После некоторого размышления, он решил скрыть его особенности позади полосы бархата и самостоятельно объявил как Замаскированный Трубадур.

Он обедал слегка в клубе от устриц и пинты крепких(тучных), и в восемь часов, после дня, потраченного(проведенного) в полощущем горло тонике горла и высказывании 'Ми ми-ми', чтобы разминаться гортань, он достиг служебного входа.

Джос. Уотербери был там, нося безошибочный воздух человека(мужчины), который был более или менее погружен в не подслащенный джин в течение нескольких часов, и, половина короны, переходившей к другому владельцу, они продолжили к крыльям вместе ждать их очередь.

Это было о четверти(квартале) часа прежде, чем они были призваны, и в течение этой четверти(квартала) часа Фредди говорит мне, что его настроение взлетело heavenwards. Это было так очевидно абсурдно, он чувствовал, как он наблюдал, что местный талант исполнил, предположил, что мог быть любой вопрос его способности к полицейскому датчик победы. Он не знал, как эти вещи были решены - популярным одобрением, по-видимому - но независимо от того, что система маркировки могла бы преобладать, это должно неизбежно сажать его во главе опроса.

Эти певчие птицы были весь хорошо означающие - они прилагали все усилия и дали из их лучший - но они не имели ничего, что могло самым отдаленным протяжением слова быть описанным как Класс. Пять из них предшествовали ему, и не один из этих пяти, возможно, держались, те матери Холма в течение минуты - уже не говоря о имеют wowed их, поскольку он имел wowed их. Эти вещи - вопрос индивидуальности и техники. Или Вы имеете индивидуальность и технику, или Вы не имеете. Эти парни не имели. Он имел. Его положение, он видел, был скорее, что из классической лошади поднимать против большой продажи.

Так, поскольку я говорю, он стоял там за четверть часа, бормоча 'Ми ми-ми' и попадая все более выше себя: и наконец, после того, как бухта, кто напоминал помощника водопроводчика, закончила петь, 'Только Сообщают новости Матери' и ушел к спорадическим аплодисментам, он видел, что диктор дергал его большой палец в нем и понятый, что момент(мгновение) прибыл.

Он был совсем не возбужден, он говорит мне. От того, что он слышал об этих Любительских Ночах, он скорее предположил, что он мог бы в течение первой минуты или так должны подавить и доминировать над довольно жесткой аудиторией. Но дом казался в дружественном настроении, и он шел по сцене, регулируя его маску, с устойчивым и уверенным шагом.

Первое резкое примечание было поражено, когда диктор обратился, чтобы спросить его имя. Он был крепким, опухшим мужчиной с мешками под глазами и бледного цвета лицом, и на видящем Фредди он был подобно лошади. Он поддержал шаг или два, подбрасывая его руки, поскольку он сделал так, в защитном виде пути.

'Это в порядке, ' сказал Фредди.

Мужчина казался заверенным. Он проглотил однажды или дважды, но стал более спокойным.

'Что является всем это? ' он спросил.

'Это весьма в порядке, ' сказал Фредди. 'Только объявите меня как Замаскированный Трубадур. '

'Воркуйте! Вы дали мне противный удар. Замаскированный, какой(что)? '

'Трубадур, ' сказал Фредди, интервал слоги тщательно.

Он шел к фортепьяно, где Джос. Уотербери поместил себя и играл аккорды.

'Готовый? ' он сказал.

Джос. Уотербери искал, и медленный взгляд ужаса начал распространяться по его лицу. Он закрывал его глаза, и его губы, перемещенные тихо. Фредди думает, что он молился.

'Встряхнитесь, ', сказал Фредди резко. 'Мы только собираемся начинать. '

Джос. Уотербери открыл его глаза.

'Гавд? ' он сказал. 'Это Вы? '

'Конечно это - я. '

'Что Вы сделали к вашему лицу? '

Это было точкой, который аудитория, также, казалось, желала проработанный. Заинтересованные голоса сделали себя, получил известие от галереи.

'Уот все это, Счет? '

'Это - замаскированный дурачок, ' сказал диктор.

'Уот дурачок? '

'Это. ' Бледнолицый мужчина, казалось, мыл его руки целого неприятного дела. 'Не обвините меня, мальчиков, ' он просил. 'Это - то, что он говорит, что он. '

Джос. Уотербери выскакивал снова. В течение прошлых нескольких моментов(мгновений) он только что сидел, бормоча к себе.

'Это не является правильным, ' сказал Джос. Уотербери. 'Это не является британским. Не справедливо обмануть мужчину и затем внезапно разворачиваться на нем - '

'Замолчите! ' шипел Фредди. Все это, он чувствовал, был подрывной. Получение аудитории в неправильное настроение. Уже сердечность патронов начинала убывать. Он мог ощутить отличное уменьшение того духа "все приятели вместе ". Один или два ребенка кричали(плакали).

'Ladyeezun-gennelmun, ' проревел бледнолицого мужчину, ' меньше мигающего шума, если хотите. Я требую вашей доброй льготы для этого 'до trebudder. '

'Ничего, ' сказал Джос. Уотербери, оставляя фортепьяно и прибывая на авансцене. 'Он может быть дурочком, или он не мог, но я обращаюсь к этой справедливой аудитории - является этим только, - это этический, для мужчины внезапно, чтобы высунуться на человеке, который имел пару - '

'Продвиньтесь, ' кричали патроны. 'Меньше из этого. ' И голос от галереи убеждал Джоса. Уотербери, чтобы поместить его голову в ковш.

'Хорошо, ' сказал Джос. Уотербери, кто был явно в темном настроении. 'Хорошо. Но Вы не слышали последний из этого каким-либо образом. '

Он повторно поместил себя в фортепьяно, и Фредди начал петь, 'Когда Серебро Лунного света Встречает свет любви в Ваших Глазах.

Момент он получил движение, он знал, что он никогда не был лучшим голосом в его жизни. Были ли это устрицами или крепкие или тоником горла, он не знал, но примечания плыли столь же гладкий как сироп. Это заставило его чувствовать лучшего человека, чтобы слушать себя.

И все же было что - то не так. Он определил это почти от начала. По некоторым причинам он терял совершенствование. И затем внезапно он добрался до этого. Чтобы делать песню ударом, это - недостаточно для певца, чтобы находиться на вершине его формы. Аккомпаниатор, также, должен внести свою лепту. И первичная вещь, которую певец ожидает от его аккомпаниатора - то, что он должен играть сопровождение песни, он поет.

Этот Джос. Уотербери не делал, и это было это, которое причиняло бренчавший конфетой-звонками эффект, который Фредди наблюдал(соблюдал). Что сальная птица фактически играла, он не мог сказать, но это не были извилистые биты к, 'Когда Серебро Лунного света Встречает свет любви в Ваших Глазах.

Это был очевидно случай чтобы созвать конференцию. Немного того материала связи интерофила требовалось. Он сделал поперечный прыжок к фортепьяно, поощряя часть аудитории предположить, что он входил в его танец.

'Есть серебро в лунном свете... Что, черт возьми, Вы играете? ' пел Фредди.

'А? ' сказал Джос. Уотербери.

'Но его запятнанное серебро кажется... Вы играете неправильную песню. '

'Что Вы поете? '

'Когда это встречает(выполняет) золотой lovelight... Я пою, "Когда Серебро Лунного света Встречает свет любви в Ваших Глазах ", Вы глупая задница. '

'Воркуйте! ' сказал Джос. Уотербери. 'Я думал, что Вы сказали мне "Цилиндр, Белую Связь(Галстук) и Хвосты". В порядке, дерзкий, теперь мы выключены. '

Он переключил проворно в правильные каналы, и Фредди был способен петь 'В ваших глазах, что мягко лучи без того чувства " устанавливают ваши зубы на краю " который он иногда испытывал при изменении механизмов неловко в его двухместный. Но вред был сделан. Его власть на его аудитории ослабилась. Лучший элемент на более низком полу все еще прикреплял это подобно мужчинам, но в галерее некоторая живость начала проявляться. Малина присутствовала не фактически, но он, казалось, слышал избиение его крыльев.

Чтобы предотвращать это, он бросился в его пение с возобновленной энергией. И такой был его магнетизм и техника, что он очень почти помещал это. Бормотание замирало. Один из плачущих детей прекратил плакать. И хотя другой был больным Фредди, думает, что это, должно быть, произошло кое из-за чего, что это съело. Он пел подобно один вдохновленный.

Поразмыслив, он решил скрыть лицо за бархатом маски и назваться Таинственным Трубадуром.

Несколько часов он провёл, полоща горло бальзамом и повторяя «Ми – ми – ми», чтобы распеться. В клубе он умеренно отобедал устрицами, запил их пинтой крепкого портера и в 8 часов стоял у черного входа в театр. Джоз Вотербюри уже был там. Его окутывала особая аура, свойственная человеку, который провёл несколько часов, поглощая горький джин.

Заговорщически пожав друг другу руки, они пошли за кулисы, дожидаться своего выхода. Их номер был через 15 минут, и все это время Фредди повторял мне, что его дух жаждет великих свершений.

Предположение о том, что он может не стать победителем на этом смотре самодеятельности, казалось ему верхом нелепости. Он не знал, по какому принципу будет определен лучший. Вероятно, все решит успех у публики. И он был убежден, что любой, кто его услышит, присудит ему победу.

Все те Боттлетонские певчие птички были вполне благонамеренными и ни мало его не беспокоили. Они делали все, что в их силах, но этого было недостаточно для того, чтобы даже с большой натяжкой претендовать на настоящее мастерство. Пятеро из них выступали до него, и ни одна из них не смогла и на минуту вывести почтенных нотингхиллских дам из состояния благосклонного созерцания, вызывая восхищение, подобное тому, которое испытал, увидя их, и он. Индивидуальность и техника. Либо у тебя это есть, либо нет. Вот чего не хватало тем милашкам. В отличие от него. Рядом с ними он выглядел, как чистокровный жеребец, окруженный бесцветными клячами.

Итак, как я уже сказал, он четверть часа распевался за кулисами, бормоча «Ми-ми – ми» себе под нос, преисполняяясь сознанием собственной значимости. Когда, наконец, парень, который был похож на посыльного из жилконторы, закончил петь: «Огорошь этой новостью свою мать» и удалился под гром апплодисментов, конферансье указал на него, и он понял, что его час пробил.

Он сказал мне, что ничуть не волнуется. С тех пор, как он узнал об этом вечере «Мы ищем таланты», его захватила мысль о том, что он мог бы и должен покорить, очаровать взыскмательную публику. Казалось, зрители были настроены благожелательно. Поправляя маску, решительно и спокойно, он вышел на сцену.

То, с каким видом конферансье попросил его представиться, было первым тревожным звоночком. Этот тучный, страдающий отдышкой мужчина, с мешками под глазами и лицом сливового цвета, увидя Фредди, взбрыкнул, как лошадь. Он отступил на пару шагов и взмахнул руками, словно защищаясь.

Всё в порядке. – сказал ему Фредди. Казалось, конферансье успокоился. Он сделал несколько глубоких вдохов и овладел собой.

- Что это такое?! - Спросил он.

- Так надо. – ответил Фредди. – Я – Таинственный Трубадур. Обьявите меня.

- Уф-ф! Ну вы меня и напугали… Таинственный кто?

- Тру-ба-дур. –медленно и отчетливо повторил Фредди.

Он подошел к фортепиано, за которым уже уселся Джоз Вотербюри и наигрывал аккорды.

- Готов? – спросил он.

Джоз Вотербюри посмотрел на него, и ужас исказил его лицо. Он закрыл глаза, его губы бесшумно двигались. Фредди решил, что он молится.

- Очнись! – взволнованно шепнул Фредди, - Мы начинаем!

Джоз Вотербюри открыл глаза.

- Гоуд? - Пробормотал он, - Это ты ли?

- Конечно, это я.

- Что у тебя с лицом?

Публика так же пыталась решить этот вопрос. С галерки доносились голоса любопытствующих.

- Что ЭТО, Билл?

- Это таинственный Дур-будь-дур. – Обьяснил конферансье.

- Что за Дур-будь-дур?

- Ну, это…- На лице сливового цвета была написана решимость снять с себя ответственность за это неприятное происшествие.

- Я тут не при чем, друзья мои, - оправдывался он, - этот человек так представился.

Джоз Вотербюри решил, что пора высказаться. Последние несколько минут он что-то упорно бормотал себе под нос.

- Это неправильно, - Заявил он, - это не понашему, чтоб пригласить человека, а потом шушукаться о нем. Не подвиг это, знаете.

- Помолчи! - Прошипел Фредди. Он осознал всю пагубность происходящего. Публика не принимала его. Спокойствие устроителей праздника было поколеблено. Как он мог заметить, чувство локтя, присущее этой аудитории, пошло на убыль. Заревел ребенок, и, кажется, не один.

- Дамм-и-господа! –пробасило лицо цвета сливы, - Я прошу тишины, будьте так любезны. Прошу вас проявить снисхождение к этому, так его, Дур-будь-дуру.

- Ну хорошо. – сказал Джоз Вотербюри, выходя из-за фортепиано и спустился к публике.

- Он может быть Дур-будь-дуром, если ему так нравится, но я обращаюсь к почтеннейшей публике, для того чтобы, потому что приличия требуют, по отношению к человеку, который, неким образом, вместе со мной…

- Да что же это!! – возмутился кто-то из устроителей, - Прекратите немедленно! Голос с галерки посоветовал Джозу Вотербюри охладить свой пыл.

- Ну хорошо, - сказал заметно помрачневший Джоз Вотербюри. – Хорошо! Но вы уж сначала послушайте его, а потом судите. - Он вернулся за фортепиано, и Фредди запел: « Когда серебряный Лунный свет меркнет перед светом любви твоих глаз.»

Начав петь, он понял, что никогда еще его голос не звучал так хорошо. Он ен знал, из-за устриц ли, или бальзама, но мелодия лилась словно ручей. Слыша себя, он с трудом верил, что это его голос.

И тут что-то снова пошло не так. Он заметил это почти сразу. Почему-то он не придал этому значения, и тут-то он и попался. Просто быть в голосе недостаточно, чтобы иметь успех. Нужен хороший аккомпанимент. И главное, что требуется от музыканта, который аккомпанирует певцу, это играть ту мелодию, которая соответствует песне.

То, что Джоз Вотербюри не знал об этом, и стало причиной того диссонанса, который почувствовал Фредди. Он не мог точно сказать, что именно играл этот вонючий свистун, но это точно были не аккорды «Когда серебряный Лунный свет меркнет перед светом любви твоих глаз.»

Эта неловкость очевидным образом вызвала комментарии. Едва утихшее недовольство вспыхнуло с новой силой. Фредди подскочил к фортепиано, из-за чего часть публики предположила, что он собирается танцевать.

- Льётся серебро лунного све-ета… что, черт тебя возьми, ты играешь?- пропел Фредди.

- А? –пробормотал Джоз Вотербюри.

- Но серебро тускне-е-ет…Ты играешь не ту песню.

- Что ты поёшь?

- В золотом свете твоей любви-и… я пою « Когда серебряный лунный свет меркнет перед светом любви твоих глаз», тупая ты скотина.

- Да ну!- сказал джоз вотербюри, я-то думал ты сказал мне « Модная шляпка, ленточки и косички.» Ну ничего, теперь всё ясно.

