Полчаса спустя в кэбе, идущем домой, полусонная Минни была разбужена тем, что рука, обвивавшая ее талию, внезапно стала жесткой, и внезапное фырканье раздалось над самым ухом.

Это Генри Уоллес Миллс решил, что научится танцевать.

Поскольку Генри имел литературный склад ума и был также экономным, его первый шаг к реализации своего нового честолюбивого замысла состоял в покупке пятидесятицентовой книжки, озаглавленной «Азбука современного танца», выпущенной издательством «Танго». Он думал (и не без основания), что будет проще и менее накладно выучить движения при помощи этого трактата, чем посредством обычного метода посещения уроков. Но почти сразу же он столкнулся с трудностями. Во-первых, он намеревался хранить в секрете от Минни свои занятия, чтобы сделать ей приятный сюрприз к дню рождения, который наступал через несколько недель. Во-вторых, «Азбука современного танца» на поверку оказалась гораздо более сложной, чем сулило ее название.

Упомянутые два факта обращали в руины литературный подход, потому что, хотя и можно изучать текст и вкладки с фотографиями в банке, дом оставался единственным местом, где он мог попытаться применить инструкции на практике. Вы не можете проводить правой ногой вдоль пунктирной линии АВ, а левой описывать кривую CD ни в кассирской будке в банке, ни (если вы хоть немного чувствительны к общественному мнению) на тротуаре по дороге домой. А когда он однажды вечером пытался проделать это в гостиной,полагая, что Минни на кухне готовит ужин, она неожиданно вошла спросить, как ему приготовить бифштекс. Он объяснил, что у него внезапно приключился легкий приступ судорог; но этот случай сильно потряс его нервную систему.

После этого он решил, что должен брать уроки.

С принятием этого решения сложности не уменьшились. На самом деле, они еще более обострились. И дело было не в трудностях с нахождением инструктора. Газеты были переполнены рекламными объявлениями. Он выбрал мадам Гаварни, потому что она жила в удобном местечке: дом на боковой улице и станция в пределах досягаемости. Настоящей проблемой было найти время для занятий. Его жизнь проходила по такому регулярному расписанию, что он вряд ли мог изменить в нем такой важный момент, как час прибытия домой, не вызывая взволнованных комментариев. Единственным выходом был обман.

-Мин, дорогая, - сказал он за завтраком.

-Да, Генри?

Генри стал пунцовым. Он никогда раньше не лгал ей.

-Я недостаточно упражняюсь.

-Разве? Ты выглядишь очень хорошо.

-У меня иногда бывает чувство тяжести. Я думаю накинуть милю-другую к прогулке, когда я иду домой. Поэтому… поэтому я теперь буду возвращаться немного позже.

-Очень хорошо, дорогой.

Он чувствовал себя исключительно низко павшим преступником, но теперь, бросая свою прогулку, он мог посвятить час в день урокам, и мадам Гаварни сказала, что этого будет достаточно.

-Ну конечно, Билл, - сказала она. Она была живой пожилой дамой с солдатскими усами и чуждой всяким условностям манерой обращаться с клиентурой. – Вы приходите ко мне на час в день, и, если у вас не две левые ноги, мы сделаем из вас любимца публики за месяц. -Правда? -Конечно, правда. Я еще ни разу не потерпела неудачу с учениками, кроме одного. А уж в этом не я была виновата. -У него было две левые ноги? -Совсем не было ног. Упал с крыши после второго занятия, и пришлось их отрезать. Вообще-то я могла научить его танцевать танго и на деревянных ногах, да только у него пропала охота. Ну, увидимся в понедельник, Билл. Будьте умницей.

И добрейшая пожилая душа, отлепляя жевательную резинку от дверной панели, куда поместила ее, чтобы облегчить беседу, отпустила его.

И началось то, что по прошествии лет Генри непоколебимо считал самым жалким периодом своего существования. Могут быть времена, когда мужчина, оставивший позади розовую юность, чувствует себя более несчастным и смешным, чем во время прохождения курса современного танца, но их нелегко припомнить. Физически новое испытание причиняло Генри острую боль. Мускулы, о существовании которых он никогда не подозревал, ожили с одной очевидной целью – болеть. Ментально он страдал еще больше.

Это было обусловлено частично странной методой преподавания, бывшей в моде у мадам Гаварни, и частично тем фактом, что когда дело дошло собственно до танцев, неожиданная племянница была произведена на свет Божий из задней комнаты, чтобы непосредственно участвовать в этом. Она была белокурой юной дамочкой со смеющимися голубыми глазами, и Генри никогда не держал ее за тонкую талию, не ощущая себя предателем с черным сердцем по отношению к отсутствующей Минни. Совесть терзала его. Добавьте к этому чувство, как будто вы – странное, бессуставное существо с ненормально большими ладонями и ступнями, и то, что мадам Гаварни имела обычай стоять в углу комнаты во время экзекуции, жуя резинку и делая замечания, и вы не удивитесь тому, что Генри стал бледным и худым.

У мадам Гаварни была раздражающая привычка - она старалась подбодрить Генри, часто сравнивая его исполнение и прогресс с успехами инвалида, которого она, как утверждала, учила прежде. Она и племянница живо спорили в его присутствии о том, выполнял или нет калека танцевальные па после третьего урока лучше, чем Генри после пятого. Племянница сказала - нет. Может, так же, но не лучше. Мадам Гаварни сказала, что племянница забывает, как калека скользил на ногах. Племянница сказала – да, так оно и было, наверно она и вправду забыла. Генри ничего не говорил. Он просто потел.

Полчаса спустя Минни, совсем было заснувшая в кэбе, уносившем ее домой, проснулась, внезапно почувствовав, как напряглась рука, обнимавшая ее за талию, и услышав чье-то сопение над самым ухом.

Это был не кто иной, как Генри Уоллес Миллс, решивший во что бы то ни стало научиться танцевать.

Генри, сочетавший в себе экономность и литературный склад ума, решил, что покупка пятидесятицентовой брошюрки под названием "Азбука современного танца. Танго." - лучшее начало осуществления его мечты. Он справедливо полагал, что изучать различные па с помощью этого пособия намного проще и уж, конечно, дешевле, чем просто пойти и взять пару уроков. Но вскоре он столкнулся с некоторыми трудностями: во-первых, Минни вовсе не должна была узнать о его намерениях - иначе не получилось бы никакого сюрприза в день ее рождения - скоро, через несколько недель. Во-вторых, "Азбука современного танца" оказалась намного сложнее, чем можно было бы подумать, взглянув на ее название. Таким образом, литературный метод обучения потерпел крах - конечно, можно было изучать теорию и в банке, - но практиковаться-то можно было только дома. Вам никогда не удалось бы передвинуть правую ногу вдоль прямой АВ, а левой описать дугу CD, стоя за банковской конторкой; да что там - если вам не наплевать на общественное мнение - вы не повторите этого па посрели тротуара по пути домой, а когда он попытался сделать это в гостиной собственной квартиры, воспользовавшись тем, что Минни была занята ужином на кухне - она неожиданно вошла, чтобы спросить, как лучше пожарить стейк. Конечно, он сумел усыпить ее подозрения, сославшись на судорогу, - но нервы его не выдержали бы еще одного подобного происшествия, так что он решил брать уроки танца.

Как ни странно, проблем не стало меньше, как раз наоборот: они стали еще более труднопреодолимыми. Найти учителя было несложно - газеты пестрели рекламными объявлениями. Он выбрал мадам Гаварни - главным образом, потому, что она жила в очень подходящем месте: дом ее прятался в переулке, недалеко от станции. Основной же проблемой было выкроить время для уроков. Его жизнь была расписана по часам - и, конечно, он не мог бы позволить себе возвращаться домой на час позже без уважительной причины. Единственным выходом был обман.

-Мин, милая..." - сказал он однажды за завтраком.

"Да, Генри?"

Генри побледнел. Никогда раньше он ей не лгал.

"Кажется, мне нужно заняться спортом..."

"Но ты прекрасно выглядишь!"

"Иногда я чувствую себя таким неповоротливым... Пожалуй, надо больше ходить пешком - например, после работы... Я мог бы заставить себя пройти пару лишних миль... Но... Тогда я буду возвращаться домой позже..."

"Как хочешь, милый!"

Он чувствовал, что совершает низкое, дерзкое преступление, - но зато теперь вместо прогулки он мог посвятить урокам целый час в день, и мадам Гаварни уверяла, что этого хватит с лихвой.

"Вот увидите, Билл," - сказала она - она была хорошо сохранившейся старушкой с выдающимися усами и не менее выдающейся манерой обращения с клиентами, - "всего час в день - и, если медведь не отдавил вам ноги во младенчестве - через месяц вы потрясете свет."

"Что, и вправду?"

