну на них.

Немного найдётся светских помолвок (сказал мистер Муллинер), имевших лучшие шансы на успех, чем помолвка моего племянника Арчибальда и Аврелии Кэммерли. Даже циничный высший свет, скрипя зубами, признал их парочкой, достойной счастливого, прочного брака. Для супружеского союза нет ничего важнее, чем общность интересов, а эти двое обладали ей в полной мере. Арчибальд обожал имитировать квохтанье кур, Аврелия обожала слушать это. Она даже заявила, что может слушать имитацию целыми днями без перерыва, и на деле подтверждала свои слова. Как раз после одного из таких концертов, когда охрипший, но счастливый, Арчибальд ковылял к себе в номер, чтобы переодеться к обеду, его остановил тощий субъект, который безо всяких предисловий (правда, слегка икнув), заявил, что вот уже три дня его язык не чувствует вкуса хлеба.

Это заявление немного озадачило Арчибальда, потому что обычно такие признания делают лечащему врачу, а не прохожему, но, на счастье, пару дней назад Арчибальд сам не мог почувствовать вкуса даже стилтонского сыра. Так что ответ был дан со знанием дела.

- Не беспокойтесь, дружище! – сказал Арчибальд. – Так всегда бывает, когда схватишь насморк. Скоро само пройдёт.

- У меня нет насморка, сэр, – ответил субъект. – У меня остеохондроз, нездоровые лёгкие, жена больная, артрит, пятеро детей, опухоль кишок, пенсию после семи лет веры и правды Её Величеству не выписали по причине завистников в Штабе, но насморка нет. Я не могу почувствовать вкус хлеба, потому, что у меня нет на него денег. Не хотите послушать, сэр, как плачут мои голодные дети?

- Сочту за честь, - ответил Арчибальд вежливо. – Как-нибудь на днях заскочу к вам. А пока расскажите мне о хлебе. Почём он нынче?

- Это, смотря как посмотреть, сэр. Если брать в бутылках, то дороговато выходит. Я всегда говорю, что лучше сразу в бочках. Но тогда, опять же, деньги нужны.

- Если бы я ссудил вам пятёрку, вам бы хватило?

-Постараемся, сэр!

- Отлично, – сказал Арчибальд.

Этот случай произвёл глубокое впечатление на Арчибальда Муллинера. Не скажу, что происшествие заставило его серьёзно задуматься, потому что серьёзно задумываться Арчибальд не способен. Но оно породило странную тяжесть на его душе, любопытное чувство, что жизнь вокруг – сурова. Когда Арчибальд добрался до номера, его думы всё ещё были во власти этого нового настроения. Медоуз, дворецкий, принёс поднос с бутылкой содовой.

- Медоуз, вы очень заняты? - спросил Арчибальд.

-Нет, сэр.

- Тогда давайте поговорим о хлебе. Вы знаете, Медоуз, что есть люди, у которых нет хлеба? Они хотят хлеба, их жёны хотят хлеба, их дети хотят хлеба, но несмотря на такое похвальное единодушие, результата нет. То есть, я имею в виду, хлеба нет. Бьюсь об заклад, Медоуз, вы и не слыхали об этом.

-Слыхал, сэр. В Лондоне очень высокий процент бедности.

-Серьёзно?

- Поверьте мне, сэр. Советую вам как-нибудь прогуляться до Боттлтон Иста. Вот где можно услышать Глас Народа.

-Какого народа?

-Масс, сэр. Замученного пролетариата. Если вы интересуетесь замученным пролетариатом, могу дать вам несколько отличных брошюр. Я состою членом лиги "Заря Свободы" в течение многих лет. Наша цель, как следует из названия, ускорить грядущую революцию.

-Это типа как в России, да?

-Да, сэр.

-Массовая резня и всё такое прочее?

-Да, сэр.

-Послушайте, Медоуз, - сказал Арчибальд твёрдо. – Шутки шутками, но вы же не будете тыкать в меня окровавленным ножом? Ведь нет?

-Очень хорошо, сэр.

-Раз всё понятно, принесите мне эти ваши брошюры. Я хочу взглянуть на них.

Немногие блистательные союзы (начал мистер Муллинер) внушали такие надежды, как помолвка моего племянника Арчибальда и Аурелии Каммарли. Даже циничный Мейфэр должен был признать, что здесь все указывает на действительно счастливый и прочный брак. Для семейного счастья нет основы надежней, чем общность вкусов, и молодая пара обладала этим в полной мере. Арчибальд любил подражать куриному кудахтанью, а Аурелия любила его слушать. Она говорила, что готова слушать его целыми днями, и иногда так и оно было. Вот после одного из таких сеансов, когда он, охрипший, но счастливый, направлялся обратно в свои покои, чтобы переодеться к ужину, его задержала неожиданная помеха в виде довольно потрепанного субъекта, который без лишних предисловий, если не считать таковым икание, сообщил, что уже три дня не ощущает вкуса хлеба.