Он оперативно переключился на требуемую волну и Фредди смог спокойно спеть «В твоих глазах, что источают ласку» чувствуя, что преобрел некий новый опыт в работе дуэтом. Но публика не прощает ошибок. Он утратил контроль над ситуацией. Если самая цивилизованная часть публики в партере терпеливо хранила молчание, то на галерке определенно возникло нездоровое оживление. К счастью, никто не запасся помидорами, но он почти чувствовал как они летят в него.

Чтобы предотвратить их появление, он удвоил старания очаровать публику своим пением. Его шарм и мастерство были столь велики, что ему это почти удалось. Возмущение улеглось. Один из плачущих детей успокоился. И хотя другой орал во всю мочь, Фредди предположил, что его, видимо, забыли покормить. Он пел как бог.

После некоторого раздумья он решил скрыть лицо с помощью полоски вельвета и объявить себя Трубадуром в Маске.

Он перекусил в клубе устрицами и пинтой крепкого портера, и ровно в восемь ноль-ноль, потратив все послеобеденное время на полоскание глотки тоником и издавание звуков вроде «Ми-ми-ми» для разминки гортани, он стоял перед служебным входом в театр.

Джоз. Водопрят уже был там, демонстрируя безошибочно узнаваемые признаки человека, который последние несколько часов был более или менее увлечен неразбавленным джином; полкроны поменяло хозяина, и они отправились дальше вместе, рука об руку ждать своей очереди.

Прошло около четверти часа, когда их наконец вызвали, и в течение этих пятнадцати минут, как рассказывал мне Фредди позже, душа его воспарила ввысь. Понаблюдав за выступлениями местных дарований, он почувствовал, что было бы совершенно нелепо сомневаться в своей победе. Он не имел понятия о том, какие методы используются для принятия подобных решений, - он предполагал, что открытым голосованием, - но какая бы система не превалировала, он неизбежно должен был получить первое место.

У этих певчих пташек из Баттлтона в принципе были благие намерения – они не жалели сил и выдали по полной программе, но даже с огромной натяжкой их исполнение не тянуло на то, что называют Высоким Классом. Перед ним выступало пятеро, и никто из них не сумел бы удержать внимание старейшин Ноттинг-Хилла даже на минуту – оказываясь одни на сцене, они не были способны справиться с потрясением. Это уж все зависит от сияния отдельно взятой индивидуальности и точности технических приемов. Либо у вас есть сияние и приемы, либо нет. У ребят их не было. У него были. Его состояние, рассказывал он, можно было сравнить с ощущениями чистокровного рысака, выставленного против стада непонятного происхождения кляч.

Таким образом, как я уже говорил, он стоял там около четверти часа, бормоча «Ми-ми-ми» и преисполняясь все большим самодовольством. В итоге, после парня с внешностью водопроводчика, который как раз закончил исполнение «Шепни мамаше осторожно» и под жидкие хлопки убрался со сцены, Фредди увидел, что большой палец ведущего качнулся в его сторону, и понял, что час пробил.

Он немного дергался, сказал он мне. С того момента, когда он впервые услышал об этих Любительских Вечерах, он скорее допускал, что мог бы с первой минуты подавить страх и возобладать над большим упрямым залом. Но публика вроде была настроена дружелюбно, и он, надевая маску, твердой уверенной походкой поднялся на сцену.

Первая резкая нота прозвучала, когда ведущий повернулся к нему спросить его имя. То был плотный одутловатый мужчина, мешки под глазами не красили его темно-сливового лица, и, взглянув на Фредди, он рванулся, словно пугливая лошадь. Он отступил на шаг или два, воздев руки в качестве защиты.

- Все в порядке, - сказал Фредди.

Ему вроде бы удалось убедить толстяка. Он пару раз сглотнул и малость успокоился.

- Что все это значит? – спросил он.

- О, все отлично, - заверил Фредди. – просто объявите меня как Трубадура в Маске.

- Ха! Вы меня отвратительно напугали. Кто-кто в маске?

- Трубадур, - произнес Фредди, стараясь четко выговорить все слоги.

Он подошел к фортепьяно, где сидел Джоз. Водопрят, наигрывая аккорды.

- Готов? – спросил он.

Джоз. Водопрят огляделся, и на его лице медленно стал проступать ужаса. Он закрыл глаза, и его губы беззвучно зашевелились. Фредди решил, что тот молится.

- Просыпайся, - резко скомандовал Фредди – Мы как раз собираемся начинать.

Джоз. Водопрят открыл глаза.

- Гоуд? – спросил он. – Это ты?

- Ну конечно, это я.

- Что ты сделал со своим лицом?

Этот же вопрос явно волновал и зрителей. С галерки слышались заинтересованные возгласы: «Что это еще такое, Билл?»

- Это замаскированный трибаддер, - отвечал ведущий.

- Что еще за трибаддер?

- Вот это вот, - человек со сливовым лицом явно хотел снять с себя ответственность за такое неприятное происшествие. – Не вините меня, ребята, - взмолился он. – Он утверждает, что он и есть это самое.

Джоз. Водопрят вновь всплыл на поверхность. В течение последних минут он сидел тихо, что-то бормоча себе под нос.

- Неправильно, - сказал Джоз. Водопрят. – Не по-британски. Нечестно сначала завлечь парня, а потом вдруг отвернуться от него.

- Заткнисссь! – зашипел Фредди. Все это было ужасно. Зал пришел в неправильное настроение. Всеобщее радушие начинало угасать. Он мог отчетливо ощутить иссякание духа дружеского участия. Некоторые дети начали плакать.

- Ледииижентльмуныы, - проревел человек со сливовым лицом, - прекратите этот чертов шум, будьте так добры. Я прошу вас проявить снисхождение к данному трибаддеру.

- Порядок, - сказал Джоз. Водопрят, оставляя свой инструмент и спускаясь со сцены. – Он может быть трибаддером, а может и не быть, но я взываю к этому беспристрастному залу – это было бы по-человечески честно и этично исчезнуть, раз уж у него есть немного этого самого...

- Да ладно, - завопили старейшины. – Заканчивай.

И голос с галерки убедил Джоз. Водопрята спрятать голову в кусты.

- Ну ладно, - сказал Джоз. Водопрят, явно пребывая в плохом настроении. – Ладно. Но вы в любом случае не понимаете, что я имел в виду.

Он уселся за фортепьяно, и Фредди приступил к исполнению «И серебристая луна в твоих глазах отражена».

Как только он начал, то сразу же осознал, что никогда в жизни еще не бывал настолько в голосе. Неизвестно, были ли виновны устрицы с портвейном, или же тоник поспособствовал, но издаваемые им звуки были мягче сиропа. Слушая самого себя, он чувствовал, что становится лучше.

Однако что-то было не так. Он обнаружил это с самого начала. По непонятным причинам он периодически не попадал в такт, а потом внезапно все становилось на свои места. Чтобы песенка завоевала популярность, несдостаточно только хорошей формы певца. Аккомпаниатор тоже должен показать класс. И основное, чего ждет певец от аккомпаниатора – что тот будет играть именно ту песню, которую в данный момент исполняет певец.

Джоз. Водопрят этого как раз и не делал, и из-за этого возникал тот самый эффект нестройного колокольного звона, который приметил Фредди. Что этот скользкий тип наигрывал, сказать было сложно, но это определенно не были вихристые аккорды из «Серебристой луны».

Это был случай для созыва чрезвычайного совещания. Требовалось чуть-чуть перетереть это в конфиденциальном порядке. Фредди совершил прыжок в сторону пианино, причем часть зрителей ошибочно решила, что он собирается танцевать.

- Серебрится лунный свет… Что, ради всего святого, ты играешь?! - пел Фредди.

- А? – вопросил Джоз. Водопрят.

- Но уже не так блистает… Ты играешь не ту песню.

- А что ты поешь?

- Когда золото любви в ясных глазках повстречает… Я пою «И серебристая луна в твоих глазах отражена», тупица.

- Ха! – произнес Джоз. Водопрят. – Мне казалось, ты имел в виду «Цилиндр, фрак и белый галстук». Хорошо, петушок, теперь мы разобрались.

Он проворно вернулся в нужное русло, и Фредди смог спеть «В глазках, что сияют нежно» без этого сводящего зубы ощущения, как то, что периодически его посещало, когда он неумело переключал передачи в своем двухместном автомобильчике. Но вред уже был нанесен. Его власть над аудиторией ослабла. Лучшая ее часть, сидящая на более дорогих местах, еще сдерживалась, но наверху на галерке было заметно определенное оживление. Пренебрежительное фырканье было еще не слишком заметно, но он слышал, как шумят волны неодобрения.

Чтобы предотвратить крах, он погрузился в пение с удвоенной энергией. И настолько сильным было его обаяние и техника, что он практически выиграл. Бормотание прекратилось. Один из плачущих детей заткнулся. И хотя другой выглядел нездоровым, Фредди не сомневался, что тот просто съел что-то не то. Он пел вдохновленно.

После некоторого размышления он решил замаскироваться за полоской вельвета и объявил себя Костюмом Трубадура.

Он легко пообедал устрицами и пинтой темного пива, и в восемь часов после обеда, проведенного в полоскании горла и смягчении гортани, он прибыл к служебному входу театра.

Джо. Ватербери был там, неся безошибочный запах человека более-менее погруженного в неразбавленный джин в течение последних часов, на полкроны измененные руки, они прошествовали за кулисы вместе в ожидании своей очереди.

Прошло около четверти часа, прежде, чем их вызвали, и во время этой четверти Фредди рассказывал мне, что его настроение испарилось. Это было настолько абсурдно, он чувствовал, как будто он наблюдал, как местный талант представляет дух победы. Он не знал как решились эти вопросы – шумным одобрением, предположительно –но какая бы система отметки не преобладала, она неизбежно поставит его на вершину выбора.

Эти певчие птицы Bottleton все были благонамеренными – они не жалели трудов и давали все возможное, но у них не было ничего, что могло бы хоть отдаленно быть описанным как Класс. 5 из них предшествовали ему, но ни один из этих пяти не мог удержать этих матрен Ноттинг Хилл на минуту – пусть они привели в восторг их, как он имел огромный успех у них. Эти вопросы – предмет личности и техники. Либо у Вас есть индивидуальность и техника, либо – нет. У этих парней не было. У него -была. Его положение, как он понимал, скорее напоминало классическую лошадь, выставленную против скакунов конного завода.

Итак, как я сказал, он стоял четверть часа, мурлыча “Май-май-май” и задирая нос; и наконец, после того, как парень, похожий на водопроводчика, закончил пение “Просто сообщи осторожно матери” и ушедшего под одиночные аплодисменты, он увидел как конферансье указывает на него большим пальцем и понял, что наступил его час.

Он ни капли не волновался, он говорит мне. Из всего, что он слышал об этих Любительских Вечерах, он предполагал, что сможет с первой минуты успокоиться и подняться над этой довольно тупой публикой. Но зал казался настроенным дружески, и он вышел на сцену, поправляя свою маску, с решительным и уверенным настроем.

Первая нотка раздражения ударила, когда конферансье повернулся, чтобы спросить его имя. Это был полный страдающий одышкой мужчина с мешками под глазами и лицом цвета тернослива, а увидев Фредди, он засмущался как лошадь. Он попятился на шаг или два, вскидывая руки, как бы защищаясь.

- Все в порядке -, сказал Фредди.

Человек вроде успокоился. Он вдохнул воздух раз или два, но стал спокойнее.

- Что это все значит? - спросил он.

- Все хорошо -, - ответил Фредди. “Просто объявите меня “Переодетым Трубадуром”.

- Ух! Вы сыграли отвратительную шутку. Переодетый кто?

- Трубадур, - сказал Фредди, тщательно выговаривая слоги.

Он перешел к пианино, где Дж. Ватербери сидел в одиночестве и играл аккорды.

- Готов? – спросил он.

Дж.Ватербери взглянул вверх, и медленно печать ужаса начала расплываться по его лицу. Он закрыл глаза, а губы медленно двигались. Фредди подумал, что он молится.

- Поторопись - , сказал Фредди резко. - Мы как раз начинаем -.

Дж.Ватербери открыл глаза.

- Боже? - , сказал он. - Это ты?

“Конечно, это я”.

“Что ты сделал со своим лицом?”

Это был вопрос, который публика также хотела знать. Заинтересованные голоса послышались с галерки.

“Что это все значит, Билл?”

- Это переодетый требадур.

Что за требадур?

- Вот это. Человек с лицом, похожим на тернослив, казалось, умывает руки из всей этой неприятной затеи. - Я не виноват, ребята, - умолял он. Это – то, чем он себя называет.

Дж. Ватербери выскочил опять. Последние несколько мгновений он как раз сидел, бормоча что-то про себя.

- Не все в порядке, - сказал Дж.Ватербери. - Это не по-английски. Не честно увлечь человека, а затем внезапно перевернуть его-.

- Заткнись! - прошипел Фредди. Все это было, по его мнению, губительно. Уводило публику в неправильное русло. Уже гениальность шефа начала угасать. Он мог чувствовать четкое угасание этого всеобщего духа. Один или два ребенка начали плакать.

- Леди–и и джентельмены -, - завопил тернослив, будьте любезны, меньше чертовского шума. Я призываю к снисхождению к этому тре-будуру.

- Все в порядке – сказал Дж. Ватербери, выходя из-за пианино и спускаясь по лестнице. - Он может быть трубадуром или нет, но я взываю ко всей честной публике – это справедливо, это этично, вылупиться на человека, имеющего парочку -

-Давай, - кричали зрители. – Меньше слов. А голос с галерки подгонял Джоша. - Ну ладно. Но Вы не слышали последнего никоим образом.

Он уселся за пианино, и Фредди начал петь “Когда

Серебро лунного света встречает свет любви в твоих глазах”.

В тот момент, когда он запел, он знал, что никогда в жизни еще его голос не звучал лучше. Были ли это устрицы, или пиво, или тоник для горла, он не знал, но ноты выплывали так гладко, словно сироп. Это заставило его чувствовать лучшим человеком, который когда-либо его слушал.

Но все еще что-то было не то. Он увидел это с самого начала. По какой-то причине ему не хватало совершенства. А затем он внезапно попал. Для того, чтобы сделать песню фурором, певцу недостаточно быть на пике формы. Аккомпаниатор также должен сотворить свой хит. Первое, что ожидает певец от аккомпаниатора – это то, что он будет играть аккомпанемент той песни, которую исполняет певец.

Этого Джо. Ватербери не делал, и именно это произвело эффект бряцания колокольчиков, который наблюдал Фредди. Какая жирная птичка сейчас исполнялась, он не мог сказать, но это явно не было хитом “Когда

Серебро лунного света встречает свет любви в твоих глазах”.

Сейчас явно надо было созвать конференцию. Требовалась межстанционная связь. Он боком прыгнул к пианино, предполагая, что часть публики примет это за его намерение потанцевать.

- Серебро в ночи… Какого черта ты играешь? – пел Фредди.

Да? – сказал Дош. Ватербери.

- Но его тусклое серебро кажется…Ты играешь не ту песню.

- А что ты поешь?

- Когда он встретит золотой свет любви… я пою “Когда Серебро лунного света встретит свет любви в твоих глазах”, ты глупый осел!

- У! – сказал Джош. Ватербери. - Я думал, ты сказал мне “Цилиндр, белый галстук и фрак”. Ладно, петушок, сейчас мы остановимся.

Он быстро переключился на верные клавиши, и Фредди смог спеть “В твоих глазах, нежно сияющих” без этого чувства бросания в дрожь, которое он иногда испытывал, переключая скорости неумело в своем двухместном кабриолете. Но огорчение прошло. Его власть над публикой ослабела. Лучшая часть на нижних рядах держалась до конца, как мужчины, но на галерке началось какое-то оживление. Неприличных звуков не наблюдалось, но ему казалось, он слышит шум крыльев.

