Белое перо

Только добравшись до комнаты, Шин окончательно осознал, что он натворил. Всю дорогу домой он красноречиво опровергал воображаемого обвинителя, и успел выстроить цепочку очень здравых, рассудительных и логичных аргументов в пользу того, что его не следует винить за содеянное, и что поступок его был оправданным и даже достойным. Всё-таки, он в шестом классе. Не самый лучший, но один из лучших. Директор не одобрял вражду между школьниками и городскими, а особенно – между шестиклассниками и городскими. Поэтому Шин счёл вполне естественным не вмешиваться в драку с Альбертом и его друзьями. Да и с какой стати он стал бы ввязываться в какую бы то ни было мальчишескую драку? Это было разумно. Его это дело не касалось. Ей-богу, вмешиваться было бы глупо. Ни с кем из тех парней он не был в ссоре. Это не было проявлением трусости. Просто он повёл себя умнее и дальновиднее, чем Драммонд. Кроме того…

Но стоило ему усесться в кресло, как его мысли приняли другое направление. Успокоившись и остыв, человек смотрит на вопрос совершенно иначе, чем на ходу. Пока он сидел, возведённая им стена оправдательных доводов развалилась по кирпичику, и он остался лицом к лицу с неприкрытой правдой.

Спорить с собой было бессмысленно. Никакие аргументы не могли смягчить правду. Он струсил, и все это видели. Видели в такой ситуации, когда он, в известном смысле, отвечал за честь своей школы, когда Рикин ожидал от него помощи в разгроме городских.

Чем больше он думал, тем яснее понимал, насколько далеко идущими будут последствия этого бегства в самый ответственный момент. Он покрыл себя бесчестием. Он опозорил ребят из Сеймура. Он опозорил школу. Теперь он – изгой.

Такие размышления, в противовес первоначальным горячечно бодрым самооправданиям, продолжались до сигнала к отбою и сменились другими. На этот раз он посмотрел на суть дела более рассудительно. Ему пришло в голову, что его дезертирство вполне могло пройти незамеченным. Конечно, в своих собственных глазах он никогда не сможет оправдаться, но возможно, этим всё и ограничится. Есть надежда, что школа не потеряла репутацию.

Его охватило неодолимое желание узнать, чем всё закончилось. Десять минут, отведённых на молитву, которые последовали после сигнала к отбою, прошли. Драммонд и остальные уже должны были вернуться.

Он прошёл по коридору к комнате Драммонда. Кто-то был внутри. Слышался голос.

Он постучал в дверь.

Драммонд читал, сидя за столом. Он поднял голову. Наступила тишина. У Шина пересохло во рту. Он не знал, с чего начать. Он заметил, что лицо Драммонда не пострадало в драке. Взглянув вниз, он увидел сбитую и опухшую костяшку руки, в которой тот держал книгу.

- Драммонд… Я…

Драммонд опустил книжку.

- Проваливай отсюда, - сказал он. Он произнёс это без гнева, спокойно, словно стандартную формулу вступления в беседу.

- Я просто хотел спросить…

- Проваливай, - повторил Драммонд.

Снова последовала пауза. Драммонд поднял книгу и продолжил читать.

Шин вышел из комнаты.

За дверью он столкнулся с Линтоном. В отличие от Драммонда, Линтон был отмечен следами побоища. Словно у героя поэмы Калверли, его глаз отливал красноречивым трауром. Губы, и без того толстые, распухли ещё больше. Лоб украсился багрово-красным кровоподтёком. Но, несмотря на все свои ранения, чувствовал он себя прекрасно. Он что-то насвистывал, когда Шин налетел на него.

- Прошу прощения, - сказал Линтон и вошёл в комнату.

- Ну, - проговорил он, - как самочувствие, Драммонд? Счастливчик, ни единой отметины! Хотел бы я уметь так же уклоняться от ударов. А славная была драка! Отходили Альберта – просто разбили его в прах. Ты так его отделал, что ему теперь до конца семестра хватит. Я никак не мог схватить эту скотину. Он силён, как бык. Клянусь, нам чертовски повезло, что ты присоединился. Альберт делал из нас отбивные. Ну, да всё хорошо, что хорошо кончается. Сегодня мы повергли Филистимлян. Кстати…

- Что ещё?

- А что за парень был с тобой, когда ты подошёл к нам?

- Ты о ком?

- По-моему, я видел кого-то с тобой.

- Не следует пить столько чая. У тебя в глазах двоится.

- Так не было никого?

- Нет, - сказал Драммонд.

- И Шина тоже?

- Нет, - с раздражением ответил Драммонд. – Сколько раз тебе повторять?

- Ладно, - сказал Линтон. – Я просто так спросил. Я столкнулся с ним за дверью.

- С кем?

- С Шином.

- Ну надо же!

- Мог бы быть и полюбезнее.

- Мог бы. Но я хочу почитать.

- Счастливчик. Мне бы так. Я едва вижу. Что ж, спокойной тебе ночи. Я пошёл.

- Замечательно, - буркнул Драммонд. – Тебе ведь не нужно показывать, где дверь?

Линтон отправился в свою комнату.

БЕЛОЕ ПЕРО

Не успел Шин дойти до своего кабинета, как до него полностью дошло сознание того, что он сделал. По дороге домой он красноречиво защищал себя перед воображаемым обвинителем и выстроил очень надежную, продуманную и логичную серию аргументов, показывающую, что его действия не только нельзя порицать, но они похвальны и даже достойны выдающегося государственного деятеля. В конце концов, он учится в шестом классе! Правда, не безупречно, а, впрочем, почти безупречно. Директор не одобрял эту неприязнь между школой и городом, особенно между шестым классом и городом. Таким образом, он выполнил свой долг, отказавшись ввязываться в драку с Альбертом и его друзьями. Кроме того, почему он обязательно должен встревать, когда видит пару дерущихся парней? Это неразумно. Это не его дело. Нет, это не абсурд. Он не был в ссоре с этими людьми. И это была вовсе не трусость. Просто он может держать себя в руках лучше, чем Драммонд и глубже видит суть вещей. Однако …

Когда он присел на свой стул, его настроение переменилось. Существует огромная разница между взглядом на вещи, когда ты стремительно вышагиваешь и тем, который появляется, когда ты бесстрастно обдумываешь ситуацию. Так вот, когда он уселся, выстроенная им защитная стена, рассыпалась по кирпичику, и факты взирали на него, не таясь и не маскируясь.

Не существовало серьезных доказательств его правоты. Никакая куча аргументов не могла смыть правду. Он испугался и показал это. Он показал это, когда, по чести сказать, представлял свою школу, когда Рикин бросил ему взгляд, молящий о помощи, что бы продержаться до конца против города.

Чем больше он размышлял, тем лучше осознавал, какие далеко идущие последствия влечет за собой его фиаско в решающий момент. Он покрыл себя позором. Он опозорил Сеймур. Он опозорил школу. Он стал изгоем.

Это настроение, естественная реакция после первоначального сияния почти вызывающей уверенности в своей правоте, сохранялось до момента, когда прозвонил звонок, оповещающий о закрытии школы, а после сменилось другим. Он более разумно взглянул на это происшествие. Ему показалось, что есть шанс и его осечка прошла незамеченной. Ничто не сможет скрасить этот случай в его собственных глазах, но возможно этим все и ограничится. И школа не потеряет своего достоинства.

Непреодолимое любопытство заставляло его выяснить, чем все закончилось. Десять минут отсрочки, которые последовали за звуком звонка, прошли. Драммонд и остальные должно быть уже вернулись.

Он спустился к кабинету Драммонда. Внутри кто-то был. Он слышал это.

Он постучал в дверь.

Драммонд сидел за столом и читал. Затем он молча поднял глаза. У Шина пересохло в горле. Он не знал, как начать. Он заметил, что лицо Драммонда не было отмечено последствиями драки. Опустив взгляд, он увидел, что костяшки на руке, в которой Драммонд держал книгу, опухли и были поцарапаны.

- Драммонд, я…

Драммонд опустил книгу.

«Убирайся» - произнес он. Он говорил без жара, спокойно, как бы отпуская светское замечание, чтобы начать разговор.

- Я только пришел спросить…

«Убирайся» - снова сказал Драммонд.

Вновь возникла пауза. Драммонд поднял книгу и продолжил читать.

Шин вышел из комнаты.

Снаружи он бросился бежать к Линтону. В отличие от Драммонда, Линтон носил на себе следы стычки. Как у героя рыцарского романа, один из его выразительных глаз был подбит. Губа все сильнее распухала. На лбу красовался темно-красный синяк. Но, несмотря на эти ранения, он был бодр. Он насвистывал, когда Шин столкнулся с ним.

«Извини, - сказал Линтон и продолжил свой путь в кабинет.

«Ну, - произнес он, - как себя чувствуешь, Драммонд? Счастливчик, на тебе нет и царапины. Я бы хотел также легко отделаться. Однако это была хорошая драка. Уберите Альберта – выметите его (необходимо примечание). Ты так его отделал, что теперь ему хватит до конца семестра. Я бы не смог совладать с этим зверюгой. Он силен как лошадь. Клянусь, нам повезло, что ты присоединился. Альберт изрубил бы нас в лапшу. Но все хорошо, что хорошо кончается. Сегодня мы разгромили филистимлян (необходимо примечание). Однако…

- Ну что еще?

- Что за тип был с тобой, когда ты подключился к нам?

- Какой тип?

- Мне кажется, я видел одного.

- Тебе не следовало пить столько чая. У тебя двоится в глазах.

- Разве там никого не было?

«Нет, – сказал Драммонд.

- И даже Шина?

«Нет, - раздраженно сказал Драммонд, - сколько раз еще повторить?»

«Ладно, - сказал Линтон, - я просто спросил. Я встретил его за дверью»

- Кого?

- Шина.

- О!

- Тебе следовало бы быть более общительным.

- Я знаю. Но я хочу почитать.

- Счастливчик. Я бы тоже хотел. Но у меня плохое зрение. Ладно, пока, я пошел.

«Хорошо, - прохрюкал Драммонд, - тебя ведь не надо провожать?»

Линтон вернулся в свой кабинет.

БЕЛОЕ ПЕРО

Только лишь войдя в свой кабинет, Шин отчетливо осознал, что он наделал. По дороге домой он яростно защищался против вымышленных обвинений; и он выстроил весьма прочные, продуманные и логические доводы, дабы показать, что он не только не виноват в том, что натворил, но наоборот - поступил мудро и похвально. В конце концов, он учился в шестом классе. По сути дела уже старшеклассник, но еще не совсем. Директору не нравились распри между школой и городом, особенно между шестым классом школы и городом. Поэтому он с чувством выполненного долга отказался вступить в драку с Альбертом и друзьями. И вообще, почему он должен вмешиваться всякий раз, когда у него на глазах дерется парочка ребят? Это неразумно. Не его это дело. Это ж полнейший абсурд. Он не имел ничего против тех ребят. Дело тут не в трусости. Просто он не терял голову так, как Драммонд, и глубже вникал в суть дела. И вообще…

Но когда он уселся в свое кресло, настроение его изменилось. На вещи ведь можно смотреть по-разному – одно дело, когда ты быстро шагаешь, и совсем другое, когда спокойно что-то обдумываешь. Пока он там сидел, стена защиты, которую он себе соорудил, испарилась кирпич за кирпичом, и он предстал перед голым фактом.

Бесполезно спорить с самим собой. Никакие доводы не смогут изгладить правду. Он испугался, и он это показал. Причем показал, в некоем смысле, тогда, когда он представлял школу, когда весь «Врикин» надеялся на то, что он поможет им выстоять в этой нелегкой схватке с городом.

Чем больше он размышлял, тем больше видел, насколько серьезными могут стать последствия того провала в трудную минуту. Он опозорил себя. Он опозорил Сеймура. Он опозорил школу. Он стал изгоем.

Это настроение, эта нормальная реакция на его первое чувство почти лихой уверенности в своей правоте, длилось до тех пор, пока не прозвенел звонок о закрытии школы, когда на смену ему пришло другое. На этот раз он посмотрел на проблему более здраво. Ему пришло на ум, что провал его, быть может, никто и не заметил. Ничто не могло приукрасить этот случай в его глазах, однако на том, вероятно, все и закончилось. Школа, возможно, не потеряла доверие.

Безграничное любопытство побудило его узнать, чем это все закончилось. Десять минут приличия после звонка, возвестившем о закрытии школы, прошли. Драммонд и все остальные должны уже вернуться.

Он спустился по проходу к кабинету Драммонда. Внутри кто-то был. Он его слышал.

Шин постучал в дверь.

Драммонд сидел за столом и читал. Он поднял глаза, но не услышал ни слова. У Шина пересохло во рту. Он не знал, как начать. Он не заметил на лице Драммонда никаких следов драки. Посмотрев вниз, он увидел, что одна из костяшек руки, которая держала книгу, была опухшей и разбитой.

- Драммонд, я…

Драммонд опустил книгу.

- Уходи, - сказал он. Он говорил спокойно, без горячности, как будто делал обычное замечание тем, как он начал разговор.

- Я только пришел спросить…

- Уходи, - повторил Драммонд.

Повисла очередная пауза. Драммонд поднял книгу и продолжил читать.

Шин покинул комнату.

В коридоре он наткнулся на Линтона. В отличие от Драммонда, тот носил на себе следы битвы. Как и в случае с героем поэмы Калверли, один из его говорящих глаз был траурно-черен. Припухлость губы его заметно увеличилась. На лбу красовался ярко-красный ушиб. Однако, несмотря на все те повреждения, настроение у него было довольно хорошее. Когда Шин с ним столкнулся, он что-то насвистывал.

- Извини, - сказал Линтон и вошел в кабинет.

- Ну что, Драммонд, - сказал он, - как ты себя чувствуешь? Счастливчик, у тебя ни одной царапины. Хотел бы я уклоняться от ударов так, как ты. Да уж, подрались мы на славу. Альберт выбывает – о нем можно забыть. Ты ему так надавал, что ему хватит до конца семестра. Я бы с этим гадом не справился. Он же здоровый, как бык. Ну и ну, нам повезло, что ты подключился. Альберт делал из нас котлету. Впрочем, все хорошо, что хорошо кончается. Сегодня мы разбили филистимлян в пух и прах. Кстати…

- Что еще?

- Что это был за малый, с которым ты подошел?

- Какой малый?

- Мне казалось, я кого-то видел.

- Тебе не стоит потреблять столько чая. У тебя в глазах двоилось.

- Так, значит, никого не было?

- Нет, - сказал Драммонд.

- Может, Шин?

- Нет, - сказал Драммонд раздраженно. – Сколько раз мне еще повторить?

- Ладно, ладно, - сказал Линтон, - я всего лишь спросил. Я встретил его за дверью.

- Кого?

- Шина.

- О!

- Ты мог бы с ним поговорить.

- Я знаю. Но я хочу читать.

- Везет же тебе. Я бы тоже хотел почитать. Я почти ничего не вижу. Ну, тогда до скорого. Я ухожу.

- Хорошо, - проворчал Драммонд. – Дорогу ты знаешь, верно?

Линтон пошел обратно в свой кабинет.

" Белое оперение"

Не успел Шин добраться до своего рабочего кабинета, как он полностью осознал, что натворил. Вся дорогу домой он защищал себя ярко и выразительно от нереальных обвинителей; и он воздвиг звуковой, содержительный и логический ряд аргументов, чтобы показать, что он не только не винил себя за свой поступок, но и действовал государственным и похвальным образом. В конце концов, он был в шестом классе. Не руководитель, правда, но, всё же, практически начальник. Директор школы не любил ссор и драк между школой и городом, ну а больше всего между шестым классом. Поэтому, он выполнял свою обязанность с отказом учавствовать в драке с Альбертом и с остальными друзьями. Кроме того, почему он должен ожидать приглашение каждый раз, когда он видит несколько дерущихся парней? Это было не справедливо. Но это было не его дело. Почему? Это был абсурд... У него не было разногласий или ссор с теми парнями. Это была не трусость. Это было что-то простое, что знал только он. Конечно, он был дальновиднее Драммонда во многих вопросах. Кроме того...

Но когда он уселся на свой стул, его настроение резко поменялось. Существуют многочисленные различия между взглядами на вещи двух людей- человека, который оживленно и радостно гуляет, и человека, который смотрит на всё хлоднокровно и невозмутмо. Если Шин здесь все же сидел, значит защитная стена, которую он построил, уничтожилась, кирпичик за кирпичиком, и на него пристально глядело что-то реально, без изменения или искажения.

Было не очень хорошо спорить самим с собой. Никакое количество аргументов не смогло бы скрыть правду. Он был напуган, и это было видно. Это было видно и тогда, когда, до известной степени, его представляли школе, когда Врукум посмотрел на него, чтобы помочь продержаться против города до конца.

Чем больше он отображал свои чувствах, тем больше он видел, какими широкозахватными были последствия той неудачной сделки в час нужды. Он унижал себя. Он унижад Сеймуора. Он унижал школу. Он был изгоем.

Такое расположение духа, естественная реакция после первого тепла от почти веселого самодовольствия, длилось до звонка. В это время у него был более разумное мнение по этому поводу. Ему пришло на ум, что был маленький шанс того, что его поражение будет незамеченным. Ничего не могло заставить его смотреть на это происшествие с лучшей стороны, но, должно быть, всё закончиться именно там. Дом все еще не потерял доверия.

Чрезвычайно большое любопытство охватило его: как же все закончится... Десять минут вежливости, которые следовали после звонка, прошли. Драммонд и остальные сейчас врнутся.

Он прошёл по коридору до кабинета Драммонда. Кто-то был внутри. Его было слышно. Он постучался.

Драммонд сидел за столом и читал. Он посмотрел... Тишина... Губы Шина были сухими. Он не знал, с чего начать. Парень заметил, что лицо Драммонда не шевелилось.

Посмотрев вниз, он заметил, что несколько пальцев, державшие книгу, были поранеными и опухшими.

"Драммонд, я..."

Драммонд опустил книгу.

"Говори", он приказал без пыла, без жара, а наоборот, спокойно, как будто он произносил несколько общепринятых фраз для начала разговора.

"Я пришёл, чтобы спросить..."

"Продолжай", вымолвил Драммонд.

Последовала еще одна пауза. Драммонд поднял книгу и продолжил чтение.

Шин покинул комнату.

В коридоре он столкнулся с Липтоном. В отличие от Драммонда, Липтон быстро нашёл фразы для случайной встречи. Как у героя в поеме Колверлея, его говорящим глазом был соболь. Опухоль на его губе увеличилась. На лбу был запёкшийся красный синяк. Не смотря на эти травмы, Липтон был довольно жизнерадостным. Когда Шин столкнулся с ним, он тихо и радостно посвистывал.

"Извини", произнес Липтон, и направился к кабинету.

"Ну, как ты себя чувствуешь, Драммонд? Счатливый ты, на тебе ни царапинки. Не плохо было бы убежать как ты.Но все же, мы хорошо посражались. Исключи Альберта, вымети его. Ты достаточно испытательного срока предоставил ему в прошлом семестре. Я не мог вступить в спор, как грубое животное. Он сильный, как бык. Это мои слова. Хорошо, что ты пришёл. Альберт нас уничтожал. Тем не менее, все хорошо, что хорошо кончается. Сегодня мы били Палестинцев. Кстати..."

"Что еще?"

"С кем это ты был? Что за парень?"

"Какой еще парень?"

"Мне кажется, я видел тут одного..."

"Тебе не слуедует употреблять так много чая. У тебя двоится в глазах."

"Здесь никого не было?"

"Нет", ответил Драммонд.

"Не было Шина?"

"Нет, не было!", уже раздражительно произнес Драммонд. "Сколько еще мне нужно повторить?"

"Ну ладно, я всего лишь спросил. Я встретил его в коридоре."

"Кого?"

"Шина."

"О, Господи!"

"Ты, должно быть, очень общительный."

"Не отрицаю. Но сейчас мне хотелось бы почитать."

"Везунчик. Мне тоже хотелось бы. Но я ели вижу. Ну что же, до свидания."

"Счастливо", проворчал Драммонд. "Ты знаешь дорогу обратно, не так ли?"

Липтон вернулся в свой рабочий кабинет.