Проявление со стороны совершенно незнакомого человека такого интимного доверия, которым, скорее, можно было бы почтить своего личного врача, слегка сбило Арчибальда с толку, однако, по стечению обстоятельств, он сам совсем недавно был не в состоянии почувствовать даже вкус стилтонского сыра, так что он ответил со всем знанием дела.

- Не волнуйтесь, старина, - сказал он. – Такое часто случается, когда подхватываешь насморк. Пройдет.

- У меня нет насморка, сэр, - сказал человек. – У меня боли в спине, слабые легкие, хворая жена, сращение суставов, пятеро детей, опухоли и никакой пенсии после семи лет в армии Его Величества по причине зависти высших чинов, но никакого насморка. Я не чувствую вкуса хлеба, потому что у меня нет денег его купить. Хотел бы я, сэр, чтоб вы услышали плач моих детей, когда они просят хлеба.

- С удовольствием, - учтиво ответил Арчибальд. – Я как-нибудь к вам загляну. Но расскажите мне про хлеб. Он что, дорого стоит?

- Тут ведь как, сэр. Если покупать бутылками, то дорого. Я всегда говорю, что самое лучшее - бочонок. Но для этого, опять-таки, нужен капитал.

- Если я подкину вам пятерку, вы справитесь?

- Я постараюсь, сэр.

- Отлично, - сказал Арчибальд.

Этот эпизод странно повлиял на Арчибальда Муллинера. Нельзя сказать, что это погрузило его в глубокую задумчивость, потому что он был неспособен глубоко задумываться. Однако это пробудило в нем непонятную торжественность, необычное ощущение, что жизнь сурова, жизнь есть подвиг*, и он был все еще захвачен этим новым чувством, войдя в свои покои, где Мидоуз, его слуга, подал ему на подносе графин и сифон.

- Мидоуз, - сказал Арчибальд, - вы сейчас заняты?

- Нет, сэр.

- Тогда давайте поговорим немного о хлебе насущном. Вы знаете, Мидоуз, что есть такие, у кого его нет? Они жаждут хлеба, их жены жаждут, их дети готовы все отдать за него, но, несмотря на их единодушие, что в итоге? Хлеба нет. Уверен, что вы об этом не знали, Мидоуз.

- Да, сэр. В Лондоне очень много бедноты.

- Да что вы говорите!

- О да, сэр, несомненно. Например, Боттлтон Ист. Там действительно слышен Глас Народа.

- Какого народа?

- Народных масс, сэр. Страдающего пролетариата. Если вас интересует страдающий пролетариат, сэр, я мог бы предложить вам несколько прекрасно написанных брошюр. Я являюсь членом Лиги зари свободы много лет, сэр. Наша цель, как подразумевает название – ускорить приход революции.

- Вы имеете в виду, как в России?

- Да, сэр.

- Резня и все такое?

- Да, сэр.

- Вот что, Мидоуз, - твердо сказал Арчибальд. – Потехе час, но чтобы никакой чепухи вроде вонзенных в меня окровавленных ножей. Я этого не потерплю, понятно?

- Хорошо, сэр.

- Ну, раз мы это выяснили, можете принести мне эти брошюры. Я бы хотел на них взглянуть.

____________________

*Слегка искаженная цитата из стихотворения Г.У.Лонгфелло «Псалом жизни» (в пер. И.Бунина «Жизнь не грезы! Жизнь есть подвиг!»)

- Далеко не каждая помолвка в высшем свете, - заметил м-р Муллинер, - казалась такой удачной и сулила такие блестящие перспективы, как обручение моего племянника Арчибальда и мисс Аврелии Кэммерли. Даже циничный бомонд признавал, что этому браку суждено стать долгим и счастливым. Ведь главное для благополучного супружества – единство вкусов; а названная молодая пара продемонстрировала такое единство в полной мере. Арчибальд любил подражать куриному кудахтанью, приводя тем самым в полный восторг Аврелию. Она говорила, бывало, что готова слушать целыми днями. И слушала. Именно после такого концерта, когда охрипший, но счастливый жених возвращался к себе, собираясь переодеться к обеду, его продвижение было остановлено потрепанного вида джентльменом, который, едва икнув, объявил, что лишён радости наслаждаться запахом свежего хлеба вот уже три дня.

Сказанное слегка озадачило Арчибальда. Почему абсолютно незнакомый человек доверяет такие деликатные сведения первому встречному, а не лечащему врачу? Но так уж вышло, что и сам Арчибальд недавно пережил нечто подобное, будучи лишён радости наслаждаться даже запахом сыра с плесенью. Поэтому он понимающе кивнул:

- Не волнуйтесь, старина. Насморк – это такое дело… Пройдёт.

- У меня нет насморка, сэр, – ответил собеседник. – Только ломит в спине, стреляет в суставах, першит в горле, на плечах висит больная жена и пятеро детей и горят внутренности. Семь лет службы в рядах Армии Ее Величества Королевы. Отправлен в отставку без пенсиона – интриги высших чинов. Дело не в насморке – я лишен радости обонять запах хлеба, поскольку на хлеб у меня денег нет. Вы бы послушали, сэр, как плачут мои голодные дети!