Чтобы предотвратить это, он бросился издавать трели с обновленной энергией. И таков был его магнетизм и техника, что очень скоро он почти произвел впечатление. Бормотание затихло. Один из ревущих детей прекратил орать. И хотя другой был болен, Фредди думает, что это потому, что он что-то съел. Он пел вдохновенно.

Выйдя из транса, он решил спрятать свое истинное лицо за бархатной повязкой и назваться Трубадуром в Маске.

В клубе он слегка поужинал устрицами, основательно залив их портвейном и, наконец, ровно в восемь, проведя полдня в полоскании горла и повторении ноты ми, что бы смягчить голосовые связки, он подошел к дверям, ведущим на сцену.

Дж. Уотербури уже его ждал, окутанный тем загадочным духом, который появляется после погружения в горький джин на несколько часов. Обменявшись небрежным рукопожатием, они направились за кулисы.

Им пришлось подождать минут пятнадцать, прежде чем их позвали, и в течение этих пятнадцати минут, как утверждает Фредди, он был в самом боевом расположении духа. Глядя на выступления местных талантов, он чувствовал, что было бы глупо даже предположить, что он не выиграет. Он не знал, как оценивают выступления, – наверное, по реакции слушателей, – но считал, что любая система оценки должна была принести ему победу.

Конечно, все эти дилетанты выступали из лучших побуждений, они старались изо всех сил чтобы спеть как можно лучше, но у них не было главного: того, что называется Стилем. Пять человек выступали перед ним, и ни один из них не мог удержать внимание публики Ноттинхилла более чем на минуту, не говоря уже о том, чтобы покорить их, как бывало, Фредди их покорял. Здесь все зависит от характера и техники: или они у тебя есть или их нет. У этой мелюзги этого не было. А у него были. О себе он думал как о племенном жеребце, вынужденном соревноваться с тягловыми клячами.

Итак, он стоял за кулисами пятнадцать минут, напевая вполголоса «Ми-ми-ми» и гордясь собой все больше и больше пока, наконец, какой-то мужичок (который выглядел как напарник сантехника) не закончил петь «Просто скажи матери» и не убрался со сцены под жалкие аплодисменты. Наконец-то конферансье указал на него пальцем, и он понял, что его момент настал.

Фредди говорит, что он ни капли не нервничал. Судя по тому, что он слышал об этих вечерах любителей пения, он был уверен, что побороться, для того чтобы покорить это требовательную публику, ему придется в течение, может, первой минуты. Но, похоже, публика была настроена дружелюбно, и он пошел на сцену, поправляя маску уверенным движением руки.

Первая фальшивая нота прозвучала, когда конферансье повернулся, чтобы спросить его имя. Увидев Фредди, этот рыхлый здоровяк с мешками под глазами и багровым лицом шарахнулся в сторону, как испуганная лошадь. Он отступил на пару шагов назад и поднял руки, как будто собравшись защищаться.

- Все в порядке, - сказал Фредди.

Похоже, толстяка это не убедило. Он пару раз судорожно сглотнул, но слегка успокоился.

- Что все это значит? – спросил он.

- Ничего особенного. Просто объявите меня как «Трубадур в Маске».

- Ух! Я чуть в штаны не наложил! Замаскированный кто?

- Тру-ба-дур – сказал Фредди по слогам.

Он пошел к пианино, где уже сидел Дж. Уотербури и перебирал аккорды.

- Ну что? Готов? – спросил он.

Дж. Уотербури взглянул на него, и ужас расплылся по его лицу. Он закрыл глаза и начал беззвучно шевелить губами. Фредди подумал, что он молится.

- Соберись же! – резко приказал Фредди. – Сейчас мы им покажем!

Дж. Уотербури открыл глаза.

- Господи! – сказал он. – Это ты?!

- Конечно, это я!!!

- А что случилось с твоим лицом?

В этот момент публике, похоже, тоже захотелось поразвлечься. Заинтересованные голоса зазвучали с галерки.

- Чё это такое, Билл?

- Это замаскированный требудар. – сказал конферансье.

- А чё такое требудар?

- Вот это оно и есть. – Похоже, мужчина с багровым лицом решил умыть руки. – И нечего мне пенять! Это он сам так себя называет!

Дж. Уотербури вдруг встрепенулся. Несколько последних минут он просто сидел, бормоча что-то себе под нос.

- Это нечестно! – сказал он, - Джентльмены так не делают: сначала представлять человека, а потом от него отворачиваться!!!

- Заткнись! – Зашипел Фредди. Ситуация становилась губительной для него, он чувствовал, что настроение публики меняется не в лучшую сторону. Добродушие слушателей враз куда-то испарилось. Фредди чувствовал, как из зала выветривается дух всеобщего братства. Парочка детей начала плакать.

- Дамы-ы-и госссспода! – Взревел мужчина с багровым лицом. – Потише- потише, пожалуйста! Имею честь представить вашему вниманию требудара!!!

- Минуточку! – сказал Дж. Уотербури, спускаясь со сцены, - Уж не знаю, требудар он или нет, но мне хотелось бы обратиться к почтеннейшей публике. Это, как бы, непристойно - накидываться на парня, который опрокинул парочку…

- Ну, давай же! – закричали посетители. - Кончай! – Одинокий голос с галерки посоветовал Дж. Уотербури надеть ведро на голову.

- Отлично! – слазал Дж. Уотербури, у которого явно испортилось настроение. - В любом случае, мы меня даже не дослушали.

Он заново уселся за роялем и Фредди начал петь «Луна покрывает весть мир серебром».

C того самого момента как он запел, он был уверен, что поет как никогда в жизни. Фредди не знал из-за чего: может, из-за устриц, может, из-за портвейна или полоскания горла, но ноты вылетали из его горла чистые, как кусочки стекла. Собственное пение заставило его лучше думать о себе.

И все-таки что-то было не так. Он это заметил практически с самого начала. По какой-то причине он не ощущал полной безупречности. И вдруг он понял. Для того чтобы сделать песню шлягером, недостаточно одного певца. Аккомпаниатор тоже должен внести свою лепту. И самое меньшее, что он может сделать, чтобы оправдать ожидания певца –это играть музыку к песне, которую тот поет.

Этого-то Дж. Уотербури и не делал, и именно это стало той бритвой, которая безжалостно резала слух Фредди. Было трудно определить, что именно играл этот неряха, но это точно была не витиеватая мелодия его песни.

Похоже, было самое время созвать совещания. Да-да, требовалась самая малость такой конторской манеры сообщения. Фредди метнулся к роялю, заставив кое-кого в публике подумать, что он еще и танцевать будет.

- Луна покрывает весь мир серебром… Что ты играешь? – пропел Фредди.

- А? – спросил он.

- Но серебро тускнеет… Ты играешь не ту мелодию!!

- А что ты поешь?

- И луна тягаться не смеет…Я пою «Луна покрывает весть мир серебром», идиот!

- А-а-а…А я думал, ты сказал «Шляпа, галстук и сюртук». Хорошо птенчик, счас мы запоем!!

Он ловко поменял такт и Фредди смог пропеть «С искрами золота в любящем взгляде твоем» без чувства крепко сжатых зубов, которое он иногда испытывал, неумело переключая передачу на своей спортивной машине. Но все уже было погублено. Он уже не владел вниманием толпы. Лучшие представители человечества в партере еще могли вести себя по-людски, но на галерке уже началось непонятное оживление. Над ним еще не смеялись, но Фредди казалось, что зал уже вдохнул в легкие воздух, что бы его освистать.

Пытаясь спасти положение, он продолжил петь с удвоенной энергией. И с его мастерством и техникой ему это практически удалось. Шум затих. Ребенок перестал плакать. И, хотя второго ребенка все еще тошнило, Фредди думал, что тот просто съел что-то не то.

Он пел с вдохновением.

После непродолжительного размышления он решил, что закроет лицо бархатной полумаской и попросит представить его публике как Трубадура в маске.

Он перекусил в клубе порцией устриц, выпил кружку портера, потом целый день полоскал горло специальным настоем и распевал на все лады «Ми-ми-ми», а в восемь вечера оказался у служебного входа в театр.

Джоз Уотербери был уже там и выглядел так, как может выглядеть джентльмен, посвятивший несколько часов тому, чтобы основательно взбодрить себя неразбавленным джином. Один передал другому полкроны, и приятели отправились за кулисы, ждать своего выхода.

Прошло около четверти часа прежде, чем их вызвали, и, как сказал мне Фредди, за эти пятнадцать минут дух его успел воспарить к небесам. Сомневаться, что победа у него почти в кармане, думал он, следя за выступлением одного из местных дарований, было бы в высшей степени нелепо. Он не знал, как обычно решаются такие вещи: наверно, требуется единодушное одобрение зрителей, но какая бы шкала оценок ни применялась, он был просто обязан попасть в число лидеров.

Эти певчие пташки из Боттлтона были преисполнены благих намерений: они не жалели сил, чтобы показать себя с самой лучшей стороны; но в них не было ни капли того, что могло бы, даже с натяжкой, быть обозначено словом «класс». До него выступили пять таких певцов, но ни один из них не сумел бы ни на минуту завладеть вниманием кумушек из Ноттинг-Хилла– не говоря уже о том, чтобы ошеломить их так, как это в свое время сделал он. Все это – вопрос профессионализма и личного обаяния. Либо у тебя есть личное обаяние и профессионализм, либо нет. У этих типов не было ни того, ни другого. А у него было все. Он полагал, что находится в положении породистого скакуна, выставленного в забеге против табуна жалких кляч.

Итак, говорю я вам, в течение четверти часа он стоял там, напевая вполголоса «Ми-ми-ми» и с каждой минутой все больше вырастая в собственных глазах, когда, наконец, после того как смахивающий на водопроводчика парень допел «Скажи все матери начистоту» и получил свою долю вялых аплодисментов, конферансье подал ему знак – он понял, что момент настал. По его словам, он не чувствовал никакого волнения. Судя по тому, что он слышал об этих любительских концертах раньше, он скорее ожидал, что ему понадобится несколько минут, чтобы расположить к себе трудную аудиторию. Но, казалось, что зал настроен доброжелательно, так что он, поправляя маску, вышел на сцену твердой, уверенной походкой.

Первое неприятное предчувствие резануло его, когда конферансье повернулся, чтобы спросить его имя. Это был приземистый, одутловатый человечек с мешками под глазами и багровым лицом, и, увидев Фредди, он вздрогнул, как норовистая лошадь. Затем он отступил на пару шагов и прикрылся руками, словно пытаясь защититься.

- Все в порядке, - сказал Фредди.

Казалось, это немного успокоило человечка. Он еще раз или два прерывисто вздохнул, но потом совладал с собой.

- Что это значит? - спросил он.

- Да все в порядке, - повторил Фредди. - Просто представьте меня публике как Трубадура в маске.

- Ух, ну и напугал ты меня, парень. Чего-чего в маске?

- Тру-ба-дур, - произнес Фредди по слогам.

Он подошел к пианино, за которым сидел Джоз Уотербери, уже успевший взять несколько пробных аккордов.

- Начнем? – спросил Фредди.

Джоз Уотербери поднял голову, и лицо его медленно исказилось гримасой ужаса. Глаза закрылись, губы беззвучно зашевелились. Фредди показалось, что он читает молитву.

- А ну встряхнись, - процедил Фредди. – Мы уже начинаем.

Джоз Уотербери открыл глаза.

- Что за черт, - сказал он. - Это ты?

- Конечно, я, кто же еще.

- А что с твоим лицом?

Казалось, что этот вопрос занимает также и публику. С галерки доносились любопытные выкрики.

- А это что такое, Билл?

- Это трубадёр в маске, - объявил конферансье.

- А что значит трубадёр?

- Ну, это он, - казалось, человечек с лицом цвета чернослива уже хочет снять с себя всякую ответственность за это крайне неприятное явление. – Парни, я тут не при чем, - оправдывался он, - он сам так сказал.

Джоз Уотербери снова очнулся. Несколько минут до этого он просто сидел, бормоча что-то себе под нос.

- Это возмутительно, - сказал Джоз, - это недостойно англичанина. Это же ни в какие рамки не укладывается: заманить человека, а потом, ни с того, ни с сего, напасть...

- Заткнись! - прошипел Фредди.

Он чувствовал, что все это не в его пользу. Публика пришла в неподходящее настроение. Снисходительное благодушие присутствующих в зале поклонников прекрасного начинало спадать. Дух всеобщего единства рассеивался на глазах. Где-то заплакал ребенок, потом другой.

- Даамы и господааааа, - проревел человечек с багровым лицом, - чуть меньше дьявольского шума, если позволите. Прошу вас уделить ваше великодушное внимание вот этому трубадёру.

- Ну, хорошо, - сказал Джоз Уотербери, поднимаясь из-за инструмента и направляясь к авансцене. - Трубадёр или кто он там еще, но я прошу уважаемую публику рассудить: справедливо ли это, этично ли это, вот так выпрыгнуть, как черт из табакерки, перед человеком, который только что пропустил парочку... - Тихо там, - прикрикнули любители музыки, - хватит уже. Голос с галерки пожелал Джозу Уотербери остудить голову.

- Хорошо, - сказал Джоз Уотербери, не скрывая своего мрачного настроения. - Хорошо. Но самого главного вы еще не слышали.

Он снова занял свое место за пианино, и Фредди взял первые ноты песни «Когда Селены серебро в твоих глазах огонь встречает».

Едва он начал петь, как понял, что никогда прежде его голос не звучал лучше. Объяснялось ли это действием устриц, пива или средства для полоскания горла, он не знал, но ноты лились одна за другой сладостной рекой. Слушать самого себя доставляло ему неземное блаженство.

И все же что-то было не так. Он это заметил почти сразу. По какой-то неясной причине его исполнение не дотягивало до совершенства. А потом он вдруг догадался. Чтобы песня поразила слушателей в самое сердце, даже того, что певец в ударе, недостаточно. Кое-что зависит и от аккомпаниатора. А главное, что требуется во время выступления от аккомпаниатора – играть ту самую песню, которая поется.

Именно это золотое правило нарушил Джоз Уотербери, что и создавало эффект расстроенной музыкальной шкатулки, который чуть раньше отметил Фредди. Что мерзавец играл вместо нужной песни, было трудно сказать, но это даже отдаленно не напоминало «Когда Селены серебро в твоих глазах огонь встречает».

Налицо была необходимость срочного совещания. Требовалось прибегнуть к тактике внутренних переговоров. Он бочком подпрыгнул к пианино, что навело кое-кого из зрителей на мысли, что песня будет сопровождаться танцем.

- Когда Селены серебро... Что ты играешь, черт тебя подери? - пропел Фредди.

-А? - отозвался Джоз Уотербери.

- Но потускневшим кажется оно... Ты не то играешь!

- А что ты поешь?

- Когда огонь встречает золотой... Я пою «Когда Селены серебро в твоих глазах огонь встречает», кретин.

- Ну и дела! - сказал Джоз Уотербери. – А я был уверен, что ты мне сказал про «Цилиндр, фрак и галстук». Ну ладно, болван, начнем.

Он проворно перешел в нужную тональность, так что Фредди смог пропеть строчку «Тот нежный блеск в твоих глазах» уже без чувства ускользающей почвы под ногами, вроде того, что он, бывало, испытывал, слишком резко переключив скорость в своей двухместной колымаге. Но эффект был уже испорчен. Он потерял контакт с залом. Более достойная публика в партере все еще мужественно держалась, но на галерке наметилось некоторое оживление. Его пока не подвергли освистанию, но, казалось, ужас провала был уже близок.