ТРУС

Лишь оказавшись у себя в комнате, Шин в полной мере осознал, что же он наделал. Всю обратную дорогу он проигрывал в уме блистательную речь в свою защиту, парируя выпады воображаемого обвинителя; он выстроил стройную, логически продуманную цепочку доводов, которые не только оправдывали его поступок, но и ясно показывали, что он повел себя весьма грамотно и достоин всяческих похвал. Он ведь старшеклассник, как-никак. Не староста, конечно… хотя, можно сказать, почти. Директор не одобрял стычек учеников с деревенскими – особенно, когда речь шла о старшеклассниках. Можно сказать, Шин выполнил свой долг, отказавшись ввязаться в драку с Альбертом и его дружками. С чего ему было лезть в драку? С какой стати вмешиваться? Смысл-то какой? Его это не касалось. Это же просто нелепо! И потом, он с деревенскими не ссорился. И трусость тут ни при чем. Просто он, в отличие от Драмонда, думал о последствиях и сумел сдержаться. И потом....

Но теперь, когда он сидел на стуле в своей комнате, настрой поменялся. Одно дело – рассуждать на ходу, и совсем другое – сесть и спокойно все обдумать. Воздвигнутое им защитное укрепление рассыпалось по кирпичику, оставив Шина один на один с неприглядной и не прикрытой ничем правдой.

Себя не обманешь. Никакими доводами правду не заслонишь. Он струсил, поддался страху. Он поддался страху, когда должен был, в некотором смысле, отстоять честь школы, не подкачать, показать деревенским, что с Райканом шутки плохи.

Чем дольше Шин размышлял, тем яснее становилось, какие далеко идущие последствия у этой проявленной в трудный час слабости. Он осрамился. Осрамил Симор. Осрамил школу. Быть ему теперь изгоем.

Подобный настрой – естественная реакция, наступившая после первого, почти бесшабашного приступа убежденности в собственной правоте – длился, пока не прозвонил колокол к отбою. Тогда Шин попробовал мыслить здраво. Возможно, еще есть шанс, что его дезертирство осталось незамеченным. Пусть он упал в собственных глазах, но, может, дальше этого дело не зайдет. Может, дом все-таки избежит позора.

Охваченный любопытством, Шин решил выяснить, чем все закончилось. Десять минут амнистии, дающейся ученикам после звонка к отбою, истекли. Драмонд с остальными наверняка уже вернулись.

Шин прошел по коридору к комнате Драмонда. Внутри определенно кто-то был.

Шин постучался.

Драмонд сидел за столом и читал. Он поднял глаза... Повисла тишина. У Шина пересохло во рту. Он не знал, с чего начать. На лице Драмонда следов драки не было. Шин опустил взгляд и заметил, что одна из костяшек сжимавшей книгу руки распухла и кровоточит.

– Драмонд, я…

Драмонд опустил книгу.

– Убирайся, – сказал он.

Спокойно так сказал, без злобы - как бы обронив между делом дежурную фразу, чтобы поддержать беседу.

– Я только хотел спросить…

– Убирайся, - повторил Драмонд.

Последовала еще одна пауза. Драмонд поднял книгу и продолжил чтение.

Шин вышел.

В коридоре он столкнулся с Линтоном. В отличие от Драмонда, того разукрасили прилично. Как у героя стихотворения Калверли*, его горящий глаз принарядился в траур. Губу разнесло. На лбу красовался большой лиловый синяк. Но, несмотря на боевые раны, Линтон пребывал в приподнятом настроении. Он шел и посвистывал, когда Шин на него налетел.

– Прости, – сказал Линтон и пошел дальше, в комнату к Драмонду.

– Ну, – заявил он с порога, – как самочувствие, Драмонд? Везет же некоторым, ни царапины! Вот бы мне так научиться. Классная драка получилась! Альберт выходит – на, получай! Ты им навалял по полной программе, теперь до каникул не отойдут. Я бы с этим бугаем ни за что не справился. Здоровый как бык! Честно, если б не ты... Еще чуть-чуть – и нам не сдобровать. Ладно, все хорошо, что хорошо кончается. Сразили мы филистимлян*. Кстати…

– Что еще?

– Кто это с тобой был?

– В смысле?

– Мне показалось, я кого-то видел там, во время драки.

– Слишком много чаю пьешь, от него в глазах двоится. Померещилось тебе.

– Значит, ты один был?

– Да, – подтвердил Драмонд.

– Не с Шином?

– Один, один, – начал злиться Драмонд. – Сколько раз тебе повторять?

– Ладно, – сказал Линтон. – Я просто спросил. Встретил его в коридоре.

– Кого?

– Шина.

– Хм.

– Что-то ты неразговорчивый какой-то.

– Не видишь, читаю?

– Везука тебе. А я вот не могу. Почти ничего не вижу. Ладно, тогда пока. Я пошел.

– Валяй, – буркнул Драмонд. – Выход найдешь?

И Линтон вернулся к себе в комнату.

* В оригинале цитата из Библии короля Иакова. 1 Цар. 23:2, 23:5.

** Чарльз Стюарт Калверли (1831-1884) — английский поэт, прозванный «королём пародистов».

Еще не дойдя до своего кабинета, Шин осознал то, что он сделал. По дороге домой, он красноречиво защищался от воображаемого обвинителя; он построил очень обоснованный, содержательный, и логический ряд аргументов, чтобы доказать, что он не только не был обвинен в том, что он совершал, но действовал в очень правильной и достойной похвалы манере. В конце концов, он был в шестом классе. Не староста, это верно, но, тем не менее, практически староста.

Директор школы не любил вражду между учащимися школы и городскими беспризорниками, намного больше, чем между последними и шестиклассниками. Поэтому, он выполнял свой долг, отказываясь ввязываться в борьбу с Альбертом и друзьями. Кроме того, почему всегда думают, что он присоединяется к драке всякий раз, когда видит, что несколько товарищей борются? Это было не разумно. Это было не его дело. Да ведь это было абсурдно. У него не было никакой ссоры с теми ребятами. Это не была трусость. Просто он держался лучше, чем Друммонд, и думал о последствиях. К тому же…

Но когда он присел в кресло, его настроение переменилось. Огромная разница в том, как кто-то принимает решение на ходу, идя по улице и в том, как трезво он судит об этом же когда добирается до места назначения. Он сидел, а оборонительная стена, построенная им, разрушалась кирпич за кирпичиком, и … этот факт пристально, без маски и прикрытия, смотрел на него.

Бессмысленно было приводить доводы против себя. Никакие аргументов не могли скрыть правду. Он боялся, и не скрывал этого. Он показывал страх, когда, так сказать, представлял школу, в тот момент когда Урикин смотрел на него, стараясь сохранить мир с «городскими».

Чем больше он размышлял, тем больше понимал, насколько далеко вели последствия той неудачи. Он опозорился. Он опозорил Сеймоурсов. Он опозорил школу. Он был изгоем.

Это настроение, естественная реакция от первого накала почти лихого самодовольства, продлилось, пока не зазвонил дверной звонок, за которым последовал другой. На сей раз он получил еще более разумное представление произошедшего. Ему пришло в голову, что возможно его отступничество осталось незамеченным.

Ничто не могло заставить его поступок казаться лучше в его собственных глазах, но могло бы случиться так, что на этом все закончится. Дом, возможно, не потерял кредит.

Непреодолимое любопытство заставило его выяснить, каким образом все закончилось. Десять минут любезности, которая следовала за звоном дверного звонка, прошли. К этому времени Друммонд и остальные должны уже были вернуться.

Он спускался по проходу к кабинету Друммонда. Кто - то был внутри. Он слышал звуки.

Он постучал в дверь.

Друммонд сидел за столом и читал. Он поднял глаза, и в воздухе повисла тишина.

У Шина пересохло во рту. Он не знал, как начать. Он заметил, что лицо Друммонда ничего не выражало. Посмотрев вниз, он увидел, что один из суставов руки, которая держала книгу, распух от пореза.

"Друммонд, я -"

Друммонд опустил книгу.

"Убирайся," сказал он. Он говорил без раздражения, спокойно, как будто он делал какое то обычное замечание, перед тем как начать беседу.

"Я приехал только чтобы спросить -"

"Проваливай" , повторил Друммонд

Пауза. Друммонд поднял свою книгу и продолжил чтение. Шин покинул комнату.

Снаружи он столкнулся с Линтоном. В отличие от Друммонда, Линтон имел характерные признаки борьбы.

Как в случае героя из стихотворения Карверлея, один из его говорящих глаз был цвета. Опухоль на его губе увеличилась. На его лбу остался багрово красный ушиб. Однако, несмотря на эти раны, он был радостным. Он свистел, когда Шин столкнулся с ним.

"Извини" сказал Линтон, и продолжил путь к кабинету. "Ну", сказал он, "как ты себя чувствуешь, Друммонд? Счастливчик, у тебя нет никаких отметин. Мне жаль, что я не смог увернуться как ты. Все таки, мы хорошо боролись. Выходя, Альберт толкнул его нечаянно дверью.

Вы задали ему хорошую трепку, ему хватит до конца семестра. Я не мог перебороть животные инстинкты. Он так же силен как лошадь. По-моему, было удачей, что вы подошли. Альберт смеялся над нами. Однако, все хорошо, что хорошо кончается. В этот день мы победили Обывателей. Между прочим -"

"Что теперь?"

"Кто был тем парнем с Вами, когда Вы подошли?"

"Какой парень?"

"Мне показалось, я видел кого - то."

"Вам не следует есть так много чая. У вас двоиться в глазах"

" Никого Не было?"

"Да, никого", сказал Drummond.

«Шина тоже?"

"И Шина не было" сказал раздраженно Друммонд. "Сколько еще раз я должен вам это повторять?"

"Не горячитесь," сказал Linton, "я только спросил. Я встретил его снаружи."

"Кого?"

"Шина"

"О!"

"Вам следует быть более сдержанным."

"Я знаю, что следует. Но я хочу читать." "Счастливый человек. Я бы тоже почитал, если бы захотел. Но едва ли я смогу. Что же, в таком случае прощайте. Я ухожу"

"Хорошо", проворчал Друммонд. "Вы знаете где выход, не так ли?"

Линтон вернулся в свой кабинет.

ТРУСОСТЬ

Едва дойдя до своей комнаты, Шин глубоко осознал, что натворил. Всю дорогу домой он красноречиво защищался от воображаемого обвинителя и выстроил довольно сильную, содержательную и логичную цепь аргументов, не только доказывавших, что его не следовало винить за то, что он сделал, но и подтверждающих то, что действовал он исключительно похвально и достойно. В конце концов, он был в шестом классе. Не так, чтобы лучший, хотя практически лучший. Директору школы не нравилась некая неприязнь в отношениях между школой и городом, а особенно, ссоры между шестым классом школы и городом. Поэтому он честно выполнил свой долг, не позволив втянуть себя в разборки Альберта и компании. Да и потом, с какой стати он должен был вмешиваться всякий раз, когда видел сцепившихся между собой ребят? Это было неблагоразумно. Это было не его дело. Просто нелепо. Он с этими ребятами не ссорился. Это не было трусостью. Ему всего лишь удалось сохранить спокойствие лучше, чем Драммонду, и предугадать, как будут разворачиваться события. Кроме того...

Однако когда он опустился на стул, этот настрой изменился. Существует большая разница между тем, как человек обдумывает события на ходу, и тем, как он размышляет над ними в спокойной обстановке, не торопясь. Пока он сидел на стуле, стена аргументов, которую Шин воздвиг вокруг себя, рушилась по кирпичику, и он столкнулся лицом к лицу с фактом, неприкрытым и беззащитным.

Спор с самим собой ни к чему не привел. Никакое количество аргументов не могло скрыть правду. Он испугался и показал свой страх. И показал он его в тот момент, когда, в определенном смысле, представлял школу, когда Рикин рассчитывал на него, надеялся, что в битве против города Шин сделает все, чтобы помочь ему выстоять.

Чем больше он размышлял, тем отчетливее понимал, насколько далеко идущими были последствия этой страшной ошибки, совершенной именно тогда, когда нужна была помощь. Он опозорил себя, опозорил корпус Сеймура, опозорил школу. Он был изгоем.

Такое настроение, естественная реакция, наступившая после первого всплеска почти беспечной уверенности в своей правоте, не покидало его до тех пор, пока не раздался звонок, возвещавший о закрытии входных дверей. Настроение изменилось. На этот раз он более трезво взглянул на ситуацию. Ему вдруг пришло в голову, что его дезертирство могло остаться незамеченным. Даже в собственных глазах ничто не могло заставить этот случай предстать перед ним в лучшем свете, но, возможно, все на том и закончилось. Вполне может быть, что на репутации корпуса это никак не отразилось.

Его охватило непреодолимое любопытство и желание выяснить, каков финал этой истории. Десять дополнительных минут, последовавшие за звонком, истекли. Драммонд и остальные должны были уже вернуться.

Он пошел по коридору к комнате Драммонда. За дверью кто-то был. Он мог его слышать.

Он постучал.

Драммонд сидел за столом и читал. Он поднял глаза, но не произнес ни слова. У Шина пересохло во рту. Он не знал, с чего начать. Он не заметил у Драммонда на лице каких-либо следов драки. Опустив взгляд, Шин увидел, что одна из костяшек пальцев на руке, в которой Драммонд держал книгу, была порезана и распухла.

- Драммонд, я…

Драммонд опустил книгу.

- Уходи, - сказал он. Он говорил спокойно, без раздражения, как будто это было что-то совершенно обычное, что, как правило, говорят, чтобы завязать беседу.

- Я только пришел спросить…

- Уходи, - повторил Драммонд.

И снова наступила тишина. Драммонд уткнулся в книгу и продолжил читать.

Шин вышел из комнаты.

В коридоре он столкнулся с Линтоном. В отличие от Драммонда, на Линтоне можно было увидеть следы стычки. Как в случае с героем из стихотворения Ч.С. Калверли, один из его красноречивых глаз был черен. Губа опухла и увеличилась в размерах. На лбу красовался ярко-красный синяк. Но, несмотря на эти ранения, Линтон находился в бодром расположении духа. Он что-то насвистывал, когда Шин столкнулся с ним.

- Извини, - сказал Линтон и вошел в комнату.

- Ну, - сказал он - как себя чувствуешь, Драммонд? Счастливчик, у тебя ни царапины. Жаль, что я не умею так ловко уклоняться от ударов. Ну что ж, битва удалась. Альберт повержен. Ты ему наподдал так, что до конца семестра помнить будет. Я не смог уложить мерзавца. Он здоров как бык. По мне так нам очень повезло, что ты появился. Альберт уже делал из нас отбивные. И все-таки, все хорошо, что хорошо кончается. Сегодня мы разбили Филистимлян. Кстати…

- Что еще?

- А что это за парень был с тобой, когда ты появился?

- Какой парень?

- Мне показалось, я кого-то видел.

- Тебе не следует злоупотреблять чаем. От этого в глазах двоится.

- Так никого не было?

- Нет, - сказал Драммонд.

- А Шина не было?

- Нет, - сказал Драммонд раздраженно. - Сколько раз еще тебе это повторять?

- Да ладно тебе, - сказал Линтон. - Я просто спросил. Я встретил его в коридоре.

- Кого?

- Шина.

- О!

- А ты мог бы быть и поразговорчивей.

- Мог бы. Но я хочу почитать.

- Счастливчик. Мне бы тоже хотелось. Но я почти ничего не вижу. Ну, ладно, тогда пока. Я пошел.

- Хорошо, - проворчал Драммонд. - Ты ведь знаешь где выход?

Линтон пошел обратно в свою комнату.

Отрывок

БЕЛОЕ ПЕРО

Шин осознал в полной мере, что сделал, только когда дошел до своей комнаты. Всю дорогу домой он красноречиво защищался от воображаемого обвинителя и составлял продуманную, логически обоснованную серию аргументов, чтобы показать, что его не только нельзя было обвинять в том, что он сделал, но даже более того, его поведение было в высшей степени дипломатичным и достойным похвалы. В конце концов, он учился в шестом классе. Конечно, он не был назначен старостой, но фактически он им был. Директору школы не нравилась вражда между школой и городом, а тем более, между шестым классом школы и городом. Поэтому он не мог вмешаться в драку, которая происходила с участием Альберта и друзей. Кроме того, почему он должен вмешиваться всякий раз, когда он видит парочку дерущихся парней? Это было бы неразумно. Это его не касалось. Абсурд все это. Он не ссорился с этими мальчиками. Это не было проявлением трусости. Просто он сумел сохранить самообладание лучше, чем Драммонд, и предвидеть возможные последствия. Кроме того....

Но когда он сел на свой стул, его настроение изменилось. Существует большая разница между тем, как смотришь на вещи, находясь в движении и, когда есть возможность осмыслить все спокойно. Как только он уселся, защитная стена, которую он создал, разрушилась до последнего кирпичика и перед ним предстала ничем неприкрытая правда.

Было бесполезно спорить с собой. Никакие аргументы не могли скрыть правды. Он испугался - и он это показал. Он также это продемонстрировал, когда, в некотором смысле, представлял школу. Тогда Врикин помог ему, и школа не потеряла свое лицо перед городом.

Чем дольше он размышлял, тем больше понимал, насколько далеко могли зайти последствия его слабости в ту трудную минуту. Он опозорился. Он опозорил Сеймура. Он опозорил школу. Он был изгоем.

Это настроение, которое было естественной реакцией на первую вспышку почти самодовольной самоуверенности, длилось, пока не позвонили в звонок на входной двери, затем за этим звонком последовал другой. На сей раз он более трезво взглянул на дело. Ему пришла в голову мысль о том, что, возможно, его отступничество осталось незамеченным. Ничто не могло заставить его казаться лучше в собственных глазах, но, может быть, на этом все и закончится. Возможно, не все еще потеряно.

Его захватило непреодолимое любопытство, которое заставляло его пойти и узнать, как все закончилось. Он подождал из приличия 10 минут после того, как услышал звук звонка входной двери. Должно быть, Друммонд и остальные уже вернулись.

Он спустился по проходу к кабинету Друммонда. Было слышно, что внутри кто - то был.

Он постучал в дверь.

Друммонд сидел за столом и читал. Он поднял глаза, и комната наполнилась тишиной. У Шина пересохло во рту. Он не знал, с чего начать. Он заметил, что на лице Друммонда не было следов драки. Поглядев вниз, он увидел, что один из суставов руки, в которой тот держал книгу, опух и на нем была рана.

- Друммонд, я...

Друммонд отложил книгу.

- Выйди, - сказал он. Он говорил без эмоций, спокойно, как будто произносил обычную фразу для начала беседы.

- Я пришел только спросить...

- Выйди.- снова сказал Друммонд.

И снова в воздухе повисла пауза. Друммонд снова взял книгу и продолжил читать.

Шин вышел из комнаты.

Снаружи он столкнулся с Лайнтоном. В отличие от Друммонда, Лайнтону не удалось избежать следов столкновения. В данном случае его можно было сравнить с героем поэмы Калверлея - один из его выразительных глаз был обрамлен чернотой. Одна из его губ, и без того пухлая от природы, была раздута. На его лбу был глубокий красный ушиб. Однако несмотря на эти повреждения, он был весел. Он насвистывал песенку, когда Шин столкнулся с ним.

- Извиняюсь,- сказал Лайнтон, и продолжил свой путь в кабинет.

- Ну,- сказал он, - как ты себя чувствуешь, Друммонд? Счастливчик, на тебе нет ни следа. Мне жаль, что я не мог увернуться так же, как ты. Ну и славная же была заварушка. Отпускаешь Альберта – и тут же подминаешь его. Ты задал ему хорошую трепку на весь оставшийся семестр. Я не мог справиться с этим зверем, он сильный как бык. Даю слово, ты подошел очень удачно - Альберт делал из нас отбивные. Однако, все хорошо, что хорошо кончается. Сегодня мы сразили филистимлян. Между прочим…

- И что теперь?

- Кто был тот парень, с которым ты подошел?

- Какой парень?

- Мне показалось, я видел кого - то.

- Ты не должен пить так много чая. У тебя двоилось в глазах.

- Не было никого?

- Нет,- сказал Друммонд.

- И Шина не было?

- Нет, - раздраженно сказал Друммонд. - Сколько раз мне это повторять?

- Да ладно,- сказал Лайнтон. - Я только спросил. Я видел его снаружи.

- Кого?

- Шина.

- Ух ты!

- Ты мог бы быть более общительным.

- Да, мог бы, но я хочу почитать.

- Везет же. Я тоже хотел бы, но я едва могу видеть. Ну ладно тогда, пока. Я ухожу.

- Ага. - прохрюкал Друммонд. - Где выход ты знаешь, не так ли?

Лайнтон пошел в свою комнату.

