Одним июньским днем, в тот час, когда весь Лондон пускается по заграницам в поисках обеда, перед входом в ресторан «Бандолеро» стоял высокий цветущий юноша с приветливым загорелым свежевыбритым лицом и всматривался вдоль Шафтсбери-авеню, не обращая ни малейшего внимания на текущий мимо него поток людей. Губы юноши были поджаты, а в глазах читалась сосредоточенность, граничащая с отчаянием. Он слегка хмурился, и сторонний наблюдатель наверняка решил бы, что его гнетет тайная печаль.
Но вовсе не тайная печаль тяготила Вильяма Фицвильяма Деламира Чалмерса, лорда Доулиша. Единственное, что сейчас занимало его ум, это смог бы ли он отсюда в один удар добить мяч прямо до Дворцового театра. Юноша всегда коротал время за воображаемым гольфом, когда Клер Фенвик опаздывала на свидание. Однажды она задержалась настолько, что он успел взять девять лунок от ресторана «Савой» до западного конца Лондона. Его светлость был простым человеком, и чтобы занять себя, в особых хитростях не нуждался.
Пока молодой человек стоял, устремив вдаль задумчивый взгляд, к нему приблизился господин весьма неприглядной наружности — невообразимо грязный бродяга, на груди которого висел лоток со странной смесью пуговиц, запонок, шнурков, резиновых колец, крючков и даже пищащих уток. Какое-то время он пристально наблюдал за его светлостью с тротуара, а теперь, убедившись в отсутствии полицейских, бочком-бочком подошел к молодому человеку и уведомил того, что у него дома голодают жена и четверо детей.
Подобные неприятности постоянно случались с лордом Доулишем. В нем чувствовалась какая-то непритворная доброта, от которой произрастали все беды. В наше время, когда все от шляпы человека до его обращения с вилкой используют для толкования его характера, нелишним будет заметить, что бдение лорда Доулиша перед «Бандолеро» дорого стоило ему еще до появления семьянина с запонками и крючками. В Лондоне, как и в Нью-Йорке, есть места, где человеку с доброжелательной внешностью ни в коем случае нельзя задеживаться, и пересечение Шафтсбери-авеню с площадью Пиккадилли как раз одно из них. Здесь туда-сюда снуют нищие попрошайки в поисках легкой наживы, и благоразумный англичанин с бряцающей мелочью в кармане прибавляет шаг и мчится через опасное место «как путник, что идет в глуши с тревогой и тоской и закружился, но назад на путь не взглянет свой: он чувствует, что позади ужасный дух ночной». За проведенные здесь семь минут ночные духи уже дважды осаждали лорда Доулиша, выпрашивая у него взаймы по пять шиллингов — один до среды, другой до субботы, — и оба раза его светлость безропотно расставался с деньгами.
Еще один штрих к портрету. Оба нуждающихся знали лорда Доулиша лично и звали его Биллом. Вообще, все друзья звали его светлость Биллом, а друзей у него было немало, начиная от тех, чьи имена упоминались в генеалогическом словаре Дербета и кончая теми, кто числился в списках должников в малоизвестных клубах. Такой уж он человек, что «Билл» получалось как-то само собой.
Многодетный лоточник не обратился к лорду Доулишу на «Билл», но в остальном проявил всяческие признаки дружелюбия. Он не обиделся за то, что его светлость не сразу обратил на него внимание (ибо решить, как лучше в один удар преодолеть Шафтсбери-авеню, дело непростое и требует серьезных размышлений), и настойчиво повторил тревожные вести из дому. Лорд Доулиш задумчиво посмотрел на него.
– А, впрочем, возможно, возможно, – сказал он. – Тут, главное, взять полевее. Прошу прощения, вы что-то говорили?
Его собеседник услужливо повторил сказанное в третий раз, да так трагично, что почти сам в это поверил.
– Четверо голодных детей?
– Четверо, милчеловек. Помогите мне.
– Значит, времени на гольф не очень остается? – сочувственно спросил лорд Доулиш.
На это лоточник, горестно теребя резиновую утку, сообщил, что вот уже три дня как его отпрыски не видели куска хлеба.
Сказанное мало тронуло лорда Доулиша: сам он хлеба не любил, — но несчастного лоточника эта мысль, похоже, очень тяготила, поэтому, напомнив себе, что вкусы бывают разные, он понимающе посмотрел на беднягу.
– Ну, конечно, если они так любят хлеб, то дело, похоже, и вправду дрянь. Что же вы собираетесь делать?
– А вы бы вот утку купили, — со знанием дела посоветовал бродяга. — Для смеху и забавы.
Лорд Доулиш без всякого энтузиазма изучил странную птицу.
– Нет, утку не хочу, — сказал он, дернув плечами.
Последовало напряженное молчание.
– Вот что, — оживился лорд Доулиш от внезапной идеи. — Правду сказать, мне не глянулось ничего, что вы предлагаете. У вас, как на беду, такие вещи, которые я не возьму хоть режь. Сколько себя помню, не терплю резиновых колец. Крючки мне ни к чему, и простите, конечно, но страшнее этих пищащих птиц я ничего на свете не видем. Давайте лучше поступим так: я просто дам вам шиллинг, и на этом расстанемся.
– Храни вас бог, милчеловек.
– Ну, ну. Купите своим детишкам хлеба... ого-го сколько хлеба на шиллинг купите. Им и правда так нравится хлеб? Станные дети какие.
И, заключив такую выгодную сделку, лорд Доулиш обернулся и встретился лицом к лицу с высокой девушкой в белом.
«Не шальные деньги»
Одним июньским деньком, в час когда весь Лондон выдвигается на поиски ленча, перед входом в ресторан Банделеро стоял молодой человек, пристально вглядывавшийся в конец Шафтсбери-Авеню. У крупного и в прекрасной физической форме молодого человека было приятное и жизнерадостное загорелое лицо с правильными чертами. Он не обращал внимания на человеческий поток проплывавший мимо него. Губы его были плотно сжатыми, а выражение глаз - серьёзным и почти грустным. Он слегка хмурился. Про него можно было бы сказать: «У этого человека на сердце тайная печаль».
Уильяма Фицвильяма Деламера Чалмерса, Лорда Доулиша и в самом деле снедала тайная печаль. Всё о чём он сейчас думал - это лучший способ точно загнать мяч в воображаемую лунку перед театром «Палас». Убивать время мысленным гольфом, пока он ожидал Клэр Фенвик, опаздывавшую на свидание с ним, вошло у него в привычку. Однажды она задержалась настолько, что ему удалось поразить девять лунок, начиная от Гриля Саввой и закончив вблизи Хаммерсмита. Будучи человеком простым по натуре, он и развлекал себя незамысловато.
Пока молодой человек стоял там, намечая взглядом среднюю дистанцию для удара, к нему робко приблизился типчик растрёпанной наружности - совсем неотёсанный бродяга, от брюха которого выдавался вперёд лоток, переполненный странной мешаниной запонок от воротничков, обувных шнурков, резиновых колец, башмачных крючков и пищалок «дохлые петушки». Стоя на краю тротуара он несколько минут внимательно и оценивающе рассматривал его светлость, и теперь, уверенный в том, что в непосредственной близости не наблюдается ни одного полисмена, бродяга прицепился к молодому человеку, канюча о том, что у него жена и четверо детей умирают дома с голоду.
Подобного рода вещи случались с Лордом Доулишем постоянно. Было в нём что-то этакое, какая-то аура неподдельной доброты, которая притягивала их.
В наши дни, когда всё, от формы шляпы у мужчины до способа, которым он расправляется со спаржей, считается показателем его личностных качеств, вполне возможным представляется дать некоторую оценку Лорду Доулишу, исходя из факта, что его дежурство у Банделеро уже влетело ему в копеечку еще до явления «святого Бенедикта» с запонками и шнурками. В Лондоне, как и в Нью-Йорке, существуют места, где для человека с уступчивым и мягким нравом стоять на одном месте не безопасно. И угол на пересечении Шафтсбери-Авеню и Пиккадилли-Серкус как раз одно из таких. Здесь жалкие бедняки дрейфуют взад и вперёд в ожидании от бога лёгкой подачки, и благоразумный человек, кому небезразлична судьба мелочи в его кармане, минует это место, несясь на всех парах, «как тот, кто на пустой тропе бредет, наполнен страхом – ведь знает, что уж за спиной злой демон – он убьёт лишь взмахом»1. За семь минут ожидания, к Лорду Доулишу уже успели подкатить два злых демона, попросивших пять шиллингов в долг до этой среды и субботы каждый соответственно, и он безропотно расстался с деньгами.
А о следующей черте его характера можно судить по тому факту, что обе эти нуждающиеся личности, похоже, состояли с ним в близком знакомстве и, что каждый называл его Биллом. Впрочем, все демоны Лорда Доулиша, называли его Биллом, и входили в его список милосердия, выстраиваясь в ряд, начинавшийся от тех, чьи имена занесены в «Дебретт»2 и заканчивающийся теми, чьи имена начертаны мелом на долговых досках в клубах сомнительной репутации. Да, он и в самом деле был из того сорта людей, кого инстинктивно называют Биллом.