Чтобы предотвратить это, он возобновил свои рулады с удвоенной энергией. Можно даже сказать, что его магнетизм и техника одержали верх. Шушуканье прекратилось. Один ребенок перестал плакать. И хотя второго стошнило, Фредди был склонен полагать, что малыш просто что-то не то съел. Он пел со всем вдохновением, на которое был способен.

Несколько минут глубокого раздумья – и он решил скрыть свои черты лица за ленточкой из вельвета, объявив себя Трубадуром в маске.

После легкого обеда в клубе, который состоял из устриц и пинты горячительного, и после того, как он провел всю вторую половину дня, полоская горло тоником, и распевая " Ми-ми-ми" для подвижности связок, в восемь вечера он прибыл к дверям сцены.

Джоз. Вотербери уже был там, и имел безошибочный вид человека, который подвергался воздействию нераспробованного джина в течение последних нескольких часов. Заплатив полкроны, они прошли внутрь ожидать своей очереди.

Прошло почти четверть часа прежде чем их позвали, и Фредди сказал мне, что во время этой четверти часа он почувствовал, как его дух уносится в заоблачную ввысь. Когда он смотрел выступление местного "таланта", он ощутил чрезвычайно ясно всякую абсурдность какого бы то ни было предположения о его неспособности достичь вершины славы. Он не знал каким образом это решалось - возможно с помощью зрительских оваций, - но какова бы ни была система выставления очков, она должна была бы неизбежно привести его к лидерству при голосовании.

Все эти Боттлтонские певчие птички были такими безобидными - они не вызывали никаких эмоций и старались как могли, но они не имели ничего даже отдаленно напоминающего то, что можно было бы описать как "Класс". Пять человек выступили до него, и никто из них не смог бы удержать внимание мамаш из Ноттинг Хилла даже на минуту - не говоря уже о восторженных "вздохах и охах". Такие вещи всегда дело техники и личного обаяния. Либо они у вас есть, либо нет. У них не было ни техники, ни личного обаяния. А у него были. Он знал, что находится в положении породистого рысака, выставленного на продажу среди множества обыкновенных лошадей с конезавода.

Итак, он стоял за кулисами четверть часа, давая распевку своему голосу, все больше и больше возвышаясь над собой: и наконец-то после того, как один тип, который походил на друга какого-нибудь слесаря-сантехника, закончил петь свою "Только сообщи новость мамочке" и удалился под нестройные аплодисменты, он заметил как конферансье нервно дернул пальцем, указав в его сторону, и понял, что наступил его час.

Он сказал, что ни капельки не волновался. Из того, что он слышал на этих любительских вечерах, он сразу же решил, что сможет обуздать такую непростую аудиторию и всецело завладеть ее вниманием. В зале вроде бы было спокойно, и он вышел на сцену твердым и смелым шагом, поправляя при этом маску.

Первый сигнал тревоги заявил о себе тогда, когда конферансье повернулся к нему спросить имя. Это был грузный и рыхлый человек с мешками под глазами, с лицом цвета недозрелого чернослива. При виде Фредди он откинулся назад, как лошадь, встающая надыбки. Он отпрянул на несколько шагов, выставив руки в защитной позе.

- Все в порядке, не волнуйтесь, - сказал Фредди.

Тот как-будто успокоился. Он нервно сглотнул, и заговорил тихим голосом.

- Что ЭТО?! - спросил он.

- Да все нормально, - сказал Фредди. - Объявите меня Трубадуром в маске.

- Ух! Вы меня неприятно шокировали. КТО в маске?

- Тру-ба-дур, - сказал Фредди, выговаривая тщательно по слогам.

Он прошел к пианино, за которым уже расположился Джоз. Вотербери, и перебирал аккорды.

- Готов? - спросил он.

Джоз. Вотербери взглянул на Фредди, и стал медленно меняться в лице. Он закрыл глаза и что-то прошептал. Фредди подумал, что тот стал молиться.

- Давай, - сказал Фредди резко. - Мы сейчас начинаем.

Джоз. Вотербери открыл глаза.

- Бо-о-о-же, - промолвил он, - это ты?

- Конечно, кто же еще?

- Что ты сделал со своим лицом?

Вопрос был задан по существу, так как, судя по всему, аудитория тоже очень хотела бы это знать. С галерки раздались голоса.

- Трибодур в маске, - объявил конферансье.

- Что такое Трибодур?

- Это он. - Человек с бледно-черносливным лицом легко отделался от этого неприятного дела. - Не вините меня, ребята, - взмолился он. - Он сам сказал мне, что он Трибодур.

Джоз. Вотербери вдруг очнулся. Все это время он просто сидел и что-то бормотал про себя.

- Это неправильно, - сказал Джоз. Вотербери. - Это не по-джентельменски. Нечестно привести человека и потом вдруг свалиться на него как -

- Замолчи! - прошипел Фредди. Он почувствовал, что в воздухе запахло предательством. Или попыткой настроить зрителей на неверный лад. От слушателей уже стали исходить эдакие нотки недружелюбия. Он уже мог почувствовать отдаленное уменьшение их единящего братского духа. Два-три ребенка заплакали.

- Дамы и господа, - прогремел человек с черносливным лицом, - поменьше шума, пожалуйста. Прошу вашего внимания выступающему сейчас э-э.. "Трибодуру".

- Ладно, хорошо, - сказал Джоз. Вотербери, вставая из-за пианино и спускаясь вниз со сцены. "Будь он трибодур, или не трибодур, но я взываю к почтенной публике - СПРАВЕДЛИВО ли это, ЭТИЧНО ли это, ни с того ни с сего свалиться на человека, который позволил себе всего лишь пару рюм...

- Да ладно, - закричали зрители. - Хватит.

Какой-то человек с галерки посоветовал Джоз. Вотербери засунуть свою голову в ведро.

- Ладно, - сказал Джоз. Вотербери, который пребывал в мрачном расположении духа. - Ладно. Не говорите потом, что я вас не предупреждал.

Он вновь сел за пианино, и Фредди стал петь "Когда Луны серебряный отсвет коснется глаз моей любимой".

Как только он запел, он понял, что никогда еще в своей жизни не был в такой превосходной форме. Сыграли ли тут роль устрицы, или горячительный напиток, или полоскание горла тоником, он не знал наверняка, но ноты просто "лились" эдаким безупречным, великолепным потоком. И это воодушевило его прислушаться к своему прекрасному пению.

Но что-то было не так. Он как-то почувствовал это с самого начала. По какой-то причине он не дотягивал до совершенства. И вдруг до него дошло. Для того, чтобы песня звучала сногсшибательно, не только исполнитель должен быть на вершине своего мастерства. Аккомпаниатор тоже должен внести свою лепту. И самое первое, что исполнитель ожидает услышать от своего аккомпаниатора, - это аккорды той песни, которая исполняется.

А именно этого Джоз. Вотербери не делал, и это как раз вносило эффект несозвучия и дисгармонии. Что играл этот тупой болван, он сказать не мог, но это никоим образом не принадлежало милым сердцу ноткам из "Когда Луны серебряный отсвет коснется глаз моей любимой".

Необходимо было созвать экстренное совещание. Требовалось провести внутреннее расследование. Боком он стал продвигаться в сторону пианино, в попытке убедить зрителей, что производит танцевальные движения.

- В лунном свете серебро струится... Что ты, черт подери, играешь? - пропел Фредди.

- Э-э..? - сказал Джоз Вотербери.

- Но его сияние – ни что... Ты играешь не ту песню.

- А что ты поешь?

- В миг когда твой облик сердцу близкий... Я пою "Когда Луны серебряный отсвет коснется глаз моей любимой", ты, глупый болван!

- Ба! - сказал Джоз Вотербери. - Я думал ты сказал мне играть "Цилиндр, бабочка и смокинг". Ну ладно, задавала, начинаю.

Он мастерски переключился на требуемые аккорды, и Фредди смог пропеть "Излучает нежное тепло" без ощущения того скрежета на зубах, которое он обычно испытывал, если переключал коробку скоростей в своем двухместном Седане. Но зло сделало свое темное дело, и влияние Фредди на то, чтобы завладеть вниманием аудитории ослабло. Лучшие представители зрителей в портере вели себя как и подобает людям, но на галерке наметилась некоторая активность, которая уже стала себя проявлять. И хотя в него пока не кидали тухлых яиц, но, кажется, он ощутил как на галерке зарождается некое возмущение.

Для того, чтобы погасить это возмущение в зародыше, он взметнулся на целую октаву выше с удвоенной энергией. И такова была его привлекательность и техника исполнения, что он почти погасил возмущение. Перешептывание прекратилось. Один из ревущих малышей перестал плакать. И хотя другого ребенка стошнило, Фредди думает, что это произошло по причине недоброкачественной пищи. Он пел как одержимый.

Поразмыслив немного, Фредди решил скрыть лицо за бархатной повязкой и назваться Таинственным Трубадуром.

Полдня он усердно булькал тоником для горла и разминал гортань «ми-ми-ми», потом перекусил в клубе устрицами с пинтой стаута, и в восемь вечера появился у служебного входа. Там он встретил Джаса Уотербери, чей дух и облик отражали долгие часы, проведенные за планомерным погружением в неразбавленный джин. Когда же пол-кроны сменили хозяина, партнеры отправились за кулисы и стали ждать своей очереди.

Прошло всего четверть часа прежде, чем их вызвали, но за этот короткий срок (как рассказывал Фредди), он здорово приободрился. Наблюдая местные дарования на сцене, он чувствовал, что никому и в голову не придет оспаривать его задатки победителя. Кем или чем тут всё определялось - Фредди не знал (должно быть, признанием публики), но даже при любой системе судейства его кампанию ждал неминуемый успех.

Все эти боттлтонские певуны, как бы ни были благородны их порывы, как бы они не старались, не выкладывались на полную мощь, вместе с тем оказались не в силах хотя бы отчасти приблизиться к тому, что подразумевается под словом «класс».

Пятеро выступили до него, и никто из них не продержался бы и минуты в обществе мамаш Ноттинг-Хилла, не говоря уже о повторении его триумфа. Для этого нужен особый талант и верный подход. Они либо есть – либо нет, и тут уж ничего не попишешь. Боттлтонцам, в отличие от него, не повезло. В этом отношении они напомнили Фредди толпу второсортных лошадок рядом с элитным скакуном.

Итак, как я и сказал, он простоял четверть часа, бормоча «ми-ми-ми» и все больше утверждаясь в себе, и вот, после того, как некий тип определенно сантехнической наружности допел «Вы скажите маме» и удалился под жидкие аплодисменты, конферансье ткнул пальцем в сторону Фредди, давая понять, что час пробил. Фредди ничуть не волновался – так он сказал. Правда, судя по слухам о «Вечерах любителей музыки», ему предстояло за считанные минуты усмирить и подчинить себе довольно привередливую публику; но сейчас в ее рядах витало дружелюбие, и Фредди, повязывая маску, зашагал на сцену твердой поступью.

Первый диссонанс прозвучал, когда конферансье, представляя его, обернулся. Он был толст и одышлив, с опухшими глазами и лицом сливового оттенка. Завидев Фредди, он по-лошадиному всхрапнул и попятился, отмахиваясь от него руками.

- Все в порядке – сказал Фредди.

Похоже, ему не поверили - конферансье пару раз сглотнул, но немного успокоился.

- Это что такое? – спросил он.

- Все в полном порядке, - ответил Фредди, - просто объявите меня Таинственным Трубадуром.

- Ух! Ну и напугали же вы меня. Таинственным кем?

- Тру-ба-ду-ром, - повторил Фредди, тщательно выговаривая слоги.

Он прошел к фортепиано, за которым теперь сидел и брал аккорды Джас Уотербери.

- Готов? – спросил он.

Уотербери поднял голову, и его черты постепенно исполнились ужаса. Он закрыл глаза, беззвучно шевеля губами. Фредди полагает, что он молился.

- Живей, - одернул его Фредди. – Сейчас стартуем.

Джас Уотербери открыл глаза.

- Ба! – произнес он. – Это вы?

- А кто же еще.

- Что у вас с лицом? Похоже, слушателям тоже не терпелось прояснить этот вопрос. С задних рядов доносились голоса любопытствующих.

- Что там у вас, братцы? -

- Таинственный требудёр, - пояснил конферансье.

- Что еще за требудёр?

- Вот этот. – Сливоволицый, похоже, спешил умыть руки. – Ребята, я тут ни при чем, - оправдывался он. – Мне так и передали. -

Здесь снова вмешался Джас Уотербери. До того он просто сидел и бубнил себе под нос.

- Нехорошо, - сказал он. – Не по-нашему. Нельзя вот так выводить человека на люди, а потом пугать... –

- Заткнись! – прошипел Фредди. Ситуация становилась взрывоопасной - он это чувствовал. Зрители вот-вот утратят нужный настрой. Даже сердечность партнера постепенно сходила на нет. Ослабевал тот самый дух теплой дружеской встречи. В зале заплакали дети.

- Дамы-и –госп'да, - взвыл сливоволицый, - прекратите галдеж, прошу вас. Окажите милость этому, ээ, требудёру.

- Всё так, - добавил Джас Уотербери, выходя из-за фортепиано и спускаясь в зал. – Однако, кем бы он ни был, я взываю к нашим справедливым слушателям: разве честно, разве пристойно вот так нападать на собрата, который только пропустил пару…

- Быстрей, - кричали в ответ. – Закругляйся! А голос с галерки настойчиво рекомендовал Джасу Уотербери задвинуться в угол.

- Ладно, - ответил Джас, помрачнев окончательно. – Ладно. Вы ведь все равно конца не слышали. -

Он вернулся за фортепиано, и Фредди запел «Как серебристый лунный свет в твоих глазах любовь встречает».

С первых же секунд он осознал, что за всю свою жизнь не пел лучше. То ли устрицы, то ли стаут, то ли тоник были тому причиной – он не знал, только звуки лились из него, будто патока. Тем благодарнее он внимал самому себе.

И все же что-то было не так - это Фредди сразу заметил; что-то мешало ему в достижении полной гармонии. Вдруг его осенило: чтобы сделать из песни шедевр, одного дивного пения мало. Аккомпаниатору тоже надо внести свою долю; и первейшее, чего от него ждет исполнитель – подыгрывать тому, что поют.

Как раз этого Джас Уотербери и не сделал, что породило услышанный Фредди любопытный перезвон. Неясно, что именно играл скользкий тип, но уж никак не мелодичные трели «Лунного света».

Несомненно, дело требовало консилиума. Настало время организовать небольшое кабинетное совещание. Фредди боком подскочил к пианино, отчего кое-кто из зрителей решил, что он пустился в пляс.

- "<Свет серебряный, прекрасный…" Чёрт, что вы играете? – пел Фредди.

- А? – спросил Джас Уотербери.

- "Льется в сумерках густых…" Не та песня!

- А вы что поете?

- "Только мне милее ясный…" Я пою «Как серебристый лунный свет в твоих глазах любовь встречает», тупица.

- Ух! – отозвался Джас Уотербери. – А я-то думал, вам сказали «В цилиндре, галстуке и фраке». Порядок, шеф, сейчас начнем.