ПРАЗДНИК ТРУСА

Лишь когда Шин очутился вновь у себя в комнате, до него дошло, наконец, что же он натворил. Возвращаясь в школу, он всю дорогу вел жаркий спор с воображаемым обвинителем и возвел-таки цепь здравых, продуманных и в высшей степени логичных доводов пользу того, что поступок его не только не был постыдным, но, напротив, говорил о недюжинном уме и заслуживал вяческих похвал.Что ни говори, а он уже в старшем классе второй ступени. Правда, еще не выпускник, но и это не за горами. Директор терпеть не может стычек между учащимися и горожанами, а тем более - между старшеклассниками и горожанамми. И потому, избежав драки с Алльбертом и его дружками, он выполнил свой долг. И вообще, с какой сати он должен вмешиваться, если двое ребят решили подраться? Еще чего! Его это не касается. Чушь какая! Те парни его вообще не трогали. Никакая это не трусость. Просто у него, в отличие от Драммонда, хватило ума сдержаться и не пороть горячку. К тому же...

Стоило, однако, опуститься в родное кресло. и белый свет померк у него перед глазами. Человек, куда-то бодро шагающий, и тот, кто взвешивает все в спокойной обстановке - совершенно разные люди, и смотрят они на мир по-разному. Время шло, и возведенная им стена неопровержимой логики разваливалась по кирпичику, оствавив после себя лишь голые неприглядные факты.

Что проку сприть с самим собой? Сколько доводов ни приводи, от правды не уйдешь. Он испугался и струсил. И случилось это в тот самый миг, когда он, в известном смысле, представлял школу, когда Райкин ждал поддержки в правом деле.

Чем больше он размышллял, тем отчетливее видел отдаленные последствия сосбственного малодушия: покрыл позором себя, род Сеймуров, школу. Превратился в изгоя.

В подобном расположении духа, сменившем, как и следовало ожидать, первоначальную бесшабашную уверенность в своей правоте, он пребывал, пока удары колоколоа не возвестили загулявшимся о том, что ворота сейчас закроют, и тогда вновь изменил взгляд на жизнь. На этот раз - избегая скрайностей. Ведь его трусость могла оостаться незамеченной. Чувства собственного достоинства уже не вернуть, но, быть может, дальше этого дело не пойдет. И бесчестья удастся избежать.

Его охватило непреодолимое желание выяснить, чем же все закончилось. Десятиминутная эйфория, наступившая вслед ударам колокола, прошла. Драммонд и остальные, надо полагать,уже вернулись.

Шин направился по коридору в комнату Драммонда. Внутри кто-то был. Он слышал это.

Шин постучал.

Драммонд сидел за столом и читал. Он поднял глаза. Молчание. Шин не знал, как его нарушить, во рту пеересохло. Судя по лицу, Драммонд в драке не пострадал. Только фаланга руки, державшей книгу, была разбита и опухла.

-Драммонд, я...

Драммонд отложил книгу.

-Выйди вон. - произнес он. Произнес спокойно, не повышая гололса, словно банальное приветствие, какими люди обмениваются в начале беседы.

-Я только хотел узнать...

-Выйди вон, - повторил Драммонд.

Воцарилось молчание. Драммонд снова раскрыл книгу.

Шину оставалось только ретироваться.

В дверях его чуть не сбил Линтон. В отличие от Драммонда сражение не прошло для него бесследно. Как сказал один поэт, чернее соболя глаз его взор был внятнеей иных словес. Обычно припухлую губу совсем разнесло. На лбу красовался багровый кровоподтек. Понесенные увечья не убавили, однако, природной веселости. В момент столкновения он что-то насвистывал.

-Пардон, - бросил Линтон, влетая в открытую дверь.

-Ну, - заявил он с порога, - как делишки, Драммонд? Счастливчик - ни синяка, ни царапинки. Вот бы мне так подныривать от удара! Эх, славно мы сегодня бились. Прощай, Альберт, покойся с имиром. Ты его так угостил - до следующих каникул не очухается. Мне бы с таким верзилой не справиться. Чистый жеребец. Ей-богу, вовремя ты подоспел. Не то Альберт понаделал бы из нас отбивных. Ну, все хорошо, что хорошо кончается. Сегодня мы повергли неверных во прах. Кстати...

-Что еще?

-Кто это был с тобой, когда вы подошли?

-Ты о ком?

-Мне показалось, я видел вас двоих.

-Не засиживайся в чайной. У тебя уже двоится в глазах.

-Так ты был один?

-Один, - сказал Драммонд.

-И Шина там не было?

-Не было, - отрезал Драммонд. - Сколько раз тебе повторять?

-Ладно, - сдался Линтон, - спросить уж нельзя. Я его только что видел.

-Кого?

-Шина.

-А!

-Ты мог быть и поразговорчивее.

-Мог бы, конечно. Но я хочу читать.

-Счастливчик. А мне вот не до чтения. Я и вижу-то с трудом. Ну, ладненько. Пойду.

-Иди, - проворчал Драммонд. - Дверь сам найдешь, или помочь?

Линтон отправился к себе.

ДЕЗЕРТИРСТВО

Лишь придя домой, Шин до конца осознал, что он наделал. Всю дорогу до пансиона он горячо спорил с воображаемым обвинителем и привел тому целый ряд убедительных, разумных и логичных доводов, которые доказывали, что он не только был ни в чем не виноват, но действовал в высшей степени похвально и мудро. В конце концов, он же шестиклассник. Не староста класса, правда, но ведь, по сути, он там за старосту. А директор не одобряет стычек между воспитанниками школы и городскими. Тем более, между городскими и учениками шестого класса. Так что, он исполнил свой долг, не дав втянуть себя в драку с Элбертом и его дружками. И потом, что же, по-вашему, он должен вмешиваться всякий раз, как увидит, что кто-то дерется? Это неблагоразумно. И не его это дело. Вот бы нелепо это выглядело! Ведь он не был в ссоре с теми парнями. Он не испугался. Просто не потерял головы, как Драммонд и мог рассуждать здраво. А кроме того…

Но когда у себя в комнате он рухнул на стул, настроение у него изменилось. Вещи видятся совершенно по-разному, когда стремительно шагаешь по улице и когда, остыв, сядешь и обдумаешь все хорошенько. Возведенная Шином стена защитных аргументов развалилась кирпичик за кирпичиком и глазам его предстала правда во всем своем неприглядном виде.

Было бессмысленно выступать перед самим собой. Сотни аргументов были не в силах перечеркнуть один факт. Он струсил и показал это. Показал себя трусом. И это, когда он, можно сказать, представлял свою школу. Когда его долг требовал не посрамить школы «Рикин» и отстоять ее честь в схватке с городскими парнями.

Чем больше он об этом думал, тем отчетливей видел роковые последствия того, что смалодушничал в решающую минуту. Он покрыл себя позором. Опозорил Сеймуров. Опозорил школу. Стал отверженным, парией.

Теперь, как это часто бывает, он обличал и корил себя с тем же пылом, с каким поначалу так бойко себя оправдывал. Так продолжалось до звонка, который предупреждал, что через десять минут запрут входную дверь. Тут мысли его потекли в другом направлении, и он взглянул на вещи более трезво. Шину пришло на ум, что его бегства, быть может, никто и не заметил. Ничто уже не могло извинить его проступок в его собственных глазах, но оставалась надежда, что дело на том и кончится. Репутация школы не пострадает.

Ему нестерпимо захотелось узнать, чем же все закончилось. Десять минут после звонка уже прошли. Драммонд и все остальные должны были быть сейчас у себя.

Он прошел к комнате Драммонда. Было слышно, что там кто-то есть.

Шин постучал в дверь.

Драммонд читал, сидя за столом. Он поднял глаза и не сказал ни слова. У Шина пересохло во рту. Он не мог придумать, с чего начать. Лицо Драммонда не выражало никаких чувств. Опустив глаза, Шин увидел, что сустав на руке, державшей книгу, распух и был порезан.

– Драммонд, я…

Драммонд опустил книгу.

– Выйди вон, – сказал он.

Он произнес это без гнева, спокойно, словно начинал беседу с самой обычной фразы.

– Я только зашел спросить…

– Выйди вон, – повторил Драммонд.

Снова наступило молчание. Драммонд поднял книгу и продолжил чтение.

Шин вышел из комнаты.

Отойдя от двери, он наскочил на Линтона. Вот по нему-то, в отличие от Драммонда, было видно, что он участвовал в сражении. Глаз посинел красноречиво, как у героя одной из вирш Калверли*. Губа распухла, на лбу огромный красный кровоподтек. Однако, несмотря на ранения, выглядел он бодрым и что-то насвистывал, когда столкнулся с Шином.

– Извини, – сказал Линтон и пошел дальше в комнату к Драммонду. –Ну что, как себя чувствуешь? – спросил он. – Ого, счастливчик, на тебе и синяков-то нет. Хотел бы я научиться так же уворачиваться от ударов, как и ты. Эх, хорошая это была драка. Элберт сошел со сцены – мы его сбросили. Ты ему такую взбучку задал, что хватит до конца семестра. Я вот не мог справиться с этой скотиной. Он здоровый как лошадь. Ну и повезло же, что ты проходил мимо. Элберт разносил нас в пух и прах. Ладно, хорошо все, что хорошо кончается. Сегодня мы разгромили филистимлян. Да, кстати…

–Что еще?

– Кто тот парень, что был с тобой?

– Какой парень?

– Мне показалось, я видел там еще одного.

– Тебе надо пить поменьше крепкого чая. У тебя в глазах двоилось.

– Никого больше не было?

– Нет, – сказал Драммонд.

– Так то не Шин был?

– Нет, – раздраженно ответил Драммонд. – Сколько раз мне тебе это повторять?

– Ладно, – сказал Линтон, – я ведь только спросил. Я повстречал его у дверей.

– Кого?

– Шина.

– О!

– Не очень-то ты общителен.

– Знаю. Но я хочу читать.

– Счастливчик. Если бы я мог читать. Мне и смотреть-то трудно. Ну, ладно. Пока, до свиданья. Пойду я.

– Ага, – буркнул Драммонд. – Дорогу отсюда ты знаешь, кажется.

Линтон вернулся в свою комнату.

*Калверли, Чарлз Стюарт (1831-1884)- английский поэт, прозванный «королем пародистов». Его пародии на некоторых английских поэтов передают не только внешние черты их стихов, но и самый дух пародируемого автора.

БЕЛОЕ ПЕРО

(отрывок)

Лишь дойдя до комнаты Блеск, наконец, осознал то, что натворил. Идя сюда, он с непревзойдённым красноречием защищался против воображаемого обвинителя, и к концу пути у него была готова цепь из звучных, глубокомысленных, логичных доводов, которые не только подтверждали полную невиновность подсудимого, но и наглядно показывали то, что он действовал в похвальной, достойной лишь государственного деятеля манере. В конце концов, он был в шестом. Не старостой, это верно, но фактически именно им. Директор не любил стычек между школой и городом, тем более между шестым классом школы и городом. Поэтому он запретил Блеску вмешиваться в драки одноклассников с Альбертом. Кроме того, неужели он должен только и ждать момента, чтобы ввязаться в драку своих товарищей? Это глупо. Это не его дело. Это просто нелепо! Он не ссорился с одноклассниками. Это не было трусостью. Просто он не потерял голову, как Друммонд, а попытался не спеша вникнуть в эту проблему. Кроме того....

Однако когда Блеск опустился на свой стул, его боевой настрой куда-то улетучился. Есть большая разница между тем, что может придумать твой разгорячённый мозг, и тем, что приходит тебе на холодную голову. И поэтому, едва Блеск переступил порог комнаты, стена, так искусно созданная им по пути, начала неумолимо разваливаться кирпич за кирпичом. В конце концов, на Блеска уставился голый факт, без ореола надуманных иллюзий.

У него нет аргументов, свидетельствующих в его пользу. Никакое количество доводов не может скрыть правду. Он струсил, и это все увидели. Он выказал это, когда к нему, как никак представителю школы, взывал Врайкн, прося помочь покончить, наконец, с Городом.

Чем больше он размышлял, тем больше понимал, насколько далеко идущими были последствия того отказа. Он опозорил себя. Он опозорил Сеймур. Он опозорил школу. Он стал изгоем.

Это настроение, вполне естественное после того первого самодовольного восхищения собой, длилось, пока не прозвонил звонок карцера. За этим звонком последовал другой, и Блеск подошёл к делу с другой стороны. Ему пришло в голову, что есть шанс. Вполне возможно, решил он, что его отступничество прошло незамеченным. Конечно, в его собственных глазах этот случай уже ничто не могло спасти, однако можно надеяться, что самобичеванием всё и закончится. Школа, возможно, не потеряла к нему доверия.

Блеска охватило страшное желание узнать, чем же всё кончится. Десять минут отсрочки, которые следовали за звонком карцера, прошли. Друммонд и остальные уже должны были вернуться.

Он спустился к комнате Друммонда. Кто-то, несомненно, был внутри. Он мог слышать его.

Блеск постучал в дверь.

Друммонд сидел за журнальным столиком. Он листал книгу. Нависла тишина. Блеск почувствовал, как у него пересохло во рту. Он не знал, с чего начать. Лицо Друммонда было без отметин, однако, посмотрев вниз, Блеск заметил, что один из суставов руки, державшей книгу, был поранен и распух.

-Друммонд, я...

Друммонд опустил книгу.

- Выйди, - произнес он. Он сказал это спокойно, безмятежно, будто делал обычное замечание в начале беседы.

- Я пришёл, чтобы только узнать...

- Выйди, - снова сказал Друммонд.

Снова повисла тишина. Друммонд поднял книгу и продолжил читать.

Блеск вышел.

Снаружи он столкнулся с Лайнтоном. В отличие от Друммонда, Лайнтон имел следы побоища. Как и у героя поэмы Калверлея, у Лайнтона один глаз был в трауре. Губа сильно распухла. На лбу виднелся красный след от ушиба. Несмотря на эти повреждения, Лайнтон был весел. Когда Блеск столкнулся с ним, он свистел.

- Жаль, - сказал Лайнтон и прошёл мимо.

- Отлично! Как ты себя чувствуешь, Друммонд? Счастливчик, у тебя нет синяков. Жаль, что я не могу похвастаться тем же. Неплохо подрались, а? Альберт был повержен. Классно ты врезал, ему теперь хватит этого на всю жизнь. Увы, я не смог справиться со скотиной. Он силён, как лошадь. Нас спасло то, что подошёл ты. Пока тебя не было, Альберт делал из нас отбивные. Однако всё хорошо, что хорошо кончается. Надо запомнить сегодняшний день, как день, когда мы уничтожили Горожан. Кстати...

- Что?

- Что за парень был тут, когда я входил?

- Какой парень?

- Мне показалось, я видел кого-то.

- Ты не должен пить так много чая. У тебя начало двоиться в глазах.

- Неужели никого не было?

- Нет, - сказал Друммонд.

- Это был не Блеск?

- Нет, - раздражённо ответил Друммонд. - Сколько ты ещё будешь долбить мне про это?

- Хорошо, - сказал Лайнтон. - Я только спросил. Я встретил его снаружи.

- Кого?

- Блеска.

- А.

- Ты мог бы быть поразговорчивее.

- Я знаю, что мог бы. Но я хочу читать.

- Счастливый человек! Я тоже хочу. Однако я едва вижу даже тебя. Ну ладно, пока! Пойду.

- Хорошо, - буркнул Друммонд. - Я полагаю, ты знаешь, где выход?

Лайнтон вернулся в свою комнату.

Белое перо.

Вплоть до момента, когда он покинул пределы школы, Шин не осознавал до конца всю значимость своего поступка.

По дороге домой он только и делал, что ревностно защищал себя перед лицом невидимого обвинителя. Он испустил глухой стон, в котором отразились все немыслимые рассуждения и логические цепочки, смысл которых сводился к идее о том, что его не просто нельзя осуждать за содеянное, но, более того, он действовал подобающим образом, и его поведение достойно похвалы.

В конце концов, он всего лишь в шестом классе. Что правда, то – правда, лидером он не стал, но фактически именно он выполнял эти функции.

Директору не нравились потасовки между школой и городскими, но еще хуже он воспринимал неприязнь шестого класса и города.

Именно поэтому он счел необходимым как-то отвертеться от битвы между Альбертом и его друзьями, что, в целом, удалось.

Да и потом, почему от него вечно ожидали того, что он присоединится к побоищу при виде парочки ребят, расквашивающих друг другу носы?

Это было бы просто неразумно. Все это его не касается. Да и вообще, с какой стати, это же абсурд! Сам он к их ссоре никакого отношения не имел. И это не трусость. Просто-напросто, он лучше Драммонда контролировал себя и не судил о деле пока не изучил самую суть. Кроме того…

Однако, как только он опустился в кресло, мир перевернулся. Есть большая разница между тем, как вещи воспринимаются на бегу, в горячке и на трезвую голову.

Стоило ему присесть, как тотчас стена, которую он столь усердно возводил вокруг себя, рухнула кирпичик за кирпичиком. Тотчас его взору открылись чистые факты – без лишней шелухи и масок.

Не было решения в этой борьбе с собой. Никакие аргументы не могли стереть из памяти правду - злую правду. Он был напуган и выдал себя. Это открылось именно в тот момент, когда он представлял школу, а Урикин глазами подавал сигналы о том, что пора покончить с этим выступлением. И, чем больше он думал, тем очевиднее становилось, что возможные последствия этого выступления обернутся провалом, хотя могли бы поспособствовать росту его авторитета. Он дискредитировал себя. Он опозорил школу. Он стал изгоем.

Это настроение, его естественная реакция на первый «выход в свет» (эта веселость и самодовольность), оставалось с ним, пока не брякнула щеколда в замке. Тогда он принял более деловое выражение лица. Постепенно пришло ощущение того, что возможно, его провал остался незамеченным. С другой стороны, казалось, уже ничто не могло поправить положение, но еще теплилась надежда, что этим все и завершилось.

Необузданное любопытство так и подстрекало его разузнать, чем все закончилось. Пролетели десять минут спокойствия с момента, когда звякнул звонок. Драммонд и остальные, должно быть, уже вернулись.

Он проскользнул через проход к комнате Драммонда. Кто-то был внутри – можно было различить голоса.

Он постучал.

Драммонд сидел за столом, погрузившись в чтение. Он спокойно поднял глаза. Губы Шина пересохли. Он не знал, с чего начать. Лицо Драммонда оставалось невозмутимо. Бросив взгляд вниз, Шин заметил, что на руке, державшей книгу, костяшки пальцев были рассечены и разбухли.

- Драммонд, я…

Драммонд опустил книгу.

- Уходи, - бросил он. Голос его оставался спокоен и холоден, словно это была его обычная манера начинать разговор.

- Я лишь хотел спросить..

- Уходи,- повторил Драммонд.

Снова повисла душащая пауза. Драммонд погрузился в чтение. Шин вышел.

Он побежал к Линтону. В отличие от Драммонда, у того остался более заметный отпечаток недавней встречи. Как у героя поэмы Калверли, один глаз был раскрашен в черные тона. Губа опухала все больше и больше. Глубокий алый кровоподтек поделил лоб на две половины. Тем не менее, несмотря на все увечья, он был весел и даже присвистнул, когда Шин столкнулся с ним.

- Извиняюсь,- сказал Линтон и вернулся к своим делам.

- Ну, и..- произнес он, - Как ощущения, Драммонд? Счастливчик, ты в полном порядке. Хотел бы я уметь так уворачиваться от ударов, как ты. Да, отличная заварушка получилась. Прочь Альберта, пусть выметается! Ты и так дал ему достаточно, чтобы он дотянул до конца семестра. Я больше не могу его удерживать. Он силен, как мустанг. Думаю, ему крупно повезло, что ты оказался рядом и помог, когда это требовалось. Альберт просто воспользовался нами. Так что, все хорошо, что хорошо кончается. Кстати, это был удар, что надо!

-Что происходит?

- Что это был за паренек у тебя?

- Какой?

- Кажется, я видел кого-то.

- Не пей больше столько чая! Тебе привиделось.

- Никого не было?

- Нет,- ответил Драммонд.

- Не Шин?

- Нет, - бросил Драммонд раздраженно. – Сколько еще раз тебе повторять?

- Ладно. Я просто спросил. Столкнулся с ним, когда шел к тебе.

- С кем?

- С Шином.

- А..

- Мог бы быть подружелюбнее.

- Мог бы, но хочу почитать..

- Везунчик. И я бы хотел, только ничего не вижу. Ладно, пока. Удаляюсь.

- Отлично,- буркнул Драммонд.- Помнишь, где дверь?- и Линтон вернулся к себе.