"Ну конечно. Не нашлось еще ученичка, которого я не заставила бы танцевать... То есть, был один... Но тут уж я не виновата."

"А что, его ноги отдавил медведь?"

"Да у него их вообще не было! Умудрился упасть с лестницы после второго урока - вот ему их и отрезали. Я бы, конечно, научила его танцевать танго на деревянных ногах... Да что-то он оробел... Ладно, Билл, до понедельника. Будьте хорошим мальчиком и не упадите с лестницы!"

И милая старушка отпустила его - после того, как отклеила свою жвачку от двери, куда та была прилеплена до начала разговора - чтобы не мешала.

И потекли дни, которые, как позже думал Генри, были самыми незавидными днями его существования. Встречались, конечно, в его жизни моменты и похуже - особенно в юности, когда он чувствовал себя куда более несчастным и странным, чем сейчас, когда к его ежедневным делам прибавился час обучения современному танцу, но, тем не менее, думать об этом было не просто. Генри ощущал невыносимую физическую боль - мышцы, о существовании которых он даже не подозревал, заявили о себе во всеуслышанье - острой болью. Но еще хуже была боль душевная, появившаяся отчасти из-за необычного метода преподавания вполне в духе мадам Гаварни, отчасти благодаря тому, что, когда дело дошло до уроков, оказалось, что давать их будет какая-то племянница, внезапно появившаяся на пороге комнаты, племянница с золотыми волосами и смеющимися голубыми глазами. Обнимая ee тонкую талию, Генри чувствовал, как предает свою Минни, которой нет рядом. Его мучили угрызения совести. Прибавьте сюда ощущение собственного тела - будто принадлежащего странному существу без суставов, существу с огромными руками и ногами, да еще и привычку мадам Гаварни весь урок стоять в углу комнаты и комментировать каждое движение, не вынимая изо рта жвачку... Так что не удивительно, что вскоре Генри побледнел и похудел.

У Мадам Гаварни была отвратительная привычка сравнивать успехи Генри с успехами калеки, которого она якобы учила до него - видимо, это делалось для того, чтобы подбодрить Генри. Порой они с племянницей в присутствии Генри заводили жаркие споры о том, лучше ли то или иное па удавалось калеке на третьем уроке, чем Генри - на пятом. Племянница утверждала, что - нет. Возможно, так же, но - не лучше. Мадам Гаварни говорила, что племянница забыла, как плавно калека передвигал ноги. Племянница соглашалась, да-да, так оно и было. Генри ничего не говорил. Он тихонько потел.

Спустя полчаса, в кебе по дороге домой, наполовину уснувшая Минии проснулась от того, что рука, обнимавшая ее талию, сжалась крепче, а у уха внезапно кто-то фыркнул.

Так Генри Уоллес Миллз решил заниматься танцами.

Будучи человеком с книжным складом ума, а также экономным, движение к своей новой цели Генри начал с приобретения за 50 центов книги, озаглавленной "Азбука соверменного танца" (изд-во "Танго"). Проще и дешевле, подумал он (и не без оснований), изучать движения танца с помощью этого трактата, а не более традиционным способом - посещая чьи-то уроки. Но уже на ранней стадии процесса ему пришлось столкнуться с трудностями. С одной стороны, он хотел скрыть свою деятельность от Минни и сделать ей приятный сюрприз ко дню рождения, который наступал через несколько недель. С другой стороны, "Азбука современного танца" при ближайшем рассмотрении оказалось гораздо более сложной, чем можно было заключить из ее названия.

Эти два обстоятельства означали крах книжного подхода, ибо, хотя можно было изучать и текст и иллюстрации в банке, единственным местом, где можно было пробовать претворить инструкции в жизнь, был дом. Невозможно, находясь в клетушке кассира, двигать правую ногу вдоль пунктирной линии AB, одновременно вращая левую ногу вдоль кривой CD; тем более невозможно делать это на улице по дороге домой, если вы хоть сколько-нибудь дорожите общественным мнением. Но однажды вечером, когда он пытался проделать все это в гостиной, думая, что Минни готовит на кухне ужин, та внезапно пришла спросить, в каком виде он сегодня хочет бифштекс. Генри выкрутился, сказав, что у него были судороги, но это проишествие поколебало его мужество.

После этого он решил брать уроки.

Трудностей не стало меньше от этого решения; наоборот, их стало больше. Не то чтобы было сложно найти учителя - все газеты пестрели объявлениями. Генри остановил свой выбор на м-м Гаварни, поскольку она жила в подходящем месте: ее дом стоял на большой улице недалеко от станции метро. Нет, настоящая проблема состояла в том, чтобы найти время для занятий. Он жил по весьма строгому расписанию, и было трудно изменить столь важный элемент, как время прибытия домой, не вызывая дополнительных распросов. Оставалось лишь пойти на хитрость.

- Мин, дорогая, - сказал он за завтраком.

- Да, Генри?

Генри покраснел. Раньше он никогда не лгал ей.

- Я слишком мало занимаюсь.

- Но ты выглядишь чудесно!

- На меня иногда как будто что-то давит. Думаю, мне надо проходить на милю-другую больше по дороге домой. Так что... так что мне придется приходить домой чуть позже.

- Хорошо, дорогой.

Он чувствовал себя последним мерзавцем; но, отменив прогулку, он получил возможность уделять час в день урокам, и м-м Гаварни сказала, что этого более чем достаточно.

- Еще бы, Билл, - говорила она. Это была живая пожилая леди с военными усами и весьма неформальной манерой общения с клиентами. - Приходите ко мне по часу в день, и, если только у вас не две левые ноги, я за месяц сделаю из вас любимца публики.

- Это наверняка?

- Безусловно. Никогда с учениками не ошибалась - кроме как один раз. Но там я была не при чем.

- У него было две левые ноги?

- Вообще ног не было. Упал с крыши после второго урока, и ему их отрезали. Я бы его выучила плясать танго на деревяшках, да только он не захотел. Ладно, увидимся в понедельник, Билл. Пока!

И добрая душа, отлепив жевательную резинку от косяка двери, куда приклеила ее в начале разговора, отпустила Генри.

Так началось то, что годы спустя Генри вспоминал как худшее время в своей жизни. Возможно, бывают ситуации, в которых человек не первой молодости чувствует себя более несчастным и смешным, чем во время урока современного танца, но вообразить их непросто. С физиологической точки зрения новый опыт доставлял Генри лишь страдание. Мускулы, о существовании которых он никогда не подозревал, начали свое черное дело - очевидно, с единственной целью причинять боль. Но его духовные переживания были еще страшнее.

Одной из причин этого был своеобразный педагогический метод, бывший в ходу у м-м Гаварни; другой - то, что когда дело дошло до собственно танцев, оказалось, что его партнершей будет племянница, внезапно появившаяся на свет из задней комнаты. Это была белокурая девушка со смеющимися голубыми глазами, и Генри не мог обнять ее прелестную талию, не чувствуя себя низким предателем по отношению к отсутствующей Минни. В результате его постоянно мучила совесть. Прибавьте к этому, что он ощущал себя странным существом без суставов, но с огромными руками и ногами, и тот факт, что м-м Гаварни всегда стояла в углу комнаты в течение часа учения, жуя резинку и вставляя комментарии - и вы не удивитесь, узнав, что Генри побледнел и зачах.

М-м Гаварни стимулировала образовательный процесс, сравнивая успехи Генри с успехами инвалида, который, по ее словам, учился у нее некоторое время назад. Они с племянницей любили поспорить в присутствии Генри, правда ли инвалид танцевал уанстеп лучше после третьего урока, чем Генри после пятого. Племянница говорила, что нет. Так же хорошо - возможно, но никак не лучше. М-м Гаварни говорила, что племянница забыла, как инвалид передвигал ноги. Племянница отвечала, что да, может и так. Генри ничего не говорил. Он просто покрывался испариной.

Полчаса спустя на пути домой, Минни, придремнувшая в кэбе, внезапно почувствовала железное кольцо из рук на своей талии и неожиданное рычание в ухо.

Это был Генри Уоллэс Миллс, решительно настроенный на обучение танцам.

Из-за любви к книгам и экономии, первым шагом Генри на пути к цели было приобретение книжицы «Азбука современного танца» от Танго за 50 центов. Он чувствовал (и не безосновательно), что гораздо проще и дешевле выучить па по этому трактату, чем брать традиционные уроки. Но уже в начале затеи он столкнулся с трудностями. Во-первых, потому что он хотел все держать в секрете от Минни, чтобы сделать для неё приятный сюрприз на день рождения, который был через несколько недель. А во-вторых, «Азбука современного танца» при более близком изучении оказалась гораздо сложнее, чем свидетельствовало её название.