Он ловко переключился на нужный лад, и Фредди, наконец, допел «…нежный пламень глаз твоих», не морщась, как порой бывало, когда он ошибался с переключением скоростей в своем авто. Однако, промедление сыграло свою роль – его власть над аудиторией пошатнулась. И если аристократичный партер все еще держался молодцом, то на галерке разворачивалось некоторое оживление. Свиста пока не было, но он, казалось, уже наклевывался.

Не желая давать ему выхода, Фредди ударился в рулады с новой силой; и благодаря его технике и магнетизму мятеж был почти подавлен. Шепот смолк. Одно плачущее дитя перестало плакать. Правда, другое в то же время стошнило, но, скорее всего (решил он), из-за несварения.

Пел Фредди очень вдохновенно.

ЗАГАДОЧНЫЙ ТРУБАДУР

Итак, после недолгих размышлений Фредди решил скрыть лицо под маской из бархата и предстать в роли Загадочного Трубадура.

Легко пообедав в клубе устрицами и пинтой крепкого портера, он провел день за полосканьем горла и распеванием «ми-ми-ми», чтобы укрепить голосовые связки, а в восемь вечера явился к выходу на сцену.

Дж. Вотербери уже был там, всем своим видом наводя на мысль, что он за несколько часов успел-таки проспиртоваться джином; обещанные полкроны перешли из рук в руки, и партнеры вместе направились за кулисы ждать своей очереди.

Так миновала четверть часа. В течение этой самой четверти душа Фредди (как он рассказывает) блаженно воспарила к небесам. Даже малейшее сомнение в его способности бросить вызов и победить казалось теперь откровенно нелепым – вот что он чувствовал, наблюдая парад местных талантов. Чем именно здесь руководствуются, определяя победителя, он не имел понятия - зрительскими симпатиями, вероятно; впрочем, какая бы система оценивания ни господствовала, при столь неоспоримом превосходстве это не меняло дела.

Всех певчих пташек Боттлтона переполняли благие намерения, когда, не жалея сил, они выкладывались на пределе собственных возможностей… Увы! - у них и близко не было того, что даже отдаленно походило бы на Класс. До Фредди выступили пятеро; и ни один не смог бы приковать к себе внимания матерей из Ноттинг-Хилла даже на минутку, не говоря о том, чтобы ошеломить их, как это сделал он. Такие штуки – вопрос личного магнетизма и мастерства. Вы либо обладаете подобным даром, либо нет. И если тем парням не повезло, то уж ему-то жаловаться грех! Его позиции – он видел ясно – были как у чистопородного красавца-скакуна против десятка неказистых полукровок.

В общем, как уже говорилось, он стоял там в течение четверти часа, бормоча «ми-ми-ми» и становясь о себе все лучшего и лучшего мнения. Наконец, после того как малый – с виду помощник водопроводчика, не иначе - закончил распевать «Открой правду матушке прямо сейчас» и покинул сцену, сопровождаемый нестройными хлопками, Фредди увидел, что ведущий ткнул в его сторону пальцем, и понял: час пробил.

Он ничуть не волновался – так он говорит. Да, до него доходили слухи об этих любительских вечерах: местная публика якобы довольно-таки необузданна, а потому ее, возможно, в первый же момент понадобится «взять за горло». Но зрители, казалось, были настроены добродушно, и он, приведя в порядок свою маску, вышел на сцену твердой и горделивой поступью.

Первая же резкая нота прозвучала, когда конферансье обернулся, чтобы уточнить его имя. Это был тучный, страдающий одышкой господин с мешками под глазами и лицом сливового цвета. Едва взглянув на Фредди, он шарахнулся, будто пугливая лошадь, а после отступил назад и поднял руки, словно защищаясь.

- Все в порядке, - сказал Фредди.

Казалось, ведущего это убедило. Он пару раз сглотнул, но успокоился и проворчал:

- Что это значит?!..

- Все в полном порядке, - заверил Фредди. – Ну, давайте, представьте меня как Загадочного Трубадура.

- Уф-ф! Вы меня прямо оглоушили. Загадочного – кого?..

- Тру-ба-ду-ра, - ответил Фредди, тщательно скандируя все слоги.

Он прошествовал к инструменту, за которым, перебирая клавиши, восседал Дж. Вотербери.

- Готов? – спросил Фредди.

Дж. Вотербери поднял взор – и выражение ужаса начало постепенно расползаться по его лицу. Он прикрыл глаза, молчаливо шевеля губами. Наверное, молится - решил Фредди и жестко приказал:

- Встряхнись! Пора!

Дж. Вотербери разомкнул веки.

- Бог мой!.. – присвистнул он. – Так это ты?!..

- Конечно, я!

- Что у тебя с лицом?!..

Публика, похоже, тоже была не прочь разобраться в этом вопросе. С галереи послышались заинтересованные голоса.

- Чё там такое, Билл?

- Это загадочный требуддер, - объявил ведущий.

- Чё за требуддер?

- Да вот… – Сливоволицый господин, казалось, умывает руки от всей этой неприятной истории. – Не ругайте меня, парни! – тон его стал умоляющим. – Он сам так назвался.

Тут вновь прорезался Дж. Вотербери, который последние несколько мгновений сидел, невнятно бормоча себе под нос.

- Это нечестно, - заявил Дж. Вотербери. – Не по-британски. Невежливо пригласить человека, а потом вдруг наброситься на него.

- Заткнись! – зашипел Фредди. Все это – чувствовал он – было губительно для дела. Приводило публику в неправильное настроение. Добродушие зрителей уже пошло на спад; он ощущал отчетливое убывание духа всеобщего братства. Один или двое детей захныкали.

- Даммы-и-и-и-гассспада! – проревел сливоволицый господин. – Будьте любезны, поменьше чертовского шума! Я требую вашего добрейшего снисхождения к этому вот… «требуддеру».

- Все так, - откликнулся Дж. Вотербери, покидая рояль и спускаясь со сцены. – Он может быть требуддером или не быть - какая разница!.. Однако я взываю к этой справедливой публике: порядочно ли, достойно ли человека взять и внезапно выскочить на парня, у которого и без того…

- Да ладно! – кричали зрители. – Подумаешь! – А голос с галереи посоветовал Дж. Вотербери остудить голову в ведре с водой.

- Ну хорошо, - отвечал Дж. Вотербери, который находился в откровенно мрачном настроении. – Ну хорошо! В любом случае, вы не слышали, что там в конце.

Он усадил себя обратно за рояль, и Фредди начал петь «Серебро Луны встречает свет любви в твоих очах».

Едва приступив, он понял, что никогда в жизни еще не был в лучшем голосе, чем сегодня. Устрицы так повлияли или портер, а может, полоскание – одному Богу известно – однако ноты изливались подобно райскому нектару. Слушая свое пение, он просто рос в собственных глазах.

И все же что-то было не так. Он заметил это почти с самого начала. По какой-то причине исполнению недоставало совершенства. И тут до него вдруг дошло, в чем дело! Певец - даже на пике формы – не может в одиночку добиться, чтобы песня произвела фурор. Аккомпаниатор тоже должен внести свою малую толику: хотя бы, черт возьми, играть именно ту песню, которую поет солист!..

Дж. Вотербери так не поступил, из-за чего и воспоследовал эффект кто-в-лес-кто-по-дрова, отмеченный Фредди. Что там наяривал в действительности этот сальный тип – трудно сказать, но только не сопровождение к «Серебро Луны встречает свет любви в твоих очах».

С очевидностью назрел повод для переговоров. Требовалось небольшое межведомственное совещание. Фредди совершил скачок в сторону фортепиано, как бы намекая публике, что это начало задуманного им танца.

- <Лунный свет засеребрится>…Что за чертовщину ты играешь? – распевал Фредди.

- А-а? – очнулся Дж. Вотербери.

- <Но померкнет в тот же час>…Ты играешь не ту песню!

- А что ты поешь?

- <Ярче свет любви струится> … Я пою «Серебро Луны встречает свет любви в твоих очах», ты, безмозглый осел!

- Фью! – ахнул Дж. Вотербери. – Я думал, ты сказал «Цилиндр, бабочка и фрак»! Отлично, приятель, сейчас сбацаем!

Он проворно перестроился в нужное русло, и Фредди наконец-то получил возможность пропеть «<Из твоих прекрасных глаз!>» без раздраженья на досадные помехи (вроде того, которое ему случалось испытать, когда в автомобиле заедало рычаг переключенья скоростей). И все же неприятность произошла. Его власть над зрителями ослабела. Лучшая часть публики в партере пока стойко держалась, однако на галерее стало проявляться подозрительное оживление. Громкое «ф-ф-фу-у-у!» еще не прозвучало, но предвестники его уже витали в воздухе.

Чтобы не допустить беды, певец ударился в рулады с новой силой. В игру вступили личный магнетизм и мастерство, и цели он почти достиг. Глухой ропот затих. Один из ноющих детей перестал хныкать. Другой, правда, куксился по-прежнему - но это явно оттого, что съел какую-нибудь дрянь; так решил Фредди, не прекращая петь. Он был охвачен вдохновением.

Немного поразмыслив, он решил скрыть лицо под бархатной маской и назваться Таинственным Трубадуром.

В клубе он заказал легкий обед из устриц и пинту темного пива, а после полудня принялся распевать ми-ми-ми, чтобы разогреть связки. К служебному входу в театр он подъехал в 8 часов.

Джос Ватербери был уже на месте, его глаза выдавали, сколько неразбавленного джина он принял за последние несколько часов. Монета в полкроны перекочевали из рук в руки, и они отправились за кулисы ожидать своего выхода.

До выступления оставалось около четверти часа. Фредди потом говорил, что за эти пятнадцать минут у него словно крылья выросли. Наблюдая за конкурсом местных талантов, он все больше уверялся, что сомневаться в его победе просто абсурдно. Как именно выбирали победителя, он не знал, скорее всего, по симпатиям публики, но система оценок тут не имела большого значения, в любом случае на верхней ступени должен оказаться именно он.

Как бы ни старались и из кожи вон не лезли болтонские певчие пташки, все равно в их выступлении не было даже крупицы того, что называют классом. До нас на сцене побывало уже пятеро: они не смогли и на минутку заинтересовать матрон из Ноттинг-Хилла, а уж о пленительном пении и речи не шло. Тут все дело в мастерстве и обаянии. А это либо есть, либо нет. У этих парней нет. А у Фредди есть. В этой ситуации он казался себе породистым скакуном, выставленным против старых кляч.

Я уже говорил, что он провел за кулисами четверть часа, напевая «ми-ми-ми» и все более уверяясь в будущем успехе. Наконец парень, похожий на водопроводчика, под жидкие аплодисменты допел «Просто расскажи об этом маме», и ведущий ткнул пальцем во Фредди. Он понял, что его время настало.

Позже говорил, что в тот момент совсем не волновался. Он был уже наслышан о вечерах для любителей музыки и намеревался в первые минуты обаять довольно сложную и требовательную публику. Однако зал был настроен вполне дружелюбно. Поправив маску, он твердой и уверенной походкой вышел на сцену.

Его сразу насторожило, что ведущий спросил его имя. Увидев Фредди, этот полный, страдающий одышкой мужчина с багровым лицом и мешками под глазами, шарахнулся в сторону, словно испуганная лошадь. Отходя назад, он выставил руки перед собой, будто защищаясь.

«Все в порядке» – сказал Фредди.

Мужчина понемногу пришел в себя. Сглотнул и, кажется, успокоился.

«Что это еще такое?» – спросил он.

«Все в порядке» - ответил Фредди. «Просто объяви – Таинственный Трубадур»

«А, ну, ты меня и напугал. Таинственный кто?»

«Трубадур», - Фредди четко произнес слово по слогам.

Он прошел к роялю, за которым Джос Ватербери уже наигрывал аккорды.

«Готов?» - спросил он.

Джос Ватербери поднял глаза, его лицо сковал ужас. Он зажмурился, губы беззвучно двигались. Фредди показалось, что тот бормотал молитву.

«Взбодрись, - резко сказал Фредди. Сейчас мы им покажем»

Джос Ватербери открыл глаза.

«Господи Иисусе», - сказал он. «Это вы?»

«Ну, конечно, я».

«А что у вас с лицом?»

Именно это хотела прояснить и публика. С галерки послышались заинтересованные возгласы.

«Эй, Билл, что это там?»

«Это Таинственный Труподур» - объявил ведущий.

«Какой Труподур?»

«Это …» Мужчине с багровым лицом хотелось поскорее отделаться от этого неприятного дельца. «Я тут ни при чем, парни» – промямлил конфераньсе. «Он сам так сказал».

Тут приподнялся Джос Ватербери, до этого сидевший, что-то бормоча себе под нос.

«Это несправедливо», - сказал Джос Ватербери. «Не по-британски это. Нечестно наобещать человеку с три короба, а потом отвернуться от него …»

«Заткнись!» – прошипел Фредди. Он чувствовал, что все происходящее явно ему вредило, настраивая зрителей на дурной лад. Да и спонсоры уже не казались такими радушными. Он отчетливо ощущал, как чувство всеобщего братства неумолимо угасает. Где-то вдруг расплакался (заплакал) ребенок, за ним еще один.

«Даамы-ы-гыспада», - пробасил багроволицый ведущий. «Попрошу тишины. Представляю вашему вниманию Труподура»

«Все в порядке» – сказал Джос Ватербери, покидая свое место у рояля, и проходя к авансцене. «Труподур он или нет, я хочу обратиться к беспристрастной публике – неужто хорошо и справедливо набрасываться на человека, у которого всего пара…».

«Хватит!» – закричал кто-то из спонсоров. «Завязывайте с этим». С галерки кто-то пообещал надеть ведро на голову Джосу Ватербери. «Все в порядке» - сказал Джос Ватербери, помрачнев. «Все в порядке. Но вы все-таки недослушали».

Он снова уселся за рояль, и Фредди запел «Когда в очах твоих сияет свет луны и свет моей любви».

С первых же звуков он осознал, что никогда в своей жизни не пел лучше. Что было тому причиной – устрицы, темное пиво или горловые распевки, неясно, но песня лилась словно густой, сладкий сироп. Он сам наслаждался, слушая себя.

Однако что-то было не так, он сразу это заметил. Непонятно почему, но выступление недотягивало до идеала. И вдруг его осенило. Чтобы песня своим совершенством сразила публику наповал, несомненно, исполнитель должен быть в идеальной форме. Но этого мало, ведь кое-что зависит и от музыкального сопровождения. А для певца главное, чтобы аккомпаниатор играл именно ту мелодию, которую он поет.

Как раз этого Джос Ватербери и не делал, Фредди ощущал, что выступают они вразнобой. Какую песню на самом деле играл этот прощелыга, он так и не понял, но явно не «Когда в очах твоих сияет свет луны и свет моей любви».

Возникла острая необходимость в переговорах, Фредди представил, что нажимает кнопку офисного селектора, вызывая Джоса на совещание. Фредди бочком отпрыгнул поближе к роялю, пытаясь убедить публику, будто выполняет танцевальные па.

«Серебрится луна … Ты что играешь, черт тебя подери?» – пропел Фредди.

«А?» – сказал Джос Ватербери.

«Но бледнеет она … Ты играешь не ту песню».

«А что вы поете?»

«При свете любви моей … Тупица, я пою «Когда в очах твоих сияет свет луны и свет моей любви».

«Да? – сказал Джос Ватербери. «А я думал ты сказал «Цилиндр, бабочка и фрак». Ну, хорошо, парень, сейчас исправим».

