Годовщину свадьбы они отметили как полагается. Пообедали в переполненном итальянском ресторанчике, неподалеку от Седьмой авеню: красное вино там оказалось включено в счет, а романтическую тишину заменял веселый гомон расположившихся за соседними столиками посетителей, чей культурный уровень, судя по всему, не позволял им понижать голос. После обеда супруги посмотрели музыкальную комедию. А затем настал черед главного события праздничной ночи – ужина в роскошном ресторане возле Таймс Сквер.
Было в посещении дорогих ресторанов что-то такое, к чему Генри всегда влекло. Литературный гурман, время от времени он вкушал и легкий жанр – романы, которые начинаются с того, как герой ужинает среди блистательной публики и вдруг замечает странного человека с седой эспаньолкой - тот входит в зал в сопровождении сногсшибательной красотки; разумеется, все мужчины тут же забывают про еду и вытягивают шеи, чтобы рассмотреть девушку получше. Но герой невозмутим; пока он курит, к нему подходит официант и с вежливым «Пардон, месье» вручает записку.
Атмосфера в Гейзенхеймере сулила Генри нечто подобное. Ужин закончился, и он закурил сигару, уже вторую за день. Откинувшись на спинку стула и глядя на сцену, Генри ощущал необыкновенную бодрость и был готов на любые подвиги. Это свойственно всем тихим людям, предпочитающим проводить время дома за книгами; именно к таким и принадлежал Генри. Весь окружающий блеск – ослепительные огни, музыка, веселая шумиха, в которой низкое бульканье, производимое потягивавшим суп виноторговцем, сливалось с пронзительными возгласами хористки, подзывавшей приятеля, – всё это завораживало Генри. В свои неполные тридцать шесть, он чувствовал себя на двадцать один.
Чей-то голос окликнул его. Генри поднял глаза и уперся взглядом в Сидни Мерсера. Последний год, превративший Генри в женатого человека, превратил Сидни Мерсера в нечто столь прекрасное, что Генри лишился дара речи. Безупречный фрак сидел на Мерсере как влитой. На ногах сияли туфли из великолепной кожи. Светлые волосы, зачесанные назад, прилизаны так, что электрические огни отражались в них словно звезды в озере. Почти круглое лицо Сидни, возвышавшееся над белоснежным воротничком, светилось дружелюбием.
На Генри был синий шерстяной костюм.
- Генри, старина, какими судьбами? - спросило видение. – Я и не знал, что ты появляешься в высшем свете.
Сидни перевел взгляд на Минни, и в его глазах появилось восхищение - Минни была прекрасна как никогда.
- Жена, - тут же обрел голос Генри. И добавил, обращаясь к Минни, - Мистер Мерсер. Старый друг.
- Так ты женился? Поздравляю. Как дела в банке?
Генри сообщил, что дела в банке как нельзя лучше.
- Все еще выступаешь?
Мистер Мерсер важно кивнул.
- Нашел неплохое место: работаю здесь профессиональным танцором. Деньги текут рекой. Кстати, почему вы не танцуете?
Слова приятеля ранили Генри в самое сердце. Мерцание огней, легкая музыка вкрадчиво и незаметно позволили Генри убедить себя, что он сидит на месте вовсе не потому, что не умеет танцевать, а для разнообразия, поскольку кружить по залу ему страшно наскучило. Вопрос Сидни заставил Генри взглянуть правде в лицо.
- Я не умею.
- Ничего себе! Но уж миссис Миллс наверняка танцует. Разрешите вас пригласить, миссис Миллс?
- Нет, что вы, благодарю.
Но Генри почувствовал угрызения совести. Он понял, что все это время мешал Минни веселиться. Разумеется, она хотела танцевать. Все женщины такие. Она отказалась только ради него.
- Чепуха, Мин. Потанцуй.
Минни колебалась.
- Ну конечно ты должна потанцевать, Мин. Я не против. Посижу тут, покурю.
В следующий миг Сидни и Минни уже выводили сложные фигуры танца, а Генри утратил ощущение молодости и на мгновение вообще усомнился – неужели ему всего тридцать пять?
Это была первая годовщина их свадьбы. Отмечали они ее подобающе. Пообедали в битком набитом развеселом итальянском ресторанчике рядом с Седьмой Авеню, где бокал красного был включен в обед, а возбужденные посетители, возможно, и чрезвычайно умные люди, сидели за маленькими столиками и говорили все разом, стараясь перекричать друг друга. После обеда они посмотрели оперетту. Ну, а затем - главное событие вечера – продолжили праздник за ужином в шикарном ресторане неподалеку от Таймс Сквер.
Ужин в дорогом ресторане… – было в этом что-то, всегда будившее воображение Генри. Оказывая явное предпочтение трудно-усваиваемым блюдам литературной «кулинарии», он время от времени не прочь был отведать и более легкие их варианты – романы, что начинаются с ужина главного героя среди блестящей публики, из которой тот взглядом выхватывает пожилого представительного мужчину с седой импозантной бородкой, входящего в зал в сопровождении девушки, такой ошеломляюще красивой, что все местные кутилы оборачиваются ей вслед. Затем, пока герой сидит и курит, к нему подходит официант и, с вкрадчивым «Пардон, мсье!», протягивает ему записку.