Жизнелюбивый энтузиаст с резиновыми кольцами не назвал Лорда Доулиша Биллом, но тем не менее манеры его были приятельскими. Пока пристальный взгляд его светлости медленно перемещался со средней дистанции – потому как негоже безрассудно и не раздумывая решать проблему покрытия длины Шафтсбери-Авеню одиночным ударом клюшки с медным наконечником – он повторил печальную новость из дома. Лорд Доулиш внимательно рассмотрел попрошайку.
- Это возможно, - сказал он, - но надо отбить мяч слегка влево. Прошу прощения. Я не расслышал, что вы сказали.
Собеседник одарил Лорда Доулиша своим высказыванием в третий раз, с большим пафосом, так как постоянные повторения заставили даже его самого почти поверить в это.
- Четверо детей умирают с голода?
- Четверо, мил человек. Помоги мне, а?
- Полагаю, времени на гольф у вас тогда не остаётся, верно? – спросил Лорд Доулиш в сочувствии.
Уже ровно три дня, сказал мужчина, скорбно надувая пищалку, как его отпрыски не пробовали хлеба.
Это не тронуло Лорда Доулиша особенно глубоко. Хлеб то он не очень-то жаловал. Но, похоже, это здорово беспокоило беднягу с запонками, а посему, осознавая, что на вкус и цвет товарища нет, он посмотрел на бродягу, с соболезнованием.
- Ну конечно, если им нравиться хлеб, тогда положение вещей ужасное, не правда ли? И что вы намерены делать?
- Купи «дохлого петушка», мил человек, - предложил бродяжка, - Дарит кучу смеха и веселья.
Лорд Доулиш поглядел на чуднόе пернатое без особого энтузиазма.
- Нет, - ответил он, слегка передернув плечами.
Возникла пауза. У ситуации были все признаки зашедшей в тупик.
- Вот, что я вам скажу, - начал Лорд Доулиш, с выражением лица человека, вознагражденного блестящей идеей после серьезного обдумывания, – Дело в том, что вообще-то я ничего покупать не хочу. Но вы, видимо по несчастью, нагружены вещами, с которыми я не имел бы ничего общего, даже случись мне умереть в канаве. Терпеть не могу резиновые кольца - ни теперь, ни в прошлом. Я также не в восторге от башмачных крючков. Мне не хочется оскорблять ваши чувства, но думаю эта ваша скрипучая птица, чуть ли не самая противная вещь из тех, что я когда-либо встречал. Поэтому я дам вам шиллинг, и это будет справедливо. Как считаете?
- Благослови тя Боженька, мил человек.
- Не за что. Теперь вы сумеете достать свои детишкам хлеба. Надеюсь, на шиллинг вы сможете купить его побольше. Они и в самом деле его любят? Вот чудаки!
Заключив эту деликатную финансовую сделку, Лорд Доулиш обернулся, для того, чтобы столкнуться нос к носу с высокой девушкой в белом.
__________________________________________________________________
1 - из поэмы “Rime of the Ancient Mariner” by Samuel Taylor Coleridge – «Сказание о Старом Мореходе» Сэмюэля Тэйлора Колриджа
2 - Debrett "Дебретт" ( ежегодный справочник дворянства. Издаётся с 1802 ) "Debrett's Peerage, Baronetage, Knightage and Companionage"; по фамилии первого издателя Дж.Дебретта [John Field Debrett]
В один из дней июня, в час, когда весь Лондон вываливает на улицы в поисках места, где бы пообедать, недалеко от входа в ресторан «Бандолеро» стоял молодой человек, пристально глядевший в открытое пространство Шафтесбери Авеню. Молодой человек был высокого роста, в полном расцвете сил, с приятными чертами добродушного, загорелого, чисто выбритого лица. Он не обращал никакого внимания на людской поток, струившийся за его спиной. Глаза с серьезным, почти грустным выражением, слегка нахмуренные брови и крепко сжатый рот, казалось, говорили о том, что этого человека гнетет какая-то глубокая, скрытая на дне души печаль.
У Вильяма Фитцвильяма Деламер Чалмерса, лордаДоулиша не было никакой глубокой печали. Все, о чем он думал в тот момент, это как лучше положить мяч от гольфа на фасадной линии Дворцового Театра. Такая у него была привычка: мысленно играть в гольф, если Клер Фенвик опаздывала на свидание. Однажды она заставила его ждать так долго, что ему удалось воткнуть девять прекрасных голов на линии от ресторана «Савой Грилл» до первых кварталов Хаммерсмита.
Простая была душа у лорда Доулиша и она умела развлечь себя самыми простыми вещами.
Пока он стоял так, напряженно вглядываясь в среднюю часть пространства, из протекавшего людского потока вырулил некий субъект с весьма обшарпанной внешностью и остановился неподалеку на кромке тротуара. На животе у этой личности висел поднос, заполненный кучей странных вещей: там лежали шнурки для обуви, фиксаторы воротника, надувные «умирающие» петухи, платяные крючки и резиновые подвязки. Потратив с минуту на психологический анализ его светлости и убедившись, что рядом нет полисмена, субъект предстал перед ним и сообщил, что звать его Бенедиктом и что дома у него остались жена и четверо детей и все они умирают с голоду.
Нечто похожее происходило с лордом Доулишем постоянно. Было что-то в нем такое, какое-то излучение искренней доброты, что как магнитом притягивало к нему подобных типов.
В наше время любая мелочь может служить достаточной характеристикой сущности человека, будь то фасон шляпы, которую он носит, либо его манера поедания спаржи за обедом. Так и личность лорда Доулиша вполне достаточно характеризовал сам факт пребывания у дверей «Бандолеро». Сам тот факт стал наживкой для Бенедикта.
В Лондоне, как в Нью Йорке, есть места, где мягкосердечному человеку опасно останавливаться, а угол между Шафтесбери Авеню и Площадью Пикадилли как раз и есть одно из них. Подозрительные личности всяких видов постоянно шастают там в ожидании легкой добычи, посылаемой богами, так что благоразумный человек, понимающий ценность свободы выбора, старается пересечь опасную зону на предельной скорости, подобно путнику на темной пустынной дороге, бредущему в страхе и ужасе, вжав голову в плечи и боясь повернуть ее, потому что он знает: страшный злой демон крадется за ним по пятам. За те семь минут, что он провел в ожидании, уже два злобных демона атаковали лорда Доулиша просьбами одолжить пять шиллингов до следующей среды и следующей субботы соответственно, и он безропотно расстался с деньгами.
Еще одним ключом к пониманию сущности лорда Доулиша был тот факт, что оба те нуждавшиеся в деньгах субъекта явно были ему знакомы, потому что каждый называл его Биллом. Все друзья лорда называли его так, а он держал при себе большой список своих должников, имена которых можно встретить как в «Книге важных персон» Дебретта, так и на досках объявлений в малоизвестных клубах. Короче, он был человеком того типа, которого все почему-то предпочитают называть Биллом.
Этот потертый энтузиаст борьбы с низкой рождаемостью хоть и не назвал лорда Доулиша Биллом, однако во всем остальном его манера общения с ним была весьма фамильярной.
Заметив, что взгляд его светлости начинает медленно перемещаться от средней дистанции пространства к ближней, (а вы попробуйте сами с ходу рассчитать длину Шафтесбери Авеню. Эта проблема не из тех, что можно решить запросто и без глубоких размышлений), сторонник многодетности повторил свою печальную повесть о состоянии домашних дел.
Лорд Доулиш задумчиво уставился на него.
- Да, да, конечно – пробормотал он. Но подождите-ка! Я извиняюсь. Я не совсем понял, что Вы сказали.
Тот повторил все заново в третий раз, чуть увеличив силу эмоционального нажима. Постоянно тренируясь, можно научиться говорить так убедительно, что начинаешь верить собственному вранью.
- Четверо умирающих детей?
- Четверо, губернатор, помогите мне!
- У Вас, наверное, совсем не остается времени для гольфа,- сочувственно произнес лорд Доулиш.
- Вот уже три дня – сказал коммерсант, с печальным видом надувая петуха, - как у них не было ни кусочка хлеба.
Это странное заявление не задело никаких чувств лорда Доулиша, потому что он не любил хлеб. Однако почему-то именно отсутствие хлеба и тревожило бедного малого прежде всего.
- Ну что ж… Вкусы у всех разные… И спорить о них не имеет никакого смысла.
Он смотрел на коммерсанта с выражением глубочайшего сочувствия.
- Да уж… Если они любят хлеб и ничего больше, то это просто беда. И в чем же вы находите выход из положения?
- Купите «умирающего» петуха, губернатор. Посмеетесь от души и вдоволь.
Призыв не вызвал у лорда Доулиша никакого энтузиазма.
- Нет,- отрезал он, слегка содрогнувшись.
Возникла пауза. Казалось, переговоры зашли в полный тупик.