Чёрная Метка Труса

Шин полностью осознал содеянное, лишь добравшись до своей комнаты. Всю дорогу до неё он очень красноречиво защищался от воображаемого обвинителя, выстроив серию здравых, содержательных и логических доводов, демонстрирующих отсутствие вины в его поступке и доказывающих, что его действия достойны похвалы и подобны решениям государственного мужа. В конце концов, он ведь в шестом классе. Ещё не староста, по правде говоря, но уже почти что. Директору школы не нравились недоразумения, возникающие между школой и горожанами, а тем более между шестиклассниками и горожанами. Поэтому он просто выполнил свой долг, отказавшись быть втянутым в драку с Альбертом и его дружками. Кроме того, с чего это ему каждый раз надо вмешиваться, когда он видит пару дерущихся пацанов? Это совсем не благоразумно. Его это не касалось. Просто бессмыслица какая-то. Ведь он даже не ругался с теми парнями. И вовсе это не трусость. Просто у него, в отличии от Драммонда, есть голова на плечах и он куда дальновиднее. Кроме того…

Но тут, когда Шин уселся на стул, его настрой резко сменился. Всё-таки есть разница между взглядом на вещи во время быстрой ходьбы и трезвым размышлением. И пока он сидел так, его оборонительная стена разваливалась кирпичик за кирпичиком, пока наконец Шину в лицо не взглянули факты, голые и непредвзятые.

Глупо спорить с самим собой. Никакие доводы не скроют правду. Тогда он испугался и выказал свой страх. Он показал его, когда, в известном смысле, представлял свою школу, и когда Ракайн воззвал к его помощи, чтобы выстоять против городских.

Чем больше Шин размышлял, тем серьёзнее казались ему последствия его слабости, проявленной в трудную минуту. Он опозорил себя, опозорил Сеймуров, опозорил школу. И стал изгоем.

Такое настроение, как естественная реакция на первоначальную эйфорию почти беспечной самоуверенности, оставалось у Шина вплоть до звонка об окончании занятий. Затем оно сменилось другим. На этот раз он рассмотрел ситуацию более трезво. До него дошло, что вероятно его дезертирство осталось незамеченным. Ничего не могло оправдать Шина в собственных глазах, но возможно на этом всё и закончилось. И честь колледжа может не пострадала.

Шина начало разбирать неодолимое любопытство сходить и узнать чем же всё закончилось. Десять минут ликования после звонка об окончании занятий пролетели. Драммонд с остальными должно быть уже вернулись.

Он спустился по коридору к комнате Драммонда. Внутри кто-то был. Его было слышно.

Шин постучался и вошёл.

Драммонд сидел за столом и читал. Он перевёл взгляд на Шина и в комнате повисла тишина. Во рту у Шина пересохло. Он не знал с чего начать. Шин заметил, что по лицу Драммонда не видно, что он дрался. Сместив взгляд ниже, Шин увидел, что одна из костяшек на руке, держащей книгу, разбита и опухла.

- Драммонд, я…

Драммонд опустил книгу.

- Убирайся, - сказал он. Он говори спокойно, не горячась, словно отпуская общепринятое в начале разговора замечание.

- Я просто зашёл спросить…

- Убирайся, - повторил Драммонд.

Возникла ещё одна пауза, после которой Драммонд вернулся к чтению.

А Шин покинул его комнату.

В коридоре она столкнулся с Линтоном. В отличии от Драммонда, на Линтоне оставались отметины той стычки. Как у героя поэмы Калверлея, один из его горящих глаз был в траурно-чёрном обводе. Губа вздулась, а лоб пересекала глубокая красная царапина. Несмотря на эти раны, он не унывал. Линтон весело насвистывал, когда Шин налетел на него. - Прости, - извинился Линтон и вошёл в комнату.

- Ну, - начал он, - как ощущения, Драммонд? Счастливчик - у тебя ни одной царапины не осталось. Мне бы как ты уметь увёртываться. Да уж, славно помахались. Альберта загасили – выносите тело. Ты надавал ему так, что ему хватит до конца семестра. Я не смог справиться с этой скотиной. Он же здоровый, как бык. Я тебе так скажу, нам здорово повезло, что ты подоспел. Он из нас уже отбивные делал. Но, всё хорошо, что хорошо кончается. Сегодня мы отлупили эту деревенщину. Кстати…

- Ну что ещё?

- Что это был за парень, с которым ты подошёл тогда?

- Ты о ком?

- Мне кажется, что я видел кого-то.

- Чая так много не пей. У тебя уже в глазах двоиться.

- Разве никого не было?

- Нет, – ответил Драммонд.

- Это не Шин был?

- Да нет же, - отрезал Драммонд с раздражением, - сколько раз тебе ещё повторять?

- Хорошо, хорошо – скалал Линтон, - Я только спросил. Я только что видел его в коридоре.

- Кого?

- Ну, Шина.

- О, Боже!

- Трудно поболтать со мной?

- Совсем не трудно. Но хочется читать.

- Счастливчик. А я вот не могу. Едва вообще вижу. Ну ладно, тогда, пока. Я отчаливаю.

Только добравшись до своей комнаты, Шин в полной мере осознал, что он сделал. Всю дорогу домой он красноречиво защищался от воображаемого обвинителя и выстроил весьма убедительную и логичную цепочку доказательств, показывающую, что он не только не был виновен, но и поступил с мудростью, достойной государственного деятеля. Да, в конце концов, он был в шестом классе. Не идеальный, это правда, но все же практически безупречный. Директор не приветствовал ссору между школьниками и городскими ребятами, и тем более, был не в восторге от стычки между городскими и шестиклассниками. Таким образом, он выполнил свои обязанности, отказавшись от участия в драке с Альбертом и друзьями. И, вообще, с какой стати от него ждали, что он бросится в драку, когда он и видел-то пару дерущихся парней? Это не причина. И это не его дело. Да ведь это абсурд. Он не ссорился с теми парнями. Это не было трусостью с его стороны. Просто он, в отличие от Драммонда, сохранил голову на плечах, да и видел дальше. Кроме того…

Но когда Шин сел в кресло, его настроение изменилось. Существует огромная разница между тем, как тебе представляются события в тот момент, когда они происходят, и при взгляде на них же по прошествии времени. Сейчас, когда он сидел здесь, его оборонительные укрепления рушились кирпичик за кирпичиком, обнажая ничем не прикрытый факт его проступка.

Спорить с собой неблагодарное занятие. Как бы ты не старался, все равно не хватит доводов, чтобы скрыть правду. А она была в том, что он испугался, и это было заметно. По сути, его страх обнаружился тогда, когда он представлял школу, в тот момент, когда Рикин рассчитывал на его помощь в драке против городских.

Чем больше он думал, тем отчетливее видел, как велики были последствия его отказа, в час, когда в нем так нуждались. Он опозорил себя. Он опозорил Сеймура. Он опозорил свою школу. Он был изгоем.

Это настроение, естественная реакция с его первоначальной горячностью почти самодовольной уверенности в своей правоте, было прервано последовавшими один за другим звонками в дверь. Тут ему пришла в голову другая мысль. А что, если его дезертирства не заметили? Существовал такой шанс. Ничто не могло бы в его глазах сделать эту ситуацию лучше, и вся история бы на этом завершилась. Дом не потерял бы доверия.

Ему до смерти захотелось узнать, чем все это закончится. Десять минут отсрочки, которую он дал себе, услышав звонок в дверь, истекли. К этому моменту Драммонд и остальные должны были уже вернуться.

Шин спустился до комнаты Драммонда. Кто-то был внутри. Он мог его слышать.

Шин постучал.

Драммонд читал за столом. Он поднял глаза, и воцарилось молчание. У Шина пересохло во рту. Он не мог придумать, как начать. Он отметил, что на лице Драммонда следов драки не было. Опустив глаза, Шин увидел, что один из суставов руки, которой тот держал книгу, вывихнут и содран.

- Драммонд, я…

Драммонд опустил книгу.

- Убирайся, - сказал он. Он произнес это, не повышая голоса, так, если бы это было обычным началом разговора.

- Я только пришел спросить…

- Убирайся, - повторил Драммонд.

Снова повисла пауза. Драммонд поднял книгу и продолжил чтение.

Шин вышел.

Снаружи он столкнулся с Линтоном. В отличие от Драммонда, лицо Линтона носило следы недавней драки. Подобно герою поэмы Калверли, он имел красноречиво черный заплывший глаз. Губы его припухли, а на лбу краснел кровоподтек. Однако, не смотря на это, он был весел. Он что-то насвистывал, когда Шин налетел на него.

- Прости, - сказал Линтон и вошел в комнату.

- Ну, - сказал он, - как самочувствие, Драммонд? Счастливчик, на тебе и царапины. Хотел бы и я выглядеть таким гусем. Да, славная была драка. Альберт уходит со сцены – сбрасываем его со счетов. Ты врезал ему так – до конца жизни хватит. Я не мог удержать эту скотину. Он силен, как бык. Нам здорово повезло, что ты там очутился. Альберт разбивал нас в пух. Однако, все хорошо, что хорошо кончается. Мы побили филистимлян. Кстати…

- Что теперь?

- Что это за малый был с тобой, когда ты подошел?

- Какой малый?

- Мне показалось, я кого-то видел.

- Ты бы пил поменьше чая. У тебя в глазах двоится.

- То есть, никого не было?

- Нет, - сказал Драммонд.

- И это был не Шин?

-Нет, - раздраженно сказал Драммонд. – Сколько еще мне повторить тебе это?

- Ладно, - сказал Линтон. – Я только спросил. Я встретил его в коридоре.

- Кого?

- Шина.

- О!

- Ты мог бы быть поразговорчивее.

- Мог бы. Но я хочу почитать.

- Счастливчик. А мне это не светит. Я еле вижу. Ну, ладно, тогда до скорого. Бывай.

- Бывай, - буркнул Драммонд. – Дорогу, надеюсь, ты найдешь?

Линтон вернулся в свою комнату.

«БЕЛОЕ ПЕРО» Шин осознал, что натворил, только когда оказался перед дверью своей комнаты. Всю дорогу домой он с ловкостью оратора отбивался от воображаемых обвинений. Выстроив безупречно логичную цепь аргументов, Шин доказал-таки, что его не просто не в чем обвинять, но даже есть за что похвалить, а именно, за достойное и разумное во всех отношениях поведение. Он же шестиклассник, в конце концов! Да, конечно, еще не староста, но считай что староста. Опять же, директор не одобрял эти склоки между школой и городом, не говоря уже о столкновениях между шестиклассниками и городскими. Именно поэтому Шин отказался участвовать в драке с Альбертом и всей его бандой. И вообще, с какой стати он должен ввязываться в драку всякий раз как видит пару дерущихся мальчишек? Это неразумно. Не его дело. Это даже глупо! Он же с ними не ссорился! И вовсе он не трус. Просто может держать себя в руках в отличие от Дрюммона, и думать о последствиях. И еще…

Однако едва Шин закрыл за собой дверь и опустился на стул, как его боевой запал потух. Оказывается, когда не бежишь по улице, а спокойно обдумываешь все в тишине, ситуация видится совсем иначе. И вот, уже сидя на стуле, Шин почувствовал, как стена защиты, которую он выстроил вокруг себя, рассыпалась по кирпичикам, и он оказался перед лицом ничем не прикрытого факта.

Бесполезно спорить с самим собой. Придумай хоть тысячу оправданий – не поможет. Он струсил и показал это. Струсил как раз в тот момент, когда райкинцы рассчитывали на него в драке с городскими. С каждой минутой Шину открывались все более ужасные последствия его проступка. Он опозорил не только себя. Он опозорил факультет Сеймура. Всю школу. Он - подлец.

Самобичевание – естественная реакция для любого, кто еще недавно полностью отрицал свою вину, - продолжалось у Шина до самого сигнала к отбою: тогда направление его мыслей резко переменилось. На этот раз он взглянул на все как бы со стороны. Сразу же мелькнула надежда - быть может, его предательства никто и не заметил? Конечно, оправдаться в своих собственных глазах уже невозможно, да и ладно. Главное, чтобы авторитет школы не пострадал.

Нестерпимое любопытство охватило Шина, ему вдруг ужасно захотелось узнать, чем все кончилось. Дополнительные десять минут после отбоя истекли. Значит, Дрюммон и остальные, должно быть, теперь уже вернулись.

Шин вышел в коридор и прошел к комнате Дрюммона. Было слышно, что внутри кто-то есть. Шин постучался прежде чем войти.

Дрюммон читал, сидя за столом. Он приподнял голову, и повисла тишина. Шин растерялся и не мог придумать, с чего начать. На лице Дрюммона не было ни синяков, ни ссадин, правда одна из костяшек на кисти покраснела и распухла.

- Дрюммон, я ..

Дрюммон положил книгу.

- Убирайся, - сказал он совершенно обычным голосом, каким говорят «привет, как дела?».

- Я просто зашел узнать …

- Убирайся, - повторил Дрюммон.

Снова тишина. Дрюммон отвернулся к книге. Шин вышел.

В коридоре он столкнулся с Линтоном, которому в драке досталось явно больше, чем Дрюммону. Говоря словами из поэмы Калверли, «ясное око его почернело», разбитая губа опухла, на лбу красовался огромный синяк. Однако вопреки всем увечьям, вид у Линтона был довольный. Он что-то беззаботно насвистывал, когда вдруг наткнулся на Шина.

- Пардон, - бросил Линтон и зашел к Дрюммону.

- Ну, как ты, дружище? – начал он. – Повезло тебе, ни одной царапины. Вот бы я умел так ловко уворачиваться. Эх, отличная вышла драка! Задали мы Альберту как следует! Благодаря тебе он теперь до конца семестра не пикнет. Один я не мог сладить с этим верзилой. Он здоровый как бык. Честное слово, ты вовремя подоспел! Альберт из нас уже душу готов был вытрясти! Ладно, все хорошо, что хорошо кончается. Отлично мы проучили сегодня этих недоумков. Кстати …

- Что еще?

- А что это за парень был с тобой?

- Какой еще парень?

- Мне показалось я кое-кого видел.

- Ты злоупотребляешь чаем. У тебя все в глазах двоилось.

- Значит, никого не было?

- Нет.

- А Шин?

- Нет, - в голосе Дрюммона было явное раздражение. – Сколько раз повторять?

- Да ладно, ладно, я только спросил, - быстро ответил Линтон. – Просто встретил его в коридоре.

- Кого?

- Шина.

- Мм..

- Что-то ты не разговорчивый.

- Просто хочу почитать.

- Везет тебе, я бы тоже почитал, только у меня глаз не открывается.

Ну, тогда, пока. Я пойду.

- Отлично, - буркнул Дрюммон. – Где дверь, сам знаешь.

Линтон вышел.

Слабак

Что он натворил, Шин осознал, только добравшись до своей комнаты. Всю дорогу домой он красноречиво выступал в свою защиту перед невидимым обвинителем и постепенно соорудил прочную логическую цепочку из обоснованных доводов, которые не только отрицали любую его вину в содеянном, но выставляли его достойным всяческой похвалы и поощрения. Он был в шестом, в конце концов. Не староста, конечно, но все-таки почти староста. Директор никогда не одобрял вражды между школьниками и городскими ребятами, ну или скорее, мальчишками шестого класса и городскими ребятами. Вот он и не стал ввязываться в драку с Альбертом и его компанией – поступил, как и полагалось. К тому же, неужто ему присоединяться к приятелям каждый раз, как те полезут драться? Неразумно. Не его это было дело. Да и вообще нелепость какая-то. Он с теми ребятами не ссорился. Он не струсил. Он лучше владел собой, чем Драммонд и лучше оценил обстановку – всего-то. А потом…

Но стоило ему присесть, и настроение переменилось. Существует громадная разница между взглядом на вещи с высоты торопливой походки и из глубин удобного кресла. А пока он сидел, возведенные им бастионы превращались в пыль, оставляя его один на один с голым и неприкрытым фактом.

Не стоило и пытаться переубедить самого себя. Никакие доводы не могли отвести правды. Он испугался, и все это видели. И это в тот самый миг, когда школа Райкин так нуждалась в помощи своего, по сути дела, защитника, чтобы расквитаться с городскими.

Чем дольше он размышлял, тем отчетливее понимал, насколько серьезные последствия предвещала эта его слабость перед лицом опасности. Он запятнал свою честь. Он запятнал честь факультета. Он запятнал честь всей школы. Быть ему теперь изгоем.

Такое состояние, в которое сама собой обратилась первая горячка почти беззаботного самодовольства, продлилось до самого звонка с уроков, после чего опять переменилось. На этот раз он взглянул на дело куда осмысленнее. Ему пришло в голову, что еще оставался шанс, что его предательства просто не заметили. Сделанного было не поправить, он понимал это, но все могло на этом и кончиться. Факультет, вполне возможно, не уронил своей репутации.

Им завладело непреодолимое желание узнать, чем же все завершилось. С тех пор, как продребезжал звонок с уроков, миновало целых десять минут. Драммонд и остальные уже должны были вернуться.

Он прошел по коридору к комнате Драммонда. Внутри кто-то был. Он это точно слышал.

Он постучался в дверь.

Драммонд читал, сидя за столом. Он поднял глаза, и какое-то время они оба молчали. Во рту у Шина пересохло. Он ума не мог приложить, как начать. Он заметил отсутствие на лице Драммонда каких-либо отметин. Переведя взгляд ниже, он увидел, что одна костяшка руки, державшей книгу, была опухшей и пораненной.

– Драммонд, я…

Драммонд опустил книгу.

– Убирайся, – сказал он. Он произнес это бесстрастно, спокойно, будто некую условность, призванную положить начало беседе.

– Я только хотел спросить…

– Убирайся, – в очередной раз предложил Драммонд.

Последовала еще одна пауза. Драммонд поднял свою книгу и продолжил читать.

Шин вышел из комнаты.

В коридоре он налетел на Линтона. В отличие от Драммонда на Линтоне схватка оставила свои следы. И точно как в случае с героем поэмы Калверли, в трауре было его выразительное око. Его губа совсем заплыла. На лбу бурела шишка. Но, несмотря на все свои ранения, он был в приподнятом настроении. И даже насвистывал что-то, когда Шин столкнулся с ним.

– Прости, – сказал Линтон, заходя в комнату.

– Ну, – начал он, – как себя чувствуешь, а, Драммонд? Счастливчик, ни одной царапины. Хотел бы я уметь уворачиваться, как ты. Что ж, мы недурно сражались. Вышел Альберт – вздуем его. Ты ему так вкатил, что до конца семестра хватит. Скотина, никак не поддавался. Силен как бык. Говорю тебе, нам просто повезло, что вдруг появился ты. Альберт уже почти было расправился с нами. Однако, все хорошо, что хорошо кончается. Сегодня день, когда мы повергли Филистимлян. Кстати…

– Ну что еще?

– Что за малый был с тобой, когда ты подошел?

– Какой еще малый?

– Мне показалось, я кого-то видел.

– Поглощай поменьше чая. Уже в глазах двоится.

– Так никого не было?

– Не было, – ответил Драммонд.

– И Шина не было?

– Не было, – отрезал Драммонд, раздражаясь. – Сколько тебе раз повторить?

– Ладно, – сказал Линтон. – Я просто спросил. Я встретил его в коридоре.

– Кого?

– Шина.

– А.

– Мог бы быть и полюбезнее.

– Мог бы. Но я хочу почитать.

– Везет же. Сам бы не прочь, но едва вижу. Ну, тогда, пока. Пойду.

– Иди, – пробурчал Драммонд. – Дверь же найдешь, да?

Линтон отправился к себе.

Отрывок

Белое перо

И только добравшись до своей комнаты, Шин полностью осознал, что же он натворил. Всю дорогу домой он красноречиво защищался против воображаемого обвинителя и выстроил очень прочную, содержательную и логичную серию аргументов, чтобы показать, что он не только не заслуживает осуждения за то, что сделал, но что вел себя весьма подобающе и похвально. В конце концов, он был в шестом. Не старшеклассник, это верно, но, тем не менее, практически старшеклассник. Директору школы в зубах навязли стычки между школой и городом, а тем более между шестиклассниками и городскими. Следовательно, он исполнил свой долг, отказавшись быть втянутым в борьбу с Альбертом и его друзьями. Более того, почему от него ожидают, что он ввяжется всякий раз, когда увидит дерущихся приятелей? Это неблагоразумно. Это не его дело. Да что там, это абсурдно. Он не затевал ссору, как эти парни. Это не трусость. Просто он бережёт свою голову лучше, чем Драммонд. И смотрит глубже в суть вещей. Кроме того...

Но когда Шин уселся в кресло, его настроение изменилось. Есть громадная разница между мнением о делах, когда человек быстро шагает, и тем мнением, которое возникает, когда он обдумывает дело совершенно спокойно. Как только Шин присел, стена защиты, возведенная им, рассыпалась по кирпичику и действительность взирала на него, лишённого покрова и личины.