Мысли в подобном духе навевала ему атмосфера «У Гайзенмайера». Они как раз завершили трапезу, и Генри курил сигару – вторую за день. Откинувшись на спинку стула, он созерцал действо на сцене. Генри ощущал себя бодрым и готовым к любым приключениям. Он испытывал чувство, посещающее всех мужчин-домоседов, любителей почитать в тишине, что, тем не менее, именно эта атмосфера и есть его естественная среда. Ослепительные огни, музыка, гул голосов, в котором гортанное бульканье виноторговца, удивленного чем-то за питием бульона, смешивалось с визгливыми интонациями девушки из кордебалета, зовущей свою товарку – вся эта пестрота и блеск захватили Генри. Ему скоро исполнялось тридцать шесть, но чувствовал он себя как юноша не старше двадцати одного.
Рядом раздался чей-то голос. Генри обернулся и узнал Сиднея Мерсера.
Прошедший год, превративший Генри в женатого человека, в свою очередь превратил Сиднея Мерсера в нечто такое великолепное, что возникшее видение на секунду лишило Генри дара речи. Безукоризненный фрак любовно облегал гибкий стан Сиднея. На ногах сияли лакированные туфли. Светлые волосы были тщательно зачесаны, и блики электрических огней играли на них, подобно звездам, отражающимся в прекрасной заводи. Лицо, практически без признаков волевого подбородка, светилось лучезарной улыбкой над безупречным воротничком.
На Генри был добротный синий шерстяной костюм.
- Генри, старина! А ты что тут делаешь?- произнесло видение - Не знал, что ты выходишь в свет.
Он перевел взгляд на Минни. Во взгляде читалось восхищение, ибо Минни выглядела прекрасно.
- Жена,- произнес Генри, снова обретая дар речи. Затем к Минни: «Мистер Мерсер. Старинный приятель»
- Так значит, ты женат. Поздравляю. Как там в банке?
Генри ответил, что в банке, все, слава богу, как всегда.
- Ты до сих пор на сцене?
Мистер Мерсер важно покачал головой.
- Нашел работу получше. Профессиональный партнер по танцам в этом заведении. Купаюсь в деньгах. А вы, почему не танцуете?
Вопрос попал в самую больную точку. До этого момента огни и музыка оказывали обманчивый психологический эффект на Генри, позволив ему утвердится в мысли, что на месте его удерживает отнюдь не отсутствие умения танцевать, а лишь тот факт, что он слегка утомился и предпочитает, для разнообразия, просто посидеть и понаблюдать за всем со стороны. Вопрос Сиднея развеял эти иллюзии, заставив Генри взглянуть правде в глаза.
- Я не танцую.
- Ради всего святого! Зато, готов поспорить, миссис Миллз танцует! Разрешите Вас пригласить, миссис Миллз!
- Нет, большое спасибо.
Теперь Генри терзали угрызения совести. Он уверился, что мешает Минни развлекаться. Наверняка, ей очень хочется потанцевать. Все женщины любят танцевать. Она отказывается только ради него.
- Ерунда, Мин. Иди, потанцуй.
Минни как будто сомневалась.
- Конечно, ты просто обязана потанцевать, Мин. Обо мне не беспокойся. Я тут посижу, покурю.
В следующее мгновение, Минни и Сидней уже выписывали какое-то сложное па; и тут же Генри перестал быть юношей, не старше двадцати одного, и даже на секунду усомнился, а было ли ему, только тридцать пять.
Была годовщина их свадьбы. Они отмечали это событие соответствующим образом. Обед прошел в многолюдном и веселом итальянском ресторане на улице, отходящей в сторону от Седьмой авеню, где красное вино было включено в счет, и возбужденные люди, возможно даже слишком, сидели за маленькими столиками и беседовали во весь голос. После обеда они смотрели музыкальную комедию. А затем – грандиозное событие вечера – поехали ужинать в шикарный ресторан около Таймс сквер.
В мечтах Генри часто представлял себе ужин в дорогом ресторане. Заядлый читатель, он временами примерял легкомысленные маски тех новелл, которые начинаются ужином героя в роскошном обществе ему подобных, где его внимание привлекает экстравагантный немолодой мужчина с седой бородкой-эспаньолкой, входящий с девушкой настолько неотразимой, что все гуляки оборачиваются, смотря ей вслед. И затем, когда герой садится и закуривает, к нему подходит официант и с тихим «Пардон, месье» передает ему записку.
Атмосфера ресторана Гейзенхаймер навевала Генри подобные мысли. Они закончили ужинать, и он закурил сигару – вторую за день. Откинувшись на спинку стула, он изучал сцену. Он был бодр и безрассудно смел. Его посетило чувство, присущее всем тихоням, предпочитающим сидеть дома и читать, что это была та самая атмосфера, к которой он действительно принадлежит. Великолепие окружения – ослепляющие огни, музыка, гам, в котором слышалось одобрительное бульканье дегустаторов вин и хлюпанье любителей супа, сливавшиеся с пронзительным пением хористки, зовущей своего возлюбленного, – все это было очень близко Генри. Скоро ему исполнится 36 лет, но чувствовал он себя двадцатиоднолетним юнцом.