- А знаете что! – Встрепенулся лорд Доулиш с видом человека, которому после долгих размышлений пришла в голову блестяща идея. - Я никоим образом не хочу затронуть Ваши чувства, но я вообще не собираюсь покупать что-либо. Тем более, что вы затарились такими вещами, которые я не хотел бы видеть на себе, даже если бы мое тело валялось мертвым в канаве. Я терпеть не могу резиновые подвязки и никогда их не переваривал. И никогда в жизни не буду носить крючки вместо пуговиц. А этот Ваш квакающий петух – пожалуй, самая отвратительная вещь, какие я когда-либо видел в жизни. Так что, давайте я дам Вам шиллинг – и покончим на этом, идет?
- Господь да благословит Вас, губернатор!
- Вот и прекрасно. Вы можете купить детям хлеба. Надеюсь на этот шиллинг его можно купить достаточно много. А что, они в самом деле любят хлеб? Какие странные детишки!
Закончив эти деликатные финансовые переговоры, лорд Доулиш повернулся и чуть не столкнулся с высокой девушкой в белом.
Однажды в июне, в то время дня, когда обитатели Лондона покидают свои дома в поисках источников пропитания в обеденый час, один молодой человек стоял перед входом в ресторан Бандолеро. Сосредоточенный взгляд его был устремлен в даль улицы Шафтсбери. Это был крупный молодой человек здорового вида с раполагающим, загорелым, гладко выбритым лицом. Он не обращал внимания на многочисленных прохожих снующих вокруг. Его губы были поджаты, взгляд серьезен, почти печален. Он слегка хмурился. Сторннему наблюдателю могло бы показаться, что это был человек с печалью в сердце.
Уильям ФитцУильям Деламиер Чамерз, Лорд Долиш не носил на сердце никакой печали. В эту минуту, он просто напросто размышлял о том, как бы, играя в гольф, лучше разделаться с мячом перед входом в театр Палас. Ему нередко приходилось таким образом занимать себя, для того чтобы убить время в ожидании Клер Фенвик, ибо Клер часто опаздывала на свидания. Однажды, ему удалось мысленно уложить девять мячей, от ресторана гостиницы Савой до района Хаммерсмит. Его нетребовательный ум удовлетворялся простыми развлечениями.
В то время как он стоял, пристально смотря перед собой, к нему приблизился человек. Это был неопрятного вида индивидуум, бродяга высшей степени потрепанности, в руках у которого красовался лоток до отказа наполненный странными преметами, влючавшими шнурки от ботинок, эластичные резинки, прортновские крючки, булавки для галстука и надувные пищалки в виде петуха. На протяжении некоторого времени бродяга оценивающе поглядывал на его светлость с края тротуара. Убедившись, что в непосредственной близости не наблюдалось полисменов, он подрулил к нашему герою и завел разговор о жене и четырех ребятишках, которые, по его словам, все без исключения, находились на гране голодной смерти.
Лорд Долиш нередко оказывался в таких ситуциях. В его внешности сквозило какое-то неподдельное добродушие, которое располагало к подобным инцидентам.
В наши дни, когда при оценке морального облика человека принимаются во внимание все факторы - начиная с фасона шляпы и заканчивая манерой поедать спаржу за обедом, мы можем судить о качествах лорда Долиша основываясь на том, что дежурство перед рестораном Бандолеро вынудило его раскошелится еще до возникновения на горизонте молодожена с булавками. В Лондоне, как и в Нью Йорке, есть места, где человеку добросердечному небезопасно задерживаться. Угол Шафстбери и Пикадилли был как раз таким местом. Небритые нуждающиеся элементы кишат здесь в огромных количествах в ожидании легкой добычи; благоразумный человек с мелочью в кармане спешит покинуть такое место без промедления, «как тот, кто одинокою дорогой бредет объятый смутною тревогой и, обернувшись раз, уж больше не посмеет, заслышав злого недруга шаги»*. Лорд Долиш не прождал и десяти митут, как два таких недруга подступили к нему, выдвигая требования дать взаймы пять шиллингов, один - до среды, а второй – до субботы. Наш герой расстался с деньгами без малейших колебаний.
Еще одим ключем к пониманию характера лорда мог послужить тот факт, что оба порошайки, казалось, знали его в лицо, и оба обращались к нему запросто, по имени – Билл. Биллом обычно, называли его друзья, а их у него было великое множество – и таких, чьи имена упоминались в справочнике английской аристократии и тех, кто были занесены в черные списки сомнительных заведений Лондона по причине неуплаты долгов. Он был человеком, которого все инстинктивно звали Биллом.
Многодетный обладатель портновских крючков, не назвал лорда по имени, но в остальном его манера была самая доверительная. Взгляд его светлости наконец-то сфокусировался на среднем плане – это было не такто просто одним впечатляющим ударом покрыть всю длину улицы Шафтсбери. Бродяга снова заталдычил печальную историю своей семьи. Лорд Долиш поглядел на него задумчиво.
- Это вполне реально, - сказал он, - надо только размахнуться посильнее… Простите, о чем это вы?
Его собеседник услужливо повторил вышесказанное на этот раз с усиленным пафосом. Похоже, он и сам уже поверил в правдивость своей истории.
- Четверо голодных детей?
- Четверо, хозяин, помогите чем можете!
- В гольф, значит, играете нечасто? – осведомился лорд участливо.
- Вот уже три дня, - сказал человек, делая скорбные попытки вдохнуть жизнь в надувного петуха, у моего сынишки крошки хлеба во рту не было.
Этот факт оставил лорда равнодушным. Он сам не очень то жаловал хлеб. Прочувствовав, тем не менее, актуальность этой темы для своего собеседника и рассудив, что о вкусах не спорят, он поглядел на него сочувственно.
- Конечно, если им по душе хлеб, тогда дело плохо. Что же вы намереваетесь делать?
- Купите надувного петуха, хозяин, - порекомендовал тот, - радости не оберетесь и посмеетесь от души.
Лорд Долиш поглядел на необычного представителя царства пертнатых без особого энтузиазма.
- Нет, - сказал он слегка дрогнувшим голосом.
Наступила неловкая пауза. Положение становилось критическим.
- Значит так, - произнес лорд Долиш с видом человека, которого после долгих размышлений осенила гениальная идея, - правда состоит в том, что я не имею ни малейшего желания ничего покупать. Предлагаемые вами товары, как на зло, меня совершенно не интересуют. Эластичные резинки я всегда терпеть не мог. Портновские крючки меня тоже мало увлекают. И, нисколько не желая вас обидеть, я все же вынужден признать, что ничего отвратительней вашего пищащего петуха, я в своей жизни не видел. Так что дам-ка я вам лучше шиллинг, и будем считать, что мы в расчете.
- Дай вам бог здоровья, хозяин.
- Не стоит благодарности. Теперь вы сможете купить достаточно хлеба Вашим карапузам - шиллинга должно хватить. Неужели они так любят хлеб? Бывает же такое!
Завершив, таким образом, эту деликатную сделку, лорд Долиш обернулся и оказался лицом к лицу с высокой девушкой в белом платье.
* Самюель Т. Кольридж. «Баллада о старом моряке»
В один из июньских дней, в час, когда весь Лондон устремляется из дому на поиски ланча, у входа в ресторан «Бандолеро» стоял молодой человек. Он словно измерял взглядом Шафтсбери-Авеню – рослый молодой человек в отличной спортивной форме, с приятным, добродушным, загорелым, чисто выбритым лицом. Струящийся мимо людской поток совершенно не интересовал его. Рот юноши был плотно сомкнут; в глазах застыло серьезное, почти задумчивое выражение. Он слегка хмурился. Можно было подумать, что у него на сердце тайная печаль.
На сердце у Вильяма ФицВильяма Деламера Чалмерса, лорда Долиша, не было тайной печали. Все его мысли в тот момент сводились к одному: как лучше выбрать клюшку, чтобы отправить мяч точнехонько ко входу в Пэлис. Это уже вошло в привычку – коротать время за воображаемым гольфом, когда Клэр Фэнвик опаздывала на свидание. Однажды ждать пришлось так долго, что он успел сыграть девять лунок, начав от Савой Грилл и закончив вблизи Хаммерсмита. У него был незатейливый ум, способный занимать себя простыми вещами.
Гольфист стоял, уставившись на средний план, как вдруг украдкой подошел взъерошенный субъект – бродяга, обносившийся почти до дыр. У него на поясе был закреплен поднос со странной смесью всякой всячины: крючков-застежек для одежды, кнопок, обувных шнурков, игрушечных пищалок в виде птиц и надувных спасательных кругов. В течение нескольких минут бродяга примеривался к его светлости с бордюра на краю тротуара; теперь же, убедившись, что поблизости нет полисмена, укоренился перед жертвой и поведал слезную историю: дома жена и четверо детей - все умирают с голоду.
С лордом Долишем постоянно случались подобные штуки. Было в нем что-то такое, некая аура неподдельной доброты, которая их и притягивала.