Это был весомый довод против его самого. Никакие аргументы не могли скрыть истину. Он испугался, и показал это. И показал это, когда в известном смысле представлял школу, когда она смотрела на него, ожидая помощи, чтобы выстоять против города. Чем больше он размышлял, тем больше видел, насколько далеко идущими были последствия этого провала в минуту, когда он был нужен. Он обесчестил себя. Он опозорил клан Сеймуров. Он дискредитировал школу. Он был отверженный, пария.

Это настроение, естественная реакция на первую горячность едва ли не развязного самооправдания, длилось вплоть до звонка о закрытии дверей, когда оно сменилось иным. Все это время он пытался отыскать более приемлемую точку зрения на инцидент. Ему пришло на ум, а вдруг его дезертирство прошло незамеченным. Ничто не могло оправдать его в собственных глазах, но могло же случиться, что дело этим и завершится. Школа могла сохранить репутацию.

Им овладело неодолимое стремление узнать, чем же все это закончилось. Десять минут отсрочки после сигнала о закрытии дверей школы истекли. Драммонд и остальные должны были уже вернуться к этому моменту.

Он дошел по коридору до комнаты Драммонда. Было слышно, что внутри кто-то был.

Шин постучал в дверь.

Драммонд сидел за столом и читал. Когда он поднял глаза, воцарилась мертвая тишина. Во рту у Шина пересохло. Он не мог придумать, с чего начать. Лицо Драммонда не было изукрашено, но, опустив глаза, Шин увидел, что один из суставов руки, держащей книгу, был вздут и порезан.

- Драммонд, я...

Драммонд опустил книгу.

- Катись отсюда, – сказал он. Он говорил без раздражения, холодно, как будто заранее приготовился к разговору.

- Я только зашел спросить...

- Проваливай, - повторил Драммонд.

Опять наступила тишина. Драммонд поднял книгу и вернулся к чтению.

Шин покинул комнату.

Выйдя, он наткнулся на Линтона. В отличие от Драммонда, Линтон носил на себе следы схватки. Как и у героя поэмы Калверли, один глаз красноречиво заплыл чернотой. Губа сильно распухла. На лбу была глубокая багровая ссадина. Несмотря на эти раны, он был весел и насвистывал, когда Шин столкнулся с ним.

- Извини, - сказал Линтон и вошел в комнату.

- Привет, - сказал он. – как себя чувствуешь, Драммонд? Ты везунчик, даже шишки не получил. Хотел бы я уметь так уворачиваться от ударов, как ты. Одним словом, мы дали им хорошую взбучку. Поколотить Альберта – это же полная победа. Ты насовал ему достаточно, чтобы надолго вывести из строя. Я не смог остановить эту скотину. Он силен как лошадь. Признаюсь тебе, нам здорово повезло, что ты вовремя появился. Альберт спутал нам все карты. Впрочем, все хорошо, что хорошо кончается. Сегодня мы побили филистеров. Да, кстати...

- Ну что еще?

- Что за парень был с тобой, когда ты прибыл на подмогу?

- Какой парень?

- Мне кажется, я видел кого-то.

- Тебе не следует потреблять так много травки. У тебя двоится в глазах.

- Так никого не было?

- Нет, - сказал Драммонд.

- И Шина не было?

- Нет, - раздраженно ответил Драммонд. - Сколько раз тебе еще повторять?

- Да ладно, - сказал Линтон, – я только спросил. Он встретился мне за дверью.

- Кто?

- Шин.

- О!

- Ты мог бы и пообщительнее быть.

- Я знаю, что я могу. Но я хочу почитать.

- Счастливчик. И мне хотелось бы, да почти ничего не вижу. Ладно, тогда пока. Я пошел.

- Давай, - пробурчал Драммонд. – Ты знаешь, где выход, не правда ли?

Линтон вернулся в свою комнату.

Перо белой вороны. “Люди очень часто повинны в вынесении неоправданных и неправильных суждений. Так, во время Второй мировой войны один английский офицер военно-воздушных сил получил из рук королевы награду за храбрость. Сменив форму на гражданскую одежду, он отправился с приятелем отметить это в одном известном лондонском ресторане, где к ним подошла какая-то молодая девушка и вручила каждому белое перо - знак отличия за трусость.” Уильям Баркли. Комментарии к Новому Завету

Лишь вернувшись к себе, Шин полностью осознал, что произошло. По дороге домой он громил воображаемого обвинителя самыми остроумными аргументами. Продумано, логично, неопровержимо. По всему выходило, что его поступок не только не заслуживает порицания, напротив, исполнен зрелой мудрости и достоин всяческих похвал. Да. Уже не мальчишка, но муж, как-никак, шестой класс*. Не само совершенство, конечно, но один из лучших учеников. Директор осуждает стычки между школьниками и городскими, а между шестиклассниками и городскими особенно. Шин всего лишь поступил как должно, не ввязавшись в драку с Альбертом и компанией. И вообще, с чего бы ему встревать в первую попавшуюся заваруху? Не с чего. Не его дело. Не такой уж он дурак, чтобы... Нет, не сдрейфил. Просто держит себя в руках лучше, чем Дрюммонд. Видит чуть дальше собственного носа. К тому же...

Но вот он уселся в кресло – и бравая уверенность померкла. Мысли в холодную голову приходили совсем другие, чем в разгоряченную быстрой ходьбой. Шин сидел, а защитная стена, которую он так тщательно выстраивал, рассыпалась по кирпичику, и ситуация открылась перед ним во всей неприглядности.

Себя убеждать - никаких аргументов не хватит. Испугался, струсил у всех на глазах. И как раз в тот момент, когда, по сути, представлял свою школу, и альма матер взывала к нему, чтобы не ударить перед городскими в грязь лицом.

Чем дальше он размышлял, тем беспросветнее выглядели далеко идущие последствия роковой ошибки. Подвел себя. Подвел Сеймура. Подвел школу. Конченый человек.

Прозвенел звонок с урока, и во мраке забрезжила новая идея. Еще не все потеряно. А что, если никто ничего не заметил? Это в своих глазах он безнадежен, а ребята, может быть, видят все иначе, и лот еще не снят с торгов.

Шин испытал непреодолимое желание немедленно расставить все точки над і. Прошло десять минут после звонка, час настал. Дрюммонд и остальные должны быть уже у себя.

Шин пошел к Дрюммонду, остановился у двери. Слышно было, что в комнате кто-то есть.

Шин постучал.

Хозяин, читавший у стола, поднял глаза. Во рту у гостя пересохло, слова прилипли к нёбу. Он смотрел на Дрюммонда. Лицо было в порядке, но один палец на руке, державшей книгу, поранен и распух.

- Слушай...

Дрюммонд опустил книгу.

- Выйди, - произнес он без всякого выражения, как ремарку к диалогу.

- Я только хотел...

- Выйди, - повторил хозяин.

Снова молчание. Дрюммонд поднял книгу и продолжил читать.

Шин вышел.

В коридоре он столкнулся с Линтоном. У этого на лице были следы выяснения отношений. Как сказал бы Калверли**, на глазу траур, полные губы распухли еще больше, на лбу кровавый синяк. Зато настроение радужное. Насвистывая, Линтон врезался в Шина.

- Извини, - бросил он и вошел к Дрюммонду.

- Ну как ты? - обратился Линтон к приятелю. - Молодец, по тебе ничего не видно. Я вот не умею такие финты. Эх, мы бились, как силы света, и Господь вручил нам победу! Кончен бал, Альберт уходит. Ты хорошо ему вломил, запомнит до конца триместра. А я не мог справиться с этой скотиной. Он же здоров как конь. Ты вовремя подвалил, ей-богу. Альберт бы сделал из нас омлет. Ну ладно, все хорошо, что хорошо кончается. Мы разбили отряд филистимский! Кстати...

- Что еще?

- Кто это у тебя был?

- Кто?

- Сейчас выходил...

- Не жуй так много чая, тебе мерещится всякая чертовщина.

- Никого не было?

- Никого.

- Не Шин?

- Нет, - разозлился Дрюммонд, - сколько раз тебе повторять!

- Ладно, - сказал Линтон, - я просто спросил. Я встретил его в коридоре.

- Кого?

- Шина.

Дрюммонд выругался.

- Ты мог бы вести себя поприличней.

- Мог бы. Я хочу почитать, отстань.

- Везет тебе. Я тоже. Но я почти ничего не вижу. Ладно, пока. Я пошел.

- Топай, - буркнул Дрюммонд. - Дверь найдешь или показать?

Линтон ушел.

* Речь идет об учениках частной средней школы для мальчиков. Обучение шестилетнее, возраст учеников – от 11 до 18 лет.

** Калверли Чарлз Стюарт (Charles Stuart Calverly, 1831 – 1884), английский поэт-пародист. Ссылка на строки стихотворения “Близнецы и Дева” (Gemini and Virgo):

My rival had a bottle-nose,

And both my speaking eyes were sable.

(Нос противника был красен, как у пьяницы, а мои выразительные глаза в трауре).

Белое перо

Только подойдя к своей комнате, Шин в полной мере осознал, что же натворил. Всю дорогу домой он отчаянно и красноречиво защищался от нападок воображаемого обидчика. Мальчик привел целую гору обоснованных, глубоких и логичных доводов, доказывавших его невиновность в случившемся. Напротив, он действовал почти как государственный муж, и поступок его достоин похвалы. В конце концов, он в шестом классе. Не староста, конечно, но это лишь вопрос времени. Директор был не в восторге от стычек между школой и городом, а в особенности, между шестым классом и городом. Тем не менее, Шин свой долг выполнил: отказался ввязываться в драку с Альбертом и его дружками. Кроме того, почему все ждут, что, как только он завидит парочку дерущихся, то тут же должен присоединиться к ним? Неразумно. Его это никоим образом не касалось. Почему? Да это чистой воды абсурд. Он никогда не ссорился с теми ребятами. Никакая это не трусость. Просто он не потерял голову как Драммонд и был более проницателен. И еще…

Но настроение переменилось, как только он уселся в кресло. Так по разному можно оценить один и тот же поступок: одно дело набегу, впопыхах, а другое дело - позже, когда эмоции поутихнут. И вот теперь, сидя в кресле, он видел, как умело возведенная стена его оборонительной крепости развалилась по кирпичику. Факты так и лезли в глаза, ничем не прикрытые и не замаскированные.

Что толку спорить с самим собой. Даже горы доводов не способны уничтожить правду. Он струсил и показал это. Да еще именно в тот момент, когда в некотором смысле, представлял школу, когда весь Райкен надеялся, что он поможет раз и навсегда разобраться с городом.

Чем больше он думал, тем больше понимал, какими серьезными последствиями была чревата его неудача в такую трудную минуту. Он опозорил себя. Он опозорил Сеймур. Он опозорил всю школу. Теперь его ждет изгнание.

Подобное настроение было естественной реакцией после первого всплеска лихой самоуверенности, но длилось оно до тех пор, пока не прозвонили отбой. И на смену пришло уже другое чувство. В этот раз он оценил все с позиции здравого смысла. Возможно, есть еще шанс, что его дезертирство прошло незамеченным. Ничего лучше и не придумаешь. Но могло быть и так, что тем все и кончилось. Школа могла и не потерять свой кредит доверия.

Его охватило непреодолимое любопытство узнать, чем же завершилось дело. Положенные десять минут приличия, которые принято выдерживать после отбоя, уже прошли. Драммонд и все остальным должны были давно вернуться.

Он спустился вниз к комнате Драммонда. Услышал, что внутри кто-то есть.

Постучал.

Драммонд сидел за столом и читал. Он поднял глаза. Повисла тишина. Во рту у Шина пересохло. Он не мог подобрать слова, чтобы начать. Однако подметил, что на лице Драммонда нет ни ссадин, ни царапин. Глянув вниз, Шин увидел, что одна из косточек на руке, державшей книгу, была разбита и вздулась.

- Драммонд, я…

Драммонд оторвался от книги.

- Поди вон, - ответил он, без всякого раздражения, спокойно, как будто вел светскую беседу.

- Я пришел только спросить…

- Поди вон, - повторил Драммонд.

Вновь наступила пауза. Драммонд вернулся к чтению.

Шин вышел из комнаты.

Снаружи он столкнулся с Линтоном. В отличие от Драммонда, для него стычка не прошла бесследно. Как у одного из героев Чарльза Калверли, глаз был «черен», то есть подбит.* Губа припухла. А на лбу красовался огромный лиловый синяк. Несмотря на все эти ранения, он был бодр и даже что-то насвистывал, когда Шин столкнулся с ним.

- Извини, - сказал Линтон и вошел в комнату.

- Ну, - спросил он, - как себя чувствуешь, Драммонд? Счастливчик, у тебя ни одной царапины. Почему я не умею увёртываться так, как ты?! Знатная была драка. Вывести из строя Альберта – просто сгрести его. Ты ему так наподдал, что он до конца семестра этого не забудет. Я не смог удержать этого зверя. Он силен как бык. Честное слово, повезло, что ты пришел. Альберт бы от нас мокрого места не оставил. Ну, все хорошо, что хорошо кончается. Мы сегодня наголову разбили этих филистимлян. Кстати…

- Что еще?

- Что за парень приходил с тобой?

- Какой еще парень?

- Мне показалось, я кое-кого видел.

- Ты белены объелся. У тебя в глазах двоится.

- Так что, никого не было?

- Не было, - ответил Драммонд.

- И это был не Шин?

- Нет же, - раздраженно сказал Драммонд. – Сколько еще раз я должен повторить тебе?

- Да ладно, - ответил Линтон, - я же просто спросил. Встретил его снаружи только что.

- Кого?

- Шина.

- А!

- Ты мог бы быть и поразговорчивей.

- Я и сам знаю, что мог бы. Но сейчас просто хочу почитать.

- Везунчик! Я бы тоже хотел почитать, но с трудом различаю предметы. Ну, доброй ночи. Я пошел.

- Хорошо, - проворчал Драмонд, – ты ведь сам найдешь дорогу обратно?

Линтон удалился к себе в комнату.

* Имеется в виду строка из стихотворения Чарльза Стюарта Калверли «Близнецы и Дева».

Белое перо.

Только когда Шин добрался своей комнаты, до него, наконец, дошло, что он натворил. Всю дорогу домой он спорил с воображаемым обвинителем, и ему удалось привести весомые аргументы в оправдание своему поступку, и доказать, что его действия достойны похвалы и уважения и вообще он единственный невиновный во всей этой истории. Все-таки Шин был учеником выпускного класса – не совсем, но практически старостой. Директор терпеть не мог недоразумений между школьниками и горожанами, а уж тем более, если в них оказывались замешаны старшеклассники. Шин лишь исполнил свой долг, когда не стал ввязываться в драку с Альбертом и его друзьями. И вообще – почему он должен был лезть, увидев как несколько парней колотят друг-друга. Это было бы неразумно… и глупо… и, в конце концов, вообще не его дело. Он ведь с теми парнями не ссорился. И не трусость это вовсе. Просто он владел собой намного лучше Драммонда, и мог оценить последствия. И, кроме того…

Он сел на стул – и тут его настроение изменилось. Одно дело, когда ты несешься, сломя голову, но совсем другое – когда у тебя есть возможность остановиться и поразмыслить: вещи видятся совсем в ином свете. Шин опустился на стул и защитная стена, которую он возводил вокруг себя, начала разваливаться, кирпичик за кирпичиком, обнажая весьма неприглядную правду.

Нет смысла спорить с собой. Какие бы оправдания он себе не придумывал – правду все равно не скроешь. Он испугался, и все увидели это. Проявил слабость в тот момент, когда должен был защитить честь школы в стычке с местными, когда Рикин ждал, что Шин выполнит свой долг.

Чем дольше он размышлял, тем четче вырисовывались перед ним последствия его трусости в час испытаний. Он опозорил себя, подвел «Сеймура», и запятнал имя колледжа. Он - изгой. Столь мрачные мысли – закономерное следствие недавнего приступа самодовольства, - одолевали его, пока не прозвенел звонок, возвещающий о том, что двери запирают на ночь. Тут у него мелькнула мысль: а вдруг его дезертирство никто не заметил. Ведь это выход – не для него, он уже не сможет найти оправдание своему поступку – но честь колледжа будет спасена.

Его охватило любопытство – как же все-таки закончилась эта история. После звонка прошло минут десять – время дозволенного опоздания истекло. Драммонд и все остальные наверняка уже вернулись.

Шин помчался к комнате Драммонда. Прежде чем постучать в дверь, он прислушался – внутри точно кто-то был.

Драммонд сидел за столом и читал. Он поднял глаза, но не сказал ни слова. У Шина во рту пересохло. Он стоял и молчал, не зная, с чего начать. Лицо Драммонда ничего не выражало. Костяшки пальцев на той руке, которой он держал книгу были содраны и распухли.

- Драммонд, я…

Тот опустил книгу.

- Вали отсюда, - сказал он, спокойно и невозмутимо, словно это была обычная светская беседа.

- Я только хотел спросить…

- Вали отсюда, - повторил Драммонд и вновь уткнулся в книгу.

Шин выскочил из комнаты и в дверях наткнулся на Линтона. В отличие от Драммонда, он носил отметины недавней битвы. Его орлиный глаз померк - прям как у героя стихотворения Калверли*. Губы опухли, а на лбу красовалась багровая ссадина. Несмотря на боевые ранения, Линтон был бодр и весел, и что-то насвистывал, когда Шин врезался в него.

- Извини, - сказал Линтон и зашел в комнату.

- Ну, как самочувствие? Счастливчик, да на тебе ни царапинки. Хотел бы я так же легко отделаться. Но то была добрая битва для добрых воинов. Альберт ушел со сцены – мы победили. Так всыпали - до конца семестра не очухается. Мне одному не под силу было укротить такого зверя. Он силен как бык! Ура, вдруг к нам повернулась удача - появился ты. Альберт нас уже в клочья рвал. Ну, все хорошо, что хорошо кончается. Это был день, когда мы отомстили филистимлянам за два глаза мои. Да, кстати…

- Что еще?

- А что это за парень был с тобой?

- Какой парень?

- Мне показалось, я кого-то видел.

- Пить меньше надо – чаю. У тебя в глазах двоится.

- Так ты был один?

- Да.

- А Шина там не было?

- Нет, - раздраженно воскликнул Драммонд, - сколько раз тебе можно повторять!

- Все нормально, - пробормотал Линтон, - я только спросил. Я тут встретил его.

- Кого?

- Шина.

- Ну и…

- Ты мог бы быть повежливее.

- Мог бы. Но я хочу почитать.

- Счастливчик. Я бы тоже не прочь – но вижу плохо. Ладно, пока. Я пошел.

- Прекрасно, - проворчал Драммонд, - ты знаешь, где выход.

Линтон повернулся и зашагал назад в свою комнату.

* Калверли Чарльз Стюарт (1831-1884) – английский поэт, прозванный «королём пародистов».

ХВОСТ ПОДЖАТЫЙ

Только у своей двери Шин до конца осознал, что он наделал. Всю дорогу домой он красноречиво защищался перед воображаемым обвинителем и выстроил весьма разумную, здравую и логичную цепочку доводов, которая доказывала, что он не только не заслуживает порицания за свой поступок, напротив, он действовал в самой похвальной манере, подобно государственному мужу. Да ведь он уже в выпускном классе. Правда, не префект, но уже, практически, префект. Директору не нравилась вражда между городом и школой, ещё больше между выпускным и городом. Следовательно, Шин исполнил свой долг, не дав втянуть себя в драку с Альбертом и его дружками. И потом, кто сказал, что он обязан ввязаться, лишь только завидит пару забияк? Это не разумно. Какое ему дело? Да что там, это абсурдно. Он не ссорился с этими парнями. Это не трусость. Просто он мыслил более трезво, чем Драммон и оказался в этом случае дальновиднее. Кроме того…

Но когда он сел на свой стул его настроение изменилось. Велика разница, между тем как представляются вам события во время быстрой ходьбы, или после холодного обдумывания. Пока Шин сидел тут, выстроенная им стена защиты рассыпАлась кирпичик за кирпичиком, и перед ним вставал голый, ничем не прикрытый факт.

Было бесполезно спорить с самим собой. Никакая гора аргументов не могла покрыть правду. Он испугался и показал это. И показал в ту минуту, когда, по сути, представлял школу, когда Рикин рассчитывал на его поддержку в отпоре городу. Он опозорил Сеймур. Уронил честь школы. Теперь он изгой.

Такое настроение, естественная реакция на первоначальный запал почти бесшабашного самооправдания, длился до первого звонка на закрытие, вот и другой прозвучал. На этот раз он нашёл более разумный взгляд на дело. Шину пришло в голову, что, возможно, его дезертирство осталось незамеченным. Перед самим собой оправдаться уже невозможно, но может быть этим дело и кончится? Так ли уж пострадала репутация фирмы?