- Ну, если вы настаиваете, - ответил Арчибальд учтиво. – Я загляну к вам как-нибудь при случае. Но объясните мне, что там с хлебом. Он настолько дорог?

- Э..., вроде того, сэр. Если покупать буты….буханками, то дорого. Выгоднее брать на разли….на развес. Но нет денег, сэр!

- Если я дам вам пять фунтов, этого довольно?

- О! О, сэр, я постараюсь обойтись.

- Идёт!

Этот случай оказал необыкновенное воздействие на Арчибальда Муллинера. Я бы не сказал, что мысли его стали более глубокими: глубокие мысли и Арчибальд – сочетание невозможное. Но встреча эта породила в нём пытливость и некоторую склонность к анализу; зыбкое ощущение того, что жизнь не вполне грёзы, и прахом становится не душа, но – плоть. Он оставался в этом новом настроении и дома, когда камердинер Медоуз подал ему графин и сифон с содовой.

- Медоуз, - позвал Арчибальд, - вы очень заняты?

- Нет, сэр.

- Меня беспокоит вопрос о хлебе. Существуют бедолаги, которым он не по средствам, вообразите себе, Медоуз? Эти несчастные жаждут хлеба, их жены жаждут хлеба, а уж как жаждут хлеба их детишки? И, при таком-то единодушии, угадайте, какова развязка? Нет хлеба. Ставлю об заклад, вы об этом и не слышали, Медоуз!

- О, сэр. В Лондоне множество неимущих.

- Что, правда?

- О, да, сэр, совершеннейшая правда. Стоит вам оказаться в местечке наподобие Кирингтон-Ист. Вот где вопиёт Глас Народа.

- Народа?

- Массы, сэр. Страждущий пролетариат. Если вам не безразличен страждущий пролетариат, сэр, у меня есть отличные брошюры. На протяжении многих лет я имею честь состоять членом лиги «Заря Свободы». Как и следует из названия, наша цель – приблизить наступление революции.

- Как в России?

- Да, сэр.

- Резня и все такое?

- Да, сэр

- Вот что я скажу вам, Медоуз, - вымолвил Арчибальд решительно. – Получить удар нечищеным ножом, благодарю покорно! Шутки шутками, но это уж полный вздор! Я этого не потерплю, вы запомнили?

- Да, сэр.

- Превосходно. А теперь, когда мы устранили все недомолвки, несите ваши брошюры. Я взгляну.

Немногие люди из высшего общества могут похвастаться, что их помолвка началась так же удачно, как у моего племянника Арчибальда с Аурелией Каммарлей. Даже циничному району богачей Мейфэр пришлось признать, что и на его улицах однажды появилась действительно счастливая и любящая друг друга пара. Для такого союза обязательной основой является общность вкусов. Уж что-что, а вкусы друг друга влюбленные разделяли полностью: Арчибальду нравилось кукарекать, Аурелии доставляло удовольствие его слушать. Она говорила, что может провести так хоть весь день, что нередко случалось.

Именно после одного из таких концертов, когда охрипший, но счастливый, он возвращался к себе, чтобы переодеться перед ужином, на пути ему попался потрепанного вида человек. Икнув вместо всякого вступления, незнакомец сообщил, что вот уже три дня как не мог есть хлеб.

Арчибальда немного удивило, что совершенно чужой человек сообщает ему вещи, которыми гораздо разумнее было бы поделиться со своим врачом. Но так уж случилось, что совсем недавно он сам не мог есть не то что хлеб, но даже куриный бульон. Так что он ответил со знание дела:

- Не волнуйся, старина, - сказал он. – Такое часто случается, когда у тебя болит живот. Это пройдет.

- У меня здоровый живот, сэр, - сказал мужчина. – У меня боли в спине, слабые легкие, больная жена и суставы, несколько опухолей и пятеро детей. Я не получаю пенсии после семи лет службы в королевской армии из-за зависти в высших кругах. Но живот у меня здоровый. Я не могу есть хлеб, потому что у меня нет денег, чтобы его купить. Ах, если бы только вы слышали, как мои дети плачут от голода!

- С удовольствием послушал бы, - дружелюбно откликнулся Арчибальд. Надо будет зайти к тебе как-нибудь. Но скажи мне про хлеб. Он дорого стоит?

- Ну, сэр, дело вот в чем. В бутылках брать дорого. Я всегда говорю, лучше бочонками. Но, опять же, на это денег надо.

- Если я дам тебе пять фунтов, этого хватит?

- Мм… я очень постараюсь уложиться, сэр.

- Вот и чудесно, - сказал Арчибальд.

Эта встреча необычайно подействовала на моего племянника. Я не скажу, что происшедшее заставило его серьезно задуматься, поскольку он вообще не был способен на глубокие размышления. Однако случившееся породило в нем смутные подозрения, что жизнь тяжела и жестока. С этим новым для него ощущением он вернулся к себе. Его дворецкий Медоуз принес поднос с графином.

-Медоуз, вы сейчас заняты? – спросил Арчибальд.