Эти два обстоятельства разрушили книжный метод, так как хотя текст и картинки можно было изучать в банке, дом был единственным местом, где он мог осуществить инструкции на практике. Нельзя провести правой ногой по пунктиру АВ, а левой ногой описать дугу CD ни в каморке для кассира в банке, ни, если ты чувствителен к общественному мнению, на тротуаре по дороге домой. Однажды вечером он пытался проделать это в гостиной. Предполагалось, что Минни в кухне готовит ужин, но она неожиданно появилась и спросила, как приготовить стейк. Хотя он и объяснил ей, что у него начались судороги, однако инцидент заставил его понервничать.

После этого он решил брать уроки.

Трудности не прекратились и с этим решением. Точнее они стали другого характера. Естественно, это не касалось поиска инструктора, так как в газетах было полно объявлений. Он выбрал мадам Гаварни из-за её местожительства - её дом находился в переулке недалеко от автобусной остановки. Настоящей проблемой было время для занятий. Его день расписан по минутам, и он не мог изменить в нём такую важную графу как приход домой без объяснений. Обман был единственным решением.

- Мин, дорогая, - сказал он за завтраком.

- Да, Генри.

Генри побагровел. Он никогда раньше ей не лгал.

- Я мало занимаюсь спортом.

- Да? Ты замечательно выглядишь.

- У меня иногда бывает одышка. Может мне по дороге домой проходить больше на милю другую? Правда, я буду приходить позже.

- Как хочешь, дорогой.

Он чувствовал себя подлейшим из преступников. Но, не совершая променаж, у него появлялось время посвятить часок занятиям. Плюс мадам Гаварни считала, что этого будет достаточно:

- Естественно, новобранец, - сказала она. Мадам Гаварни была веселой бабусей с гусарскими усиками и бесцеремонной манерой общения с клиентами. – Ты заходишь ко мне ежедневно на часок, и если у тебя ноги откуда надо растут, мы сделаем тебя звездой общества через месяц.

- Точно?

- Точнее не бывает. У меня все гусеницы начинали порхать через месяц, не считая одной. Но я там не была виновата.

- У него ноги не оттуда росли?

- Он вообще был безногий. Свалился с крыши после второго занятия, и их ампутировали. Я могла бы научить его танцевать танго на ходулях, но он типа упал духом. Ладно, до понедельника. Будь умницей.

И, отлепив жвачку от дверного косяка, куда она её определила для облегчения разговора, добрая душа распрощалась с ним.

И вот началось то, что позднее Генри отнёс к несчастнейшей эре своего существования. Может и есть моменты в жизни, когда человек, переступивший порог своей юности, чувствует себя более несчастно и нелепо, чем когда он учится танцевать, но их очень трудно представить. На физическом уровне все тело Генри ныло. Мускулы, о существовании которых он и не подозревал, дали о себе знать – по-видимому, единственно, чтобы поболеть. С душой обстояло еще хуже.

В ответе за это был частично особый метод преподавания мадам Гаварни, частично тот факт, что когда доходило непосредственно до занятий, из задней комнаты неожиданно возникала племянница. Она была молодой блондинкой со смеющимися голубыми глазами, и Генри, обнимая её за тонкую талию, чувствовал себя последним предателем своей далёкой Минни. Его мучила совесть. Добавьте к чувству, что он неизвестное беспозвоночное с аномально длинными ногами и руками, обыкновение мадам Гаварни проводить час занятия в углу комнаты, жуя жвачку и отпуская замечания, не удивительно, что Генри осунулся и похудел.

Мадам Гаварни обладал странной привычкой подбадривать Генри, сравнивая его успехи с прогрессом калеки, которого она раньше учила.

Она и племянница энергично спорили в его присутствии о том, сдвинулся ли калека с мёртвой точки уже после третьего занятия, тогда как Генри только после пятого. Племянница считала, что нет. Мадам Гаварни ответила, что племянница забыла, как калека скользил левой ногой. Племянница сказала, что может и так. Генри ничего не говорил. Он потел.

Пол часа спустя, в кэбе, по дороге домой, задремавшая было Минни проcнулась оттого, что рука, обнимающая ее за талию внезапно дернулась, и резкое шмыганье носом послышалось у самого ее уха --- это Генри Уоллес Миллс решил научиться танцевать.

Первым делом, для осуществления своих честолюбивых замыслов, Генри, который по складу своего ума был книжником и экономом, приобрел за 50 центов книгу «Азбука современного танца», написанную неким Танго. Он почему-то считал, что легче выучить танцевальные па c помощью этого трактата, чем тратить время и деньги на частные уроки. Но буквально с первых же шагов начались проблемы. Во-первых, несколько недель подряд ему нужно было скрывать свои занятия от Минни, чтобы сделать сюрприз ко дню ее рождения, во-вторых, «Азбука», на поверку, оказалась более сложной, чем сулило ее название.

Эти два обстоятельства окончательно разрушили книжный подход к обучению. Читать и изучать диаграммы, можно было и на работе, но дом оставался единственным местом, где Генри мог воплотить теорию в практику. Кабинка банковского кассира - не то место, где вы можете отправить вашу правую ногу в путешествие из пункта А в пункт В, а левой описать кривую CD. Не говоря уже о тротуаре – если, конечно, вам дорого мнение прохожих. Когда же он попробовал проделать все это у себя в гостиной, полагая, что Минни занята приготовлением ужина, она неожиданно появилась, чтобы спросить его как лучше пожарить бифштекс. И хотя Генри объяснил свое поведение внезапной судорогой в ноге - этот случай изрядно подорвал его нервную систему.

После этого он решил брать уроки.

Трудностей не поубавилось. Они, скорее, обострились. Найти учителя было легко – в газетах было полно объявлений. Генри выбрал мадам Мадам Гаварни лишь потому, что она жила в подходящем месте - в переулке, недалеко от станции. Найти время для занятий – вот где была настоящая задача! Жизнь Генри подчинялась такому строгому режиму, что вряд ли можно было его изменить, не вызывая при этом взволнованных упреков. Обман был единственным выходом.

- Мин, дорогая,- сказал он за завтраком

- Да, Генри?

Лицо Генри стало пунцовым. Раньше он никогда ей не врал.

- Я недостаточно тренирую свои мышцы.

- Разве? Ты отлично выглядишь.

- Иногда я чувствую какую-то тяжесть во всем теле. Думаю я добавлю милю-другую к моему вечернему моциону. Так что теперь … теперь я буду возвращаться попозже.

- Хорошо, милый.

Он чувствовал себя низким, подлым преступником, зато теперь, пожертвовав прогулкой, он получил возможность брать уроки у мадам Гаварни. Мадам уверяла его, что часа в день будет более чем достаточно.

- Не волнуйся, голубчик - сказала она. Это была проворная старушка с армейскими усиками и нетипичной манерой общения с клиентами.

- Час в день - и мы тебя мигом любимцем публики сделаем. Если, конечно, ты не из тех танцоров, которым ноги мешают.

- Правда

- А- то нет! У меня еще не было провалов. Не считая одного - но то уж не моя вина.

- Что, ему ноги мешали?

Вообще не было ног. Свалился с крыши после второго урока – ноги-то ему и отрезали. Причем, я бы его и на деревянных выучила, да только он чего-то передумал. Ну ладно, голубчик, увидимся в понедельник.

И возвратив в рот жевательную резинку, которую она прилепила к дверной филенке на время их беседы, добрая тетушка отпустила его.

Так началось то, что, в последующие годы, Генри без колебаний называл самым несчастным периодом своей жизни. Трудно представить, насколько жалким и беспомощным чувствует себя человек не первой молодости, взявшийся разучивать современные танцы.

В физическом смысле, новый опыт отдавался в нем острой болью. Мышцы, о существовании которых он никогда не подозревал, очевидно, были созданы лишь для того, чтобы болеть и ныть. Моральные страдания были еще хуже - отчасти из-за своеобразной манеры обучения, которая была в моде у мадам Гаварни, отчасти из-за невесть откуда взявшейся племянницы, которую мадам извлекла из задней комнаты и предъявила ему для практических занятий. Это была молоденькая блондинка, со смешливыми голубыми глазами; и всякий раз, когда Генри обхватывал ее аккуратную талию, он чувствовал себя злостным изменником. Его терзали угрызения совести. Вдобавок ко всему, он ощущал себя странным негнущимся существом с непомерно большими руками и ногами, в то время как мадам, чавкая жвачкой, подавала ему команды из дальнего угла комнаты. Немудрено, что он осунулся и похудел.

У мадам была несносная привычка стимулировать Генри, сравнивая результаты его стараний с телодвижениями хромого, которого она, якобы, когда-то учила танцевать.

Не смущаясь его присутствием, мадам с племянницей частенько горячо спорили о том, кто исполнял уанстеп лучше – хромой, после третьего урока, или Генри, после пятого. Племянница говорила – Нет. Может быть у него получается также, но никак не лучше. Мадам Гаварни говорила племяннице, что та видимо забыла, как хромой выполнял променады. Племянница говорила, что, мол действительно, она забыла. Генри не говорил ничего. Он просто обливался потом.