Рядом с ним раздался чей-то голос. Генри поднял глаза и различил образ Сиднея Мерсера.
Прошедший год, превративший Генри в женатого человека, сделал из Сиднея Мерсера нечто настолько великолепное, что увиденное на мгновение лишило Генри дара речи. Безупречный фрак сидел на Сиднее безукоризненно. Блестящие туфли из лакированной кожи дополняли небесный образ. В залитых гелем и зачесанных назад светлых волосах электрические огни отражались, словно звезды в прекрасном озере. Его лицо, практически без подбородка, дружелюбно улыбалось поверх накрахмаленного воротничка.
На Генри был синий костюм.
- Генри, дружище, что ты здесь делаешь? - спросило видение. - Я не знал, что ты захаживаешь в такие места.
Его взгляд остановился на Мини. В нем читалось восхищение, так как Мини была очень мила.
- Жена, - представил Генри, к которому вернулся дар речи. И, обращаясь к Мини: - Мистер Мерсер. Старый знакомый.
- Так ты женат? Желаю удачи. Как банк?
Генри ответил, что дела в банке идут нормально, как и ожидалось.
- Ты все еще на сцене?
Мистер Мерсер важно покачал головой.
- Получил лучшую работу. Служащий данного заведения. Купаюсь в деньгах. Почему вы не танцуете?
Слова оглушили Генри. Огни и музыка до этого момента производили на него неуловимый психологический эффект, позволяя внушить себе усталость и пресыщение подобного рода развлечениями, скрывая неспособность танцевать, и оправдывая тихое сидение в углу неким разнообразием. Вопрос Сиднея все перевернул и раскрыл правду.
- Я не танцую.
- Да ты что! Держу пари, что миссис Миллс танцует. Позвольте пригласить Вас, миссис Миллс?
- Нет, спасибо.
Но чувство раскаяния уже охватило Генри. Он осознал, что является препятствием на пути Мини к развлечениям. Конечно, она хотела танцевать. Все женщины хотели. И только ради него она отказалась.
- Чушь, Мин. Иди.
Мини посмотрела на мужа с сомнением.
- Конечно, ты должна танцевать, Мин. Со мной все будет в порядке. А я посижу здесь и покурю.
В следующее мгновение Мини и Сидней вышагивали под сложный такт, и одновременно Генри переставал быть двадцатиоднолетним юнцом, задаваясь вопросом, на самом ли деле ему всего лишь тридцать пять?
Это был день годовщины бракосочетания Генри и Минни. Супруги отмечали важную дату подобающим образом. Они пообедали в битком набитом посетителями, шумном итальянском ресторанчике где-то вдали от Седьмой Авеню. Красное вино там было включено в меню, а темпераментные люди (большие интеллектуалы,наверное!) сидели за столиками и говорили все разом в полный голос.После обеда Генри и Минни смотрели водевиль, а потом (и это было гвоздем программы) пошли ужинать в шикарный ресторан недалеко от Таймс Сквер.
Ужин в дорогом ресторане - это событие давало толчок воображению Генри. Как книжный червь, усердно поглощавший сытную еду - классическую литературу - он время от времени лакомился и более легкой пищей. Это истории, которые начинаются с ужина героя в каком-нибудь изысканном обществе. Далее внимание героя, конечно же, привлекает вошедшая в зал пара: изысканно одетый пожилой человек с седой бородкой-эспаньолкой и девушка такой поразительной красоты, что все ресторанные гуляки смотрят ей вслед, когда она проходит мимо. Потом герой сидит и курит, а официант подходит к его столику и с негромким "Пардон, м'сье!" подает записку.
Вся атмосфера ресторана "У Гайзенхаймера" пробуждала в Генри такого рода фантазии. Супруги уже окончили ужин и Генри курил сигару - вторую за этот день. Откинувшись на спинку стула, он обозревал панораму. Настроение у Генри было приподнятое.Он чувствовал себя бесшабашным авантюристом. Подобное ощущение иногда бывает у тех тихонь, которые любят сидеть дома и читать запоем. Генри воображал, что именно такая обстановка - его стихия. Ослепительные огни, музыка, гам (в него вплелись и гортанное бульканье, которое издала глотка сомелье*, потревоженного во время своего собственного ужина, и визгливый голос хористки, окликавшей подругу) - все это великолепие восхищало Генри. Ему было тридцать пять лет, но он чувствовал себя юнцом, едва достигшим совершеннолетия.
Рядом с собой он услышал чей-то голос. Генри поднял глаза и увидел Сиднея Мерсера.