В наши дни, когда буквально все в человеке - от формы шляпы до того, как он управляется со спаржей - служит характеристикой его личности, можно легко составить мнение о лорде Долише на основании простого факта: его дежурство перед «Бандолеро» превратилось в дорогое удовольствие еще до пришествия Бенедикта с застежками и шнурками. В Лондоне, как и в Нью-Йорке, есть места, где человеку с уступчивым нравом стоять небезопасно, и угол Шафтсбери-Авеню и Пиккадилли – из их числа. Жалкие бедолаги слоняются там туда-сюда, ожидая, не пошлют ли милосердные боги легкий заработок. А потому предусмотрительные граждане, отягощенные некоторой наличностью, со свистом проносятся мимо опасной зоны на крейсерской скорости; как говорится, «коль выбрал наихудший срок и худший из путей – какой оглядываться прок?.. здесь добрых нет людей; лишь дышит в спину, словно рок, неведомый злодей». За те семь минут, которые лорд Долиш провел на посту, уже два злодея пугающей наружности подступали к нему с просьбой ссудить их пятью шиллингами до среды и до субботы соответственно, и он безропотно расставался с деньгами.
Дальнейший ключик к разгадке его характера дает тот факт, что оба страждущих, казалось, близко знали его светлость, и каждый говорил ему запросто «Билл». Все приятели лорда Долиша величали его Биллом, и у него был обширный круг знакомых: гордые имена одних украшали «Дебретт», скромные фамилии других числились на досках объявлений неприметных клубов в связи с неуплатой взносов. В общем, он был из тех людей, которых так и тянет называть просто «Билл».
Увешанный спасательными кругами роковой борец с вымиранием нации не называл лорда Долиша «Билл», однако вел себя вполне по-свойски. Взор его светлости при возвращении со среднего плана был слегка затуманен: пробить во всю длину Шафтсбери-Авеню одним-единственным ударом «медяшки» - не та задача, которую можно решать небрежно и второпях; поэтому бродяге пришлось повторить легенду. Лорд Долиш посмотрел задумчиво.
- Что ж, это возможно, - произнес он, - однако требует некоторых усилий. Прошу прощения; я не уловил, что вы сказали.
Собеседник сделал одолжение и исполнил арию в третий раз, со все возрастающим пафосом, ибо в результате постоянных репетиций сам почти уверовал в правдивость текста.
- Четверо умирающих от голода детей?!..
- Четверо, дяденька, поможите чем можете!
- Полагаю, в такой ситуации у вас не остается времени для гольфа, так? – сочувственно спросил лорд Долиш.
Уже три дня, отвечал многодетный отец, уныло нажимая на пищалку-петуха, как его отпрыски сидят без хлеба.
Нарисованная картина не слишком тронула его светлость. Он не был без ума от хлеба. Однако ситуация, казалось, сильно беспокоила беднягу с кнопками. Прекрасно понимая, что вкусы различны, и – более того – о них не спорят, лорд Долиш посмотрел на собеседника с участием.
- Конечно, раз уж они любят хлеб, все это довольно неприятно, так? И что вы намерены делать?
- Купите петушка, дяденька, - заныл попрошайка. – Будет очень смешно, обхохочетесь.
Лорд Долиш посмотрел на странную птицу без энтузиазма.
- Нет, - произнес он с легким содроганием.
Повисла пауза. Ситуация, по всей видимости, зашла в тупик.
- Ну, вот что, - сказал тут лорд Долиш с видом человека, который хорошенько поразмыслил и получил в награду озарение, - дело в том, что я действительно ничего не хочу покупать. У вас, как нарочно, такой товар, на который глаза бы мои не глядели. Я не выношу спасательные круги, всегда не выносил. Я не в восторге от крючков-застежек. И я не хочу задеть ваши чувства, просто мне кажется, что эта визжащая птица – одна из самых отвратительных вещей на свете. А потому - я дам вам шиллинг, и это будет справедливо, так?
- Шутите, дяденька?!
- Вовсе нет. Вы сможете купить своим голодающим детям хлеба – я думаю, на шиллинг можно купить много хлеба. Они и вправду его любят?.. Странные малыши!
И, завершив щепетильную финансовую операцию, лорд Долиш обернулся: прямо перед ним стояла высокая девушка в белом.
Однажды в тёплый июньский день, когда время ленча выплёскивает весь Лондон на улицу, у дверей ресторана Бандолеро стоял господин, чей острый взгляд, казалось, пронзал Шефтсбери-Авеню. Это был рослый, дышащий здоровьем молодой человек с приятным добродушным резко-очерченным смуглым лицом. Он не обращал внимания на людской поток, омывающий его. Губы его были сжаты, а взгляд серьёзен и задумчив, он слегка хмурил брови. Можно было подумать, что он снедаем тайной печалью.
Но Уильям ФицУильям Деламир Чалмерз, Лорд Давлиш не был снедаем тайной печалью. Единственно, что занимало его мысли в данный момент – это как лучше подогнать мячик для гольфа к лунке у Театра Палас. Клэр Фенвик частенько опаздывала на свидания, и он приспособился играть в уме в гольф, чтобы как-то скоротать время. Однажды она заставила ждать себя так долго, что он успел сделать все девять лунок, начав от ресторана Сэвой Грилл и закончив аж в округе Хаммерсмит. Уму Лорда Давлиша были чужды интеллектуальные изыски, и подобные бесхитростные упражнения доставляли ему истинное удовольствие.
Пока он так стоял, охватывая взором панораму всей улицы, к нему подрулил взъерошенный субъект, высшей степени потёртости. На поясе у бродяги торчал лоток, на котором были причудливо нагромождены горы запонок, обувных шнурков, медицинских резиновых колец, петухов-пищалок и башмачных крючков. До этого он некоторое время оценивал ситуацию с края тротуара и, наконец, убедившись, что поблизости нет полицейского, пришвартовался около его светлости и заявил, что у него дома остались жена и четверо детей, и что все они умирают от голода.
Что-то такое безотказное чувствовалось во всём облике лорда Давлиша, что ему на роду было написано попадать в подобные ситуации.
В наши дни, когда считается, что всё, начиная от фасона шляпы и, кончая отношением к спарже, характеризует личность человека, кое-какое представления о характере лорда Давлиша можно почерпнуть из того факта, что дежурство у дверей Бандолеро уже дорого ему обошлось ещё до появления Бенедикта со шнурками. В Лондоне, как и в Нью-Йорке, есть такие места, где человеку покладистому и уступчивому небезопасно долго находиться, и угол Шефтсбэри и Пиккадилли как раз такое место. Нищие оборванцы снуют здесь туда-сюда, ища, чем бы поживиться, и человек благоразумный, заботящийся о сохранности монет в своих карманах, проносится через опасную зону на максимально возможной скорости
“Как странник, что тропой пустынной Свой одинокий торит путь, Весь полон тягостных предчувствий, Назад не смеет он взглянуть. И чует он - злодей коварный Его вот-вот настигнет. Жуть…”
В течение семи минут ожидания целых два коварных злодея настигли Лорда Давлиша и оба попросили в займы пять шиллингов на недельку, до среды и до субботы соответственно. И Лорд безропотно расстался со своими деньгами.
Характерно, что оба эти нуждающиеся субъекта, похоже, близко знали Лорда Давлиша и обращались к нему запросто Билл. У Лорда Давлиша была куча знакомых, начиная от титулованных особ, имена которых были занесены в официальные списки знати и, кончая теми, чьи имена упоминались лишь в списках должников какого-нибудь не слишком известного клуба. И все они звали его Билл. Он вообще был такой человек, которого инстинктивно называешь Биллом.
Ярый борец за выживание нации, вооружённый резиновыми кольцами, не называл Лорда Давлиша Биллом, но, тем не менее, обращался к нему весьма фамильярно. Видя, что его светлость не спешит сфокусировать на нём свой взгляд (учитывая протяжённость Шефтсбери-авеню, нельзя было так сходу решить проблему, как ударить по мячу, чтобы он пролетел такое большое расстояние), бродяга поведал свою семейную тайну ещё раз. Лорд Давлиш отрешённо посмотрел на него.
- Нет, не получится, - произнёс он, - но вы похоже считаете, что надо попытаться.… Простите, вы, кажется, что-то сказали?
Его собеседник огласил своё сообщение в третий раз. Неоднократное повторение привело к тому, что он сам уже верил в то, что говорил, и голос его звучал весьма проникновенно.
- Четверо голодающих детей?
- Четверо, папаша, не дайте погибнуть.
- Да у вас, похоже, совсем не остаётся времени на гольф, – посочувствовал Лорд Давлиш.
Скорбно надувая петуха, потёртый субъект произнес: - Мои дети вот уже три дня не ели хлеба.
Последнее сообщение не очень-то тронуло Лорда Давлиша. Он не был большим поклонником хлеба, но, как говорят, о вкусах не спорят, и, видя, что бедняга с запонками похоже всерьёз расстроен, он поспешил выразить своё соболезнование.