- Нет, сэр.

- Тогда давайте немного поговорим о хлебе. Вы представляете, Медоуз, что есть люди, которые не могут позволить себе купить хлеб? Они хотят есть хлеб, их жены хотят есть хлеб, их дети хотят есть хлеб – несмотря на такое единодушие что же мы имеем? У них все равно нет хлеба. Бьюсь об заклад, Медоуз, что вы не знали этого.

-Нет, сэр, я знал. В Лондоне очень много бедных.

- Правда?

- Да, сэр, это так, сэр. Вам нужно побывать в Боттлтон Ист, сэр. Вот где слышен Глас Народа.

- Какого народа?

- Народных масс, сэр, измученного пролетариата. Если вам интересен измученный пролетариат, сэр, я могу принести вам несколько хороших брошюр. Уже много лет я являюсь членом Лиги «Заря Свободы», сэр. Наша цель, как понятно из названия, - ускорить наступление революции.

- Вы имеете в виду, как в России?

- Да, сэр.

- Кровопролитие и все прочее?

-Да, сэр.

- Ну вот что, Медоуз, - решительно сказал Арчибальд. Шутки шутками, однако мне бы не хотелось, чтобы меня убили только потому что пошла такая мода. Не хотелось бы, вы понимаете?

-Да, сэр.

- Ну вот, это мы прояснили, теперь можете принести мне те брошюры, я хочу на них взглянуть.

Несколько светских приглашений (сказал мистер Маллинер) всегда дают успешную перспективу развития отношений, как у моего племянника Арчибальда и Аурелии Кэммарли. Даже циничный журнал Мейфэр допускает возможность одного счастливого и устойчивого брака. Для слишком юных особ нет уверенности, что при первом знакомстве, сложится молодая пара.Арчибальд любил имитировать кудахтанье кур, а Аурелия слушала его. Она говорила, что может слушать его весь день, иногда так и было. Это случилось после одного собрания, когда охрипший, но счастливый он ушел в свою комнату переодеться к обеду. Успех был почти достигнут, но все омрачил один человек, пользующийся дурной славой, который без каких-либо предварительных замечаний, сказал, что не ел хлеба в течении трех дней.

Это заявление немного поставило Арчибальда в тупик, но незнакомец сказал так убедительно, что Арчибальд поверил и дал ему медицинский совет. Но так случилось, что он и сам только недавно попробовал стилтонский сыр. Он ответил как знаток.

- Не ешьте старые продукты, - сказал он. - Так иногда случается, когда насморк. Это проходит.

- У меня нет насморка, сэр, - ответил мужчина. - У меня боль в спине, слабые легкие, больная жена, не сгибаются суставы, пятеро детей, внутренние опухоли. У меня нет пенсии после семи лет службы в королевской армии. Мое жилище на верхнем этаже. На у меня нет насморка.Почему я не могу есть достаточно хлеба, да потому, что у меня нет денег купить его. Сожалею,сэр, но вы можете услышать моих детей, плачущих от голода.

- Я люблю детей, - сказал Арчибальд вежливо. - Я могу подняться к вам и посмотреть. Но расскажите мне сколько стоит хлеб.

- Хорошо, сэр, я объясню. Если вы покупаете в маленькой упаковке - это дорого. Но я всегда говорю, что лучше купить большую упаковку, а потом снова нуждаться в деньгах.

- Если я дам вам пять долларов, вы сможете обойтись?

- Я постараюсь, сэр.

- Хорошо, - сказал Арчибальд.

Этот эпизод оказал сильное воздействие на Арчибальда Маллинера. Я не скажу, что это заставило его глубоко задуматься, так как глубоко думать для него было неестественно. Но вызывало любопытство и новые чувства, что жизнь сурова и серьезна. Плохое настроение овладело им, когда он вошел в свою комнату, его слуга Медоуз принес поднос с графином и сифоном.

- Медоуз, - сказал Арчибальд. - Ты сейчас занят?

- Нет, сэр.

- Тогда давай поговорим о хлебе насущном. Ты понимаешь, Медоуз, есть парни, которые не могут иметь хлеб? Они хотят его, их жены хотят, их дети тоже, в итоге озлобленность? Нет хлеба. Я ставлю пари, что ты не знаешь этого, Медоуз.

- Знаю, сэр. В Лондоне большая бедность.

- Ты так думаешь?

- Ну, да, действительно, сэр. Вы можете сходить в квартал Ботлетон Ист. Там вы услышите голос народа.

- Какого народа?

- Простого народа. Страдания пролетариата. Если вы интересуетесь угнетением пролетариата, я могу снабдить вас несколькими хорошо написанными брошурами. Я уже в течении многих лет являюсь членом Лиги "Заря Свободы". Наше название предполагает торопить приход революции.

- Как в России, ты хочешь сказать?

- Да, сэр.

- Сейчас послушай, Медоуз, - сказал Арчибальд. - Шутки шутками, но ты просто режешь мень острым ножем. Я хочу узнать об этом.

- Очень хорошо, сэр.