Спустя полчаса Минни, задремавшая в такси по пути домой, проснулась оттого, что рука, покоившаяся на ее талии, вдруг напряглась, а до ее уха донесся внезапный храп.

Это был Генри Уоллас Миллз, переполненный решимостью научиться танцевать.

Первым, что предпринял Генри для достижения своей новой цели, будучи человеком литературного склада ума, в коем проглядывалась и экономическая жилка, было приобретение за пятьдесят центов книжицы, именовавшейся Основы Современного Танца, выпущенной «Танго». Он полагал, и не без основания, что будет гораздо проще и менее расточительно, если бы он учил танцевальные па, прибегнув к помощи этого курса, нежели чем, воспользовавшись традиционным способом, посещал частные уроки. Однако на самых ранних этапах своих практических занятий он столкнулся с трудностями. Во-первых, его намерением было сохранить в тайне от Минни то, чем он занимался, с тем, чтобы преподнести ей сюрприз ко дню рождения, который был не за горами. А во-вторых, при более скрупулезном изучении Основы Современного Танца оказались куда сложнее, чем было обещано в названии.

Эти два обстоятельства стали крушением литературного подхода, поскольку, не смотря на то, что представлялось возможным изучать текст и просматривать иллюстрации в банке, дом оставался единственным местом, где он мог применить теоретические познания на практике. Вы же не можете совершить движение правой ногой вдоль пунктирной линии A B и привести левую ногу по кривой C D в будке кассира в банке, или же, по дороге домой прямо на тротуаре, если, конечно, вы не настолько чувствительны к общественному мнению. И вот, когда он однажды вечером попытался проделать это в гостиной собственной квартиры, вообразив, что Минни в этот момент находится в кухне и готовит ужин, она неожиданно вошла, чтобы поинтересоваться, как приготовить для него бифштекс. Он объяснил происходящее внезапным спазмом, но это происшедствие изрядно пощекотало ему нервы.

После этого он пришел к выводу, что ему необходимо брать частные уроки.

Сие решение не положило желаемого конца создавшимся проблемам. Вместо этого они предстали перед ним с еще большей остротой. И дело было не в том, чтобы найти наставника. Газеты просто захлебывались объявлениями такого рода. Он остановил свой выбор на некой Мадам Гаварни по той простой причине, что дама проживала в удобном для него месте. Ее дом находился на боковой улочке в непосредственной близости от вокзала. Настоящей проблемой было найти время для посещения уроков. Его жизнь протекала согласно давно установившегося графика, и едва ли в его силах было изменить такой важный момент в своей жизни, как время возвращения домой, не предоставив при этом вполне вразумительных объяснений. В сложившейся ситуации оставалось только одно – воспользоваться хитростью.

- Мин, дорогая, - начал он за завтраком

- Да, Генри?

Лицо Генри приобрело пунцовый оттенок. Еще ни разу в жизни он не обманывал свою жену.

- Мне недостаточно физических упражнений.

- Разве? Ты выглядишь неплохо.

- У меня иногда возникает чувство тяжести. Я думаю пройтись пешком милю-другую по пути домой. В общем, буду возвращаться немного попозже.

- Что ж, договорились, дорогой.

Он чувствовал себя как преступник исключительно низкого пошиба, однако теперь, увильнув от пеших прогулок, он мог целый час в день посвящать занятиям танцами, тем более что Мадам Гаварни уверила его, что этого как раз достаточно.

- Разумеется, Билл, - сказала она. Это была беззаботная дама преклонных лет, обладательница усов военного образца и нетрадиционной манеры обхождения со своими клиентами. – Вы приходите ко мне на один час в день, и если у Вас обе ноги не левые, через месяц мы сделаем из Вас любимчика светского общества.

- В самом деле?

- Ну, разумеется. У меня еще никогда не было осечки ни с кем из учеников, кроме одного. И то, это произошло не по моей вине.

- У него, что, обе ноги оказались левыми?

- Их вообще не было. Свалился с крыши после второго занятия, и ему пришлось ампутировать обе ноги. Даже в этом случае я бы смогла научить его танцевать танго на протезах, но он со своей стороны проявил слабость. Что ж, до понедельника, Билл. Берегите себя.

На этом старушенция откланялась, отковырнув от дверного проема свою жевательную резинку, которую она предусмотрительно прилепила туда, дабы та не мешала беседе.

И вот началось то, что по прошествию лет Генри без колебаний определил как самый жалкий период своего существования. Возможно, бывают такие времена, когда человек, которому нет еще тридцати, почувствует себя еще более несчастным и нелепым, нежели чем когда он начинает посещать занятия по современным танцам, но думать о них не так просто. Физически, новое жизненное испытание причинило Генри нестерпимую боль. Мышцы, о существовании коих он и не подозревал, вдруг заявили о себе, по всей видимости, лишь для того, чтобы стать исключительно единственной причиной, вызывавшей болезненные ощущения. Однако его психическое состояние было подорвано еще больше.

Отчасти это произошло в силу своеобразия модного метода преподавания в классе Мадам Гаварни, а отчасти из-за того, что когда дело дошло до уроков как таковых, из задней комнаты возникла непредвиденная племянница, призванная вести эти самые уроки. Она была белокурой молоденькой барышней со смеющимися глазами, и всякий раз, когда Генри обнимал ее безупречную талию, он не мог не испытывать нехорошее чувство измены по отношению к отсутствующей Минни. Угрызения совести сломили его окончательно. Добавив к этому ощущение, что вы странное, неповоротливое существо с невероятно большими руками и ногами, и то обстоятельство, что у Мадам Гаварни была манера стоять в углу комнаты во время урока, жевать жвачку и отпускать комментарии, ничего удивительного, что Генри превратился в бледную истощенную тень.

У Мадам Гаварни была невыносимая привычка стараться стимулировать Генри частыми сравнениями его исполнения и успехов с достижениями некого калеки, который, как она утверждала, давеча брал у нее уроки.

Бывало, в его присутствии она и ее племянница возобновляли спор относительно того, удалось ли калеке улучшить свои результаты после третьего урока настолько, насколько это удалось Генри после пятого. Племянница придерживалась отрицательной позиции. Возможно также, но не лучше. На что Мадам Гаварни утверждала, что, дескать, та совсем забыла то, как калека скользил своей ногой. Племянница согласилась с доводом, что, возможно, ее память ей несколько изменяет. Генри не проронил ни слова. Он попросту обливался потом.

Через полчаса, уже в такси на пути домой Минни сквозь сон почувствовала, как напряглась рука, обнимавшая ее за талию, и прямо в ухо раздалось громкое фырканье.

Так подействовала на Генри Уоллеса Милза внезапная мысль - он должен научиться танцевать!

Решив довериться печатному слову, да и не прочь сэкономить, Генри начал с покупки "Азбуки современного танца" от "Танго" ценой в полдоллара. Он полагал - и не без причины - что этот способ проще и дешевле, чем традиционные танцевальные уроки. Однако довольно скоро Генри столкнулся с трудностями. Прежде всего, держать приготовления следовало в тайне. Генри твердо решил поразить своими танцевальными талантами Минни - вот будет сюрприз на день ее рождения через несколько недель. Кроме того, освоить так называемую азбуку оказалось непросто.

Эти-то трудности и заставили Генри отказаться от первоначальных намерений. Если изучать текст с картинками можно и в банке, то воплощать полученные знания на практике приходилось дома. Попробуйте-ка изобразить все это - правую ногу вперед по линии АБ, левую - кругом по линии ВГ - в банковском окошке. А выделывать все эти па на пути домой Генри мешала излишняя чувствительность к мнению окружающих. Однажды вечером он попытался исполнить танец в собственной гостиной, полагая, что Минни готовит на кухне ужин, но тут она внезапно вошла с вопросом о том, какой бифштекс ему хотелось бы на ужин? Тогда Генри отделался объяснением о внезапной судороге, однако описанный случай изрядно потрепал ему нервы.

Поэтому Генри решил брать уроки.

Трудностей, однако, не убавилось. Пожалуй, теперь они даже возросли. Не то чтобы отыскать учителя оказалось таким уж сложным делом - газеты пестрели объявлениями о танцевальных уроках. Генри выбрал мадам Гаварни за то, что она жила по соседству, на следующей станции метро. А вот для того, чтобы найти время для уроков, пришлось изрядно попотеть. Жизнь Генри текла так размеренно, что ежедневное часовое опоздание с работы непременно вызвало бы возбужденные протесты со стороны Минни. Генри вынужден был пойти на обман.

- Мин, детка, - начал он за завтраком.

- Что, Генри?

Лицо Генри побагровело. Ему еще не приходилось обманывать Минни.