- Да, конечно, если они так любят хлеб, то всё это ужасно. Что будете делать?
- Купите петуха, папаша, – посоветовал бродяга, - презабавная вещица, получите массу удовольствия.
Лорд Давлиш посмотрел на странную птицу без всякого энтузиазма.
- Нет, – отказался он, слегка колеблясь.
Повисло неловкое молчание. Ситуация казалось, зашла в тупик.
- Вот что я скажу, - произнёс Лорд Давлиш с видом человека, которого в результате размышлений осенила великолепная идея: - Дело в том, что я ничего не хочу покупать, к несчастью вы запаслись такими вещами, которые мне и в могиле не нужны. Я не выношу резиновых колец, никогда не выносил. Меня совершенно не интересуют крючки для башмаков. И простите, если это оскорбляет ваши чувства, но более гнусной вещи, чем эта ваша писклявая птица я отродясь не видел. И так, я даю вам шиллинг, и будем считать, что дело улажено, по рукам?
- Благодарствую, папаша.
- Не за что. Вы сможете купить своим детям хлеба, думаю на шиллинг можно купить много буханок. Неужели они так любят мучное? Странные ребятишки.
И уладив столь щекотливый финансовый вопрос, Лорд Давлиш повернулся и очутился лицом к лицу с высокой девушкой в белом платье.
Одним июньским днем в час, когда лондонцы высыпали на улицу, подумывая, где бы пообедать, у входа в ресторан «Бандолеро», устремив сосредоточенный взор вдоль Шафтсбери авеню, стоял молодой человек – крупный пышущий здоровьем молодой человек с приятными, добродушными четкими контурами лица. Он не обращал ни малейшего внимания на проплывавшую мимо толпу. Губы его были сжаты, взгляд серьезен, почти тосклив, а брови слегка нахмурены. Можно было бы подумать, что перед нами человек, которого гложет тайная печаль.
Никакой тайной печали у Уильяма ФитзУильяма Деламера Чалмерса, лорда Доулиш не было. В тот момент его занимали размышления лишь о том, как бы получше загнать мяч для игры в гольф в лунку прямо напротив Палас театра. Коротать время за мысленной игрой в гольф, в то время как Клэр Фенуик опаздывала на встречу с ним, было его обыкновением. Однажды она заставила его ждать так долго, что он успел пройти девять лунок, начиная от «Саввой Гриля» и до окрестностей Хаммерсмита. Это была бесхитростная натура, способная занимать себя простыми вещами.
В то время как он стоял там, глядя вдаль, к нему крадучись приблизилась личность неопрятной наружности, исключительно встрепанный бродяга, из-за пазухи у которого торчал беспорядочный пук из запонок для воротничков, шнурков, плавательных кругов, крючков и надувных игрушек «погибающий петух». В течение нескольких минут он, стоя у края тротуара, разглядывал его светлость и теперь, убедившись, что в непосредственной близости, по-видимому, нет полицейских, занял прочную позицию напротив него и высказался по поводу того, что у него дома жена и четверо детей, и все умирают от голода.
С лордом Доулишем всегда происходили такого сорта вещи. Что-то в нем было, какая-то аура искренней доброты, которая притягивала их. В наши дни, когда бытует мнение, что человека характеризует все – от формы шляпы до манеры держать вилку, - составить кое-какое мнение о лорде Доулише можно, оценив тот факт, что его бдение перед «Бандолеро» и до этого пришествия с запонками и шнурками не обошлось без затрат. В Лондоне, как и в Нью-Йорке, есть места, где человеку с покладистым характером небезопасно останавливаться, и одно из них – пересечение Шафтсбери авеню с площадью Пикадилли. Там в ожидании ниспосланной с небес легкой наживы снуют жалкие нищие, и благоразумные люди, зная, что располагают мелкой монетой, как можно быстрее прошмыгивают мимо опасной зоны, «как путник, что идет в глуши с тревогой и тоской И закружился, но назад На путь не взглянет свой И чувствует, что позади Ужасный дух ночной». Прошло семь минут ожидания, и два «ужасных ночных духа» обступили лорда Доулиша, выпрашивая ссуду в пять шиллингов один до следующей среды, другой до следующей субботы, и он, не сказав ни слова, расстался с деньгами.
Разгадка его характера еще и в том, что обе этих личности, казалось, близко знали его, и обе звали его Биллом. Все друзья лорда Доулиша звали его Биллом, и их было великое множество, среди них были и те, кто числился в списке титулованных особ «Дебретт», и те, чьи имена можно было созерцать на досках объявлений малоизвестных клубов в связи с неуплатой взносов. Он принадлежал к тому типу людей, которых, невольно зовешь по имени.
Многодетный отец со связкой надувных кругов не называл лорда Доулиша Биллом, однако, несмотря на это обращался он к нему фамильярно. Взгляд его светлости еще некоторое время был обращен в даль – ведь нельзя кое-как, без раздумий решить такую задачу, а задача в том, чтобы клюшкой с медным наконечником нанести удар, который покрыл бы всю длину Шафтсбери авеню – поэтому бродяга опять завел свою болтовню о семье. Лорд Доулиш задумчиво взглянул на него.
- Это возможно, - произнес он, - однако придется постараться. Простите, вы что-то сказали?
Собеседник повторил свою реплику в третий раз и произнес ее с еще большим чувством, ибо, постоянно твердя одно и то же, почти поверил в это сам.
- Четверо умирающих от голода детей?
- Четверо, мистер, так пособите мне!
- Вам, наверно, тогда совсем некогда играть в гольф, да? - сочувственно произнес лорд Доулиш.
Скорбно наполняя воздухом «погибающего петуха», субъект сообщил, что вот уже ровно три дня его отпрыски не держали во рту ни крошки хлеба. Лорд Доулиш был не слишком этим тронут. Он не очень любил мучное. Однако бедолагу с запонками этот факт, по-видимому, сильно расстраивал, поэтому он, отдавая себе отчет в том, что на вкус и цвет товарищей нет, и в этом никого нельзя винить, окинул его соболезнующим взглядом.
- Без сомнений, если они любят хлеб, дело плохо, да? Что вы собираетесь предпринять?
- Мистер, купите «погибающего петуха», - последовал совет. - Сильно позабавит и рассмешит.
Лорд Доулиш разглядывал странную птицу без воодушевления.
- Нет, - произнес он, слегка передернувшись.
Повисла пауза. Разговор, казалось, зашел в тупик.
- Вот что я вам скажу, - молвил лорд Доулиш с видом человека, которому по размышлении, пришла грандиозная идея: «соль в том, что я не желаю ничего покупать. У вас, кажется, по несчастью, тьма именно тех вещей, которые я не взял бы и даром. Я терпеть не могу плавательные круги, всегда терпеть их не мог. Я право не слишком увлекаюсь одежными крючками. Мне не хотелось бы ранить ваши чувства, но мне кажется, что эта ваша голосящая птица – наверно, самое отвратительное, что я когда-либо видел. Поэтому давайте я дам вам шиллинг и мы квиты, как вам это?»
- Дай бог вам здоровья, мистер!
- Не стоит благодарности. Вы сможете купить этим своим детям хлеба – мне кажется, на шиллинг вы сможете купить много хлеба. Он им действительно нравится? Чудаки!
И, заключив такую щекотливую финансовую сделку, лорд Доулиш отвернулся, столкнувшись при этом лицом к лицу с высокой девушкой в белом.
В один июньский день, в то время когда для всего Лондона настало время ланча, возле входа в ресторан «Бандолеро» стоял молодой человек и смотрел вверх по Шафтесбьюри авеню, – молодой человек был хорошо сложен, а его приятное и доброе загорелое лицо было чисто выбрито. Он не обращал внимания на поток идущих мимо людей. Губы плотно сжаты, взгляд серьезен и задумчив, брови слегка нахмурены. Можно было предположить, что молодой человек чем-то опечален.
Но это было совсем не так. Все, что занимало в тот момент мысли Вильяма ФитцВильяма Деламере Чалмерса, лорда Даулиша так это как подкатить мяч точно к театру Палас. Мысленная игра в гольф превратилась в старую привычку, на время ожидания опаздывающей на встречу Клэр Фенвик. Однажды он ждал ее так долго, что успел загнать в лунки 9 мячей, начав свою игру у Саввой Грилл и закончив возле Хамерсвифа. Он был непритязательный человек и легко находил развлечение в самых простых вещах.
Пока он стоял там, устремив взгляд вдаль, к нему незаметно подошел бродяга, с груди которого в беспорядке свисали запонки, шнурки для ботинок, резиновые кольца, крючки-застежки и увядающие фиалки. Несколько минут он оценивающе оглядывал его светлость, стоя на обочине тротуара и улучив момент, когда рядом не было полицейского, он остановился перед лордом и сообщил, что его жена и четверо детей голодают.
Такие ситуации постоянно случались с лордом Даулишем. Вокруг него витала особая атмосфера, притягивающая их.