Орезок времени,превративший Генри в женатого мужчину, превратил Сиднея Мерсера в нечто столь величественное, что зрелище на мгновение лишило Генри дара речи. Безукоризненно сшитый вечерний костюм любовно облегал легкую фигуру Сиднея. Сияющие туфли из превосходной лаковой кожи красовались на его ногах. Светлые волосы Сиднея были зачесаны назад так гладко, что на его прическе электрические огни отражались как звезды на поверхности какого-нибудь прекрасного пруда. Лицо Сиднея, практически лишенное подбородка, дружелюбно сияло поверх стерильно чистого воротничка.
На Генри был всего-навсего синий шерстяной костюм.
- Что ты здесь делаешь, Генри,дружище? - произнесло чудное видение. - Я и не знал, что ты вообще когда-нибудь выползаешь из своей норы.
Сидней перевел взгляд на Минни. В его глазах появилось восхищение, и недаром: ведь Минни выглядела как никогда прелестной.
- Жена. - сказал Генри, обретя дар речи. И,обращаясь к Минни. - Мистер Мерсер.Старый друг.
- А, так ты женился? Желаю вам счастья. Как дела в банке?
Генри ответил, что в банке дела идут наилучшим образом.
- Ты все еще на сцене?
Мистер Мерсер с важностью покачал головой.
- Я нашел лучшую работу. Теперь я профессиональный танцор и работаю здесь, в шоу. Просто купаюсь в деньгах. Почему вы не танцуете?
Эти слова неприятно резанули слух Генри. До сих пор огни и музыка оказывали на него магическое действие. Они внушали Генри мысль, что он избегал танцев не потому, что не умел. Ему казалось, что он, наоборот, слишком устал от подобного занятия и сегодня предпочел для разнообразия спокойно посидеть и понаблюдать за другими. Вопрос Сиднея все изменил. Он заставил Генри посмотреть правде в глаза.
- Я не танцую.
- Да что ты! Держу пари,миссис Миллс танцует. Могу я пригласить вас на танец, миссис Миллс?
- Ах,нет,нет,благодарю вас.
- Но Генри уже чувствовал угрызения совести. Он понимал, что сейчас мешает Минни получить удовольствие. Конечно, она хотела танцевать. Все женщины любят танцы. Она отказалась только ради него, Генри.
- Не отказывайся, Мин. Иди потанцуй.
Минни все еще была в нерешительности.
- Иди же, потанцуй, Минни. Не волнуйся за меня. Я просто посижу и покурю.
Минуту спустя Минни и Сидней уже выделывали замысловатые па. В этот же момент Генри перестал быть юнцом. У него даже возникло мимолетное сомнение в том, действительно ли ему только тридцать пять.
* Сомелье (франц.sommelier) - человек, который отвечает в ресторане за покупку вин, их хранение и продажу.
Была годовщина их свадьбы. И праздновали они ее подобающим образом. Сначала они перекусили недалеко от Седьмой авеню в многолюдном итальянском ресторане, где красное вино входило в комплексный обед, а эмоциональные посетители, вполне возможно, незаурядных умственных способностей, сидели за столиками и все одновременно вещали во весь голос. После обеда они посмотрели музыкальную комедию. А затем - главное событие вечера - они отправились ужинать в роскошный ресторан на Таймс-Сквэр.
Ужин в дорогом ресторане всегда будоражил воображение Генри. Хоть он и был верным почитателем тех литературных творений, которые были тщательно просеяны сквозь сито времени, иногда он все же пробовал какой-нибудь более легковесный роман, в завязке которого главный герой ужинает в многолюдном респектабельном ресторане, и вдруг его внимание привлекает внушительного вида пожилой господин с седой бородкой, который входит в сопровождении девушки столь поразительно прекрасной, что изумленные завсегдатаи, замерев, провожают ее взглядом. А затем, когда он задумчиво курит, к нему подходит официант и с мягким «пардон, мсье» передает записку.
Что-то подобное сулила ему обстановка ресторана «Гейзенхеймер». Они уже отужинали, и Генри курил сигару, вторую за этот день. Он откинулся на спинку стула и взирал на сцену. Генри чувствовал себя подтянутым и отважным. У него было то ощущение, которое посещает всех любителей проводить время за книгой в спокойной домашней обстановке, ему казалось, что вот она, его стихия. Сверкающие огни, музыка и гул, гортанные звуки виноторговца, поперхнувшегося супом, пронзительное пение хористки, взывающей к своей напарнице – эта яркость и своеобразие притягивали Генри. Ему уже было почти тридцать шесть, но чувствовал он себя двадцатиоднолетним юнцом. Чей-то голос послышался рядом. Генри обернулся и увидел Сиднея Мерсера.
Прошедшие годы, превратившие Генри в семейного человека, обратили Сиднея Мерсера в такое великолепное зрелище, что Генри на мгновение потерял дар речи. Безупречный фрак любовно облегал гибкое тело Сиднея. На его ногах сверкали безукоризненные лаковые туфли. Светлые волосы были зачесаны назад так, что его гладкая и блестящая голова казалась чудесным прудом, который отражал электрические огни, будто звезды. Его лицо дружелюбно сияло на фоне чистейшего воротничка.
На Генри был синий шерстяной костюм.