- Кажется, я стал меньше заниматься.

- Да что ты, а по виду не скажешь.

- Иногда я ощущаю такую тяжесть. Наверное, мне следует проходить лишнюю милю пешком. Так что, скорее всего, в ближайшее время я буду возвращаться попозже.

- Хорошо, дорогой.

Генри чувствовал себя последним из преступников, но как иначе найти время для танцевальных уроков? Впрочем, мадам Гаварни уверила, что часа вполне хватит.

- Не сомневайтесь, Билл, - заявила бойкая старушка с усами как у бравого вояки и весьма раскованной манерой общения с клиентурой. - Будете приходить ко мне каждый день, и если у вас не обе ноги - левые, то не пройдет и месяца, как я сделаю из вас любимца общества.

- Неужели?

- Говорю вам. Никому еще не удавалось уйти от меня необученным. Не, один был. Но тут я не виновата.

- Это тот, который с двумя левыми ногами?

- Не, тот был совсем без ног. С крыши упал после второго занятия, вот ему и отрезали обе ноги. Да он бы у меня и с деревянными ногами заплясал - и чего только отказался? Так что до понедельника, Билл. Поаккуратней там.

И добрейшая душа отпустила Генри восвояси, отлепив жевательную резинку от двери и засунув ее обратно в рот, откуда ранее извлекла для придания живости разговору.

Впоследствии Генри, не колеблясь, называл этот период самым несчастным в своей жизни. Случались в ней испытания и посуровей, происшествия и покурьезней, чем обучение современным танцам, но о них Генри и вовсе предпочитал не вспоминать. Физически он постоянно страдал. Обнаружилось, что единственным назначением мышц, о существовании которых он ранее и не подозревал, является непрекращающаяся острая боль. Душевные страдания Генри были еще горше.

Источником его моральных терзаний являлся отчасти тот способ, которым мадам Гаварни приобщала его к тонкостям современного танца, а отчасти то, что на первом же уроке из задней комнаты неожиданно возникла ее племянница, предложенная ему в качестве партнерши. Обнимая за тонкую талию эту юную блондинку со смеющимися голубыми глазами, Генри чувствовал себя подлым предателем по отношению к Минни. Муки совести терзали его. К ним добавлялось постоянное ощущение самого себя нелепым чудищем с огромными руками и ногами, которое передвигается на негнущихся суставах. А если прибавить привычку мадам Гаварни, стоя в углу комнаты и не вынимая изо рта жевательную резинку, отпускать обидные замечания, то стоит ли удивляться, что вскоре Генри исхудал и спал с лица.

Мадам Гаварни пыталась воздействовать на танцевальные способности Генри, постоянно сравнивая его достижения с успехами калеки, которого, как она утверждала, ей довелось когда-то обучать.

Ничуть не смущаясь его присутствием, тетка с племянницей горячо обсуждали вопрос - действительно ли успехи Генри после пятого занятия чуть-чуть лучше, чем достижения калеки после третьего? Племянница с теткой не соглашалась. Возможно, такие же, но никак не лучше. На что мадам Гаварни возражала, что, дескать, племянница забыла, как калека приволакивал ногу. Племянница признавала, что возможно, и забыла. Генри молча обливался потом.

Спустя полчаса кэб вез полусонную Минни домой, как вдруг крепкое объятие за талию и сопение, раздавшееся над самым ухом, разбудили ее.

Это был Генри Уоллас Миллз, сознающийся в намерении учиться танцам.

Первое, что сделал Генри для осуществления своего нового замысла, имея вкус к литературе, а также склонность экономить, так это купил книгу за пятьдесят центов под названием: «Основы современного танца», издательства «Танго». Если уж и разучивать па, то, как он не без основания полагал, по самоучителю это обойдется дешевле, нежели чем идти проторенным путем и брать уроки. Но, едва приступив, он столкнулся с трудностями. Во-первых, ему хотелось держать в секрете от Минни свои упражнения, дабы сделать ей приятный сюрприз ко дню рождения, который был не за горами. Во-вторых, «Основы современного танца» на проверку оказались гораздо сложнее, чем обещало название.

Приведенные факты свидетельствовали о несостоятельности литературного метода - если текст и иллюстрации можно было изучать в Банке, то применять на практике пройденный материал представлялось возможным исключительно в домашних условиях. Не годится повторять движение правой ногой от точки А до точки B по пунктирной линии, в то время как левая нога выводит па по кривой от точки С до точки D, когда вы находитесь на работе, в кассе, или же, по дороге домой, вычерчивая фигуры прямо на тротуаре, если вы хоть сколько чувствительны к общественному мнению. И вот, вечером, когда он пытался репетировать в гостиной, а Минни по его предположениям, готовила ужин, это случилось – она внезапно появилась, чтобы спросить, насколько прожаренным должен быть бифштекс... Всё удалось объяснить приступом судороги, но случившееся сильно сказалось на его нервной системе. После чего он решился брать уроки.

Этим проблемы не исчерпывались. Более того, они принимали более острый характер. Дело было не в том, чтобы найти педагога. Газеты пестрели подобными объявлениями. Выбор был остановлен на школе мадам Гаварни по причине удобного месторасположения. Дом находился в одном из переулков, неподалеку от станции. Сложно было найти время. Распорядок дня его строился по такому четкому графику, что едва ли он мог изменить час своего появления дома, не придумав тому захватывающих объяснений. Пришлось лукавить.

- «Мин, дорогая», - сказал он как-то за завтраком.

- «Да, Генри».

Генри зарделся – он еще ни разу не обманывал ее.

- «Мне нужно больше физических нагрузок».

- «Разве? По-моему ты в прекрасной форме».

- «Иногда я чувствую какую-то тяжесть. Думаю, накинуть милю другую к моим пешим прогулкам. Так что ... так что буду возвращаться с работы позже».

- «Хорошо, дорогой».

После такого диалога он чувствовал себя низко павшим преступником, но теперь, отказавшись от прогулок, он мог уделить урокам час в день, а мадам Гаварни заверила, что этого вполне достаточно.

-«Конечно, дорогуша» - успокоила она. Это была веселая пожилая дама с неженскими усиками, общавшаяся со своей клиентурой без церемоний. – «Приходите ко мне раз в день и если вы не хромаете на обе ноги, я делаю из вас любимца общества».

- «В самом деле?»

- «Разумеется. У меня никогда не было провалов, разве что однажды и не по моей вине».

- «Неужели он хромал на обе ноги?»

- «У него вообще не было ног. Свалился с крыши после второго урока, пришлось ампутировать. Да что там, он бы у меня и на деревянных протезах заплясал, но только пыл его поостыл. Что ж, до понедельника, дорогуша. Будьте здоровы».

На этих словах добрая душа, отлепив жевательную резинку от дверной панели, куда она ее приспособила, чтобы спокойно поговорить, отпустила его с миром.

Дальше началось то, что впоследствии Генри, ни на секунду не задумываясь, назовет самыми жалкими минутами своего существования. Возможно, в жизни мужчины, чья первая молодость уже позади, случаются моменты и более печально нелепые, чем уроки современного танца, но о них уже без слез не вспомнишь. Новый опыт причинял Генри острую физическую боль. Мышцы о существовании коих он и не подозревал, дали о себе знать, очевидно, исключительно ради того, чтобы он ощутил, что такое боль. Моральные страдания изнуряли его еще сильнее.

Отчасти страдания доставляли особенности преподавания, принятые в школе Мадам Гаварни. Отягчалась ситуация тем, что когда дошло до дела, из-за кулис нежданно-негаданно возникла племянница, которая и давала уроки мастерства. Каждый раз, когда Генри обнимал юную блондинку, обладательницу смеющихся глаз за тонкую талию его не отпускало тягостное чувство предательства по отношению к Минни. Совесть мучила его. Если к этому добавить, что в часы занятий бедняга ощущал себя странным существом, с пугающе большими конечностями словно на шарнирах, а присутствующая на занятиях мадам Гаварни жевала жевательную резинку и комментировала происходящее из своего угла, то появившиеся вскоре худоба и изнуренность Генри не вызвали бы удивления.

Мадам Гаварни имела вредную привычку подхлестывать Генри, сравнивая его успехи с достижениями того самого калеки, которого по собственному утверждению, ей доводилось обучать.

Мадам и ее племянница затевали споры, не стесняясь его присутствия, о том, получались ли у калеки на третьем занятии па в один шаг лучше, чем у Генри на пятом. Племянница давала отрицательный ответ, добавляя, что, скорее успехи были одинаковы, и, что Генри был не хуже. Мадам Гаварни отвечала, что племянница просто забыла, как ловко двигался калека. Генри ничего не говорил. Он лишь потел.

Спустя полчаса по дороге домой резкое движение руки, полуобнявшей ее талию, и фырканье прямо в ухо неожиданно разбудили задремавшую в экипаже Минни.