Он легко переключился на верные аккорды, и Фредди смог допеть «В отраженье твоих очей» без того жуткого ощущения, которое он иногда испытывал, неловко переключив передачи в своем двухместном автомобиле. Однако было уже поздно, публика потеряла интерес. Лучшие представители партера еще держались, но на галерке заметно оживились. Улюлюканий еще не было слышно, но чувствовалось, что они вот-вот расправят крылья и полетят к сцене.

Нужно было спасать положение, и он бросился с еще большим усердием вытягивать ноты. Его природный магнетизм и мастерство помогли ему - шум стих. Один плачущий ребенок успокоился. И хотя второй продолжал орать, Фредди отнес это на больной животик. Он вдохновенно пел.

После некоторых раздумий он решил скрыть лицо за полоской бархата и выступать под псевдонимом Трубадур в Маске.

Ограничившись на обед устрицами и пинтой крепкого портера, весь остаток дня он полоскал горло и распевал «Ми-ми-ми», разогревая связки, а к восьми отправился в театр.

Джес Уотерби уже стоял у служебного входа, весь вид его безошибочно свидетельствовал о том, что последние несколько часов он провел в компании неразбавленного джина. Полкроны перешли из рук в руки, и приятели поспешили за кулисы ждать своей очереди.

Прежде чем их вызвали, наконец, на сцену, прошло четверть часа, в течение которых, по словам Фредди, настроение его было радужнее некуда. Было бы полным безумием, думал он, наблюдая за выступлениями местных талантов, полагать, что у кого-то могут возникнуть сомнения в его бесспорном превосходстве. Он не знал, как выявляют победителя, – очевидно, решение принимали сами зрители – но независимо от процедуры он неизбежно окажется фаворитом.

Эти боттлтонские певчие пташки искренне верили в успех – они не жалели сил и старались как могли – но у них не было ничего, что хоть отдаленно напоминало Класс. Пятеро участников выступали до него, и ни один из пятерых не смог бы даже на минуту завладеть вниманием ноттингхиллских матерей – не то что завоевать их сердца, как это удавалось ему. Успех в таком деле это вопрос обаяния и техники. Они или есть, или нет. У этих ребят их не было. У него – были. Его шансы на победу, считал он, были шансами породистого рысака, вышедшего на старт вместе с рабочими лошадками.

Итак, как я уже сказал, он простоял четверть часа, бормоча свое «Ми-ми-ми» и все больше раздуваясь от важности; наконец, когда малый, по виду подручный водопроводчика, допел «Расскажи все маме» и покинул сцену под жидкие аплодисменты, Фредди увидел, как ведущий тычет в него большим пальцем, и понял, что настал его час.

Он говорит, что ни капельки не волновался. Он был наслышан об этих вечерах самодеятельности и о публике, которой трудно угодить, и приготовился к тому, что, возможно, поначалу придется потрудиться, чтобы покорить зал. Однако зрители, похоже, были настроены благодушно, и, нацепив маску, он твердой, уверенной походкой вышел на сцену.

Первая нота, нарушившая эту гармонию, прозвучала, когда ведущий обернулся, чтобы узнать имя нового исполнителя. При виде Фредди, этот тучный, страдающий одышкой человек с мешками под глазами и лицом цвета чернослива, повел себя как испуганная лошадь. Он отпрянул на пару шагов и одновременно вскинул руки, словно пытаясь защититься.

- Все в порядке, - сказал Фредди.

Похоже, его слова подействовали. Ведущий сглотнул пару раз, но немного успокоился.

- Что это значит? – спросил он.

- Да все в порядке, - сказал Фредди. – Просто объявите, что выступает Трубадур в Маске.

- Ух! Ну и напугали же вы меня. Кто там в маске?

- Тру-ба-дур, - по слогам проговорил Фредди.

Он подошел к пианино, за которым, наигрывая аккорды, восседал Джес Уотерби.

- Готов? – спросил он.

Джес Уотерби поднял голову, и на лице его начал медленно проступать ужас. Он закрыл глаза и безмолвно зашевелил губами. Фредди думает, то была молитва.

- Очнись, - рявкнул Фредди. – Мы начинаем.

Джес Уотерби открыл глаза.

- Господи, это ты, что ли? – спросил он.

- Конечно, я.

- Что ты сделал с лицом?

Этим вопросом, похоже, задавались и зрители. С галерки послышались голоса любопытных.

- Что это, Билл?

- Это трубодурень в маске, - объявил ведущий.

- Что за трубодурень?

- Вот он. – Казалось, человек с лицом-черносливом решил откреститься от назревающих неприятностей. – Я не при чем, парни, – умоляюще сказал он. – Он себя так называет.

Джес Уотерби вновь подскочил на стуле. До этого он сидел, что-то бормоча себе под нос.

- Это нечестно, - сказал Джес Уотерби. – Никуда не годится. Втянуть человека невесть во что и даже не предупредить.

- Заткнись, - зашипел на него Фредди. Он чувствовал, что все это к добру не приведет. Не понравится публике. Добродушие зрителей уже пошло на убыль. Он явственно видел, как угасает царивший дух всеобщего братства. Заплакал ребенок, за ним второй.

- Дамы-и-господа, - проревел человек с лицом-черносливом, - прошу тишины, чтоб вас. Пожалуйста, проявите снисхождение к этому вот трубодурню.

- Послушайте, - сказал Джес Уотерби, встав из-за пианино и выходя на авансцену. – Трубодурень он, или нет, но я хочу спросить у глубокоуважаемой публики – разве это честно, разве это этично, вот так огорошить человека, который всего-то пару раз…

- Не тяни волынку, - раздалось в ответ. А голос с галерки посоветовал Джесу Уотерби пойти и удавиться.

- Ладно же, - сказал Джес Уотерби, мрачнее некуда. - Ладно. Вы еще пожалеете.

Он вновь уселся за пианино, и Фредди запел «Свет серебряной луны и любовь в твоих глазах».

С первых же мгновений он знал, что никогда еще его голос не звучал так хорошо. Были то устрицы, или портер, или полоскание горла, он сказать не мог, но звуки лились плавно как сироп. Слушая собственное пение, он чувствовал, как становится лучше.

И все же что-то было не так. Он заметил это почти сразу. По какой-то причине его пение не было совершенным. И вдруг до него дошло. Для успешного выступления мало одного певца, пусть даже и в самой лучшей форме. Аккомпаниатор тоже должен внести лепту в общее дело. И первое, чего ждет певец от своего аккомпаниатора, это что они будут петь и играть одну и ту же песню.

Как раз этого Джес Уотерби и не делал, что и стало причиной той нестройности в звучании, которую заметил Фредди. Что на самом деле играл этот безумный дятел, Фредди сказать не мог, но это точно не был «Свет серебряной луны и любовь в твоих глазах».

Несомненно, требовались срочные переговоры. Этакая летучка между коллегами. Одним прыжком он добрался до пианино, заставив некоторых зрителей предположить, что начинаются танцы.

- У луны свет серебристый… А ты, черт бы тебя побрал, что играешь? – пропел Фредди.

- А? – переспросил Джес Уотерби.

- Но луны тускнеет свет… Ты не то играешь.

- А ты что поешь?

- В свете нежно-золотистом… Я пою «Свет серебряной луны и любовь в твоих глазах», ты, безмозглый осел.

- Да ну! – удивился Джес Уотерби. – А я думал, ты сказал «Цилиндр, бабочка и фрак». Ну ладно, друг, теперь все ясно.

Он ловко перестроился на нужный лад, и Фредди смог пропеть «Твоих глаз, что ярче нет» без того режущего слух скрежета, которое он порой слышал, неумело переключая скорость в своем автомобиле. Однако непоправимое уже случилось. Он больше не владел залом. Зрители поприличнее, те, что сидели в партере, еще держали себя в руках, а вот галерка зашевелилась. До свиста, правда, еще не дошло, но Фредди уже слышались раскатистые трели.

Чтобы предотвратить беду, он с удвоенной энергией принялся выводить рулады. И такова была сила его магнетизма и мастерства, что ему почти удалось добиться невозможного. Бормотание стихло. Один плачущий ребенок умолк. И хотя второго стошнило, Фредди думает, виной тому была только употребленная ранее пища. Он вдохновенно пел.

По некоторому размышлению он решил закрыть лицо полоской вельветовой ткани и попросить объявить себя как Трубадура в маске.

Он отобедал в клубе, только низкокалорийные устрицы и пинта пива, и в восемь, после дня всецело посвященного тонизирующему горло полосканию и напеванию ми-ми-ми для разогрева связок, прибыл к выходу на сцену.

Джос.Вотербери был на месте, при том, и в этом невозможно ошибиться, имел вид человека, который в течение нескольких часов был более ли менее поглощен джином, итак после того, как монета в полкроны перекочевала в новые руки, они проследовали вместе за кулисы ожидать своего выхода.

Прошло около четверти часа, прежде чем они были приглашены, и за эту самую четверть, по словам Фредди, его дух воспарил в заоблачные выси. Глядя, как выступали местные таланты, он чувствовал насколько вопиюще беспочвенно подвергать сомнению его способность вырвать победу. Он не имел представления, как в таких случаях принимается решение, скорее всего на основе всеобщего, громко выраженного одобрения, но какая бы система оценки ни возобладала, она должна была неотвратимо отдать пальму первенства ему.

Эти Боттлтонские соловьи были все как один безнадежно благодушны – они не щадили сил, отдавали себя без остатка – но в них не было ни капли того, что хотя бы с изрядной долей натяжки могло быть названо Классом. Пятеро выступали до него и ни один из них не смог бы удержать внимание Ноттинг Хильских Мамаш даже на минуту, не говоря уже о том, чтобы заставить их млеть от восхищения, как заставил он. Подобные вещи – вопрос личного обаяния и особого подхода. Либо у Вас есть обаяние и подход, либо нет. У этих парней их не было. У него были. Его положение, как он видел, было крайне схоже с положением Фаворита, выставленного в одном забеге с заводскими конягами, предназначенными на продажу.

Ну вот, как я и говорю, он простоял за кулисами четверть часа, напевая в пол голоса ми-ми-ми и все больше и больше уверяясь в своем превосходстве. И вот, наконец, после того как малый сильно смахивавший на подручного водопроводчика закончил исполнять «Просто сообщи о случившемся мамочке» и удалился со сцены под недружные всплески аплодисментов, Фредди увидел, что конферансье тычет пальцем в него, и понял, момент настал.

Как он рассказывает мне, так он ни капельки не нервничал. По тому что он слышал об этих Любительских Вечерах, он склонен был предполагать, что первую минуту или около того ему придется укрощать дикую публику и распространять на нее свое влияние. Однако общество, казалось, было в благом расположении духа, и он вышел на сцену твердым уверенным шагом, на ходу поправляя маску.

Первая фальшивая нота прозвучала, когда конферансье обернулся, чтобы осведомится об имени. Это был тучный, склонный к одышке мужчина с мешками под глазами и лицом цвета сочной сливы, который увидев Фредди, шарахнулся как (испуганная) лошадь. Попятился шаг или два, выбросив руки вперед, эдак на защитный манер.

– Все в порядке, – сказал Фредди.

Кажется, мужчина поверил. Он быстро сглотнул раз или два, но стал спокойнее.

– Что все это значит? – спросил он.

– Все в полном порядке, – сказал Фредди – Просто объявите меня как Трубадура в маске.

– Фью, ну Вы и напугали меня. Что-что в маске?

– Трубадур – тщательно проговорил Фредди по слогам.

Он перешел к фортепьяно, где уже расположился и наигрывал аккорды Джос.Вотербери.

– Готов? – спросил Фредди.

Джос.Вотербери поднял глаза и медленно выражение ужаса распространилось по его лицу. Он крепко зажмурился, губы его двигались беззвучно. Фредди полагает, что он молился.

– Встряхнись, - сказал Фредди резко. – Нам пора начинать.

Джос.Вотербери открыл глаза.

– Тьфу ты? – сказл он – Это ты?

– Конечно, это я.

– Что ты сделал с лицом?

Кажется, публика также желала это выяснить. Заинтересованные голоса раздались с балкона.

– Что все это значит, Бил?

– Это, это требаддер в маске, – сказал конферансье.

– Кто такой требаддер?

– Вот это он и есть. – Сливовое лицо не хотел впутываться в это неприятное дело. – Парни, я не виноват, – взмолился он – Так он мне сказал.

Джос.Вотербери встрепенулся. До этого он некоторое время просто сидел и бубнил себе под нос.

– Это неправильно, – сказал он. – Это не по-английски. Это нечестно, сначала подначить человека, а потом повернуться к нему спиной.

– Заткнись! – прошипел Фредди. – Все это, он чувствовал, было гибельно. Давало публике неправильный настрой. Уже начало улетучиваться благодушие спонсоров. Он мог отчетливо чувствовать, как уходит дух единения. Один двое детей плакали.

– Дам’и-госп’а, – возопил сливовое лицо, – пожалуйста, потише. Прошу вас поддержать этого, э, требаддера.

– Хорошо, – сказал Джос.Вотербери, оставляя фортепьяно и выходя на авансцену. – Он может быть требаддером или не быть им, но я взываю к почтенной публике – разве это справедливо, этично неожиданно налетать на человека, который выпил пару …

– Давай, – закричали спонсоры – заканчивай. А голос с балкона посоветовал Вотербери засунуть голову в ведро с водой.

– Ладно, – сказал Джос.Вотербери, который явно был в тоске. – Ладно, но это еще не конец …

Он снова уселся за инструмент, и Фредди начал петь «Когда лунное серебро освещает свет любви в твоих глазах».

В тот момент, когда он начал петь, он понял, что никогда в жизни не был в лучшей форме. В чем было, дело в устрицах ли, портере или тонизирующем полоскании, он не знал, но звуки лились рекой. Он чувствовал, что, слушая себя, становится лучше.

И все-таки что-то было не так. Он заметил это с самого начала. По какой-то причине он не мог добиться совершенства. Затем неожиданно он понял. Чтобы заставить песню звучать, недостаточно только отменной формы поющего. Аккомпаниатор также должен постараться. И главное певец ожидает от своего аккомпаниатора, чтобы последний исполнял ту песню, которую он поет.

Этого-то Джос.Вотербери и не делал, и именно это вызывало эффект металлического скрежета, который заметил Фредди. Он не мог определить, что именно играет этот уродец, но это не были аккорды песни «Когда лунное серебро освещает свет любви в твоих глазах».

Это очевидно был тот случай, когда надо назначать совещание. Тут требовался образец особого рода коммуникаций. Он сделал прыжок в бок к фортепьяно, заставив часть публики предположить, что собирается танцевать.

– Есть в лунном свете серебро … Что, черт побери, ты играешь? – пропел Фредди.

– Э? – сказал Джос.Вотербери.

– Но, кажется, меркнет оно… Ты играешь не ту песню.

– Что ты поешь?

– Когда освещает свет золотой любви … Я пою «Когда лунное серебро освещает свет любви в твоих глазах», ты, тупица.

– Фью, - сказал Джос.Вотербери – Я думал, ты сказал «Цилиндр, белый галстук и хвосты». Ладно, умник, начинаем.

Он легко переключился на нужный мотив и Фредди смог допеть «Мягко горящий в твоих глазах» без ощущения физического дискомфорта, которое он иногда испытывал, неловко переключив передачи своего двухместного авто. Но ущерб был причинен. Его контроль над публикой ослабел. Наиболее порядочные в партере еще держались, но на балконе явно наблюдалось некоторое оживление. Свиста не было слышно, но ему казалось, вот-вот и его освистают.