- Какими судьбами, Генри, дружище? - сказало видение. - Уж не думал встретить тебя в свете.
Взгляд Сиднея упал на Минни. В глазах его можно было прочесть восхищение, ведь Минни выглядела наилучшим образом.
- Моя жена, - сказал Генри, вновь обретая дар речи. И жене: - Мистер Мерсер. Мой старый друг.
- Значит вы женаты? Что ж, рад за вас. Как дела в банке?
Генри ответил, что дела в банке лучше не бывает.
- А ты все так же выступаешь?
Мистер Мерсер с важным видом отрицательно покачал головой:
- Нашел работенку получше. Сюда нанялся: танцую с дамами. Купаюсь в деньгах. А почему вы не танцуете?
Разговор оборвался на резкой ноте. До этой минуты освещение и музыка тонко психологически воздействовали на Генри, и ему не трудно было убедить самого себя, что он не танцует не потому, что он не умеет танцевать, а потому что так уж это ему наскучило, что он лучше посидит спокойно в сторонке до лучших времен. Вопрос Сиднея все изменил. Он заставил Генри взглянуть правде в глаза.
- Я не умею.
- Господи! Готов поспорить Миссис Миллс танцует! Не хотите ли потанцевать, Миссис Миллс?
- Нет, благодарю вас.
Но угрызения совести уже терзали Генри. Он почувствовал, что мешает Минни полностью насладиться вечером. Конечно, она хотела бы потанцевать. Любая была бы рада. И отказалась она только ради него.
- Перестань, Мин. Давай, потанцуй!
Минни выглядела растерянной.
- Ты обязательно должна потанцевать, Мин. Обо мне не беспокойся. Я пока посижу тут и покурю.
Через мгновение Минни и Сидней уже топтались в такт непростой мелодии, и тотчас же Генри не только перестал быть двадцатилетним юнцом, но и засомневался, неужели ему всего тридцать пять.
Юбилей своей свадьбы они отметили подобающим образом. Они пообедали в переполненном итальянском ресторанчике на Седьмой авеню - его атмосфера очень бодрила. Красное вино было включено в меню, и одухотворенные посетители, по-видимому, большие интеллектуалы, все разом дебатировали за маленькими столиками во всю мощь своих голосов. После обеда юбиляры посмотрели мюзикл. И затем - гвоздь вечерней программы - они отправились ужинать в роскошный ресторан подле Таймс-сквер.
Ужин в дорогом ресторане - в этом было что-то такое, что всегда будило воображение Генри. Добросовестно поглощая твердыни серьезной литературы, время от времени он перекусывал рассказами полегче, которые начинались примерно так: герой ужинает в изысканном обществе, и его внимание привлекает некий почтенный господин, который входит в сопровождении юной красавицы, столь обворожительной, что все пирующие оборачиваются и смотрят ей вслед. И вот, когда герой сидит и курит, официант с мягким "Пардон, месье!" вручает ему записку.
Атмосфера в Гейзенхаймерс была именно такой. Они покончили с ужином, и Генри закурил сигару - вторую за день.Он откинулся на спинку стула и осмотрелся. Он чувствовал себя сильным, ловким, дерзким. Подобно всем тихоням-домоседам, любителям чтения, он полагал, что на самом деле его место здесь. Весь этот блеск - ослепительный свет ламп, музыка, гул голосов, в котором мирно соседствовали басовитое бульканье виноторговца (заглатывая суп, он чему-то очень удивился) и пронзительные вопли певички из хора, взывающей к своему возлюбленному, - все это зачаровывало Генри. Ему скоро должно было исполниться тридцать шесть , но он чувствовал себя двадцатилетним юношей.
Рядом послышался голос. Генри оглянулся и осознал, что перед ним стоит Сидни Мерсер.
За тот год, в который Генри стал женатым человеком, Сидни Мерсер превратился в нечто настолько великолепное, что Генри утратил дар речи от этого зрелища. Безукоризненный вечерний костюм любовно облегал гибкое тело Сидни. Ноги его покоились в сверкающих туфлях из отличной кожи. В светлых волосах, гладко зачесанных назад, огни ламп отражались, подобно звездам в прекрасном пруду. Практически лишенное подбородка лицо лучилось дружелюбной улыбкой над белоснежным воротничком.
Генри был одет в синий шерстяной костюм.
- Генри, старина, что ты здесь делаешь? - воскликнуло видение. - Не знал, что ты бываешь в таких местах.
Он скользнул взглядом по Минни, и в его глазах застыло восхищение: Минни была хороша необычайно.
- Жена, - пояснил Генри, обретая дар речи. И обратился к Минни: - Мистер Мерсер. Старый друг.
- Ба, ты женился? Удачи. Как поживает банк?
Генри заверил его, что банк в полном порядке.
- А ты все еще на сцене?
Мистер Мерсер важно покачал головой.
- Обзавелся работенкой получше. Профессиональный танцор в этом шоу. Гребу денги лопатой. Отчего ты не танцуешь?