В те времена, когда все, начиная от формы шляпы и до умения управляться со спаржей, определялись как черта характера, легко можно было оценить характер лорда Даулиша, и его ожидание у ресторана было дорого оценено еще до появления этого божьего создания с запонками и шнурками. В Лондоне, так же как и в Нью-Йорке, есть особые места, где добрых людей не оставляют в покое. А угол Шавтесбьюри авеню и площади Пикадили как раз и был таким местом. Бедняки бродил там взад-вперед, ожидая, когда подвернется удачный момент, а человек осторожный и понимающий власть мелких денег, убегал от опасного места как можно быстрее, «как человек на пустынной дороге ощущает страх и опасение, и один раз обернувшись, продолжает свой путь не оглядываясь, так, как знает, что страшный враг уже близко». За 7 минут ожидания уже двое просили Лорда Даулиша одолжить 5 шилингов до среды и субботы, и он расставался с деньгами без разговоров.
Еще один факт к пониманию его характера состоял в том, что оба просящих, казалось, близко его знали и называли Билл. Все друзья лорда Даулиша называли его Билл, начиная с тех, чьи имена упоминались в «Дебретте» и, заканчивая теми, чьи имена значились в списках неизвестных клубов в связи с неуплатой взносов. Лорд был таким человеком, которого неосознанно называешь Билл.
Борец против вымирания народа с резиновыми кольцами не назвал лорда Даулиша Биллом, но обратился к нему как к близко знакомому. Пока его светлость медленно отводил взгляд с середины улицы – решая проблему как пересечь расстояние через авеню Шафтесбьюри одним ударом клюшки – бродяга повторил свой рассказ о доме. Лорд Даулиш задумчиво посмотрел на него.
- Вполне возможно, - сказал он, - но нужно постараться. Простите, не расслышал, что вы сказали.
Бродяга снова обратился со своей просьбой, повторяя ее в уже третий раз, он ощущал большую уверенность.
- Четверо голодающих детей?
- Четверо, господин, помогите мне!
- Полагаю, у тебя совсем нет времени для гольфа, так? - участливо спросил лорд Даулиш.
- Уже 3 дня, - мрачно сказал мужчина, дуя на увядающую фиалку, - как мои дети не ели хлеба.
Это совсем не задело лорда Даулиша. Он не питал большой любви к хлебу. Но казалось, что бедняка это серьезно беспокоило, и, решив, что у каждого свои вкусы и им нет счета, он взглянул на него сочувственно.
- Конечно, если они так любят хлеб, то дело плохо, не так ли? Что же ты собираешься делать?
- Купите фиалку, господин, - посоветовал он, - Вызывает смех и веселье.
Лорд Даулиш взглянул на незнакомца безучастно.
- Нет, сказал он, и встрепенулся.
Пауза. Казалось ситуация пришла к мертвой точке.
- Я скажу тебе что делать, - сказал Лорд Даулиш, с тем чувством, когда после долгих раздумий, наконец-то, приходит гениальное решение. - Я не желаю ничего покупать. К твоему несчастью ты запас такие вещи, до покупки которых я бы никогда не опустился. Я не могу купить резиновые кольца, никогда бы не смог. Я ничего не понимаю в крючках. Не хочу оскорбить твои чувства, но думаю, что ты самое противное существо, которое я когда-либо встречал. Ну что же, дам тебе шиллинг, и покончим с этим.
- Храни Вас бог, господин.
- Это не все. Ты сможешь купить тем детям хлеб – полагаю, сможешь купить достаточно много хлеба на шиллинг. Они действительно так его любят? Странные дети”.
И завершив деликатный финансовый вопрос, лорд Даулиш отвернулся и столкнулся лицом к лицу с высокой девушкой в белом.
Однажды в июне, в час, когда Лондон разбредается по улицам в поисках чего пообедать, у входа в ресторан «Бандолеро», пристально вглядываясь вверх вдоль Шафтсбери-Авеню, стоял молодой человек - крупный молодой человек, подтянутый, с приятным добродушным лицом, гладковыбритым и загорелым. Он не обращал ни малейшего внимания на людской поток, катившийся мимо него. Его рот был упрямо сжат, а в глазах читалось серьезное, несколько задумчивое выражение. Его брови были слегка нахмурены. Взглянув на этого человека, можно было подумать, что его точит какая-то задушевная тайна.
Уильям Фицвильям Деламер Чальмерс, лорд Долиш, никакой тайной обременен не был. Все его помыслы в данный момент сводились к тому, как бы получше уложить шар у края лунки на площади перед театром «Пэлис». У него уже вошло в привычку проводить время, мысленно упражняясь в гольфе всякий раз, когда Клэр Фенвик опаздывала к нему на свидание. Как-то раз она заставила его прождать так долго, что ему удалось загнать шар в девять лунок, начиная от ресторана «Савой-Гриль» и заканчивая Хаммерсмитом. Святая простота, он мог развлечь себя самыми банальными вещами.
Пока он стоял там, всматриваясь в среднюю дистанцию, к нему незаметно присоседился некий тип растрепанного вида - изрядно поношенный бродяга, на груди у которого, как на витрине, красовалось причудливое ассорти из запонков, шнурков, резиновых кругов, крючочков и верещащих петушков [1]. В течение нескольких минут он внимательно разглядывал его светлость с края обочины, прицениваясь, и теперь, убедившись в том, что по близости, казалось, не было полицейских, он пришвартовался напротив него и якобы невзначай посетовал, что дома у него голодные жена и четверо детей.
Такого рода вещи постоянно происходили с лордом Долишем. Было в нем нечто неуловимое, какая-то аура непорочной доброты, притягивающая подобные ситуации.
Сегодня, когда все: от формы головного убора мужчины и до его умения есть спаржу - считается отражением его сущности, некоторое представление о лорде Долише можно составить, опираясь на тот факт, что его бессменная вахта у «Бандолеро» обходилась ему дорого и до явления этого бенедиктинца с запонками и шнурками. В Лондоне, как и в Нью-Йорке, есть места, где человеку с мягким нравом опасно задерживаться, и угол Шафтсбери-Авеню и площади Пикадилли как раз одно из них.
Всякие отбросы и неимущие снуют здесь в ожидании, что боги пошлют им легкую добычу. И человек благоразумный, осознавая возможность летального исхода, стремглав проносится по зоне высокого риска, как «…путник, чей пустынный путь ведет в опасный мрак, раз обернется и потом спешит, ускорив шаг, назад не глядя, чтоб не знать, далек иль близок враг». [2]
За семь минут ожидания лорда Долиша взяли в оборот два ужасных вампира, прося взаймы по пять шиллингов - до среды и субботы соответственно, и он беспрекословно отдал деньги.
Дополнительным ключом к раскрытию его характера является то, что эти двое попрошаек обращались так, будто были с ним на короткой ноге. С лордом Долишем особо не церемонились даже друзья - а их у него хватило бы на приличный список: от людей, чьи имена фигурировали в «Дебретте», до тех, чьи имена значились на досках объявлений безвестных клубов в связи с неоплатой взносов.
Ярый антивырожденец с резиновыми кругами не обратился к лорду Долишу как к закадычному приятелю, однако на свой лад задушевничал. Сосредоточенный взгляд его светлости понемногу возвращался со средней дистанции - тут такое дело, которое вот так просто с кондачка не решить, это проблема преодоления Шафтсбери-Авеню одним ударом клюшки, - и тот как испорченная пластинка затвердил реплику сначала. Лорд Долиш поглядел на него в задумчивости.
- Вполне возможно, - проговорил он, - но надо, скорее, зайти с другой стороны. Простите, не понял: вы что-то сказали?
Проходимец рассказал свою басню и в третий раз - с удвоенным пафосом, так как от непрерывного повторения он уже едва ли сам в нее не поверил.
- Четверо голодных детей?
- Четверо, мил человек, вы не поможете мне?
- Полагаю, времени на гольф у вас немного, да? - спросил лорд Долиш участливо.
Вот уже ровнехонько три дня, продолжал сетовать мужчина, мрачно надувая петушка, как его чада последний раз ели хлеб.
Это не задело тонких струн в душе лорда Долиша. Он не любил хлеба. Но это, казалось, весьма заботило беднягу с запонками, и прекрасно понимая, что на вкус и цвет все разные и что это не поддается объяснению, он посмотрел на него соболезнующе.
- Ну да, если они любят хлеб, наверно, это ужасно. И что вы намерены делать?
- Купите петушка, мил человек, - предложил он. - Выходит весьма забавно.
Лорд Долиш равнодушно посмотрел на странноватую птицу.
- Нет, - ответил он с легким содроганием.
Повисла пауза. Ситуация натурально зашла в тупик.
- Вот что я вам скажу, - произнес лорд Долиш с видом человека, который, обдумав положение, нашел отличный выход. - Дело в том, что, на самом деле, я не хочу ничего покупать. Видимо, вам сильно не повезло с тем, что вы запаслись именно таким ассортиментом, с которым меня никто никогда не увидел бы, даже окажись я на мели. Терпеть не могу резиновые круги, и никогда их не любил. Мне совсем не нужны крючки. И, конечно, не хотелось бы ранить ваших чувств, но я все-таки думаю, что эта ваша чудо-птица, пожалуй, самая отвратительная вещь, которую я когда-либо видел. Полагаю, если я дам вам шиллинг, мы на этом разойдемся, идет?