Чтобы огородиться от этого, он с новой энергией принялся выводить рулады. И таковы были его магнетизм и мастерство, что он практически спас положение. Гомон утих. Один плакса перестал рыдать. И хотя второго тошнило, Фредди полагает, это потому что он съел что-то не то. Фредди пел вдохновенно.

Вельветовый колпак – вот что сделает его трубадуром в маске, решил, немного поразмыслив, наш герой.

В послеобеденные часы от него можно было услышать только «ми-ми-ми» да какое-то непонятное бульканье – это будущий трубадур в маске разминал связки и полоскал горло. Затем последовал легкий ужин в клубе, состоящий из устриц и кружечки пива, и, наконец, к восьми часам он приехал на место.

Джоз Вотерби уже был там, и, судя по его виду, последние часы он провел, попивая неподслащенный джин. После того, как полкроны перекочевали из одного кармана в другой, они вместе поднялись во флигель ждать своей очереди.

Их позвали только через четверть часа, и все это время Фредди передо мной распинался, что он весь в ожидании триумфа. Глядя, как проходит конкурс талантов, ему казалась нелепой сама мысль, что первое место может достаться кому-то другому. Фредди не имел представления, как определяется победитель - вероятнее всего, это тот, кто получает самые громкие аплодисменты, но как бы эта процедура ни проходила, он несомненно будет впереди всех.

Певчие птицы из Ботлетона старались во всю, не щадя сил, но несмотря на все их усилия, слово «Талант» - это было не про них.

Перед ним выступали пятеро, и ни одна не могла сравняться с мамашами Нотинг-Хилла оставшиеся кивнули ему в ответ на его приветствие. Все дело в технике и таланте. Либо это есть, либо этого нет. У них явно не было ни того, ни другого, чего не скажешь о Фредди. Наш герой чувствовал себя первоклассным рысаком, который участвует в забеге со старыми клячами.

За четверть часа Фредди основательно распелся и не менее основательно проникся мыслью своей неизбежной победы. Наконец, после того, как какой-то тип, напоминающий водопроводчика, спел «Поведай это матери» и под жидкие аплодисменты покинул сцену, конферансье указал на Фредди. Он понял, что его звездный час настал.

Фредди сказал, что он ни в малейшей степени не нервничает. Зная, как проходят эти любительские вечера, Фредди представлял, что с первых минут ему пришлось бы встряхнуть и подчинить себе грубую и неотесанную публику. Однако в зале царило благодушие, и он вышел на сцену бодрым шагом, по ходу поправляя маску.

Первым предвестником провала был конферансье, который спросил его имя. Этот толстяк с лицом цвет сливы и мешками под глазами, увидев Фредди, задрожал как лошадь. Он отступил на пару шагов и расставил руки, как будто защищаясь от возможного нападения.

- Все в порядке,- сказал Фредди.

Казалось, Фредди его убедил. Он сглотнул пару раз, но заметно успокоился.

- Как это понимать?

- Все в порядке, - объявил Фредди.-Просто объявите, что сейчас выступает Трубадур в маске.

- Ну вы меня и испугали. Кто, вы говорите, в маске?

- Трубадур, -повторил Фредди, стараясь говорить как можно четче.

Он подошел к пианино, за которое уже сел и начал играть Джоз Уоттерби.

- Ты готов? – спросил его Фредди.

Джоз обернулся, и тень ужаса пробежала по его лицу. Он закрыл глаза, губы его зашевелились. Фредди показалось, что он начал читать молитвы.

- Очнись, - рявкнул Фредди. – Мы начинаем.

- О Господи! – с трудом вымолвил Джоз. – Фредди, это ты?

- Конечно, я.

- Что ты сделал со своим лицом?

Судя по всему, зрителей волновал тот же вопрос. Голоса были слышны даже на сцене.

- Что это такое?

- Это Губодул в маске! – объявил конферансье.

- Кто такой Губодул?

- Это он, - указал на Фредди конферансье. Синелицый толстяк явно хотел умыть руки.

- Господа, я не виноват! Он сам так сказал!

Последние несколько минут Джоз сидел молча, что-то бормоча себе под нос, как вдруг его прорвало:

-Нет, это неправильно – сначала облапошить человека, а потом над ним посмеяться…

-Закрой рот!- прошипел Фредди. Он чувствовал, что все оборачивается против него. Люди в жюри были уже не так благодушны, благожелательный настрой аудитории постепенно пропадал, зрители занервничали. Кое-кто из детей заплакал.

- Дамы и господа, - промычал синелицый конферансье. – Потише, прошу вас. Извиняюсь за э –э-э Губодула.

-Правильно, - заявил Джоз Вотербери, подходя к краю сцены. – Губодул он или нет, но обращаясь к присутствующим здесь, которые, несомненно справедливы в своих оценках, неужели это правильно, когда один человек так насмехается над другим, который …

- Достаточно, хватит! – закричали зрители. Кто-то с галерки посоветовал Джозу засунуть голову в мусорное ведро.

- Отлично, отлично, - процедил, помрачнев, Джоз. – Но тем не менее последнего вы не слышали.

Он сел за пианино, и Фредди начал петь «Когда лунный свет встречает твой любящий взгляд».

Он никогда так раньше не пел. То ли это было от устриц, то ли от пива, то ли от тоника. Фредди слушал, как божественные звуки лились, словно мед, и чувствовал, как становится благороднее и лучше.

И тем не менее Фредди осознавал, что что-то не так. Он не мог достичь совершенства. И внезапно он понял, в чем дело. Мастерства певца недостаточно, чтобы достичь идеала; аккомпаниатор тоже должен внести свою лепту. И первое, что ожидает певец – это чтобы пианист сыграл нужную ему песню.

В этом-то и была проблема. Вот откуда был режущий слух звон колокольчиков. Что именно играл Джоз, было очевидно, но было ясно, что он играл не «Когда лунный свет встречает твой любящий взгляд».

Стало ясно, что пора было провести небольшое совещание. Делая вид, что танцует, Фредди одним прыжком вбок приблизился к пианино. - Серебристый свет лился на землю, - продолжал петь Фредди, а до Джоза донеслось шипение: -Что, черт побери, ты играешь?

- А что? - ответил Джоз.

- Но он потускнел, и казалось…Ты играешь не ту песню.

- А что ты поешь?

- Когда свет луны достиг твоих глаз, - продолжал петь Фредди. Болван, я пою «Когда лунный свет встречает твой любящий взгляд».

- Ух ты, -удивился Джоз. - Я думал, надо играть «Котелок, белый галстук и фрак». Но не волнуйся, приятель, сейчас мы всё уладим.

Джоз быстро взял верный тон, и Фредди смог пропеть «Мягко светит в твоих глазах» без того тошнотворного чувства, которое он испытывал, когда, сидя в своей двухместной машине, резко переключался с одной скорости на другую. Но эта заминка много ему подпортила. Внимание публики ослабло. Если в партере люди еще вели себя по-божески, то на галерке зрители во всю шумели. Фредди чувствовал, что еще немного, и грозная тень позора накроет его.

Подстегиваемый этой мыслью, он запел с удвоенной силой. Его вдохновение и подготовка поправили дело. Шепот в зале затих. Кто-то из детей даже перестал плакать. И хотя оставался еще один плачущий, Фредди счел, что тот, наверное, за день до этого что-то не то съел. Фредди пел все вдохновеннее.

Недолго думая, он решил закрыть лицо маской из вельвета и назваться Таинственным Трубадуром.

Он съел на обед в клубе немного устриц, запил их пинтой стаута, и вторую половину дня провел, полоская горло тоником и беспрестанно повторяя «ми-ми-ми», чтобы размягчить гортань. В восемь вечера он прибыл к дверям зала.

Дж. Уотербери ждал его здесь, окруженный облаком из паров джина, который он, можно не сомневаться, пил неразбавленным в последние несколько часов. Пол кроны перешли из рук в руки, и они оба прошли за кулисы, чтобы дожидаться своей очереди.

Прошло примерно четверть часа, прежде чем их позвали наверх, и, как говорит Фредди, за это время его уверенность в своих силах выросла до небес. Наблюдая за выступлением доморощенных дарований, он убедился, что было бы просто нелепо предположить, что у кого-то могут возникнуть сомнения в том, что он сможет завоевать главный трофей. Он не знал, как определяется победитель – вероятно единодушным признанием публики, но независимо от того, какая система преобладает, он должен оказаться на первом месте.

Эти певчие птички из Боттлтона старались как могли – они из кожи вон лезли, демонстрируя все на что способны – но у них и близко не было ничего такого, хоть отдаленно напоминающего настоящий Класс. Перед ним выступили пятеро, и не один из них и на минуту не смог бы привлечь внимание матушек из Ноттинг Хилла, не говоря уже о том, чтобы добиться у них такого же успеха, как он. Подобные вещи – вопрос индивидуальности и мастерства. Или у тебя есть индивидуальность и мастерство, или нет. Этим парням не повезло. В отличие от него. Он чувствовал, что среди них выглядит подобно породистой лошади, вместо классических скачек, оказавшейся на выставочных скачках конезавода.

Итак, как я уже сказал, он стоял там четверть часа, повторяя «ми-ми-ми», и его самомнение росло с каждой минутой. И, вот, после того, как малый, похожий на помощника слесаря, закончил петь «Матери весть передайте» и сошел со сцены, получив свою порцию жидких аплодисментов, Фредди увидел, как конферансье ткнул на него большим пальцем, и понял, что момент истины настал.

Он уверяет меня, что ни капли не волновался. Из того, что он слышал об этих Любительских вечерах, он сделал вывод, что с первой же минуты ему придется подчинить себе весьма суровую публику. Однако зрители, казалось, пребывали в добродушном настроении, и, надевая маску, он вышел на сцену уверенной твердой походкой.

Первую ноту диссонанса внес конферансье, повернувшийся к нему, чтобы узнать его имя. Это был тучный мужчина внушительного телосложения, с мешками под глазами и лицом сизым как недозрелая слива. Увидев Фредди, он прянул, как испуганная лошадь. Отступив на пару шагов, он всплеснул руками, пытаясь заслониться от него.

-- Все в порядке, - сказал Фредди.

Мужчина, казалось, немного пришел в себя. Он пару раз глотнул воздух, но стал спокойней.

-- В чем дело? - спросил он.

-- Все в порядке, - сказал Фредди. - Просто объявите, что сейчас выступит Таинственный Трубадур.

-- Вот те на! Ну, ты заставил меня поволноваться. Таинственный кто?

-- Трубадур, - произнес Фредди, выговаривая по слогам.

Он подошел к фортепьяно, где уже восседал Дж. Уотербери, перебирая клавиши.

-- Готов? - спросил Фредди.

Дж. Уотербери взглянул наверх, и выражение ужаса появилось на его лице. Он закрыл глаза и беззвучно зашевелил губами. Фредди считает, что он решил помолиться.

-- Встряхнись, - сказал он холодно. - Мы начинаем.

Дж. Уотербери открыл глаза.

-- Бог ты мой, - произнес он. - Это ты?

-- Ну конечно, кто же еще?

-- А что это ты нацепил себе на лицо?

Этот вопрос, похоже, весьма живо интересовал и публику. Выкрики любопытствующих раздались с галерки.

-- Чёй-то такое, Билл?

-- Это таинственный дубодур, - ответствовал конферансье.

-- А чёй-то такое, дубодур?

-- Вот это, - сизолицый конферансье, казалось, решил снять с себя всю ответственность за этот неприятный инцидент. - Я тут не при чем, ребята, - залебезил он. - Он сам сказал, что он вот это самое и есть.

Тут Дж. Уотербери, последние пару минут только тихо бормотавший себе что-то под нос, встрепенулся опять.

-- Это неправильно, – изрек он. - Это не по-британски. Бесчестно сначала вовлечь человека в дело, а потом вдруг обмануть его в лучших чувствах.

-- Замолкни! - прошипел Фредди. Он понимал, что все происходящее губительно сказывается на настроении публики. Дружелюбие зрителей понемногу улетучивалось. Он отчетливо видел, как таяла атмосфера этого братского единодушия. Парочка детей зарыдали.

-- Дамы и господа, – взвыл сизолицый, -- вы меня очень обяжете, если немного помолчите. Я требую вашего снисхождения к этому пресловутому дубодуру.

-- Ну, хватит, - заявил Дж. Уотербери, встав из-за фортепьяно и выходя на авансцену. - Может он дубодур, может еще кто, но я взываю к собравшейся здесь здравомыслящей публике, - ну разве это справедливо, разве этично для человека, накинуться на парня, который всего-то пропустил пару…

-- Да ладно, – закричали зрители. - Хватит чушь нести.

А некий доброжелатель с галерки настоятельно порекомендовал Дж. Уотербери окунуть голову в ведро.

-- Ну, хорошо, - сказал Дж. Уотербери, пребывавший, очевидно, в самом мрачном расположении духа. - Хорошо. Но это еще не последнее, что вы услышите.

Он снова усадил себя за фортепьяно, и Фредди начал петь «Серебро луны тускнеет, встретившись с твоим влюбленным взглядом». Едва начав, он понял, что никогда еще прежде его голос не звучал лучше. Он не знал, благодаря чему это случилось – благодаря устрицам, стауту или тонику для горла, но ноты выплывали из него мягкими и тягучими как сироп. Слушая себя, он немного восстановил душевное равновесие.

И все же что-то было не так. Он заметил это почти с самого начала. По какой-то причине совершенство оставалось недостижимым. Наконец, он понял, в чем дело. Для того, чтобы песня имела успех, недостаточно, чтобы певец находился на пике формы. Аккомпаниатор также должен немного постараться. И в первую очередь певец ждет от аккомпаниатора, что тот будет играть именно ту песню, которую он поет.

Этого Дж. Уотербери как раз не делал, что и явилось причиной этого эффекта кто-в-лес-кто-по-дрова, который наблюдал Фредди. Он не мог понять, что именно играл этот пройдоха, но это точно была не мелодия песни «Серебро луны тускнеет, встретившись с твоим влюбленным взглядом».

Тут, очевидно, имел место случай для созыва конференции. Без помощи специалистов широкого профиля было не обойтись. Фредди так резко скакнул к пианино, что часть публики решила, что он собирается еще и станцевать.

-- ”Серебро луны сияет”… Что, черт возьми, ты играешь? - пропел Фредди.

-- А? - произнес Уотербери.

-- ”Но становится тускней”… Ты играешь не ту песню.

-- А что ты сейчас поешь?

-- ”Встретившись с влюбленным взглядом”… Я пою «Серебро луны тускнеет, встретившись с твоим влюбленным взглядом», тупая скотина.

-- Вот тебе на! - сказал Дж. Уотербери. - А мне показалось, ты сказал мне «Цилиндры, белые ленты и шлейфы». Да не волнуйся, петушок, сейчас все исправим.

Он проворно изменил мелодию, и Фредди смог пропеть ”Золотых твоих очей”, без того зубодробительного ощущения, которое он испытывал иногда, когда неловко переключал передачи в своем двухместном автомобиле. Но зло уже пустило корни. Его влияние на публику ослабло. Лучшая часть публики из нижнего яруса мужественно переносила испытание. Но выше, на галерке красноречиво повисла напряженная тишина. Гроза еще не разразилась, но воздух уже пропитался электричеством.

Фредди вложил в пение всю душу, чтобы предотвратить провал. И так сильно было его обаяние и мастерство, что он почти преуспел в этом. Шушуканье стихло. Один из детей перестал рыдать. Правда, другого стало тошнить, но Фредди уверен, что тот просто съел что-то. Он пел как одержимый.

Немного поразмыслив, Фредди решил прикрыть лицо бархатной маской и выступать под псевдонимом "Таинственный Трубадур".