- Тогда принеси мне эти брошуры, я посмотрю их

Хватило бы пальцев одной руки (сказал м-р Муллинер), чтобы сосчитать все помолвки в высшем свете, где успех был бы предрешен более определенно, чем союз моего племянника Арчибальда с Аврелией Каммарли. Даже не верящий в истинные чувства бомонд был вынужден признать, что уж в этот-то раз налицо все предпосылки долгого и счастливого брака. Нет прочнее основ для такого союза, чем сходство вкусов, а у нашей молодой пары такого сходства было хоть отбавляй. Арчибальд любил подражать квохчущим курам, а Аврелия обожала его слушать. Она говорила, что могла бы слушать его целый день – и порой так оно и выходило. И вот, после одного из таких сеансов, охрипший но счастливый, Арчибальд направлялся на квартиру – переодеться к ужину – когда обнаружил, что его продвижению препятствует субъект подозрительной наружности, который, однажды икнув и уж больше не обременяя себя вступлениями, сообщил, что ему три дня не доводилось нюхать хлеба.

Арчибальд был слегка удивлен, что совершенно незнакомый человек решил посвятить его в интимные подробности, которые уместнее было бы сообщить лечащему врачу: однако по стечению обстоятельств он и сам всего несколько дней назад был не в состоянии унюхать даже сыр стилтон. Поэтому он отвечал с полным знанием дела.

- Не волнуйтесь, дружище, - сказал он. – Такое часто случается, когда простудишься. Пройдет.

- У меня нет простуды, сэр, - проговорил незнакомец. – У меня ломота в спине, шумы в легких, больная жена, ревматизм в суставах, внутри сплошные опухоли и никакой пенсии за семь лет службы в королевской армии, а простуды нет. Я хлеба не нюхал, потому что у меня нет денег его купить. Слышали бы вы, сэр, как мои детишки просят хлеба. С плачем.

- Я бы с удовольствием послушал, - любезно сказал Арчибальд. – Как-нибудь обязательно к вам загляну. А что вы там говорили насчет хлеба? Он что, дорого стоит?

- Тут такое дело, сэр. Если покупать в бутылках, то оно, конечно, дорого. Я-то всегда говорю, что лучше нет, чем брать сразу бочонок. Но опять же все дело в капиталах.

- Пятерки хватит? Справитесь?

- Постараюсь, сэр.

- Вот и ладно, - ответил Арчибальд.

Происшествие оказало совершенно неожиданное действие на Арчибальда Муллинера. Не скажу, что оно заставило его глубоко задуматься, ибо он не способен был глубоко задумываться. Однако внутри него поселилась странная тяжесть, непривычное чувство, что жизнь серьезна и сурова, и это новое чувство не отпускало его, даже когда он пришел домой и его камердинер Медоуз принес ему поднос, на котором стоял графин и сифон с содовой.

- Медоуз, - спросил Арчибальд, - вы сейчас чем-нибудь заняты?

- Нет, сэр.

- В таком случае, давайте-ка несколько минут побеседуем на тему хлеба. Известно ли вам, Медоуз, что бывают люди, которые не могут купить хлеб? Они хотят хлеба, их жены хотят хлеба, их дети просто-таки обеими руками "за", а что в результате, несмотря на такое единодушие? Хлеба нет. Пари держу, Медоуз, что вы этого не знали.

- Знал, сэр. В Лондоне очень много нищеты.

- Ну да?

- Да-да, сэр, это действительно так. Вам бы сходить в какой-нибудь район вроде Боттлтон-Ист. Только там и услышишь глас народа.

- Какого народа?

- Трудящихся масс, сэр. Угнетенного пролетариата. Если вас занимает угнетенный пролетариат, я бы мог снабдить вас двумя-тремя весьма талантливо написанными брошюрами. Я уже много лет состою в Лиге "Заря свободы", сэр. Наша цель, как понятно из названия, заключается в приближении предстоящей революции.

- Это что же, как в России?

- Да, сэр.

- Море крови и все такое?

- Да, сэр.

- Вот что, Медоуз, - сказал Арчибальд с металлом в голосе. – Смех смехом, но я не позволю тыкать в себя окровавленным ножом. И речи быть не может, вам ясно? - Очень хорошо, сэр.

- А раз ясно, можете принести мне эти брошюрки. Хочу взглянуть.

По словам мистера Муллинера, редко какая помолвка сулила более удачный союз, чем помолвка моего племянника и Аурелии Кэммерли. Даже скептически настроенный Мейфэр вынужден был признать, что в кои-то веки брак, судя по всему, обещает быть счастливым и прочным. Ибо наивернейшим залогом подобного союза служит общность вкусов, а уж этим юная пара обладала в полной мере. Арчибальд любил подражать куриным голосам, а Аурелия с удовольствием внимала его кудахтанью. По ее словам, она могла слушать его целый день, чем иногда и занималась. Однажды, после очередного такого сеанса, когда, охрипший, но довольный Арчибальд направлялся домой чтобы переодеться к обеду, путь ему преградил человек весьма потрепанного вида и без всяких предисловий, лишь слегка заикаясь, поведал, что он уже три дня как не ощущал во рту вкус хлеба.