Эти слова задели чувствительную струнку в душе Генри. Под мягким влиянием огней и музыки он уже почти убедил себя, будто он не трогается с места не потому, что не умеет танцевать, а потому, что уже пресытился подобными развлечениями и хочет для разнообразия спокойно посидеть и отдохнуть. Вопрос Сидни вернул его к реальности. Генри пришлось посмотреть правде в глаза.
- Я не танцую.
- Ради бога! Наверняка миссис Миллз танцует. Спляшем, миссис Миллз?
- О нет, спасибо.
Генри ощутил угрызения совести. Он почувствовал, что лишает Минни удовольствия потанцевать. Разумеется, ей хочется танцевать! Все женщины хотят. Она отказалась только ради него.
- Глупости, Мин. Иди разомнись.
Минни, казалось, колебалась.
- Ну конечно ты должна потанцевать, Мин. Со мной все будет в порядке. Я посижу здесь и покурю.
В следующее мгновение Минни и Сидни уже выделывали сложные па; а Генри уже не был двадцатилетним юношей, более того, теперь он сомневался, вправду ли ему только тридцать пять.
Это была годовщина их свадьбы. Они праздновали в подходящей манере. Они пообедали в переполненном и оживленном итальянском ресторане на Седьмой улице, где красное вино было включено в счет, а возбужденные люди, несомненно, весьма ловкие, сидели за маленькими круглыми столиками и одновременно громко разговаривали. После обеда они посмотрели музыкальную комедию. А потом – самое большое событие этого вечера – они отправились на ужин в блистательный ресторан, рядом с Таймс Сквер.
Это был один из тех ужинов в дорогом ресторане, который всегда будоражил воображение Генри. Ревностный поклонник литературы, о чем время от времени напоминало задумчивое лицо – те романы начинались с появления главного героя: среди блестящей свиты и привлекающего внимания, блестящего пожилого мужчины с величавой сединой, сопровождаемого девушкой поразительной красоты, которую гуляки сопровождали взглядом, поворачиваясь вслед за ее продвижением. А потом, он садится и закуривает, а появившийся рядом с героем официант, мягко произносит: «Пардон, мсье!» и протягивает ему меню.
Отчасти, все это и наводила на Генри атмосфера «Гайзенхаймера». Они закончили ужинать, и он закурил сигару – вторую за день. Он откинулся на спинку стула и осмотрел сцену. Он чувствовал себя бодрым и повеселевшим. У него были мысли, которые приходят к большинству мужчин кто любит сидеть дома и читать, что это та атмосфера, которая ему подходила. Блеск всего этого – ослепительный свет, музыка, шум, в котором журчание наливаемого вина смешивалось с пронзительным голосом хористки, обращавшейся к помощнице – все эти вещи изумляли Генри. Ему было сорок шесть, а он чувствовал себя на двадцать один.
Чей-то голос его окликнул. Генри поднял глаза, и заметил Сидни Мерсера.
Пролетел год, который вернул Генри в «холостяцкую» жизнь, вернул Сидни Мерсера такого великолепного, что созерцание этого зрелища лишило Генри голоса. Безупречный вечерний костюм облегал гибкое тело Сидни. Блестящие ботинки из безукоризненной лакированной кожи покрывали его ноги. Его светлые волосы были так гладко зачесаны назад, что в них отражался электрический свет, который сверкал словно звездочки в пруду. Его лицо, практически без подбородка, любезно светилось из безупречного воротничка.
Генри был одет в костюм из сержа.
- Что ты тут делаешь, Генри, дружище? Я не знал, что ты когда-либо был среди яркого света.
Его глаза блуждали в поисках Мини. Он был восхищен тем, что для Мини все выглядело великолепно.
- Жена, - сказал Генри, возвращающимся голосом. И к Мини: - Мистер Мерсер. Старый друг.
- Ты женат? Поздравляю. Как дела в банке?
Генри сказал, что дела в банке идут так хорошо, насколько можно надеяться.
- А ты все еще на сцене?
Мистер Мерсер важно тряхнул головой.
- Работа стала лучше. В этом шоу – профессиональный танцор. Денег куры не клюют. Почему ты не танцуешь?
Его слова резали слух. Свет и музыка до этого момента имела утонченный психологический эффект на Генри, гипнотизируя самого себя на мысли, что не неспособность танцевать, приковало его к месту, а то, что он действительно предпочитает спокойно сидеть и наблюдать для разнообразия. Вопрос Сидни все изменил. Нужно смотреть правде в глаза.
- Я не танцую.
- О святой Михаил! Держу пари, миссис Миллс, да. Вам не хочется повальсировать, миссис Миллс?
- Нет, спасибо.
Но угрызения совести Генри взяли над ним вверх. Он осознал, что является помехой на пути желаний Мини. Конечно, она хочет танцевать. Все женщины хотят. Она отказалась только ради него.
- Ерунда, Мин. Иди же.
Мини взглянула в сомнении.
- Конечно, потанцуй, Мин. У меня все будет в порядке. Я посижу здесь и покурю.