- Бла-аслови господь, мил человек!
- Не за что. Вы сможете купить этим вашим детям хлеба - полагаю, на шиллинг можно столько хлеба накупить... Нет, они что, правда его любят? Чудны дети!
И заключив такую тонкую финансовую сделку, лорд Долиш развернулся, и этот поворот неожиданно столкнул его с высокой девушкой, одетой в белое.
Примечания.
[1] У Эдмунда Криспина в романе «Проблеск Луны» есть упоминание «резаной свиньи», которое странным образом решило другое загадочное упоминание: вудхаузовского «верещащего петушка». Названия dying pig и dying rooster и описания настолько похожи, что, скорее всего, это одно и то же. «Dying pig» - игрушка, наподобие воздушного шарика, надув которую и затем спустив воздух, получается жуткий скрипучий вой, похожий на звук, издаваемый умирающим петухом с перерезанным горлом, когда он вдруг заголосил. Надувные свиньи и подобные им «умирающие» игрушки обычно вкладывали в рождественские хлопушки как сюрпризы.
[2] С.Т. Кольридж. «Поэма о старом моряке». Пер. В. Левика.
Как-то в июне, в час, когда, казалось, весь Лондон высыпал на улицы в поисках места для ланча, молодой человек стоял у входа в ресторан Бандолеро, устремив пристальный взгляд вдоль Шафтсбери Авеню. Это был крупный, цветущего вида, молодой человек, с приятным, добродушным, чисто выбритым, загорелым лицом. Ему не было никакого дела до людского потока, проплывавшего мимо. Губы его были плотно сжаты, серьёзный взгляд придавал лицу почти тоскливое выражение. Он немного хмурился, словно в сердце его затаилась какая-то тайная печаль.
На сердце Уильяма ФитцУильяма Деламера Чалмерса, лорда Долиша не было никакой тайной печали. В ту минуту его занимало только одно, как ловчее положить верный мяч в лунку перед Дворцовым Театром. Поджидая Клэр Фенвик, опаздывющую к нему на свидание, он обычно коротал время, мысленнно играя в гольф. Как-то она заставила его ждать столько, что он успел пройти девять лунок, начиная от Савой Гриля и дойдя аж до Хаммерсмита. Обладая весьма бесхитростным умом, он умел радоваться самым простым вещам.
Он стоял там, устремив неподвижный взгляд вдоль улицы, когда к нему подскочил какой-то всклокоченный, страшно ободранный бродяга, весь увешенный не пойми чем – торчащими во все стороны запонками для воротничков, шнурками для ботинок, надувными резиновыми плавательными кругами, крючками для застёгивания башмаков и надувными пищалками «Каюк петуху». Некоторое время он оценивающе разглядывал его светлость с края тротуара, а затем, убедившись, что в непосредственной близости нет полицейского, бросил якорь прямо перед ним и доложил, что оставил дома голодных жену и четверых детей.
Лорду Долишу везло на такие вещи. От него исходила какая-то, располагающая к нему, неподдельная доброта.
В те дни считалось, что всё, от формы шляпы её владельца и до того, как он управляется со спаржей, указывало на его характер. Характер лорда Долиша можно было оценить, заметив, что пикетирование перед Бандолеро ввергло его в расходы ещё до явления этого Бенедикта с запонками и шнурками. В Лондоне, как и в Нью-Йорке есть места, где небезопасно находиться человеку с мягким характером, и угол Шафтсбери Авеню и Пикадилли-Сёркус – одно из них. Нищие и оборванцы сновали взад-вперёд в поисках чем бы поживиться, и рассудительный человек, ощущающий в кармане кое-какую наличность, пулей пролетит опасное место
«Подобно тому, кто глухою дорогой со страхом идёт, И назад посмотрев, поборов свой испуг, Вдруг дальше бежит безоглядно вперёд, В смятеньи, ведь близко ужаснейший дух».*
Лорд Долиш простоял там семь минут, и уже два ужасных духа подошли к нему с просьбой ссудить им пять шиллингов на неделю до среды и до субботы соответственно, и он расстался со своими деньгами даже не пикнув.
Ещё один ключик к его характеру можно извлечь из того, что обе эти нуждающиеся личности, видимо, знали его лично, потому что каждый называл его Биллом. Все друзья лорда Долиша называли его Биллом, а друзей у него было несметное количество, начиная с тех, чьи имена значились в «Дебретт» – книге членов британской аристократии и заканчивая теми, чьи имена можно встретить на доске объявлений захудалых клубов в связи с неуплатой налогов. Он был из тех, кого инстинктивно хочется назвать Биллом.
Борец за дело увеличения численности нации, увешенный резиновыми кругами не называл лорда Долиша Биллом, напротив, его обхождение было исключительно сердечным. Мечтательный взор его светлости не сразу вернулся с середины улицы, поскольку вопрос, занимавший его, нельзя было решать бездумно и кое-как, а проблема была в том, как преодолеть длину Шафтсбери Авеню единственным ударом клюшки. Бродяга повторил своё обращение сначала. Лорд Долиш задумчиво обернулся к нему.
«Это можно сделать», – сказал он. «Только бить надо немного с оттяжкой. Прошу прощения, не расслышал, что вы сказали».
Бродяга вынужден был повторить свою реплику в третий раз с возросшим воодушевлением, поскольку многократное повторение заставило его самого поверить в то, что он говорил.
«Четверо голодающих детей?»
«Четверо, господин, уж не откажите!»
«Полагаю, тогда у вас совсем нет времени для гольфа, да?» – сказал лорд Долиш с сочувствием.
Перевод – Ангелов Владимир
*Перевод стихов – мой.
В. Ангелов
Июньским днём, в час, когда весь Лондон кочует за границу в поисках ланча, у входа в ресторан «Бандолеро» стоял молодой человек и серьёзно глядел вдоль Шафтсбери-авеню; весьма крупный юноша, выглядевший очень здоровым, с приятным, добродушным, загорелым, резко очерчённым лицом. Он не уделял ни малейшего внимания проплывавшей мимо него толпе. Его губы были неподвижны, а в глазах застыло серьёзное, словно жаждущее выражение. Юноша слегка хмурился, и, глядя на него, можно было сказать – вот человек с тайной печалью.
У Уильяма Фитц-Уильяма Дэламера Чалмерса, лорда Долиша, не было тайной печали. Всё, о чём он думал в тот самый момент, - как лучше вывести из игры мячик для гольфа перед театром «Палас». Мысленная игра в гольф стала его привычкой коротать время, когда Клэр Фенвик опаздывала на свидания. Как-то раз он прождал её так долго, что успел пройти все девять лунок, начав игру у Савой Грил и закончив возле Хаммерсмита. Разум его был прост, и мог радоваться простым вещам.
Пока он стоял там, глазея на среднюю дистанцию, к нему тихонько подошла взъерошенная личность, бродяга, настолько потрёпанный, насколько это возможно; откуда-то с его диафрагмы выпирал лоток, полный странного ералаша из кнопок для воротников, шнурков, резинок, обувных и перчаточных крючков и пищащих птиц для розыгрышей. Несколько минут он оценивающе разглядывал его светлость с краешка тротуара, а теперь, уверившись в том факте, что по соседству нет полисмена, встал перед лордом и сказал, что у него жена и четверо детей, и все голодают.
Такие вещи всегда происходили с лордом Долишем. Что-то в его внешности, некий налёт неподдельной доброты всячески привлекал их.
В теперешние дни, когда предполагается, что всё, от формы шляпы до манеры есть спаржу, указывает на характер человека, возможно оценить лорда Долиша, исходя из того факта, что его дежурство у «Бандолеро» обходилось дорого ещё до прихода Бенедикта с его кнопками и шнурками. В Лондоне, как и в Нью-Йорке, есть места, где человеку покладистого характера стоять опасно, и одно из них – угол Шафтсбери-авеню и Пикадилли-сёркус. Нуждающиеся, заросшие люди дрейфуют там туда и сюда, ожидая, когда боги подарят им лёгкую добычу; и осторожный человек, сознавая, что у него есть мелочь, скорее проскочит опасный участок, «как путник на дороге одинокой, идёт страшась и опасаясь, и лишь однажды оглянувшись, вновь головы не повернёт, - ведь знает, что ужасный демон ступает по пятам его». За семь минут, пока лорд Долиш ждал, два ужасных демона окружили его, прося взаймы пять шиллингов до следующей среды и субботы соответственно, и он расстался с наличными, не ропща.
О нраве лорда Долиша говорит и то, что оба нуждавшихся, казалось, были хорошо с ним знакомы и звали его «Билл». Все друзья лорда Долиша звали его «Билл», и у него был их полный список, по порядку, - от числившихся в энциклопедии Дебретта до тех, чьи фамилии висели на досках объявлений третьесортных клубов в связи с неуплатой членских взносов. Как раз такой человек, которого инстинктивно называешь «Билл».