Ему нестерпимо захотелось узнать, как закончилось дело. Десять минут снисхождения после звонка на закрытие, прошли. Драммон и остальные должны уже вернуться.

Он прошёл по коридору к комнате Драммона. Кто-то там был. Шин определил это на слух.

Он постучал.

Драммон сидел за столом и читал. Он поднял голову и… молчание. У Шина пересохло во рту. Он не знал с чего начать. Он обратил внимание, что на лице Драммона не было следов драки. Опустив глаза, Шин увидел, что одна и костяшек на той руке что держала книгу сбита и распухла.

- Драммон, я…

Драммон положил книгу.

- Уходи, - сказал он. Сказал без гнева, спокойно, как дежурную фразу для завязки разговора.

- Я только пришёл спросить…

- Уходи, - повторил Драммон.

Ещё одна пауза. Драммон поднял книгу и возобновил чтение.

Шин покинул комнату.

За дверью он столкнулся с Линтоном. В отличие от Драммона, лицо Линтона носило боевые отметки. Как у героя поэмы Кэлверли, один из его выразительных глаз был собольим*. И без того пухлая губа раздулась ещё больше. Лоб пересекал внушительный, красный рубец. Несмотря на ранения, он был весел. Когда Шин налетел на него, он насвистывал.

- Простите, - сказал Линтон, и вошёл в комнату.

- Ну, - воскликнул он, - как ты себя чувствуешь Драммон? Счастлив бродяга, тебя не зацепили. Умел бы я так пригибаться как ты. А славный мы приняли бой. Альберта с поля! Вышвырнуть его! Ну, ты ему подкинул, до конца семестра хватит. Я бы не управился с этим скотом. Он здоров как конь. Честное слово, повезло нам, что ты подоспел. Альберт удачно нас подловил. Ну, всё хорошо, что хорошо кончается. Сегодня мы поразили филистимлян. Кстати…

- Что ещё?

- Что за паренёк с тобой был, когда ты подключился?

- Какой паренёк?

- Мне показалось, я видел кого-то.

- Меньше надо жевать чай. У тебя в глазах двоилось.

- Так никого не было?

- Никого, - сказал Драммон.

- И Шина?

- Нет, - с раздражением сказал Драммон. – Сколько раз тебе повторить это?

- Ладно, - сказал Линтон, - спросить нельзя? Я встретил его за дверью.

- Кого?

- Шина.

- О!

- Ты мог бы быть общительнее.

- Знаю, что мог бы. Но я хочу читать.

- Счастливчик. И я бы не прочь. Да вижу с трудом. Ну, пока, тогда. Я удаляюсь.

- Хорошо, - проворчал Драммон. – Дорогу, надеюсь, не потеряешь?

Линтон пошёл к себе.

* Sable (поэт.) – чёрный, траурный. То есть глаз героя упоминаемой поэмы был подбит в драке.

БЕЛАЯ ПТИЦА

Шеен полностью осознал то, что он сделал только когда подошел к своему кабинету. Весь путь домой он красноречиво защищал себя перед воображаемым обвинителем. Целый ряд его безупречных, обдуманных и логичных аргументов показал, что он не только невиновен в содеянном, но и поступил даже похвально, так, как сделал бы поистине настоящий мужчина. В конце концов, он был в шестом классе. Правда, еще конечно не староста, но уже практически. Директору не нравились ссоры между учащимися школы, в особенности шестиклассниками, и жителями города. Поэтому Шеен, посчитал своим долгом остаться в стороне, чтобы не быть втянутым в потасовку с Альбертом и его друзьями. Кроме того, почему от него ждут, что он должен вступать в драку всякий раз, когда видит в ней пару своих товарищей. Ведь это не разумно лезть в то, что тебя не касается. Даже абсурдно. Он то не ссорился с теми ребятами. И не струсил, а просто в отличие от Драммонда смог сохранить спокойствие и понять, чем все закончится. К тому же…

Такое настроение изменилось, когда он сел на свой стул. Есть большая разница между тем, как ты смотришь на вещи в возбужденном состоянии и когда ты можешь обдумать все спокойно. Стоило только присесть, как выстроенная им защитная стена распалась кирпичик за кирпичиком. И без всякого притворства и покрывательства факт был на лицо.

Приводить доводы против самого себя было не лучшим занятием. Никакие аргументы не могли стереть правды – ему стало страшно, и он показал это. Показал именно тогда, когда в известном смысле представлял школу, когда свои надеялись, что он поможет им не сдаться горожанам.

Чем больше Шеен размышлял, тем лучше видел, насколько далеко зашли последствия того, что он струсил в нужный момент. Он опозорил себя, приверженцев Сеймура, школу. Стал изгоем.

Это настроение - естественная реакция на страстный порыв его горячности в самооправдании - сменилось другим, когда прозвенел звонок с урока. Теперь он более рационально посмотрел на эту ситуацию. Ему пришло на ум, что вероятно его отступничество могло оказаться незамеченным. Нет ничего, что могло бы оправдать его в собственных глазах, но возможно, этим все и ограничилось, и репутация их школы не пострадала.

Шеена охватило неодолимое любопытство. Ему захотелось выяснить, чем все закончилось. Прошли те десять минут перерыва после звонка. Драммонд и все остальные должно быть уже вернулись.

Он прошел по коридору, ведущему к кабинету Драммонда. Было слышно, как там кто-то сидел.

Шеен постучал в дверь.

Драммонд читал сидя за столом. В полной тишине он поднял глаза. У Шеена пересохло во рту. Он не знал, как начать. На лице Драммонда не было следов драки, лишь один из суставов на держащей книгу руке, как заметил Шеен, был опухшим и порезанным.

«Драммонд, я…»

Драммонд опустил книгу.

«Убирайся», - сказал он без гнева, спокойно. Так, как будто делал какое-нибудь обычное замечание только ради того, чтобы начать разговор.

«Я лишь пришел спросить…»

«Убирайся», - повторил Драммонд.

Опять наступило молчание. Драммонд поднял книгу и продолжил читать.

Шеен вышел из кабинета.

В коридоре он налетел на Лайнтона. В отличие от Драммонда на этом парне были все признаки боя. Похожий на героя поэмы «короля пародистов» Чарльза Калверли, с подбитым темным глазом, распухшей губой и с большим краснеющим ушибом на лбу, но, не смотря на все побои, вполне жизнерадостный, он насвистывал что-то, когда Шеен столкнулся с ним.

«Извини», - сказал Лайнтон и пошел дальше к кабинету.

«Ну»,- начал он, - «и как ты себя чувствуешь, Драммонд? Счастливый малый, на тебе ни царапины. Вот бы я умел отбиваться как ты. Но у нас была отличная драка. Как же ты начистил Альберта. Ему теперь хватит этого до конца семестра. Я не смог свалить этого зверя. Он силен как бык. Честное слово, нам повезло, что ты пришел. Альберт делал из нас фарш. Но все хорошо, что хорошо кончается. Мы наказали Филистинсов сегодня. Кстати... »

«Что еще?»

«Что за парень был с тобой, когда ты подошел?»

«Какой парень?»

«Мне показалось, что я видел кого-то».

«Тебе бы поменьше налегать на траву. У тебя двоилось в глазах».

«То есть никого не было?»

«Нет», - сказал Драммонд.

«Не Шеен ли?»

«Нет», - раздраженно ответил он, - «Сколько раз мне тебе это еще повторить?»

«Хорошо», - сказал он, - «Я только спросил. Просто встретил его снаружи».

«Кого?»

«Шеена».

«Мм».

«Ты мог бы быть и подружелюбней».

«Знаю, что мог бы, но я хочу почитать».

«Счастливый. Вот бы мне так. Я с трудом могу видеть. Ну, тогда до свидания. Ухожу».

«Хорошо», - пробормотал Драммонд, - «Ты ведь знаешь, где выход, не так ли?»

Лайнтон пошел обратно в свой кабинет.

Белое перо

Но только лишь добравшись до своей комнаты, Шин полностью осознал что наделал. Возвращаясь к себе в пансион, он всю дорогу красноречиво защищался от воображаемого обвинителя, и выстроил весьма прочную, продуманную и последовательную цепь суждений, чтобы доказать: его не просто нельзя упрекать за содеянное, но более того, совершенный им поступок был весьма мудрым и достойным уважения. В конце концов, он учится в шестом. Не префект, это верно, и, тем не менее, уже почти. Директор терпеть не может конфликтов между школой и городом, а в особенности – между ребятами из шестого класса и городскими. Следовательно, свой долг, отказавшись ввязаться в драку с Альбертом и компанией, он выполнил. И вообще, с какой стати все считают, что ему, завидев дерущихся приятелей, необходимо к ним присоединяться? Это не разумно. Это не его дело. Ведь это же нелепо. С теми ребятами он не ссорился. Это не страх. Просто он более сдержан, чем Драммонд, более дальновиден в подобных делах. А, кроме того…

Однако когда Шин уселся на стул, настроение его изменилось. Существует огромная разница между тем как воспринимает вещи человек, несясь со всех ног по улице, и когда обдумывает их же хладнокровно. А поскольку теперь он пребывал в спокойном состоянии, стена защиты, выстроенная им, кирпичик за кирпичиком, испарилась, и истина, не чем не прикрытая, без прикрас, предстала перед ним.

Бесполезно себе что-то доказывать. Как ни оправдывайся – правды не скроешь. Он трус, и теперь это для всех очевидно. Очевидно, не смотря на то, что он, как известно, ученик школы Райкин, а ее руководство запрещало ему (как и остальным своим ученикам) ввязываться в драки и вообще требовало положить конец этому противостоянию с городом.

Чем больше Шин размышлял, тем яснее сознавал, чем чреваты последствия проявления такого малодушия именно в тот момент, когда друзьям требовалась помощь. Он опозорил себя, Симурцев, школу. Он изгой.

В таком умонастроении, вполне закономерно сменившим его первоначальную эйфорию от почти полной уверенности в своей правоте, наш герой пребывал вплоть до звонка, оповещающего о закрытии пансиона на ночь. Затем оно вновь переменилось. На сей раз, Шин рассмотрел ситуацию, не впадая, более или менее, в крайности. Ему пришла в голову мысль - шанс есть и дезертирство прошло незамеченным. Ничто, с его собственной точки зрения, не могло представить совершенный им поступок в более выгодном свете, но вполне вероятно, что эта история завершилась там же где она и началась. Может, ученики не потеряли доверия к нему?

Его охватило непреодолимое желание узнать, чем же все закончилось. Десять минут от звонка до того, как пансион на самом деле запирали, прошли. Драммонд и остальные к этому времени, уж конечно, вернулись.

Он подошел к комнате Драммонда, располагавшейся далее по коридору. Судя по доносившимся оттуда звукам, там кто-то был.

Шин постучал в дверь.

Хозяин комнаты сидел за столом и читал вслух. Затем поднял глаза, замолчал. Шин почувствовал сухость во рту. Ему никак не удавалось придумать с чего бы начать разговор. На лице Драммонда он не увидел ни царапин, ни синяков или чего-нибудь в этом роде. Но, опустив взгляд, Шин заметил опухшие и порезанные костяшки пальцев на руке, которой тот держал книгу.

- Драммонд, я…

- Проваливай, - произнес Драммонд таким ровным, спокойным голосом, как будто высказал какое-нибудь обычное замечание, чтобы поддержать беседу.

- Я только зашел спросить…

- Проваливай, - повторил Драммонд.

И вновь – пауза. Драммонд приподнял свою книгу и продолжил чтение.

Шин вышел из комнаты.

В коридоре он столкнулся с Линтоном. В отличие от Драммонда, у этого следы участия в драке были налицо. Как и в случае с героем из стихотворения Калверли, «траурные» круги вокруг глаз - красноречивее слов*. Губа распухла. На лбу ярко красная ссадина. Но, не смотря на все эти телесные повреждения, он, тем не менее, не утратил оптимизма. И в тот момент, когда с ним столкнулся Шин, насвистывал.

- Извиняюсь, - сказал Линтон и вошел в комнату.

- Ну, - приветствовал он, - как твое самочувствие, Драммонд? Счастливчик, тебя даже не поцарапали. Мне бы научиться так уварачиваться! А все-таки мы здорово дрались. Альберт не успел появиться, как его тут же смели. Ты ему так врезал – до конца семестра не очухается. Сам бы я этого грубияна не одолел. Он здоров как бык. Слава Богу, повезло – тут ты подоспел. Альберт, конечно, внес сумятицу в наши ряды. Но все же, все хорошо, что хорошо кончается. Сегодня мы разгромили этих филистимлян**. Кстати…

- Что еще?

- Кто тот парень, с которым ты ходил в город?

- Какой парень?

- Мне показалось, я видел кого-то.

- Ты, вероятно, «травки» перекушал. У тебя в глазах и задвоилось.

- Точно никого?

- Нет.

- А не Шин?

- Нет, - в голосе Драммонда чувствовалось раздражение. - Сколько раз можно задавать один и тот же вопрос?

- Да ладно тебе, - примирительно отозвался Линтон, - я только спросил. Он мне в коридоре повстречался.

- Кто?

- Шин.

- Ааа…!

- Ты мог бы быть и пообщительнее.

- Я знаю, что мог бы. Но мне почитать хочется.

- Везет тебе. Я б тоже непрочь, да вот только с глазами проблема. Ладно, тогда пока. Я пошел.

- Пока. – Проворчал Драммонд. - Полагаю, ты знаешь, где выход.

Линтон вернулся к себе в комнату.

______________________________

*Переиначенная строка из стихотворения английского поэта Чарльза Калверли (Calverly) (1831-1884) («Близнецы и Дева» («Gemeni and Virgo»)

** Зд. бандиты

БЕЛОЕ ПЕРО

Только оказавшись у себя в комнате, Шин в полной мере осознал, что натворил. Всю дорогу он изобретательно отбивал нападки воображаемого обвинителя; безупречная цепочка продуманных и логичных доводов доказывала, что Шин не только не заслуживает порицания, но напротив – повел себя в высшей степени ответственно и похвально. В конце концов, он уже старшеклассник! Пусть еще не староста, но можно считать, почти староста. А директор не желает неприятностей между школой и городскими, тем более – между старшеклассниками и городскими. Вот и выходит, что Шин просто исполнил свой долг, не дав себя втянуть в потасовку с бандой Альберта. Да и кто сказал, что надо вмешиваться, стоит кому-то затеять драку? Совершенно незачем. Шин-то тут при чем? Просто бред! Он не ссорился с теми парнями. И дело не в трусости. Просто Шин оказался хладнокровнее и дальновиднее Драммонда. И потом…

Но едва Шин опустился на стул, настроение его переменилось. Ведь одно дело – торопливо соображать на ходу и совсем другое – трезво взвешивать произошедшее. Стоило только присесть – и неприступная стена хитроумных доказательств развалилась по кирпичикам, обнажив неприкрытую и неприглядную истину.

Что толку спорить с собой? Спорь – не спорь, от правды не убежишь. Шин струсил – да еще у всех на виду. Да еще в тот момент, когда, можно сказать, был официальным представителем, когда школа Врикин взывала о помощи, чтобы противостоять городским.

Чем дольше Шин размышлял, тем яснее видел, в какую бездну может низвергнуть его предательство в час испытания. Он опозорил себя. Опозорил всех сеймурцев. Опозорил школу. Он – изгой.

Такое самоуничижение, пришедшее на смену пылу почти фарисейского самодовольства, длилось, пока колокол не возвестил о закрытии ворот школы. Пришла пора взять себя в руки и спокойно взглянуть на происшествие. Ведь может оказаться, что дезертирство Шина осталось незамеченным. В своих собственных глазах он не поднимется уже никогда, но, возможно, этим дело и ограничится. Честь факультета не пострадает.

Шина вдруг разобрало неудержимое любопытство: захотелось узнать, чем закончилась драка. Колокол отзвенел, и десять минут "поблажки" опоздавшим уже прошли. Драммонд и остальные должны быть на месте.

Шин добрел по коридору до комнаты Драммонда и прислушался. Внутри кто-то был.

Шин постучал.

Драммонд сидел за столом и читал. Он поднял взгляд, но ничего не сказал. У Шина пересохло во рту. Слова не шли на ум. На лице Драммонда не было ни отметинки, но на руке, державшей книгу, Шин разглядел ободранные и распухшие костяшки пальцев.

– Драммонд, я…

Драммонд опустил книгу.

– Пошел вон, – сказал он. Сказал без гнева, спокойно – так говорят просто для поддержания разговора.

– Я только хотел спросить…

– Пошел вон, – повторил Драммонд.

Снова воцарилось молчание. Драммонд поднял книгу и продолжил читать.

Шин вышел.

В коридоре он столкнулся с Линтоном. У того, в отличие от Драммонда, на лице были явные следы побоища. Один глаз "одет был в траур" (по меткому выражению героя стихотворения Калверли). Губа заметно распухла. На лбу ярко алел кровоподтек. И все же, несмотря на многочисленные ранения, Линтон был весел и даже насвистывал что-то, когда на него налетел Шин.

– Извини, – сказал Линтон и прошел в комнату.

– Ну, Драммонд, – затараторил он, – как дела? Гляди-ка – ни царапины! А мне вот не повезло. Но мы свершили славный подвиг! Спи спокойно, дорогой Альберт! Ты так ему врезал – хватит до конца триместра. Я бы сам с этим чудовищем не справился. Силен как бык! Здорово, что ты вовремя подоспел! Альберт из нас отбивную делал. Ладно, все хорошо, что хорошо кончается! Сегодня мы поразили филистимлян. Слушай, вот еще что…

– Ну?

– Что это за парень был там с тобой?

– Какой парень?

– Вроде бы я кого-то видел.

– Не пей чая, Линтон. У тебя в глазах двоится.

– Разве никого не было?

– Нет, – ответил Драммонд.

– Но это не Шин?

– Нет, – отрезал Драмонд. – Еще раз повторить?

– Ладно, ладно, – примирительно сказал Линтон. – Я же только спросил. Просто я встретил его в коридоре.

– Кого именно?

– Шина.

– Да ну!

– Знаешь, мог бы и повежливее.

– Да, мог бы. Но я хочу читать.

– Везет тебе! А я не могу. Вообще еле вижу. Ну, ладно, пока. Я пошел.

– Молодец, – буркнул Драммонд. – Дверь разглядишь?

Линтон отправился в свою комнату.

Полное осознание того, что он сделал, пришло к Шину, когда он еще не достиг комнаты. Все время по пути домой он выразительно оправдывался перед воображаемым обвинителем, выстраивал целые ряды неоспоримых, убедительных и логичных доводов только чтобы показать, что вина лежит не на нем одном. Он представлял себя государственным деятелем, эта роль была достойна похвалы. В конце концов, он уже выпускник. Не староста, это правда, но почти староста. Директор школы не любил ссор между школьниками и городскими, но еще больше - между выпускниками и городскими. Вот почему он обязан был отрицать, что был втянут в драку с Альбертом и его друзьями. Да и кроме того, почему кто-то мог бы подумать, что он обязательно присоединится, стоит ему только встретить дерущихся парнишек? Это неразумно! Ему не было дела до этого! Зачем? Ведь это глупость. У него с этими парнями вообще не было каких-либо поводов для вражды. Это не была трусость, просто он не терял головы, в отличие от Драммонда, лучше разобрался в сути дела. Кроме того…

Однако, когда он расположился в своем кресле, его настрой сменился. Между взглядом на вещи того, кто идет быстрым шагом, и того, кто спокойно обдумывает то же, огромная разница. Теперь, когда он сидел здесь, стена оправданий, которую он возводил, исчезала, кирпичик за кирпичиком, и он остался лицом к лицу с голыми фактами.

Осуждать себя же - не лучшее занятие. Сколько бы ни было доводов, ни один не мог скрыть правду. Он боялся, и это было заметно. Это было в какой-то мере заметно, когда он представлял школу, тогда Райкин рассчитывал на его помощь, что он сделает все от себя зависящее против городских.

Чем больше он размышлял, тем более серьезными казались последствия этой неудачи, когда он был так нужен. Он опозорил себя. Он опозорил команду. Он опозорил школу. Он был изгоем.

Это настроение, нормальная реакция, что-то вроде беспечного самодовольства из-за первой славы, продолжалось вплоть до финального звонка, когда оно сменилось другим. Тогда он смог более здраво оценить все вокруг. Ему пришло в голову, что еще есть шанс, что промах останется незамеченным. Ничто не могло приукрасить в его глазах этот случай, разве что на этом все могло закончиться. Возможно, доверие еще не утеряно.