В следующий момент Мини и Сидни грациозно закружились в такт музыке; и одновременно, Генри перестал быть двадцати однолетним юношей и с легким сомнением осознал, что ему в действительности сорок пять.
С того дня, как они поженились, прошел ровно год. Отпраздновали, как полагается, с размахом. Пообедали в итальянском ресторанчике в двух шагах от Седьмой авеню, жизнерадостном и набитом битком, где красное вино, которое подавали к обеду, заранее включали в счёт, а вокруг них за маленькими столиками сидели, видимо, большого ума люди и все время возбужденно говорили, перебивая друг друга и во весь голос. После обеда посмотрели оперетку. А затем – великое событие праздничной ночи – отправились ужинать в шикарный ресторан неподалеку от Таймс Сквер.
Ужин в дорогом ресторане. Было в нем что-то такое, что всегда притягивало воображение Генри. Пожиратель-маньяк серьёзной литературы, время от времени он вкушал и легкий десерт – эти романы, где в самом начале герой ужинает в окружении блестящего общества и его внимание привлекает пожилой джентльмен с седой бородкой а-ля Наполеон III, который входит в зал с юной леди такой сногсшибательной красоты, что даже бесшабашные гуляки выворачивают шеи, когда она проходит мимо, чтобы только взглянуть на её прелести. И затем, после ужина, когда герой сидит и курит сигару, официант подбегает к нему и с почтительным «Пардон, м-м-м’сье» вручает записку.
Атмосфера ресторана Гайзенхаймера навевала Генри именно такого рода ассоциации. Ужин подошел к концу. Генри закурил сигару – вторую за день. Откинулся на спинку стула, рассматривая зал. Его радовали собственная энергичность и предприимчивость. Именно здесь, у Гайзенхаймера, он чувствовал себя как рыба в воде – подобное ощущение знакомо тем мужчинам, которым нравится тихо сидеть дома и читать. Вся эта блестящая мишура - сверкающие огни, музыка, беспорядочный гул голосов, в котором смешивалось кхыканье виноторговца, тот поперхнулся супом и ворковал, как голубь, с пронзительным воплем хористочки, эта звала своего дружка, - всё увлекало Генри.
Несмотря на то, что ему было тридцать пять, сейчас он ощущал себя едва достигшим совершеннолетия юнцом.
Кто-то заговорил с ним. Генри поднял глаза и упёрся взглядом в Сиднея Мерсера.
Тот год, который превратил Генри в женатого мужчину, превратил Сиднея Мерсера во что-то настолько великолепное, что созерцание этого на мгновение лишило Генри дара речи. Безупречный фрак прильнул с любовью к гибкому телу Сиднея. Сверкающие лакированные туфли из лучшей кожи мягко облегали ступни. Светлые волосы были зачесаны назад в такую ровную и гладкую прическу, что огни электрических ламп отражались на её поверхности, словно звезды в прекрасном пруду. Его лицо, практически лишенное подбородка, источало дружелюбие над идеальным воротничком.
Генри был одет в синий костюм делового человека – униформу Уолл-Стрит.
– Генри, старина, что ты здесь делаешь? – произнесло видение. – Я и не знал, что ты иногда выбираешься в свет.
Сидней перевел взгляд на Минни. В его глазах выразилось восхищение: Минни выглядела чудесно.
– Жена, – сказал Генри, обретая дар речи. И, обращаясь к Минни. – М-р Мерсер. Старый друг.
– Так ты женат? Желаю счастья. Как дела в банке?
Генри сказал, что в банке всё как обычно.
– А ты – до сих пор в кордебалете?
М-р Мерсер важно покачал головой.
– Нашел работу получше. Профессиональный танцор при этом заведении, партнер для одиноких богатых дамочек. Денег куры не клюют. Почему не танцуешь?
Эти слова задели Генри за живое. Вплоть до последнего момента огни и музыка оказывали на него тонкое психологическое воздействие, помогая незаметно убедить себя в том, что он покоится в кресле вовсе не из-за полного отсутствия способностей к танцам, а просто потому, что такого рода вещи ему надоели, и он предпочитает для разнообразия просто спокойно сидеть и наблюдать за происходящим. Вопрос Сиднея разогнал иллюзии. Пришлось взглянуть правде в глаза.
– Я не танцую.
– Ничего себе! Готов поспорить, что М-с Миллс танцует. Не желаете ли тур, М-с Миллс?
– Нет-нет, в самом деле не хочу. Спасибо.
Но теперь Генри терзало раскаяние. Он казался себе преградой, которая мешает Минни наслаждаться жизнью. Конечно, она хотела танцевать. Как все женщины. Исключительно ради него она отказывалась принять приглашение.
– Чепуха, Мин. Иди потанцуй.
Было заметно, что Минни колеблется.
– Конечно, иди потанцуй, Мин. Я в порядке. Посижу, покурю.
В следующее мгновенье Минни и Сидней уже выполняли сложные танцевальные па, и одновременно Генри перестал быть юным джентльменом, которому только-только исполнился 21 год, и даже ощутил мимолетное сомнение – а в самом ли деле ему только тридцать пять?