В клубе он слегка подкрепился - устрицами и пинтой крепкого темного пива, а потом весь день полоскал горло специальным тоником и распевался, знаете, "ми-ми-ми", и все в таком духе, чтобы разогреть связки. К восьми вечера он оказался у дверей сцены.

Дж. Вотербери уже поджидал его там, излучая те особые флюиды, по которым можно было безошибочно определить, что их источник последние несколько часов с большим или меньшим успехом предавался поглощению неразбавленного джина. Фредди вручил ему полкроны, и они вместе прошествовали за кулисы.

Четверть часа дожидались они своего выхода, и все это время, по словам Фредди, дух его воспарял все выше и выше. Теперь, когда он насмотрелся на здешние таланты, глупо было даже сомневаться в его предстоящей победе. Наш приятель не знал точно, как определяли победителя, возможно, просто интенсивностью аплодисментов. Но он был уверен, что любая система оценок вознесет на гребень успеха именно его.

Эти птички певчие из Боттлтона выступали, конечно, вполне прилично, не жалея сил. Но в их пении, как ни крути, не было того, что называется "класс". До Фредди выступили пять человек, и ни на одного из них Матери Ноттинг Хилла даже и внимания не обратили бы! Да разве мог кто-то растрогать их так, как растрогал их он, Фредди? Ведь все дело в индивидуальности и технике исполнения - есть они у вас или нет. У тех ребят их не было. У Фредди - были. Сравнивать их с Фредди было все равно что сравнивать фаворита престижных скачек с обыкновенными клячами.

Так вот, четверть часа Фредди переминался с ноги на ногу, шептал "ми-ми-ми" и с каждой минутой все сильнее убеждался в своем превосходстве. Но вот наконец малый, смахивающий на помощника водопроводчика, закончил петь "Вы маме передайте – пусть не ждет" и убрался восвояси под жидкие аплодисменты. Конферансье качнул большим пальцем в сторону Фредди, и тот понял - его час пробил.

Фредди говорит, что он совсем не волновался. Конечно, он кое-что слышал про эти "Любительские вечера" и понимал: чтобы овладеть местной, так сказать, несколько приземленной публикой, первые минуты ему, возможно, придется попотеть. Но зал, казалось, был настроен весьма дружелюбно, и Фредди, надевая маску, твердой, уверенной поступью вышел на сцену...

Первое досадное недоразумение произошло, когда конферансье повернулся к Фредди, чтобы спросить, как его зовут. Этот одышливый толстяк с мешками под глазами и лицом цвета спелой сливы, глянув на Фредди, шарахнулся от него в сторону что твоя лошадь и, пятясь, встал в защитную стойку.

- Все в порядке, - сказал Фредди.

Конферансье как будто чуть полегчало. Он пару раз нервно сглотнул, но смог проговорить:

- Что все это значит?

- Это значит, что все в полном порядке. Просто объявите, что сейчас выступит Таинственный Трубадур.

- Уф! И напугали же вы меня! Таинственный кто?

- Тру-ба-дур, - старательно выговорил Фредди и подошел к фортепьяно, за которым Дж. Вотербери наигрывал какие-то аккорды.

- Готовы? - спросил Фредди.

Тут Дж. Вотербери поднял глаза от клавиш, и по его лицу начала медленно расползаться гримаса ужаса. Потом он зажмурился и что-то беззвучно зашептал. Фредди думает, что Вотербери творил молитву.

- Ну, давайте же! - нетерпеливо сказал Фредди.- Начинаем.

Дж. Вотербери открыл глаза:

- Господи!! Да это никак вы!

- Разумеется, я. А кто же еще?!

- А что это вы сделали со своим лицом?

Публику это тоже, казалось, сильно интересовало, потому что с галерки посыпались вопросы:

- Это чё, Билл?

- Это...Таинственный Трубодыр!

- А чёй-то - трубодыр?

- Да вот, - толстяк с фиолетовым лицом показал на Фредди . Ему не терпелось, по-видимому, выпутаться поскорее из этой неприятной истории. - Ребята! Да я тут ни при чем. Это он сам сказал, что он - это самое.

Тут у Дж. Вотербери, который все это время продолжал что-то бормотать про себя, снова прорезался голос:

- Это несправедливо! - заявил он.- Это не по-британски! Это нечестно: сначала завлечь человека, а потом вытворять с ним такое.

- Заткнитесь! - прошипел Фредди. Вся эта канитель могла просто сорвать его выступление. Настраивала против него публику! Благодушие местных ценителей музыки небесконечно. Фредди ясно ощущал, что миролюбивые настроения в зале сходили на нет. Двое детей в зале уже начали плакать.

- Леди-и-жентльмны! - взревел человек с фиолетовым лицом.- Не будете ли вы так любезны прекратить этот чертов шум! Я призываю вас отнестись со снисхождением к этому... Трубодыру недоделанному.

- Да! Правильно! - вскричал Дж. Вотербери. Он встал из-за фортепьяно и подошел к авансцене. - Труподыр он или нет, но я хочу спросить у почтенной публики - разве это достойно людей честных, справедливых, нравственных - ни с того ни с сего набрасываться на парня, который всего лишь пропустил парочку...

- Да ладно! Хватит трепаться! - вопили ценители музыки, а кто-то с галерки порекомендовал Вотербери засунуть голову в ведро.

- Ну ладно! – сказал помрачневший Дж. Вотербери. - Погодите! Вы ведь еще не дослушали.

Он вновь уселся за фортепьяно, и Фредди затянул "Тает серебристый свет луны в твоих очах, исполненных любви".

Как только он начал петь, то сразу понял, что никогда еще его голос не звучал так прекрасно. Фредди не знал точно, что сыграло положительную роль – устрицы, полоскание для горла или пиво, но извлекаемые им звуки срывались с губ необычайно легко. Он сам себя не узнавал, заслышав голос свой.

И все-таки что-то было не так. Это Фредди почувствовал почти сразу после того, как осознал, в какой он прекрасной форме. По какой-то необъяснимой причине ему никак не удавалось достичь совершенства. Вдруг он смекнул. Чтобы песня поразила слушателей, мало чудовищных усилий со стороны певца. Аккомпаниатор тоже должен внести свою лепту. Самое главное, что от него ждут, так это что играть он будет мелодию именно к той песне, которую исполняет певец.

А вот этого как раз Дж. Вотербери и не делал. Из-за чего и возникала вся эта какафония, которую почувствовал Фредди. Что играл этот прохвост, Фредди не понял, но мог точно сказать, что к "Тает серебристый свет луны" это не имело никакого отношения.

Назрела необходимость переговоров. Так сказать, внутрикорпоративный обмен информацией.Чтобы оказаться поближе к Вотербери, Фредди пришлось скакнуть боком в сторону фортепьяно, и некоторые зрители подумали, что сейчас Трубодыр еще и пустится в пляс.

- "Свет лунный полон серебра" - пропел Фредди. - Что за чушь вы играете?!

- А?

- "Но меркнет и бледнеет" ...Вы играете не ту песню!

- А что вы поете?

" Пред нежным взором глаз твоих "... Я пою "Тает серебристый свет луны в твоих очах, исполненных любви", осел безмозглый!

- Да ну? - удивился Дж. Вотербери.- А я-то думал, вы собрались петь "Фрак, цилиндр и белый галстук". Ладно, дружок, я понял.

Он играючи перешел в нужную тональность. И Фредди удалось наконец пропеть "Что так любовью греет» без того скрежета зубовного, который он порой испытывал при звуках, извлекаемых коробкой передач, когда неумелой рукой переключал сцепление в своем двухместном авто.

Но первое впечатление от выступления Фредди все равно было уже испорчено. Индивидуальность его в глазах публики поблекла. Его пока не освистывали, но Фредди чувствовал, как вокруг раздуваются щеки. Если в партере еще крепились, то галерка готова была ходить ходуном.

Чтобы переломить ситуацию, Фредди с удвоенной энергией принялся издавать свои трели. И так велики были его магнетизм и техника исполнения, что ему это почти удалось. Зал притих. Один ребенок перестал плакать, и хотя второго в это время рвало, Фредди думает, что бедняга чем-то отравился.

Ах! Он пел так вдохновенно!

По некотором размышлении, он решил скрыть лицо бархатной полоской и объявить себя Трубадуром В Маске.

Он слегка перекусил в клубе - устрицами и пинтой крепкого - и в восемь часов, приняв тоник для горла и пропев "Ми-ми-ми" для смягчения связок, появился у входа на сцену.

Джос Уотербери был уже там, окутанный безошибочно узнаваемым ароматом, свидетельствующим о более или менее близком общении с горьким джином на протяжении нескольких часов; полукрона перешла из рук в руки, и они вместе отправились за кулисы ждать своего выхода.

До выхода оставалось около четверти часа, и в эти четверть часа, как рассказывал мне Фредди, душа его парила в небесах. Судя по выступлениям местных дарований, было бы совершенным абсурдом даже просто задать вопрос о его способности завоевать победу. Он не знал в точности, как определяются эти вещи, - по-видимому, уровнем восторга в публике, - но, независимо от системы оценки, получение им большинства голосов было неизбежно.

Все эти певчие птички Боттлтона были вполне благоразумны - они не лезли вон из кожи, но всё же делали лучшее, на что способны, - но в них не было ничего, что хотя бы примерно можно было определить как "класс". Перед ним выступали пятеро, и ни один из пяти не мог удержать внимание ноттинг-хилльских мамаш хотя бы на минуту, - не говоря уж о том, чтобы воодушевить их, как мог воодушевить он. Это вопрос индивидуальности и техники. Либо у вас есть индивидуальность и техника, либо нет. У этих ребят не было. У него - были. Его положение было, по его словам, как у чистокровной скаковой лошади, выставленной против кучки дешевых кляч.

Итак, как я сказал, они провели там около четверти часа, бормоча "ми-ми-ми" и воспаряя всё выше; наконец, когда некто, выглядевший как водопроводчик, закончил петь "Огорошь этой новостью маменьку" и ушел под жидкие аплодисменты, Фредди увидел, что ведущий дернул пальцем в его сторону, и понял, что момент настал.

По его словам, он ничуть не нервничал. Исходя из того, что он слышал об этих любительских вечерах, он полагал, что ему следует постараться в первую минуту или около того овладеть этой достаточно грубой аудиторией. Но зал казался дружелюбно настроенным, и он вышел на сцену, поправляя маску, твердым и уверенным шагом.

Первая тревожная нота прозвучала, когда ведущий обернулся уточнить его имя. Это был грузный, отдувающийся мужик с мешками под глазами, с лиловым лицом, и при виде Фредди он подскочил, как лошадь. Он сделал шаг-другой назад и вскинул руки, как бы ища защиты.

- Всё в порядке, - сказал Фредди.

Мужик, казалось, успокоился. Он сглотнул раз или два, но снова принял невозмутимый вид.

- Что это? - спросил он.

- Всё в полном порядке, - сказал Фредди. - Просто объявите меня как Трубадура В Маске.

- Бррр! Вы жестоко шокировали меня. Что там в маске?

- Тру-ба-дур, -ответил Фредди, тщательно произнося каждый слог.

Он прошёл к пианино, где Джос Уотербери собственной персоной уже сидел, перебирая аккорды.

- Готов? - спросил он.

Джос Уотербери взглянул вверх, и выражение ужаса медленно расплылось по его лицу. Он прикрыл глаза, беззвучно шевеля губами. Фредди подумал, что он молится.

- Встряхнись, - резко сказал Фредди. - Мы собирались показать им…

Джос Уотербери открыл глаза.

- Ч-чёрт… Это ты?

- Конечно, я.

- Что ты сделал со своей физиономией?

В этот момент публика, похоже, решила выяснить, в чем дело. С галерки раздались заинтересованные голоса.

- Что там такое, Билл?

- Это требудёр в маске, - ответил ведущий.

- Что за требудёр?

- Этот. - Лиловолицый мужик, казалось, умывал руки перед лицом грядущих неприятностей. - Не приставайте ко мне, ребята, - попросил он. - Он сам так себя назвал.

Джос Уотербери снова подпрыгнул. Последние несколько минут он сидел, бормоча что-то себе под нос.

- Это неправильно! - сказал он. - Это не по-британски. Это нечестно - завлечь кого-то, а потом внезапно повернуться к нему…

- Заткнись! - прошипел Фредди. Он чувствовал, что это губительно. Приводит публику в неправильное настроение. Добродушие боссов пошло на убыль. Он чувствовал, как слабеет дух всеобщего братства. Один-два ребёнка заревели.

- Дам-госсссп, - взревел лиловолицый мужик - прекратите шум, будьте добры! Я прошу проявить снисхождение к этому "требудёру".

- Ладно, - сказал Джос Уотербери, спускаясь со сцены. - Он может быть Требудёром или кем-то ещё, но я спрашиваю у почтеннейшей публики - разве это справедливо, разве это этично, когда человек внезапно из парня, которого хорошо знаешь…

- Хватит! - закричали боссы.- Прекратите это.

А голос с галерки предложил Джосу Уотербери засунуть голову в задницу.

- Хорошо, - сказал Джос Уотербери, который был, очевидно, в плохом настроении. - Хорошо. Но не говорите потом, что вас не предупреждали.

Он вернулся к пианино, и Фредди начал петь "Когда серебристый лунный свет встречает свет любви в твоих глазах".

С самого начала он понял, что никогда ещё не был настолько в голосе. Были тому причиной устрицы, или пиво, или микстура, он не знал, но ноты выплывали из горла нежно, как сироп. Он с большим удовольствием слушал себя.

Но что-то было не так. Он уловил это почти в самом начале. Он чувствовал, что близок к разгадке. И внезапно он понял, в чем дело. Для полного успеха песни мало певцу быть в наилучшей форме. Аккомпаниатор тоже должен сделать свою часть работы. Для начала певец ожидает, что тот будет играть то, что он поёт.

Этого-то Джос Уотербери, и не делал, и это как раз и давало тот эффект нежного перезвона, который обнаружил Фредди. Что именно играла эта жирная птица, он сказать не смог бы, но это определённо не было "Лунным светом".

Очевидно, это давало повод для созыва конференции. Требовались некоторые переговоры. Он сделал несколько прыжков в сторону пианино, из чего часть публики предположила, что он намерен пуститься в пляс.

- Ах, серебристый лунный свет… Что за чертовщину ты играешь? - пел Фредди.

-Э? - отвечал Джос Уотербери.

- Но меркнет серебро его… Ты играешь не ту песню!

- Что ты поёшь?

- Когда он встретит золотой… Я пою "Когда серебристый лунный свет встречает свет любви в твоих глазах", тупой осёл!

- О! - отозвался Джос Уотербери. - Я-то думал, ты поёшь "Цилиндр, Белый Галстук и Фрак". Хорошо, старина, сейчас мы всё поправим.

Он тут же нашел нужную тональность, и Фредди смог спеть "В твоих глазах чудесный луч" без того зубодробительного ощущения, которое он иногда испытывал, неловко переключая передачу в машине. Но ущерб был уже нанесён. Его власть над залом ослабла. Приличная публика в партере сохраняла спокойствие, но на галерке явно нарастало оживление. Его ещё не освистали, но дело явно шло к тому.

Дабы предотвратить это, он бросился в бой с удвоенной энергией. И таковы были его обаяние и техника, что вскоре гроза миновала. Глухие раскаты стихли. Один из ревущих детей перестал реветь. И хотя другого тошнило, Фредди полагал, что он просто что-то съел. Фредди вдохновенно пел…