Арчибальд несколько озадачился тем, что совершенно незнакомый субъект делится с ним столь личной информацией, с которой более разумно было бы обратиться к лечащему доктору. Но поскольку у него самого некоторое время назад был период, когда он не ощущал во рту вкус голубого стилтонского сыра с плесенью, он ответил как человек опытный.

- Не волнуйтесь, старина, - заверил он. – Такое часто случается при насморке.Это пройдет.

- У меня нет насморка, сэр, - возразил человек. – У меня прострелы в спине, слабые легкие, больная жена, скованность в суставах, пятеро детей, геморрой и отсутствие из-за зависти и интриг хоть какого-нибудь пособия после семилетней службы в войсках Его Величества, но насморка у меня нет. Я не могу ощутить вкус хлеба, потому что у меня нет денег на него. Если бы вы только слышали, как мои дети молят о куске хлеба!

- Буду рад, - учтиво ответил Арчибальд. – Как-нибудь непременно загляну к вам. Однако расскажите мне о хлебе. Он так дорого стоит?

- Видите ли, сэр, если покупать в бутылке – выйдет дорого. Я всегда говорю, что лучше сразу брать бочку. Но на это опять-таки требуется капиталец.

- Если я дам пятерку, этого хватит?

- Постараюсь уложиться.

- Отлично! – ответил Арчибальд.

Этот случай произвел на Арчибальда Муллинера неизгладимое впечатление. Не то чтобы он навел его на серьезные размышления (Арчибальд вообще не был способен к серьезным размышлениям), однако заставил призадуматься и впервые осознать, что жизнь сурова, жизнь - не шутка. Так, пребывая во власти незнакомого доселе ощущения, Арчибальд добрался до квартиры, где Медоуз, его слуга, поставил перед ним поднос с графином и сифоном.

- Вы сейчас свободны, Медоуз? – спросил Арчибальд.

- Да, сэр.

- В таком случае я бы хотел перемолвиться с вами парой слов о хлебе. Знаете ли вы, Медоуз, что на свете существуют люди, которые не в состоянии купить хлеб? Они алчут хлеба, их жены алчут, их дети все поголовно - и что в результате, не смотря на единодушный порыв? Хлеба нет! Бьюсь об заклад, вам об этом ничего не известно, Медоуз.

- Известно, сэр. В Лондоне полно бедноты.

- В самом деле?

- Именно так, сэр. Вы можете съездить, например, в Боттлтон-Ист. Там вы услышите Глас Народа.

- Какого народа?

- Масс, сэр. Угнетаемого пролетариата. Если вы интересуетесь угнетаемым пролетариатом, могу дать вам несколько толковых брошюр. Я уже много лет состою в лиге «Заря свободы», сэр. Наша цель, как можно предположить из названия, - способствовать скорейшему приходу революции.

- Как в России, вы хотите сказать?

- Да, сэр.

- Резня, террор и все такое?

- Да, сэр.

- Имейте в виду, Медоуз, - строго предупредил Арчибальд. – Можете развлекаться как угодно, но чтобы никаких ударов кинжалом. Обойдемся без подобной чепухи. Вы меня поняли?

- Хорошо, сэр.

- Ясность внесена, теперь можете принести мне брошюры. Я хочу взглянуть на них.

Помолвка Арчибальда, племянника мистера Муллинера, с Аврелией Каммарлей имела самые радужные перспективы - явление в высшем свете крайне редкое. Даже циники из Мэйфэр признавали, что, судя по всему, наконец-то случился действительно счастливый и крепкий союз.В браке первейшее дело - общность интересов, и юная пара вполне разделяла интересы друг друга. Арчибальд увлекался художественным кудахтаньем, Аврелия же с восторгом слушала его рулады. Она уверяла, что нет ничего лучше, чем слушать кудахтанье Арчибальда, и иногда предавалась этому целый день напролет. По завершении одного из таких дней, когда охрипший и счастливый Арчибальд возвращался к себе, чтобы переодеться к обеду, незнакомец, имевший весьма потрепанный вид, прервал его триумфальное шествие, икнул вместо приветствия и заявил, что уже целых три дня не брал в рот хлеба. Арчибальд слегка озадачился, ведь на улице нечасто доводится выслушивать откровения, больше подходящие для медицинских кабинетов, но так вышло, что совсем недавно он сам не мог заставить себя съесть даже кусочек сыра Стилтон. Как человек знающий, он ответил:

- Не беспокойтесь, старина. Так часто бывает, когда болит горло. Скоро станет легче.

- Но сэр, мое горло вовсе не болит, - возразил незнакомец. - Я еле дышу, у меня стреляет в пояснице, болеет жена, пятеро детей, опухоли и никакой пенсии, после семи-то лет в армии Его Величества, и все из-за интриг руководства, но горло в полном порядке. Я не ел хлеба потому, что у меня нет на него денег. Слышали бы Вы, как рыдают мои голодные детки.