Его охватило любопытство, чем же все закончилось. Те десять минут на передышку после звонка уже должны были закончиться. Драммонд и остальные должны вернуться. Он прошел по коридору к комнате Драммонда. Кто-то был внутри. Он это слышал.

Он постучал в дверь.

Драммонд сидел за столом и читал. Он поднял глаза, сохраняя тишину. У Шина во рту пересохло, он не знал, как начать. Он заметил только, что лицо Драммонда чистое. Переведя взгляд ниже, он увидел, что костяшки руки, в которой он держал книгу, были вздуты и в порезах.

-Драммонд, я…

Драммонд опустил книгу.

-Уходи! –проговорил он. Он не горячился, говорил спокойно, словно это было подходящее для начала беседы выражение.

-Я пришел только чтобы спросить…

-Уходи! –повторил Драммонд.

Вновь повисла пауза. Драммонд поднял книгу и продолжил чтение. Шин вышел из комнаты.

Снаружи он наткнулся на Линтона. В отличие от Драммонда, Линтона украшали следы схватки. Как и у героя стихотворения Кальверлея, один глаз был мрачен.Припухлость на губе разрасталась, а на лбу краснела ссадина. Но несмотря на все увечья, он был приветлив. Когда Шин налетел на него, тот присвистнул.

-Извини, -сказал Линтон и вошел в комнату.-Ну… -начал он, -как чувствуешь себя, Драммонд? Везучий малый, на тебе ни следа. Хотел бы я выворачиваться, как ты. Да… Это был хороший бой. Уложить Альберта значит одолеть его. Ты его проучил до конца года. Я бы не смог его обуздать. Он же силен как бык! Тебе правда повезло, что ты смог выиграть. Альберт мог растереть нас в порошок. Но… все хорошо, что хорошо кончается. Мы уничтожили этих филистимлян. Кстати…

-Что еще?

-Кто тот малый, что был с тобой?

-Который?

-Мне показалось, я кого-то видел.

-Ты бредишь! В глазах двоится.

-Никого не было?

-Нет, -сказал Драммонд.

-И Шина не было?

-Нет, -раздраженно ответил Драммонд. –Сколько раз еще ты спросишьэто

-Ладно… -согласился Линтон. –Я всего лишь спросил. Я встретил его снаружи.

-Кого?

-Шина.

-А…

-Ты бы мог быть более разговорчив.

-Знаю, мог бы. Но я хочу читать.

-Везунчик. Я бы тоже хотел, если бы мог. С трудом вижу. Ну ладно… тогда пока. Я ухожу.

-Хорошо… -пробормотал Драммонд. -Ты же найдешь выход отсюда, правда?

Линтон вернулся в свою комнату.

Белое перо

Шин осознал, что натворил, только когда вернулся к себе. Всю дорогу домой он мысленно защищался от невидимого обвинителя и ему удалось выстроить логическую цепочку аргументов для доказательства своей правоты. Нет, его нельзя было винить в том, что он сделал, более того, он вел себя в высшей степени благородно и похвально. В конце концов, он уже в шестом классе. Не старшеклассник, конечно, но уже почти. Директор не одобрял вражду между школой и городом, а именно между шестым классом и городом.

Таким образом, он выполнил свой долг, не вмешавшись в драку с Альбертом и его друзьями. И потом, с какой стати ему кидаться в драку? Это было неразумно. Его это совершенно не касалось. Это было глупо. Он же не ссорился с этими ребятами. И трусостью это нельзя было назвать. Просто рассуждал он более трезво, чем Драммонд, и был более дальновидным. Кроме того…

Но когда он сел в кресло, его настроение куда-то улетучилось. Существует огромная разница между тем как события выглядят, когда думаешь о них на бегу и тем, когда начинаешь копаться глубже. Вскоре от стены, выстроенной им в свою защиту, не осталось и камня. В лицо ему смотрел ничем не приукрашенный факт.

Что толку спорить с самим собой? Никакие аргументы не смогут скрыть правду. Он попросту испугался, и это все видели. Причем случилось это именно тогда, когда он, в определенном смысле, представлял собой школу, и когда от него ждали помощи.

Чем больше он размышлял, тем больше возможных последствий его поступка всплывало в его воображении. Он опозорил себя и школу. Он сделал себя изгоем.

Это настроение длилось до того момента, когда прозвенел звонок, затем он попытался взглянуть на происшествие более трезво. Ему вдруг пришла в голову мысль, что, возможно, никто не заметил его дезертирства. Ничто уже, конечно, не могло повлиять на его мнение о самом себе, но ведь могло же все пройти незамеченным. Вероятно, он еще не потерял доверия.

Внезапно ему стало жутко любопытно, чем же все закончилось. Десять минут передышки после звонка прошли. Драммонд и все остальные уже должны были вернуться.

Он пошел к комнате Драммонда. Внутри кто-то был.

Он постучал.

Драммонд сидел за столом и читал. Он молча поднял глаза. Во рту у Шина пересохло. Он не знал с чего начать. На лице Драммонда не было ни синяков, ни ссадин. Однако Шин заметил, что костяшки пальцев на его руке с книгой опухли и кровоточили.

- Драммонд, я…

Драммонд опустил книгу.

- Убирайся, - сказал он спокойно.

- Я хотел только спросить…

- Убирайся, - повторил Драммонд

Снова наступила тишина. Драммонд поднял книгу и принялся читать.

Шин вышел.

Снаружи он натолкнулся на Линтона. В отличие от Драммонда, его вид свидетельствовал о том, что он побывал в стычке. Один глаз почернел. Губа припухла. На лбу багровел синяк. Несмотря на это, он выглядел веселым. Когда Шин натолкнулся на него, он что-то насвистывал.

- Прошу прощения, - сказал Линтон и зашел в комнату.

- Ну, - сказал он, - как чувствуешь себя, Драммонд? Вот черт, да на тебе ни царапины. Эх, умел бы я так уворачиваться. Отлично мы подрались! Ну и досталось же Альберту, ты его так отделал – век будет помнить. Мне с ним было не сладить. Он здоров как бык. Ты вовремя подоспел, а то Альберт от нас и мокрого места бы не оставил. Все хорошо, что хорошо кончается. Кстати…

- Что еще?

- Кто был тот парень, с которым ты пришел?

- Какой парень?

- Мне показалось, что с тобой кто-то был.

- Ты, наверное, переел. У тебя в глазах двоилось.

- То есть, никого не было?

- Никого, - ответил Драммонд.

- А Шин?

- И Шина не было, - раздраженно сказал Драммонд – сколько раз еще повторить?

- Ладно, я просто спросил. Я только что его видел.

- Кого?

- Шина.

- Ааа.

- Ты должно быть очень общительный.

- Должно быть. Слушай, я хочу читать.

- Счастливчик. Я вот почти не вижу ничего. Ну ладно, я пойду.

- Давай, - буркнул Драммонд – Где дверь, я думаю, ты помнишь.

Линтон ушел к себе.

Трусость

Только дойдя до кабинета Шин полностью осознал, что он натворил. Всю дорогу домой он красноречиво защищал себя от воображаемого обвинителя, и он подбирал каждое слово, содержательные и логические серии доводов в пользу того, что он не только не должен винить себя за содеянное, но и то, что он действовал в достойной похвалы манере. В конце концов он был еще всего лишь в шестом классе. По правде говоря для его возраста подобный ход мысли если не блестящий, то почти блестящий.

Директор школы испытывал неприязнь к спору между школой и жителями города, и еще большую неприязнь к спору между шестым классом и жителями города. Поэтому он выполнил свой долг, отказавшись вступить в борьбу с Альбертом и его друзьями. Кроме того, почему от него ожидали, что будет вступать в драку каждый раз, когда будет видеть парочку дерущихся парней. Это было разумно. Это не его дело. Почему же это выглядит так нелепо. Он не ссорился с теми парнями. Это не трусость. Просто он держал голову выше, чем Драммонд и лучше понимал суть проблемы. Кроме того…

Но когда Шин сел на свой стул, его настроение переменилось. Есть большая разница между мнениями людей, когда они находятся в движении и когда они спокойно обдумывают свои проблемы. И пока Шин сидел на стуле, защитная стена, которую он выстроил, разрушалась по кирпичику, и ему в лицо смотрели голые факты без оболочки и маскировки.

Не было смысла спорить с самим собой. Никакие аргументы не могли оправдать его. Он испугался и по нему это было видно. Это было очевидно, когда он представлял школу, когда Вирикин заботился о том, чтобы он выглядел уверенно на фоне жителей города.

И чем больше он размышлял, тем больше он видел какими далеко идущими были последствия его неудачи в эти трудные минуты. Он опозорился. Он опозорил Сеймура. Он опозорил школу. Он стал изгоем.

Это настроение, эта естественная реакция от того озарения, от самодовольной справедливости длилась до тех пор, пока не прозвенел звонок, за которым последовал другой. В это мгновение он посмотрел на события другими глазами. Ему показалось, что возможно его поражение прошло незамеченным. У него никак не получалось представить это дело лучше в своих глазах, чем оно было на самом деле, и, возможно, на этом бы все и закончилось. Его одноклассники, возможно, не потеряли доверия.

Его охватило непреодолимое желание выяснить, чем же все закончилось. У него были десять благодатных минут, которые последовали за звонком. Драммонд и другие уже наверно вернулись.

Он пошел по коридору к рабочему кабинету Драммонда. Кто-то был внутри. Он слышал его голос.

Он постучался в дверь.

Драммонд сидел за столом и читал. Он поднял голову и повисло неловкое молчание. У Шина высохло во рту. Он не знал, как начать разговор. Лицо Драммонда оставалось равнодушным. Посмотрев вниз, Шин заметил, что одна из костяшек на руке, которой Драммонд сжимал книгу, опухла и на ней виднелся порез.

- Драммонд, я…

Драммонд опустил книгу.

- Вон отсюда, - сказал он. Он не был раздражен, говорил спокойно, как будто он просто хотел начать обыкновенную беседу.

- Я только зашел спросить…

- Вон отсюда, - повторил Драммонд

Молчание затянулось. Драммонд поднял книгу и начал читать.

Шин выскользнул из комнаты.

В коридоре он налетел на Линтона. В отличие от Драммонда, Линтон уделял большее внимание случайным встречам. Как и в случае с героем стихотворения Кэвэлрея, один его глаз был подбит. Его губа опухла, а на лбу была огромная шишка. Не смотря на эти ранения он выглядел веселым. Он что-то насвистывал, когда Шин на него налетел.

- Прости, - сказал Линтон и зашел в кабинет.

- Ну, - сказал он, как ты себя чувствуешь? Драммонд, счастливчик, тебя не сильно побили. Если бы я умел уходить от ударов также как ты. Да, мы от души напинали друг другу. Давай прогоним Альберта. Ему хватит расхлебывать все это до конца четверти. Я бы мог приструнить его. Он силен как бык. Черт возьми, повезло нам, что ты пришел. Альберт из нас чуть отбивную не сделал. По-прежнему хорошо то, что хорошо кончается. Мы тогда взяли верх над этими дубоголовыми. Помнишь,…

- Что случилось?

- Что за парень пришел с вами?

- Какой парень?

- Кажется, я его однажды уже видел.

- Нельзя пить так много чая. Он на тебя плохо влияет - у тебя двоится в глазах.

- Так там никого не было?

- Ага, - сказал Драммонд.

- И даже Шина?

- Да, - сказал Драммонд раздраженно. Еще раз повторить?

- Да ладно тебе, - сказал Линтон. Я же просто спросил. Я его только что встретил.

- Кого?

- Шина.

- Правда?

- Надо быть общительнее.

- Знаю, что надо. Но я хотел бы почитать.

- Счастливчик. Если бы я мог. Я едва вижу. Ладно, счастливо. Я ухожу.

- Хорошо, - проворчал Драммонд. Где выход ты знаешь.

Линтон вернулся в свой кабинет.

БЕЛОЕ ПЕРО

Только войдя в свою комнату, Шин окончательно осознал, что произошло. Всю дорогу домой он с мастерством, достойным Цицерона, защищался от воображаемого обвинителя. Приводимые им аргументы были весьма красноречивы и логичны. Нет, ему не в чем себя упрекнуть. Наоборот, его следовало бы похвалить, ведь даже видный государственный деятель не поступил бы более мудро и осмотрительно. Нельзя забывать и то, что он учится в старших классах. Конечно, он не староста, но вполне мог бы им быть. Директор школы совсем не приходит в восторг, когда случаются стычки между школой и городом, а особенно между старшеклассниками и городом. Следовательно, он всего лишь выполнил свой долг - не стал участвовать в драке с Альбертом и его ребятами. К тому же, с какой стати он обязан лезть в каждую замеченную им потасовку? Это просто глупо. Это вообще не его дело. Зачем? Это же полный абсурд! Он ведь не ссорился с этими парнями. Разве это можно назвать трусостью? Просто он лучше умеет держать себя в руках, чем Друммонд, и гораздо больше его понимает, что к чему. Кроме того…

Но как только он опустился на стул, мысли потекли в другое русло. Совсем не одно и тоже: рассуждать на полном ходу или спокойно оценить обстановку. По мере того, как он сидел и размышлял, воздвигнутая им стена защиты распадалась кирпичик за кирпичиком. В конце концов пришлось смело взглянуть фактам в лицо без тщетных попыток приукрасить истину.

Спорить с собой больше не было смысла. Никакие даже самые весомые аргументы не могут перевесить правду. Он испугался, и это было заметно. Это было заметно, когда он, можно сказать, представлял свою школу, когда парни Райкина смотрели на него, ожидая подкрепление, чтобы выстоять против городских.

Чем больше он размышлял, тем больше понимал, насколько серьезными могут быть последствия того, что он бросил своих в беде. Он покрыл позором себя. Он опозорил учеников Сеймура. Он подвел всю школу. Он – изгой.

Это настроение, естественным образом сменившее его первоначальную уверенность в собственной безупречной правоте, длилось вплоть до звонка к закрытию школы, затем на смену ему пришло третье. В этот раз он оценил ситуацию более трезво. Ему пришло в голову, что, возможно, его отступничество прошло незамеченным для окружающих. Конечно, ничто уже не могло обелить его в собственных глазах, но, может быть, на этом все закончится. Есть шанс, что честь колледжа не пострадала.

Переполнившее его любопытство подталкивало разузнать, чем же все-таки дело закончилось. Десять минут запасного времени, последовавшего за звонком к закрытию, истекли. Друммонд и остальные должны были уже вернуться.

Он пошел по коридору к комнате Друммонда. Судя по звукам, там кто-то был.

Он постучал в дверь.

Друммонд сидел за столом и читал. Он взглянул на Шина, последовало молчание. Шин почувствовал сухость во рту. Он замешкался, не зная, с чего начать. Было заметно, что лицо Друммонда в стычке не пострадало. Посмотрев ниже, он увидел, что один из суставов его руки, держащей книгу, распух и покрыт ссадинами.

- Друммонд, мне…

Друммонд опустил книгу.

- Убирайся, - сказал он. Его голос звучал бесстрастно и буднично, как если бы он делал замечание о погоде.

- Я только хотел спросить…

- Убирайся, - повторил Друммонд.

Последовала другая пауза. Друммонд поднял книгу и вернулся к чтению.

Шин покинул комнату.

И тут же наткнулся на Линтона. В отличие от Друммонда его внешности был нанесен явный ущерб. Подобно герою поэмы Калверли*, один «говорящий» глаз его был разукрашен в цвет траура. Губа раздулась. На лбу темно-красным фонарем горел синяк. Но, несмотря на эти раны, Линтон был в приподнятом настроении. Он весело насвистывал, когда Шин с ним столкнулся.

- Извини, - сказал Линтон и вошел в комнату.

- Ну, - сказал он, - как ты себя чувствуешь, Друммонд? Счастливец - у тебя ни царапинки. Мне бы так! Ладно, все равно мы славно бились. Ушел от Альберта… двинул ему! Ты ему здорово врезал – хватит до конца семестра. Я не мог сладить с этим громилой. Он силен, как бык. Честное слово, здорово, что ты вовремя подоспел. Альберт чуть отбивные из нас не сделал. Ну, хорошо то, что хорошо кончается. Сегодня мы разбили филистимлян. Кстати…

- Что еще?

- А кто был тот паренек с тобой?

- Какой еще паренек?

- Мне показалось, что я кого-то видел.

- Креститься надо, если кажется. У тебя в глазах двоилось.

- Разве никого не было?

- Нет, - ответил Друммонд.

- Не Шин?

- Нет,- сказал Друммонд с раздражением. – Сколько раз я должен это повторять?

- Хорошо, - сказал Линтон. – Я только спросил. Мы встретились у дверей.

- С кем?

- С Шином.

- О!

- Ты мог бы быть общительней.

- Знаю. Но я хочу читать.

- Счастливчик. Я тоже бы хотел. Но едва не лишился зрения. Ну, тогда пока! Я пошел.

- Отлично, - проворчал Друммонд. – Ты ведь знаешь, где выход?

Линтон вернулся в свою комнату.

__________

* Чарльз Стюарт Калверли. Стихотворение «Близнецы и Дева» из «Стихов и переводов»

Белое перо.

Лишь дойдя до своего кабинета, Шин полностью осознал, что же он наделал. Всю дорогу домой он яро оправдывался перед каким-то воображаемым обвинителем. И защиту свою он построил на звучной, хорошо продуманной, логической цепочке аргументов, не только доказывающей, что его не стоит обвинять в содеянном, но и характеризующей его поведение как благочестивое и достойное всяческой похвалы. В конце концов, он был на шестом курсе. Пусть и не старостой, но почти старостой. Директору очень не нравилось противостояние между студентами, и в большей степени между студентами, живущими в общежитии, и местными студентами. Поэтому Шин исполнил свой долг и не полез в драку с Альбертом и его друзьями. Помимо того, с чего бы вдруг ему принимать участие каждый раз, когда ему встречаются дерущиеся товарищи? Это бессмысленно. Это не его дело. С чего бы, просто абсурд. Он не ссорился с теми ребятами. Это не было трусостью. Он просто-напросто повел себя разумнее Драммонда, вник в сущность происходящего. К тому же…

Но когда он сел в свое кресло, его настроение поменялось. Есть большая разница между тем, как человек оценивает ситуацию на ходу и когда спокойно сидит. Он сидел и смотрел, как рушится эта тщательно построенная им защитная стена, кирпичик за кирпичиком, и теперь перед ним были лишь неприкрытые голые акты.

Спорить самим с собой было бессмысленно. Никакие аргументы не могли изменить правды - он испугался и показал это. Показал тогда, когда он в известной степени, защищал честь свою своих товарищей по общежитию, когда Уриклин надеялся на его помощь в противостоянии местным.

Чем больше он размышлял над этим, тем отчетливее осознавал, насколько серьезны были последствия его проступка. Он опозорился. И опозорил сообщество Сеймора. Он опозорил общежитие. Стал изгоем.

Это состояние, естественная реакция на охватившее его чувство самодовольной правоты, длилось до тех пор пока не прозвенел звонок с последнего урока. В этот раз он посмотрел на произошедшее более трезво. Он подумал, что, возможно, его ошибка осталась незамеченной. Ничто не могло улучшить его положение в его собственных глазах, но оставалась вероятность, что на этом все и кончится. Возможно, репутация общежития не пострадала.

Чрезмерное любопытство подтолкнуло его узнать, чем же это все кончилось. Десять минут перемены прошли. Драммонд и остальные должно быть уже вернулись.

Шин спустился по коридору и подошел к кабинету Друммонда. Он слышал, что внутри кто-то есть.

Он постучал в дверь.

Друммонд сидел за столом и читал. Он поднял глаза, и воцарилась тишина. У Шина пересохло в горле. Он не знал даже как начать. Он заметил, что на лице Друммонда не было следов драки. Посмотрев чуть ниже, он увидел, что один из суставов пальцев руки, в которой он держал книгу, был порезан и опух.

- Друммонд, я…

Друммонд опустил книгу.

- Убирайся, - сказал он.

В его голосе не было злобы, он говорил спокойно, как будто делал какое-то замечание, чтобы начать разговор.

- Я только хотел спросить…

-Я сказал - убирайся, - повторил Драммонд.

И опять тишина. Драммонд поднял книгу и продолжил чтение. Шин вышел из комнаты.

За дверью он столкнулся с Линтоном. В отличие от Драммонда, у Линтона на лице осталось много следов. Подобно герою поэмы «короля пародистов» Чарльза Калверли, один его глаз был подбит, была разбита губа, на лбу красовался глубокий красный кровоподтек. Но, несмотря на побои, он все же был весел. Он насвистывал, когда Шин столкнулся с ним.

- Извини, - сказал Линтон, и зашел в кабинет.