Противник расизма и суицидов, продававший резинки, не называл лорда Долиша «Билл», но манеры его были задушевны. Так как взгдяд его светлости несколько медленно возвращался от средней дистанции, - не так легко и не подумавши разрешается вопрос, как ударить на всю длину Шафтсбери-авеню клюшкой с медным наконечником, - проситель повторил свои вести. Лорд Долиш задумчиво смотрел на него.
- Может выйти, - сказал он, - но нужно приложить определённое усилие. Простите, я не расслышал вас.
Визави сделал одолжение и повторил реплику в третий раз, с возросшим пафосом, т. к. постоянно твердя фразу, почти поверил в её правдивость сам.
- Четверо голодающих детей?
- Четверо, господин, поэтому я прошу вас о помощи!
- Вероятно, тогда у вас маловато времени на гольф? – сочувственно сказал лорд Долиш.
Уже ровно три дня, сказал мужчина, скорбно надувая пищалку, прошло с тех пор, как его отпрыски пробовали хлеб.
Это не слишком тронуло лорда Долиша. Он не очень любил хлеб. Вот только, казалось, бедняга с кнопками сильно тревожился, поэтому, понимая, что на вкус и на цвет товарищей нет, и никто за это не в ответе, он взглянул на него с состраданием.
- Конечно, если они любят хлеб, то это весьма неприятно, верно? Что же вы собираетесь делать?
- Купите пищащую птицу, господин, - посоветовал торговец. – Очень весело и смешно.
Лорд Долиш оглядел странную дичь без энтузиазма.
- Нет, - сказал он, слегка пожав плечами.
Повисла пауза. Казалось, ситуация зашла в тупик.
- Вот что я скажу вам, - сказал лорд Долиш с видом человека, который хорошенько подумал и был вознаграждён за это величайшей идеей. – Дело в том, что я действительно не хочу ничего покупать. Кажется, по велению злого рока у вас в продаже как раз такие вещи, рядом с которыми меня не увидят, даже если я загнусь в канаве. Я не выношу резинки, всегда терпеть их не мог. Я не очень-то люблю обувные крючки. И я не хочу ранить ваши чувства, но я думаю, что эта ваша скрипучая птица – почти ужаснейшая вещь, которую я когда-либо встречал. Предположим, я отдаю вам шиллинг и считаю, что это справедливо?
- Пусть Бог благословит вас, господин.
- Не стоит благодарности. Теперь вы сможете купить своим детям хлеба – я полагаю, можно купить много хлеба за шиллинг. Они правда его любят? Странные дети!
И, завершив эту изящную финансовую сделку, лорд Долиш повернулся, оказавшись лицом к лицу с высокой девушкой, одетой в белое.
В один прекрасный июньский день, в час, когда весь Лондон устремляется на поиски ленча, у входа в ресторан «Бандолеро» стоял рослый молодой человек в превосходной физической форме и сосредоточенно вглядывался куда-то вверх по Шафтсбери Авеню. Его милое добродушное лицо было загорелым и гладковыбритым. Он не обращал ни малейшего внимания на толпы людей сновавших мимо. Его рот был неподвижен, а взгляд – серьёзен и даже немного задумчив. Молодой человек слегка хмурился. Могло даже показаться, что какая-то тайная грусть-тоска снедала его.
У Вильяма Фицвильяма Деламера Чалмерза, лорда Доулиша, не было никакой тайной тоски. В тот момент он думал всего-навсего о том, как ударить по мячу, чтобы положить его прямо перед театром “Пэлэс”. У лорда была привычка мысленно играть в гольф, когда Клер Фенвик опаздывала на свидание. Однажды он прождал её столько, что успел пройти целых девять лунок, при этом он начал от Саввой Гриль и закончил возле Хаммерсмита. Чалмерз был человеком нехитрого ума, и его забавляли даже самые примитивные вещи.
И, вот, когда он так стоял, пытаясь на глаз определить среднее расстояние, к нему подкрался какой-то лохматый совершенно потрепанный бродяга, у которого на груди висел поднос с целой кучей всяческих запонок, шнурков, резиновых колец, крючков, и дохлых петухов. Минуту-другую бродяга оценивающе глазел на его светлость с края обочины. Но, убедившись, что поблизости нет полицейского, он подошёл прямо к лорду и заявил, что у него дома остались голодные жена и четверо детей.
Лорд Доулиш частенько попадал в подобные переделки. Было в нём что-то такое, что притягивало, какая-то неподдельная доброта.
В наши дни, о характере человека может рассказать любая мелочь, начиная от формы его шляпы и заканчивая тем, как он ест спаржу. О личности лорда Доулиша можно было судить уже по тому факту, что ещё до прихода нищего с запонками и шнурками он дорого заплатил за своё дежурство у «Бандолеро». В Лондоне, как и в Нью-Йорке, есть места, где человеку покладистого нрава нельзя стоять неподвижно. Угол Шафтсбери Авеню и площади Пиккадилли был как раз таким местом. Там сновали немытые нечёсаные типы, поджидавшие, когда же им Бог пошлёт лёгкую добычу. И осторожный человек, зная, что у него в кармане завалялось немного мелочи, пулей несётся через этот опасный участок.
Так путник, чей пустынный путь
Ведет в опасный мрак,
Раз обернется и потом
Спешит, ускорив шаг,
Назад не глядя, чтоб не знать,
Далек иль близок враг.***
Спустя минут семь после его прихода, двое ужасных врагов приблизились к лорду Доулишу. Они попросили по пять шиллингов взаймы сроком на неделю, один – до среды, а другой – до субботы. И лорд безропотно расстался с деньгами.
Создавалось впечатление, что оба нищих были с лордом на короткой ноге, потому что каждый из них называл его попросту Билл, что также свидетельствовало о его характере. Все друзья лорда Доулиша называли его Биллом, а у друзей него было превеликое множество, начиная от отпрысков самых именитых фамилий, чьи имена можно было найти в справочнике Дэбрэ и, кончая должниками самых сомнительных клубов. Он был человеком, которого хочешь - не хочешь, назовёшь Биллом.
И хотя этот продавец резиновых колец, который всеми силами боролся за повышение рождаемости в стране, не называл лорда Доулиша Биллом, всё же вёл себя как закадычный друг. Его светлость не спешил бросать своё занятие и продолжал измерять среднее расстояние, поскольку такие вещи не терпят суеты. Главная проблема состояла в том, как одним ударом послать мяч через всю Шафтсбери Авеню. Бродяга вновь заговорил о своих домашних проблемах. Лорд Доулиш задумчиво посмотрел на него и сказал:
- Пожалуй, получится. Правда, хотелось бы немного левее. Простите, я не расслышал, что вы сказали.
Бродяга, в третий раз вынужденный ещё жалостливей повторить свою речь, уже чуть было сам не поверил своим словам.
- Четверо голодных детишек?
- Четверо, господин. Помогите!
- Полагаю, у вас остаётся не слишком много времени на гольф, а? – посочувствовал лорд Доулиш.
А нищий ему в ответ, что вот, мол, уже третий день как у его детей не было и крошки хлеба во рту. При этом он с унылым видом стал надувать дохлого петуха.
Его слова не слишком растрогали лорда. Он не был большим почитателем хлеба. Но, похоже, что бедолага с запонками очень переживал. Посему, решив, что о вкусах не спорят и не дают отчёта, он посмотрел на него с сочувствием.
- Конечно, если они любят хлеб, то дело дрянь. Что вы собираетесь делать?
- Купите дохлого петуха, господин, – посоветовал бродяга. – Умрёте со смеху.
Лорд Доулиш без особого энтузиазма уставился на странную птицу.
- Нет, - сказал он, и при этом его слегка передёрнуло.
Повисло молчание. Казалось ситуация зашла в тупик.
- Видите ли, - сказал лорд Доулиш с таким видом, будто после долгих раздумий на него снизошло откровение. – Дело в том, что я вообще не намерен ничего покупать. По какой-то несчастливой случайности у вас навалом вещей, которые я вряд ли имел бы при себе, даже если бы валялся мёртвым где-нибудь в канаве. Я терпеть не могу, и никогда не мог, резиновых колец. Я не в восторге от крючков. И, не сочтите за оскорбление, но эти ваши пищащие птички самая кошмарная вещь, которую я когда-либо видел. Давайте так, я просто даю вам шиллинг, и мы в расчете.
- Благослови вас Бог, господин.
- Не стоит благодарности. Вы сможете купить своим детям немного хлеба. Хотя думаю, на шиллинг вы можете купить много хлеба. Они и вправду так его любят? Маленькие сорванцы!
Покончив с этой щекотливой финансовой сделкой, лорд Доулиш обернулся и столкнулся лицом к лицу с высокой девушкой в белом.
*** Самюэль Тейлор Колридж, поэма “Сказание о старом моряке». Перевод В. Левика.