Это был Генри Волейс Миллс, а вернее, его решение научиться танцевать.

Будучи человеком любознательным и в то же время экономным, первым порывом Генри к достижению поставленной цели было приобрести книгу за 50 центов «Азбука современного танца», опубликованную «Танго». Учебник самоучителя он считал – и не без основания – простым и экономичным методом, в отличие от более распространенных и привычных частных уроков. Однако, вскоре он столкнулся с некоторыми затруднениями. В первую очередь, он твердо решил скрывать свои намерения от Минни, а именно, до приближающейся даты ее дня рождения, дабы произвести впечатление сюрпризом. Во-вторых, «Азбука современного танца» на практике оказалась намного сложнее и не вполне соответствовала своему названию.

Теоретического метода обучения оказалось недостаточно вследствие следующих причин: если теорию можно было изучить и на рабочем месте в банке, то для воплощения инструкций и советов оставалось единственное место – дом. Невозможно правой ногой передвигаться по условной линии АБ, а второй вычерчивать округленную ВГ в крошечном кабинете банковского кассира, как впрочем и на тротуаре по дороге домой, если хоть сколечко интересуетесь мнением окружающих. Однажды вечером в гостиной за этим занятием его застала Минни, которая, как предполагал Генри, готовила ужин на кухне. Ее внезапное появление было вызвано тривиальным вопросом: как Генри хотел, чтобы она приготовила бифштекс. Несмотря на то, что все обошлось благополучно и прозвучало правдоподобное объяснение о приступе судорог, этот случай взволновал Генри.

После этого он окончательно решил изменить тактику и брать частные уроки.

Но и на этом сложности не закончились. На самом деле, они приняли более трагичный характер. И это отнюдь не было связано с трудностью найти учителя. Газеты пестрели объявлениями такого типа. Он выбрал Мадам Гаварни из-за ее удобного местожительства. Она проживала на противоположной улице недалеко от станции. Настоящей проблемой оказалось найти время для уроков. Его жизнь была настолько упорядочена и подчинена обычному расписанию, что задержки с работы неминуемо вызвали бы подозрения. Его могла спасти только ложь.

- Мин, дорогая, - произнес он за завтраком.

- Да, Генри?

Генри стал пунцовым. Он прежде никогда не лгал своей жене.

- Я хотел бы больше заниматься спортом.

- Но ты же в отличной форме.

- Ты знаешь, у меня иногда возникают неприятные ощущения. Я бы прошел пешком милю-другую по дороге домой. Поэтому … поэтому я буду чуть задерживаться.

- Хорошо, дорогой.

У него было ощущение, как будто он совершил преступление наивысшей тяжести и заслужил самое строгое наказание, зато теперь прикрываясь пешими прогулками, у него была возможность уделять танцевальным урокам час в день, а Мадам Гаварни утверждала, что этого будет достаточно.

- Несомненно, Билл, - приговаривала она. У веселой старушки с усиками была своеобразная манера общения с клиентами. - Мои занятия - час в день, и через месяц ты станешь любимцем публики, если только у тебя не две левые ноги.

- Правда?

- Истинная правда. Еще не было такого случая, чтобы я не научила человека танцевать. Кроме одного, да и то не по моей вине.

- У него было две левые ноги?

- Вообще ни одной. После второго урока упал с крыши, лишился обеих ног. У меня он танцевал танго на протезах, только чувствовал себя неловко. Ладно, до понедельника, Билл. Всего хорошего.

И добрая душа, отодрав от дверной панели жвачку, которая мешала беседе, отпускала его с миром.

Позднее этот период времени Генри, без колебаний, называл жалким существованием. Наверняка, в его молодости до танцевальной карьеры были моменты, когда он чувствовал себя более несчастным и глупым, но они не сразу приходили на ум. Физически, новое увлечение Генри заставляло его страдать. Мышцы, о существовании которых он даже и не подозревал, неимоверно болели. Морально он еще сильнее страдал.

Причиной был отчасти особый стиль преподавания, который практиковала Мадам Гаварни, отчасти оттого, что когда дело доходило до самой практики, неожиданно из смежной комнаты появлялась племянница. Это была молоденькая блондинка с озорными голубыми глазами, и всякий раз, когда Генри охватывал ее талию, его не покидало чувство, что он подло предает отсутствующую Минни. Эта мысль преследовала и мучила его. Добавьте к этому неловкое состояние Генри, который чувствовал себя странным, негибким существом с ненормально огромными руками и ногами, и к тому же манера Мадам Гаварни наблюдать за происходящим из угла комнаты, жуя резинку, и комментировать не способствовала прогрессу, а скорее наоборот: он осунулся и потерял румянец.

Время от времени Мадам Гаварни пыталась подбодрить Генри, сравнивая его успехи с тем калекой, которого, как она утверждала, научила танцевать.

Она с племянницей оживленно спорила в его присутствии, действительно ли тот бедный парень лучше танцевал на третье занятие, чем Генри на пятое. Племянница возражала: «Может быть, также, но не лучше». Мадам Гаварни напомнила девушке, что покалеченный немного хромал. И племяннице пришлось согласиться. Генри промолчал. Он просто потел.

Пол часа спустя Минни ,уже засыпая, ехала в такси. Она проснулась от того, что рука, спокойно ее обнимавшая, вдруг впилась в нее клещами, а над ухом раздалось какое-то шипение.

Это Генри Вэллас Милл выразил желание научиться танцевать.

Будучи в равной мере подверженным любви к литературе и духу экономии, Гарри приобрел за 50 центов книгу издательства «Танго», которая называлась «Азбука танца». Он полагал – и не без основания – что проще и дешевле выучить танцевальные па посредством этого трактата, нежели брать уроки, как обычно делают люди. Но с самого начала он столкнулся с рядом трудностей. Прежде всего ему хотелось сохранить свои упражнения в секрете от Минни, чтобы сделать ей приятное на день рождение, который должен был состояться через несколько недель. Кроме всего прочего, «Азбука танца» на поверку оказалась вовсе не такой простой, как это следовало из названия.

В итоге затея освоить азы танца по книге провалилась. Если прочесть объяснения и просмотреть иллюстрации на работе еще удавалось, то перейти от теории к практике можно было только дома. Разумеется, вести правую ногу параллельно прямой линии, а левой ногой очерчивать в воздухе окружность невозможно ни в крошечном закутке кассира банка, ни на тротуаре, если , конечно, вам небезразлично, что про вас подумают окружающие. Однажды Генри попытался потренироваться в гостиной, и конечно же Минни увидела его экзерсисы, когда зашла спросить, как лучше приготовить мясо. Все, что пришло Генри в голову – сказать, что его скрутила внезапная судорога, однако это происшествие заставило его порядком понервничать.

После этого Генри решил, что ему все-таки надо брать уроки танцев.

Трудности на этом поприще не могли его остановить, скорее наоборот. И проблема была не в том, чтобы найти учителя . Газетах полно подобных объявлений, и Генри остановил свой выбор на мадам Гаварни, поскольку до нее было удобно добираться. Самая большая трудность была в том, что жизнь Генри была расписана буквально по минутам, и , ему не удалось бы избежать обсуждений, вздумай он задерживаться. Таким образом, неизбежность обмана стала очевидной.

- Минни, дорогая… - как-то раз произнес он.

-Да, Генри?

Генри покраснел. Ему еще не приходилось врать своей жене.

- Кажется, мне нужно заняться спортом.

-Думаешь? А выглядишь ты неплохо.

- Я как-то не важно себя чувствую иногда. Я, пожалуй, буду задерживаться после работы и проходить лишнюю милю-другую пешком.

- Конечно, дорогой.

И вот, ощущая себя гнусным предателем, Генри вместо прогулки по часу в день занимался танцами. Мадам Гаварни сказала, что этого будет вполне достаточно.

Мадам Гаварни была пожилой женщиной с усами как у бравого вояки. Со своими учениками она общалась весьма странно. «Занимайся со мной по часу в день, красавчик,- сказала она Генри. – И если у тебя не две левых ноги, через месяц в любом доме станешь желанным гостем».

- Это правда?

-Разумеется. У меня все научились танцевать, за исключением одного, причем даже в этом случае это была не моя вина.

- У него было две левых ноги?

- Нет, вообще не одной. После второго урока он упал с крыши, и пришлось их отрезать. Я могла бы научить его танцевать танго на протезах, но он как-то испугался. Итак, красавчик, жду тебя в понедельник.

И добродушная старушенция выпроводила его, предварительно отлепив от двери и положив в рот жевачку, которую она прилепила туда, чтобы было удобнее разговаривать.

С тех пор жизнь Гарри стала сплошным кошмаром. Позднее Гарри признавался, что этот период был наихудшим в его жизни. Неизвестно, когда еще немолодой мужчина может чувствовать себя также ужасно, как после ежедневного урока танцев. Гарри постоянно испытывал боль. Мышцы, которые он ранее просто не замечал, оказались просто созданными для того, чтобы постоянно болеть. Но это было не все.