- Ну, - сказал он, - как ты себя чувствуешь, Драммонд? Счастливый хитрец, на тебе ни царапинки. Вот бы я так умел от ударов уклоняться. Да, это была драка что надо. Ну ты и показал Альберту. Ему до конца семестра драться не захочется. Я не смог справится с этим зверем. Он силен как бык. Знаешь, то, что ты подоспел – большая удача. Альберт нас уделывал. Но, все хорошо, что хорошо кончается. Сегодня мы побили местных. Кстати…

-Что такое?

- Что это был за парень с тобой, когда ты появился?

- Какой парень?

- Я думал, я кого-то видел.

- Тебе пора завязывать с травкой. У тебя в глазах двоится.

- Там никого больше не было?

- Нет, - сказал Драммонд.

- Это не Шин был?

- Нет, - раздражительно ответил Драммонд, - Сколько еще раз мне нужно повторить, чтобы ты понял?

- Ну хорошо, сказал Линтон, - я только спросил. Я встретил его в коридоре.

- Кого?

- Шина.

- Мм…

- Мог бы быть поразговорчивей.

- Знаю, что мог бы. Но я хочу почитать.

- Везунчик. Я бы тоже хотел. Но едва что-либо вижу. Ну, тогда, пока. Я ухожу.

- Отлично, - проворчал Драммонд, - Ты ведь помнишь где выход, да?

Линтон вернулся в свой кабинет.

БЕЛОЕ ПЕРО

Только добравшись до своей комнаты, Шин полностью осознал, что натворил. Всю дорогу домой он с жаром возражал воображаемому обвинителю и сумел выстроить прочную, разумную и логичную цепочку аргументов, подтверждающих, что он не просто невиновен, а напротив, поступил крайне предусмотрительно и похвально. В конце концов, он шестиклассник, почти выпускник. Не староста, конечно, но разница невелика. Директору не нравилось, если между школьниками и местными начинались трения, а уж особенно, если с горожанами не ладили старшие. Поэтому, не позволив втянуть себя в драку с Альбертом и компанией, он просто выполнял свой долг. Кроме того, с чего бы ему влезать, если двое других дерутся? Это неразумно. Это не его дело. Это, в конце концов, просто глупо. Он с этими парнями не ссорился. Трусость тут не при чем. Просто он лучше Драммонда владел собой и правильно во всем разобрался. И потом...

Но стоило ему опуститься на стул, как настроение мгновенно переменилось. Когда быстро шагаешь, все может быть ясно, но стоит сесть и трезво поразмыслить, дела тут же предстают совершенно в ином свете. Шин сидел, чувствуя как один за другим рушатся его ладно подогнанные аргументы, и вот уже он, полностью беззащитный, остался лицом к лицу с горькой действительностью.

Доказывать себе что-то было бессмысленно, и все его доводы - ничто против истины. Он испугался и все это увидели, причем увидели в тот самый момент, когда Шин представлял школу, когда Райкин требовал, чтобы он исполнил свой долг в противостоянии с городом.

Чем больше он размышлял, тем яснее понимал, сколь серьезны будут последствия малодушия в столь трудный час. Он покрыл позором себя. Он покрыл позором Сеймур. Он покрыл позором школу. Теперь он -- изгой.

В этом настроении, естественным образом сменившем первую вспышку самодовольного лицемерия, Шин пребывал, пока не прозвучал сигнал расходиться по комнатам. Мысли приняли другой оборот, и ситуация представилась под более разумным углом. Вполне возможно, пришло ему в голову, дезертирства никто и не заметил. Ничто не могло оправдать его в собственных глазах, однако почему бы делу этим и не ограничиться? Репутацию факультета еще можно было спасти.

Шина охватило непреодолимое желание выяснить, чем же все закончилось. Десять минут, которые давались ученикам, чтобы разойтись по комнатам, как раз истекли, и Драммонд вместе с остальными должен был уже вернуться.

Он подошел к двери комнаты Драммонда. Судя по доносившимся звукам, внутри кто-то был.

Шин постучал.

Драммонд сидел за столом и читал, затем поднял глаза и не проронил ни звука. У Шина пересохло в горле, он не мог сообразить, как начать разговор. На лице Драммонда как будто не было никаких следов побоища, но опустив взгляд, он увидел распухший и кровоточащий палец руки, которой тот держал книгу.

- Драммонд, я...

Драммонд опустил книгу.

- Катись отсюда, - сказал он. Слова прозвучали спокойно и без выражения, будто обычная, ничего не значащая ремарка в начале разговора.

- Я только спросить...

- Катись отсюда, - повторил Драммонд.

Снова повисла тишина. Драммонд поднял книгу и продолжил чтение.

Шин вышел.

За дверью он наткнулся на Линтона. У того, в отличие от Драммонда, следы столкновения были налицо: как угль был черен глаз его, словно у героя Калверли*; губа распухла, а на лбу алела глубокая царапина. Однако, несмотря на раны, Линтон был весел и насвистывал что-то, пока не налетел на Шина.

- Извини, - бросил Линтон и зашел в комнату.

- Ну как ты, Драммонд? Повезло тебе, ни царапины! Мне б так уворачиваться. Ну да ладно, добрый вышел подвиг**. Это Альберт -- унесите! Ты ему так дал -- до самых каникул теперь хватит. Никак мне было с этакой махиной не справиться. Силен как лошадь. Здорово, все-таки, что ты там очутился, а то Альберт бы нас просто по стенке размазал. Ну да все хорошо, что хорошо кончается. И поразили мы Филистимлян в тот день...*** Кстати, ...

- Что еще?

- А что за парень с тобой был?

- Какой еще парень?

- Мне показалось, ты был не один.

- Не, это у тебя от чая в глазах двоилось.

- Так никого не было?

- Нет, - ответил Драммонд.

- И Шина тоже?

- Нет, - с раздражением ответил Драммонд, - сколько тебе еще повторять?

- Ладно, - сказал Линтон. - Просто интересуюсь. Я тут его у двери встретил.

- Кого?

- Шина.

- Ну надо же!

- Мог бы и повежливей.

- Мог бы. Слушай, я почитать хочу.

- Везет тебе. Я бы и рад, да не вижу ничего. Ладно, счастливо, пора мне.

- Вот и хорошо, - хмыкнул Драммонд, - Дверь найдешь?

Линтон направился в свою комнату.

-----

* Строка из стихотворения Ч.С.Калверли «Близнецы и Дева».

** 2-е Тимофею 4:7

*** 1-я Царств 14:31

Белое перо

Только добравшись до своей комнаты, Шин по-настоящему осознал, что он наделал. Всю дорогу домой он яростно защищался от воображаемого обвинителя; он выстроил очень стройную, логичную и содержательную цепочку аргументов, доказывающих, что он не просто не виновен, наоборот, продемонстрировал истинно государственный подход, достойный похвалы. В конце концов, он же в шестом. Не старший ученик, это правда, но без пяти минут старший. Директор не любит ссор между школой и городом, а тем более между шестым классом и городом. Следовательно, он исполнил свой долг, не дав втянуть себя в драку с Альбертом и его друзьями. Кроме того, разве ожидается, что он будет встревать каждый раз, увидев, как пара ребят дерется? Это неразумно. И не его дело. Да просто нелепо. Он же не ссорился с теми парнями. Это не трусость. Просто он проявил больше хладнокровия, чем Друммонд, и больше дальновидности. Кроме того…

Но, как только он уселся на стул, его настроение изменилось. Существует огромное различие между взглядом на вещи человека, когда он быстро движется, и выводами, к которым он приходит, обдумав все спокойно. Стоило присесть, и возведенная им защитная стена рассыпалась на кирпичики. И вот он, факт, ничем не прикрытый и не замаскированный.

Было бесполезно спорить с самим собой. Никакие аргументы не могли стереть правду. Он испугался, и показал это. Причем показал именно тогда, когда, по сути, представлял школу. Когда Врикин рассчитывал на него, и требовалось сделать все возможное в борьбе против города.

Чем больше он размышлял, тем яснее видел, насколько далеко идущими были последствия этой роковой ошибки в час испытаний. Он опозорил себя. Опозорил Сеймур. Опозорил школу. Он отщепенец, изгой.

Такой настрой, естественная реакция после первоначальной вспышки самоуверенности, держался, пока не прозвучал звонок к закрытию. Затем произошла очередная смена мнения. На этот раз он оценивал ситуацию более трезво. Ему пришло в голову, что дезертирство могло пройти незамеченным. Ничто не улучшит дело в его собственных глазах, но только и всего. Репутация корпуса останется незапятнанной.

Его обуревало любопытство, не терпелось узнать, чем же все закончилось. Прошли десять минут отсрочки, следовавшие за звонком к закрытию. Друммонд и остальные уже должны были вернуться.

Он прошел по коридору к комнате Друммонда. Судя по звукам, внутри кто-то был.

Шин постучал.

Друммонд сидел за столом и читал. Он поднял глаза, повисла тишина. У Шина пересохло во рту. Он не мог придумать, с чего начать. Он заметил, что с лицом у Друммонда все в порядке. Но, посмотрев вниз, увидел, что костяшки пальцев руки, державшей книгу, распухли и в порезах.

- Друммонд, я –

Друммонд опустил книгу.

- Убирайся, - он говорил без раздражения, спокойно, словно делая обычное замечание, чтобы поддержать разговор.

- Я зашел только спросить –

- Убирайся, - повторил Друммонд.

Последовала еще одна пауза. Друммонд поднял книгу и продолжил читать.

Шин вышел из комнаты.

Снаружи он столкнулся с Линтоном. В отличие от Друммонда, на лице Линтона присутствовали следы недавней стычки. Как у героя поэмы Калверли, один из его выразительных глаз оделся в траур. Губа распухла. На лбу краснела глубокая ссадина. Не смотря на все эти раны, он, однако, выглядел веселым. Он насвистывал, когда Шин наткнулся на него.

- Извини, - сказал Линтон, и вошел в комнату.

- Итак, - сказал он, - как самочувствие, Друммонд? Счастливчик, у тебя ни царапины. Хотел бы я так же увертываться от ударов. Хорошая была драка. Альберту конец – его смели. Ты так ему всыпал – до конца семестра хватит. Я не мог справиться с этим амбалом. Силен как конь. Честное слово, ты очень вовремя подоспел. Альберт из нас отбивную делал. Но все хорошо, что хорошо кончается. Сегодня мы разбили Филистимлян. Кстати…

- Что еще?

- Что там за парень был с тобой?

- Какой парень?

- Я вроде видел кого-то.

- Не пей так много чая. У тебя в глазах двоится.

- Никого не было?

- Нет, - сказал Друммонд.

- А Шин? Нет?

- Нет, - ответил Друммонд, раздраженно. – Сколько раз, по-твоему, мне повторять?

- Ладно, я просто спросил, - сказал Линтон. – Я встретил его снаружи.

- Кого?

- Шина.

- О!

- Ты мог бы быть и пообщительнее.

- Знаю. Но я хочу почитать.

- Счастливчик. Я бы тоже хотел. Я еле вижу. Ну, тогда пока. Ухожу.

- Пока, - проворчал Друммонд. – Дорогу сам найдешь, надеюсь?

Линтон вернулся в свою комнату.

Белое перо

Только придя в свою комнату для занятий, Шин по-настоящему осознал, что он натворил. По дороге, защищаясь от нападок воображаемого обвинителя, он выстроил стройную цепочку трезвых, продуманных доводов, призванных доказать, что его поведение не только не заслуживает упрека, но, напротив, весьма мудро и похвально. В конце концов, он уже в шестом классе. Староста, можно сказать, хотя и не назначен им формально. Директор же не одобряет эту вечную войну между школой и городом, особенно когда в ней участвуют старшеклассники. Позволить Альберту с его дружками втянуть себя в драку значило бы пренебречь своим долгом. И вообще, с какой стати ему ввязываться в каждую уличную потасовку? Это противоречит здравому смыслу. К чему совать нос не в свое дело? Никакой логики. Ведь не он же повздорил с теми ребятами. Трусость тут не при чем, просто он не потерял хладнокровия, как Драммонд, и вернее оценил ситуацию. К тому же…

Но едва Шин опустился на стул, как его настроение переменилось. Пока бодро шагаешь по улице, все воспринимается совсем не так, как позже, когда верх берет холодный разум. Стена защиты, выстроенная Шином, растаяла на глазах, один за другим исчезли все ее кирпичики, и его преступление предстало перед ним во всей своей наготе, без всяких прикрас.

Что толку оправдываться перед самим собой? Сколько ни оправдывайся, правды не изменишь. Он струсил на глазах у всех, струсил именно тогда, когда он в некотором смысле представлял свою школу, и речь шла о том, чтобы отстоять честь Рикина в борьбе против города.

Чем дольше он думал, тем страшнее казались последствия того, что он так спасовал в минуту, когда в нем нуждались. Опозорился сам, опозорил Симор, осрамил школу. Он — изгой.

Такое настроение, естественным образом сменившее первоначальную почти задорную уверенность в своей правоте, владело Шином до самого звонка, предупреждавшего о том, что через десять минут здание будет закрыто на ночь; затем наш герой снова приободрился. На сей раз он взглянул на вопрос с более рациональной точки зрения. Ему пришла в голову мысль, что дезертирство, возможно, прошло незамеченным. Сам поступок не стал от этого сколько-нибудь краше в его собственных глазах, но появилась надежда, что все ограничится лишь его угрызениями совести. Репутация корпуса, быть может, не пострадала.

Непреодолимое любопытство влекло его разузнать, чем все закончилось. Десять минут после звонка прошли. Драммонд и остальные должны были вернуться.

Шин прошел по коридору до комнаты Драммонда. Было слышно, что внутри кто-то есть.

Постучавшись, Шин открыл дверь.

Драммонд сидел у стола и читал. Он поднял голову, и между ними повисла тишина. У Шина пересохло во рту. Он не знал, с чего начать. На лице Драммонда не было ни царапины, но посмотрев ниже, Шин заметил на костяшке одного из пальцев, сжимавших книгу, ссадину и припухлость.

— Драммонд, я…

Драммонд опустил книгу.

— Убирайся, — сказал он без злобы, спокойно, как будто произнес какую-нибудь расхожую фразу, чтобы завязать разговор.

— Я только хотел спросить…

— Убирайся, — повторил Драммонд.

Снова возникло молчание. Драммонд взял книгу и продолжил читать.

Шин вышел из комнаты.

В коридоре он столкнулся с Линтоном, у которого, в отличие от Драммонда, в память о стычке остались отметины и на лице. Как у героя стихотворения Келверлея, один из его красноречивых глаз оделся в траур. Верхняя губа опухла, на лбу сиял темно-красный кровоподтек. Однако, несмотря на ранения, Линтон был весел и что-то насвистывал, когда на него налетел Шин.

— Извини, — сказал Линтон и вошел в комнату.

— Как дела, Драммонд? Везунчик, на тебе ни царапины. Умел бы я уворачиваться, как ты! Да, славно отличились мы на поле ратном. Алберт покидает сцену — срочно носилки к выходу! Теперь он до конца семестра будет приходить в себя. Я б этого громилу ни за что не одолел. Силищи у него, как у быка. Здорово, что ты оказался там рядом. Алберт как раз собирался сделать из нас отбивные. Но все хорошо, что хорошо кончается. Сегодня победа за нами — филистимляне поражены. Да, кстати…

— Ну, что еще?

— Что это за парень шел с тобой рядом, когда ты нас увидел?

— Какой парень?

— Мне кажется, я кого-то заметил.

— Надо поменьше есть за ужином — у тебя в глазах двоиться.

— Там никого не было?

— Никого.

— Это был не Шин?

— Нет! — разозлился Драммонд. — Сколько раз тебе повторять?

— Ладно. Я просто спросил. Сейчас встретился с ним в коридоре.

— С кем?

— С Шином.

— Да ну?

— Ты сегодня не сильно разговорчивый.

— Да. Я хочу почитать.

— Везет тебе. Я бы тоже почитал. Только не вижу ничего. Ну ладно, пока. Я пошел.

— Угу, — буркнул Драммонд. — Выход найдешь?

Линтон вернулся в свою комнату.

Заячья душа

Оказавшись в своей комнате, Шин окончательно осознал, что натворил. Всю дорогу домой он яростно спорил с воображаемым обвинителем. Искусно выстроенная цепь убедительных аргументов доказывала, что во всем происшедшем нисколько нет его вины, напротив он поступил в высшей степени достойно и похвально. В конце концов, он ведь уже в колледже. К тому же без пяти минут староста. Директор не одобряет эти стычки между городскими и школьниками, особенно выпускниками. Можно сказать, что он выполнил свой долг, отклонившись от драки с Альбертом и его дружками. И вообще, зачем обязательно ввязываться в какую-то глупую возню? Просто неразумно. Не его это дело. Почему? Да потому что он с этими ребятам ни ссорился. Нет, он не трус… Просто у него голова варит лучше, чем у Драммонда, и думает он на два хода вперед. И еще…

Все эти доводы испарились, как только он опустился на стул. На ходу все видится в одном свете, и совсем иначе, когда трезво все обдумаешь: с чувством, с толком, с расстановкой. Прочная стена защиты, так тщательно им возводимая, медленно, но верно рассыпалась по кирпичику. И теперь он стоял перед лицом голого и неумолимого факта.

Нет смысла себя выгораживать. Беспощадную правду ничем не скроешь. Он просто струсил – да еще и у всех на виду. Смалодушничал, представляя честь школы, а ведь весь Райкин ждал, что он не даст им ударить в грязь лицом перед городскими.

Чем больше он размышлял, тем серьезнее и ужаснее представлялись ему последствия собственного предательства в трудную для друзей минуту. Он обесчестил себя. Обесчестил общежитие Сеймура. Да и всю школу. Теперь он самый настоящий изгой.

Самобичевание, так естественно сменившее лицемерные попытки оправдаться, продолжалось до звонка, возвестившего отбой. Вдруг ему пришла в голову здравая мысль: а что если его дезертирство осталось незамеченным. Сам поступок, конечно, не стал лучше, но, может быть, вся эта история кончится ничем. И честь общежития не будет посрамлена.

Ему захотелось во что бы то ни стало узнать исход драки. После отбоя уже прошло десять минут. Драммонд и все остальные должны вернуться.

Он вышел в коридор и направился к комнате Драммонда. Было слышно, что внутри кто-то есть.

Он постучал в дверь.

Драммонд сидел за столом и читал. Он молча поднял голову. У Шина пересохло во рту, и он не знал, как начать. На лице Драммонда ни царапины, но один из пальцев, сжимавших книгу, распух и порезан.

- Драммонд, я…

Драммонд опустил книгу.

- Убирайся, - произнес он так спокойно и равнодушно, как будто хотел поддержать беседу незначительной репликой.

- Я только зашел узнать…

- Убирайся, - повторил Драммонд.

Последовала еще одна пауза. Драммонд снова углубился в чтение книги.

Шин вышел из комнаты.

За дверью он столкнулся нос к носу с Линтоном. Для Линтона драка не прошла так же бесследно, как для Драммонда. Подобно герою стихотворения Калверли, его «зоркий глаз украсил боевой синяк». Губа распухла. На лбу свежая глубокая ссадина. Однако, синяки да шишки не испортили его настроения, и он что-то бодро и весело насвистывал.

- Прошу прощения, - сказал Линтон, заходя в комнату Драммонда.

- Ну как ты, - обратился он к Драммонду, - как себя чувствуешь? Счастливчик – у тебя ни царапины. Хотел бы я уметь так уворачиваться. Вообще-то, мы дали жару. Тут Альберт откуда ни возьмись – а мы на него как навалимся. Здорово ты ему наподдал – надолго запомнит. А я никак не мог вырубить этого чернявого. Силен, как бык. Точно говорю, нам повезло, что ты подоспел вовремя. Альберт уже отделывал нас в пух и прах. Ну ладно, все хорошо, что хорошо кончается. Сегодня мы разгромили филистимлян. Кстати…

- Что еще?

- Что это за парень там был с тобой?

- Какой парень?

- Мне казалось, с тобой кто-то был.

- Ты что обкурился? В глазах двоится?

- Разве никого не было?

- Нет, - сказал Драммонд.

- Это был не Шин?

- Нет, - раздраженно ответил Драммонд. – Сколько можно повторять?

- Ну ладно, - сказал Линтон, - я просто спросил. Я тут его встретил около твоей комнаты.

- Кого?

- Шина.

- О Боже!

- Ты не очень-то разговорчив.

- Знаю, но мне хочется почитать.

- Везет тебе, я бы тоже хотел, но только теперь ничего не вижу. Ну ладно, пока. Я пошел.

- Давай, - буркнул Драммонд. – Сам доберешься?

Линтон отправился к себе в комнату.