- С удовольствием послушаю, - вежливо отозвался Арчибальд. - Как-нибудь обязательно выберусь и навещу Ваше семейство. Но расскажите-ка мне о хлебе. Он нынче дорог?

- Как сказать, сэр. В бутылках покупать накладно. Всегда выгоднее взять бочонок, но тут не обойтись без стартового капитала.

- Если подкину фунтов пять, осилите?

- Постараюсь, сэр.

- Прекрасно, - подытожил Арчибальд.

Случай этот чрезвычайно интересно повлиял на Арчибальда Муллинера. Не сказать, чтобы он озадачился, ведь для этого нужно уметь озадачиваться. Но странное новое чувство, ощущение, что жизнь сурова, что жизнь есть подвиг, еще обуревало его, когда он добрался до апартаментов и Медоуз, слуга, подал ему сифон содовой.

- Медоуз, Вы сейчас заняты? - спросил того Арчибальд.

- Совершенно свободен, сэр.

- Тогда давайте немного побеседуем о хлебе. Известно ли Вам, Медоуз, что есть бедолаги, которые не могут его себе позволить? Они мечтают о нем, их жены хотят его, дети просят его, и при этом горячем единении, каков результат? Хлеба нет. А ведь Вы, Медоуз, и понятия об этом не имеете.

- Отнюдь, сэр. В Лондоне много бедных.

- Быть не может!

- Может, сэр. Прогуляйтесь, к примеру, по Боттлтон Ист, в таких районах можно услышать истинный Глас Народа.

- Какого еще народа?

- Народных масс, сэр. Угнетенного пролетариата. Если Вас интересует угнетение пролетариата, могу принести Вам весьма занимательные листовки. Я уже много лет состою в Лиге Зари Свободы. Как следует из названия, наша цель - революция.

- То есть, как в России?

- Именно, сэр.

- Резня, и тому подобное?

- Все так, сэр.

- Послушайте-ка, Медоуз, - построжел Арчибальд, - хобби есть хобби, но не вздумайте в один прекрасный день вонзить мне нож в спину, я этого не потерплю, ясно Вам?

- Предельно, сэр.

- В таком случае, несите листовки. Хочу взглянуть.

Редкая помолвка в высших кругах, сказал мистер Муллинер, сулила более светлые перспективы, чем союз его племянника Арчибальда с Аврелией Каммарли. Даже циничный Мэйфэр, чьи пресыщенные обитатели повидали всякое, был вынужден признать, что на сей раз молодым уготован счастливый и прочный брак. Для супружеского счастья нет основы надёжнее, чем общность вкусов, и юная пара обладала таковой в полной мере: Арчибальд любил подражать кудахтанью курицы, а Аврелия - слушать его кудахтанье. Она говорила, что готова слушать с утра до вечера, что иногда и делала.

И вот однажды после очередного свидания охрипший, но счастливый жених шёл домой, чтобы переодеться к обеду, как вдруг путь ему преградил незнакомец потрёпанного вида и сообщил, икнув в качестве вступления, что уже три дня не ощущал вкус хлеба.

Арчибальд слегка опешил: с таким признанием скорее следовало бы обратиться к врачу. Но тут он вспомнил, что ещё недавно сам не ощущал вкуса – даже стилтонского сыра, – а потому ответил со знанием дела:

– Не волнуйтесь, старина, это от простуды, дело обычное. Пройдёт.

– У меня не простуда, сэр, – возразил незнакомец, – у меня прострел, чахотка, больная жена, больные ноги, пятеро детей, воспаление органов и никакой пенсии, и это после семи лет службы в армии Его Величества – а всё зависть начальства! Я не могу ощутить вкус хлеба, потому что его не на что купить. Вы бы послушали, как плачут мои детишки, как они просят хлеба!

– Послушаю с удовольствием, – вежливо сказал Арчибальд. – Как-нибудь непременно навещу вас. А хлеб – он что, так дорого стоит?

– Да как вам сказать, сэр… Если бутылочный, то дорого. По мне, лучше всего брать бочонок, но тут опять-таки нужен капитал…

– Если подброшу вам пятёрку, справитесь?

– Попытаюсь, сэр.

– Вот и славненько.

Неожиданная встреча сильно подействовала на Арчибальда Муллинера. Не то чтобы заставила глубоко задуматься – глубокомыслие вообще давалось ему с трудом, – но породила странное чувство, что жизнь не грёзы, жизнь есть подвиг и в целом суровая штука. Это новое настроение не оставляло юношу до самого дома.

– Медоуз, – спросил Арчибальд, когда слуга принес графин и сифон с содовой, – вы сейчас заняты?

– Нет, сэр.

– Тогда поговорим немного о хлебе. Известно ли вам, Медоуз, что некоторые люди не могут его достать? Они хотят хлеба, их жёны хотят хлеба, даже дети только о хлебе и мечтают – и что бы вы думали? Хлеба нет! Бьюсь об заклад, Медоуз, вы этого не знали!

– Знал, сэр. В Лондоне царит нищета.

– Неужели?

– Чистая правда, сэр. Побывайте в Боттлтон-Ист, и вы услышите глас народа.