Особым источником страданий стала и мадам Гаварни с ее модными методами обучения, и ее неизвестно откуда взявшаяся племянница, которая, собственно, и должна была давать уроки. Каждый раз, обнимая эту стройную блондинку с вечно смеющимися голубыми глазами и вспоминая о Минни, Гарри чувствовал себя подлым предателем. Муки совести совсем его доконали. Танцуя,

Гарри ощущал себя полным увальнем с непомерно большими руками и ногами, а мадам Гаварни в это время стояла в сторонке, жевала жвачку, и отпускала язвительные реплики. Немудрено, что после таких мытарств Генри побледнел и осунулся.

Пытаясь подбодрить Гарри, эта славная особа постоянно сравнивала Гарри с неким калекой, которого, по ее словам, она научила танцевать какое-то время назад.

Обе леди с увлечением обсуждали, насколько лучше Гарри продвинулся в искусстве танцевать за пять уроков, чем тот калека за три, причем дискуссия велась в присутствии Гарри. Племянница считала, что Гарри танцевал хуже. Ну, может быть, также, но уж точно не лучше. Мадам Гаварни вспомнила, как тот самый калека волочил ноги и указала на это свой племяннице. Та признала, что об этом она как-то забыла. Гарри молчал, обливаясь холодным потом.

Полчаса спустя, в такси по дороге к дому, полусонная Минни внезапно очнулась оттого, что чья-то рука обвила ее талию, и чье-то сопенье проникло ей в ухо.

То был Генри Уоллес Миллс, решивший непременно выучиться искусству танца.

Глубоко уважая печатное слово и будучи к тому же бережливым, он первым делом приобрел 50-центовое руководство «Танго» из серии «Азбука современного танца». Ему казалось, что продвинуться на новом поприще так будет легче - и притом дешевле, чем если по старинке брать уроки. Увы! - благое начинание сопровождалось трудностями. Во-первых, надо было сохранить свои занятия в тайне от Минни – чтобы преподнести ей приятный сюрприз ко дню рождения, до которого оставались считанные недели. Во-вторых, «Азбука современного танца» оказалась на поверку не так проста, как сулило название.

Вот из-за этих-то двух обстоятельств на «книжном методе» пришлось поставить крест. Положим, работа в банке еще давала некоторую возможность изучать картинки и комментарии к ним – однако же, как ни крути, лишь дом годился для внедрения инструкций в практику. Попробуйте-ка правой ногой прочертить линию AB, а левой -описать дугу CD, сидя в будке кассира. Да и тротуар по дороге домой дает в этом смысле не больше простора, если Вы еще дорожите общественным мнением. И вот, когда однажды вечером Генри пытался упражняться в собственной гостиной, уверенный, что Минни занята приготовленьем ужина на кухне, она вдруг появилась на пороге с вопросом, как прожаривать бифштекс. На этот раз, по счастью, удалось схитрить и сочинить историю про неожиданную судорогу; но инцидент стал настоящим испытанием для силы духа нашего танцора.

Так он решил, что без уроков, видимо, не обойтись.

Трудности, однако, не исчезли - и даже усугубились. Нет, найти инструктора оказалось делом несложным: газеты пестрели подобными предложениями услуг. Он остановил свой выбор на мадам Гаварни, поскольку та жила в удобном месте - в доме на боковой улице вблизи от станции подземки. Истинная же проблема состояла в том, когда выкроить время для занятий. Жизнь Генри подчинялась устоявшемуся распорядку, и изменение такого ключевого пункта в нем, как час прибытия домой, было чревато подозрениями и упреками. Выход могла подсказать только хитрость.

- Мин, дорогая, - начал он раз за завтраком.

- Да, Генри?..

Уши Генри порозовели. До сей поры он никогда не лгал жене.

- Я мало двигаюсь.

- Разве? Ты выглядишь совсем неплохо!

- Но временами чувствую себя неважно. Думаю, стоит добавить милю-другую к моему маршруту по пути домой. Ну, в общем – я буду приходить немного позже.

- Конечно, дорогой.

Эти слова заставили его почувствовать себя в высшей степени подлым мошенником. Однако, самовольно уклоняясь вечером от заданного курса, он получал возможность посвятить один час в день урокам; мадам Гаварни заверила, что этого довольно.

- Точно говорю Вам, Билл, - сказала она. Это была бойкая пожилая дама с гренадерскими усами и специфической манерой обращения с клиентами. – Вы ходите ко мне один час в день - и через месяц превращаетесь в любимца публики, если только у Вас не две левых ноги.

- Это правда?

- Не сомневайтесь. Всех выучила, кроме одного. И тут, ей-Богу, нет моей вины.

- У него было две левых ноги?..

- Хуже - их не было вовсе. После второго урока он свалился с крыши, и ноги пришлось отнять. Конечно, у меня бы никуда не делся, плясал бы хоть и на протезах – да рано скис. Ну, Билл, до понедельника – и будьте умницей.

Тут славная старушка отлепила от дверного косяка резинку (жевание которой было прервано для облегчения беседы), и отпустила его с миром.

И вот началось то, что годы спустя Генри без колебания расценивал как скорбную страницу своей биографии. Возможно, и бывают ситуации, когда человек не первой молодости чувствует себя более несчастным и нелепым, чем когда он берет уроки современного танца; но все-таки вообразить такое нелегко. В физическом отношении новый опыт причинял Генри острую боль. Те мышцы, о наличии которых он даже не подозревал, вдруг заявили о своем существовании – единственно лишь для того, чтобы противно ныть. Психически же он страдал еще сильнее.

Частично это вызывалось эксцентричной манерой преподавания, бывшей в почете у мадам Гаварни, и частично – тем пикантным обстоятельством, что в роли ассистентки на уроках неизменно выступала некая племянница, внезапно возникавшая из задней комнаты. Она была светловолосой молодой особой со смеющимися синими глазами, и Генри никогда не удавалось обнять ее точеную талию, не чувствуя себя при этом вероломным изменником по отношению к отсутствующей Минни. Его мучила совесть. Да сверх того прибавьте ощущение, что Вы – досадное недоразумение природы с негнущимися руками и ногами чудовищной величины, и то, что мадам Гаварни, как правило, маячила в углу на протяжении всего занятия, с резинкой во рту и утомительными комментариями… Понятно, отчего бедняга похудел и потерял румянец.

А еще за мадам Гаварни водилась труднопереносимая привычка подстегивать Генри, постоянно сравнивая его исполнение и прогресс с успехами того калеки, которого, по уверениям, ей приходилось обучать когда-то.

Они с племянницей, бывало, затевали жаркий спор в присутствии ученика: освоил ли инвалид дорожку шагов после своего третьего урока лучше, чем Генри после пятого. Племянница говорила – нет. Ну, если только так же… но не лучше, нет. Мадам Гаварни говорила, что племянница забывает, как удавались калеке глиссады. Племянница говорила – да, это так, наверное, она забыла. Генри ничего не говорил. Он молча покрывался испариной.

Левша на обе ноги

Полчаса спустя, возвращаясь домой в такси, полусонная Минни была разбужена внезапным стискиванием руки, обвивавшей ее талию, и энергичным фыркающим выдохом в ухо.

Это Генри Уоллес Миллс принял резолюцию: он будет учиться танцевать.

Будучи литературного склада ума, а также бережливым, первым па Генри к его заявленной цели стала покупка пятидесятицентовой книги какого-то Танго под названием “Азбука современного танца”. Он чувствовал, и не без основания, что будет проще и менее накладно осваивать эти па с помощью такого трактата, чем более привычным методом – брать уроки. Но довольно рано в своих творческих усилиях он столкнулся с трудностями. Во-первых, он намеревался держать то, чем он занимается, в тайне от Минни, чтобы можно было преподнести приятный сюрприз на ее день рождения, который наступит через несколько недель. Во-вторых, “Азбука современного танца”, оказалась при изучении гораздо сложнее, чем предполагало ее название.

Эти два фактора стали губительными для литературного метода, поскольку, если еще можно было изучать текст и иллюстрации в банке, дом был единственном местом, где он мог бы пытаться применить эти указания на практике. Ведь невозможно передвигать правую ногу по пунктирной линии AB и переносить левую ногу по кривой CD ни в клетке банковской кассы, ни, если быть хоть сколько-нибудь восприимчивым к общественному мнению, на улице по дороге домой. А в то время как он пытался проделать это дома однажды вечером, когда по его расчетам Минни на кухне готовила ужин, она непредвиденно вошла в комнату, чтобы справиться, как ему приготовить бифштекс. Он объяснил, что его внезапно прихватила судорога, но этот случай сокрушил его кредо.