– Глас народа?

– Голос масс, сэр, стон угнетённого пролетариата. Если вам, сэр, не безразличен угнетённый пролетариат, я мог бы дать хорошие брошюры. Я уже много лет состою в лиге «Заря свободы». Наша цель, как видно из названия, – приблизить грядущую революцию.

– Это, в смысле, как в России?

– Да, сэр.

– Резня и всё такое?

– Точно так, сэр.

– Послушайте, Медоуз, – сказал Арчибальд твёрдо, – шутки шутками, но никаких окровавленных ножей у меня в спине. Подобной ерунды я не потерплю. Вы поняли?

– Да, сэр.

– Ну хорошо, тогда давайте брошюры. Пожалуй, стоит взглянуть.

По словам мистера Муллинера, мало нашлось бы пар, чей союз предвещал стать столь же успешным как брак моего племянника Арчибальда и Аурелии Каммарлей.

Даже Мэйфер, воплощение циничности лондонского света, был вынужден признать, что на сей раз его глазам предстал на редкость счастливый и прочный супружеский союз. Нет более надежного основания для молодой семьи чем схожесть вкусов, а этим качеством юная чета могла похвастаться в полной мере. Арчибальд любил кудахтать как наседка, Аурелия была верной поклонницей его таланта.

- Так бы и слушала часами! - приговаривала она, и порой ей действительно выпадало такое удовольствие.

Как раз в один из таких дней, когда Арчибальд, охрипший, но довольный, направлялся к себе домой с намерением переодеться к ужину, ему преградил дорогу какой-то бедняга в лохмотьях, и, предварив свой рассказ короткой икотой, без всяких дальнейших вступлений заявил, что вот уж три дня, как у него и кусочка хлеба во рту не было.

Эти откровения из уст первого встречного привели Арчибальда в замешательство и натолкнули на мысль, что подобной проблемой куда резоннее было бы поделиться с врачом. Но так совпало, что совсем недавно он и сам не то что хлеба, а и первосортного сыра с плесенью в рот взять не мог. И Арчибальд ответил как человек, умудренный жизненным опытом:

- Не о чем волноваться, приятель. Такое частенько бывает, когда голову застудишь. Пройдет.

- Голову я не застудил, сэр, - отвечал незнакомец. - В спине стреляет, это да, и легкие больные, у нас пятеро детей, а женушке моей нездоровится, да и у меня суставы ломит и опухоли мучают, а за семь лет в армии Его Величества я даже пенсии себе не выслужил - интриги начальства! Но голову я не застудил. А хлеба не ем потому, что мне попросту не на что его купить. Послушали бы вы, как плачут от голода мои детки!

- Я бы с удовольствием, - вежливо отвечал Арчибальд. - Непременно загляну как-нибудь к вам на огонек. Но вот насчет хлеба... Неужели он и вправду такой дорогой?

- Как посмотреть, сэр. Если в бутылках брать, то дороговато выходит. Поэтому лучше купить сразу целый бочонок, но ведь и это бьет по карману.

- А если я подкину тебе пятак, уложишься?

- Постараюсь, сэр.

- Вот и славненько.

Случай с оборванцем произвел на Арчибальда Муллинера поразительное впечатление. Не то чтобы он всерьез задумался, нет, на это Арчибальд был от природы совершенно не способен. Но это происшествие принесло с собой странное беспокойство, тревожное осознание, что наш жизненный путь увенчан не розами, но терниями. Все еще охваченный новыми для него мыслями, Арчибальд пришел домой. Его слуга Медоус принес ему сифон и графин с водой.

- Медоус, нет ли у тебя сейчас свободной минутки?

- К вашим услугам, сэр.

- Тогда давай побеседуем о хлебе. А известно ли тебе, Медоус, как много людей голодает? Они хотят хлеба, их жены хотят хлеба, их дети просто мечтают о хлебе - поразительное единодушие! Но что в итоге? Хлеба как не было, так и нет. Бьюсь об заклад, Медоус, что ты об этом ни сном ни духом.

- Вы правы, сэр, многие в Лондоне терпят большую нужду.

- Что, серьезно?

- Более чем, сэр. Ступайте в район Боттлетон Ист, и вы услышите Глас Народа.

- Глас кого?

- Я говорю о массах, сэр. Об угнетенном пролетариате. Если хотите побольше узнать о страданиях пролетариата, могу достать вам парочку очень занятных листовок. Я ведь уже много лет состою в Лиге Борцов за Свободу. Как видно из названия, мы всеми силами стараемся приблизить революцию.

- Революцию? Это как в России?

- Да, сэр.

- С резней и прочими беспорядками?

- Да, сэр.

- Вот что я тебе скажу, Медоус, - решительно заявил Арчибальд, - шутки шутками, но ты мне это брось. Я не потерплю никакой ерунды вроде попыток заколоть меня окровавленным кинжалом, понятно?

- Еще как понятно, сэр.

- И, ясное дело, ты можешь принести мне эти листовки. Любопытно будет поглядеть на них.