Вслед за этим он решил, что надо брать уроки.

Сложности не прекратились и после принятия этого решения. На самом деле они еще больше обострились. Не потому, что трудно найти учителя. В газетах было полно объявлений. Он выбрал мадам Гаварни, потому что она жила в подходящем месте. Ее дом располагался в переулке, от станции рукой подать. Существенная проблема состояла в том, когда найти время для уроков. Его жизнь протекала в таком упорядоченном графике, что он едва ли мог изменить столь важный в нем момент как час его прихода домой, не возбуждая объяснений. Только обман мог бы дать результат.

— Минни, дорогая, –сказал он за завтраком

— Да, Генри?

Генри залился багрянцем. Прежде он еще ни разу ей не лгал.

— Я так мало двигаюсь.

— Но ты неплохо выглядишь.

— У меня иногда какое-то чувство тяжести. Думаю увеличить на милю или около того мои прогулки на пути домой. Так что я буду возвращаться немного позже.

— Ну, хорошо, дорогой.

Это заставило его почувствовать себя особенно низким типом преступника, но, отказывая себе в прогулке, он теперь имел возможность посвящать час в день урокам; и мадам Гаварни сказала, что этого будет вполне достаточно.

— Отлично, Билл, – сказала она. Это была подвижная немолодая дама с бравыми усами и необычной манерой обращения с клиентами. — Будешь приходить ко мне по часу в день, и, если ты не левша на обе ноги, через месяц мы сделаем тебя любимцем общества.

— Неужели?.

— Именно так. У меня еще не было провала с учениками, кроме одного. И то не по моей вине.

— Обе ноги – левые?

— Совсем не было ног. Свалился с крыши после второго урока, и ему пришлось их отсечь. При этом, я могла бы выучить его танго на деревяшках, только у него как-то отбило охоту. Ладно, до понедельника, Билл. Ну, пока.

И старая добрячка, отлепив свою жевательную резинку от дверного косяка, где она ее разместила, чтобы облегчить переговоры, выпроводила его.

А теперь началось то, что в последующие годы Генри без колебания считал самым несчастным периодом своего существования. Может быть бывают такие моменты, когда человек, переживший свою первую молодость, чувствует себя более несчастным и более нелепым, чем тогда, когда он берет курс уроков современного танца, но их трудно себе представить. Физически, его новое занятие причиняло Генри острую боль. Мускулы, о существовании которых он никогда не подозревал, объявились, очевидно, для одной единственной цели: доставлять боль. Душевно он страдал даже больше.

Это было отчасти благодаря специфическому методу преподавания модного предмета у мадам Гаварни и отчасти тому факту, что, когда наступили практические уроки, внезапная племянница была извлечена из задней комнаты, чтобы давать их. Это была молодая блондинка со смеющимися синими глазами, и Генри, всякий раз, когда он обжимал ее точеную талию, чувствовал себя коварным предателем своей отсутствующей Минни. Его мучила совесть. Прибавьте к этому самоощущение странного, нескладного существа с неестественно большими руками и ногами, и манеру мадам Гаварни, которая стоя в углу комнаты в течение часа обучения, отпускала замечания с жевательной резинкой во рту; и не удивительно, что Генри бледнел и худел.

Мадам Гаварни имела несносный обычай подбадривать Генри, часто сравнивая его действия и успехи с достижениями калеки, которого, по ее утверждениям, она когда-то обучала.

Она и ее племянница обычно оживленно пререкались в его присутствии относительно того, действительно ли калека проделывал уанстеп лучше после третьего урока, чем Генри после пятого. Племянница говорила: “Нет. Также, пожалуй, но не лучше”. Мадам Гаварни говорила, что племянница все время забывает как калека скользил ступнями. Племянница утверждала, что да, это было так, может быть она сама забывает. Генри ничего не говорил. Он просто потел.

Полчаса спустя, в такси по дороге домой задремавшую было Минни разбудил неожиданный всхрап, а рука на ее талии вдруг сжалась.

Это Генри Уоллесу Милзу пришла мысль научиться танцевать.

Человек литературного слада ума, да еще и бережливый, Генри, начав осуществлять задуманное, первым делом купил за полдоллара книгу «Основы современного танца. Танго». Будет гораздо проще и дешевле – не без оснований думал он – разучить па с помощью данного трактата, чем брать уроки, как делают все. Однако трудности не заставили себя ждать. Во-первых, он собирался держать все в секрете от Минни, чтобы через несколько недель преподнести ей сюрприз ко дню рождения. Во-вторых, «Основы современного танца» на поверку оказались намного сложнее, чем можно было предположить по названию.

Так что литературный метод себя не оправдал – текст и иллюстрации, конечно, можно было изучать и в банке, но вот практиковаться он мог только дома. Вряд ли у вас получится водить правой ногой вдоль линии AD, а левой описывать дугу CD, сидя в каморке кассира, не подойдет для этих целей и дорога домой, особенно если вы дорожите мнением окружающих. Когда же Генри попытался проделать все это тайком в гостиной, думая, что Минни занята ужином на кухне, та неожиданно вошла с вопросом о том, как лучше приготовить отбивную. Он сослался на судорогу в ноге, однако происшествие слишком потрясло его.

И Генри решил брать уроки.

Проблемы, однако, на этом не закончились. По правде говоря, они только начинались. Подыскать учителя танцев труда как раз не составило. В газетах было полно объявлений. Он выбрал некую мадам Гаварни – по адресу. Она жила на тихой улочке, совсем рядом с метро. А вот выкроить время для занятий оказалось сложнее. Генри жил по раз и навсегда заведенному распорядку, и ему вряд ли удалось бы изменить время возвращения домой без убедительной причины. Помочь мог только обман.

- Мин, дорогая, - сказал он за завтраком.

- Что, Генри?

Генри залился краской. Он никогда ей раньше не лгал.

- Мне не хватает физических упражнений.

- Но у тебя вполне здоровый вид.

- И все же я иногда плохо себя чувствую. Думаю, буду делать крюк по дороге домой, чтобы пройти лишнюю милю. Так что… в общем, я буду возвращаться немного позже.

- Хорошо, дорогой.

Генри чувствовал себя преступником, зато теперь, отказавшись от пешей прогулки, он смог выкроить час в день для занятий, чего, по словам мадам Гаварни, было вполне достаточно.

- Ну конечно, Билл, - сказала она. Это была энергичная пожилая женщина с усами как у военного и фамильярным обращением с клиентами. – Приходи на час в день и, если ты хоть немного умеешь двигаться, через месяц станешь душой общества.

- Правда?

- Разумеется. Из всех моих учеников выходил толк. Из всех, кроме одного – и то не по моей вине.

- Он что, плохо двигался?

- Не то слово. После второго урока свалился с крыши, и ему ампутировали ноги. Он бы у меня и на протезах затанцевал, да ему что-то расхотелось. Что ж, до понедельника, Билл. Будь паинькой.

И, распрощавшись с ним, эта добрая душа вновь закинула в рот жвачку, которую на время беседы прилепила к дверному косяку, чтобы не мешала.

Так началось время, которое впоследствии Генри, не колеблясь, называл самым ужасным в своей жизни. Бывают, конечно, моменты, когда человек, уже расставшийся с юностью, чувствует себя еще более несчастным и смешным, чем на уроке современного танца, но их не так уж много. Совершенно новым ощущением стала для Генри острая боль. Мышцы, о существовании которых он даже не подозревал, вдруг заявили о себе, казалось, с единственной целью – заставить страдать. Еще бóльшие страдания причиняли мучения нравственные.

Последние отчасти объяснялись необычным методом преподавания, который практиковала мадам Гаварни, отчасти – тем, что, когда дело дошло до уроков, вдруг появилась какая-то племянница, которая, как оказалось, и вела занятия. Это была юная блондинка со смеющимися глазами, и, обнимая ее за тонкую талию, Генри не переставал чувствовать себя подлым предателем по отношению к своей Минни. Его замучила совесть. Вдобавок ко всему, он словно превратился в странное, без единого сустава, существо с большими уродливыми ногами и руками, да еще эта мадам Гаварни вечно торчала в комнате во время занятий, жуя жвачку и комментируя происходящее, так что не стоит удивляться, что Генри чах и бледнел на глазах.

Мадам Гаварни имела пренеприятную привычку то и дело приводить пример инвалида, которого она, по ее словам, когда-то учила, и чьи успехи сравнивала теперь с достижениями Генри – она считала, его это должно подбодрить.

Ничуть не стесняясь его присутствия, они с племянницей бурно спорили, кто танцевал лучше – инвалид после третьего урока или Генри после пятого. Племянница утверждала, что разницы не было. Ты забыла, возражала мадам Гаварни, с какой легкостью двигался тот калека. Ну да, говорила племянница, может ты и права. Генри ничего не говорил. Только потел.