Это был юбилей их свадьбы. Праздновали его подобающим образом. Пообедали в оживленном набитом до отказа итальянском ресторанчике недалеко от Седьмой авеню, где красное вино включено в счет, а возбужденные, по всей видимости, очень умные люди сидят за маленькими столиками, в один голос громко беседуя. После обеда сходили на мюзикл. А затем – главное событие вечера - пошли поужинать в шикарный ресторан возле Таймс Сквер.
Ужин в дорогом ресторане всегда чем-то особенным поражал воображение Генри. Верный почитатель серьезной литературы, время от времени он все же пробовал и более легкое чтиво - романы, что начинаются с описания ужина главного героя посреди блестящего общества. Когда его внимание вдруг привлекает пожилой импозантной мужчина с седой эспаньолкой, входящий в сопровождении спутницы такой пленительной красоты, что подгулявшие посетители невольно оборачиваются ей вслед. Наш герой сидит и курит, официант подходит к нему, тихонько извиняется «Пардон, мсье» и протягивает ему записку.
И все это воплощалось для Генри в атмосфере ресторана «Гейзенхайм’с». Ужин был завершен, Генри курил сигару – вторую за день. Откинувшись на спинку стула, изучал сцену. Он чувствовал себя бодрым любителем приключений. Его охватило ощущение, которое складывается у всех спокойных мужчин, любящих домашний уют и чтение, что именно к этому миру он принадлежит на самом деле. Вокруг все переливалось яркими красками – слепящий свет ламп, музыка, шум толпы, в котором гортанное журчание торговца вином, пораженного существованием питьевого супа, сплеталось с резкими голосом хористки, окрикивающей свою подружку – все это завораживало Генри. На следующий год ему исполнится тридцать шесть, но он чувствовал себя двадцатилетним юнцом.
Рядом послышался голос. Генри поднял глаза и увидел Сидни Мерсера.
За тот год, когда Генри превратился в семейного человека, Сидни настолько чудесно преобразился, что от одного его вида Генри на миг лишился дара речи. Безупречный выходной костюм идеально облегал гибкое тело Сидни. На ногах - сверкающие лаковые ботинки. Светлые волосы зачесаны назад так гладко, что отблески электрического света отражались в них словно звезды в пруду. Над безупречным воротничком светилось радушием его, практически лишенное подбородка, лицо.
Генри же был одет в синий шерстяной костюм.
- Что ты тут делаешь, Генри, дружище? - сказал возникший из ниоткуда Сидни. - Не знал, что ты вообще бываешь здесь, среди ярких огней.
Его взгляд переметнулся на Минни. В глазах читалось восхищение, сегодня Минни была особенно хороша.
- Жена,- сказал Генри, приходя в себя. И для Минни: "Мистер Мерсер. Старый друг".
- Так ты женат? Желаю удачи. Как в банке?
Генри ответил, что дела в банке идут хорошо, как и следовало ожидать.
- Ты все еще на сцене?
Мистер Мерсер важно покачал головой.
- Нашел работу получше. Профессионально танцую в этом шоу. Денег – куры не клюют. А ты почему не танцуешь?'
Эти слова будто хлестнули его. До этого момента огни и музыка зачаровывали Генри, и ему нетрудно было убедить самого себя, что сидит в кресле вовсе не потому, что не умеет танцевать, а оттого, что пресытился всей этой суетой и теперь предпочитается спокойно отдохнуть, для разнообразия разглядывая остальных. Вопрос Сидни все изменил. И заставил его взглянуть правде в глаза.
- Я не танцую
- Ради всех святых! Держу пари, Миссис Миллз танцует. Позволите один танец, миссис Миллз?
- Нет, право, спасибо.
Теперь Генри мучили угрызения совести. Он понимал, что стоит на пути радостей Минни. Несомненно, ей хотелось танцевать. Всем женщинам хочется. И отказывалась она только из-за него.
- Мин, ну что за чепуха. Иди потанцуй.
Минни сомневалась.
- Ты непременно должна потанцевать, Мин. Со мной все в порядке. Я посижу здесь и покурю.
Через минуту Минни и Сидни уже кружились в танце, и в это мгновение Генри вдруг перестал ощущать себя двадцатилетним юнцом. Его охватило легкое подозрение, что, возможно, ему уже гораздо больше тридцати пяти.
Это была годовщина их свадьбы. И они отмечали ее с полагающейся торжественностью. Для начала они пообедали в многолюдном и оживленном итальянском ресторанчике, что на Седьмой Авеню, где в счет включалось красное вино, а за столиками их окружали темпераментные посетители, должно быть весьма остроумные, которые все разом и наперебой громогласно галдели. После обеда они посмотрели комедийный мюзикл. И, наконец – главный гвоздь вечерней программы – ужин в шикарном ресторане возле Таймс Сквэр.
Что-то было особое в самом представлении об ужине в этом дорогом ресторане, что всегда подстегивало воображение Генри. Будучи старым книжным червем, усердно точившим толстые тома серьезной литературы, он иногда позволял себе легкий десерт - те романы, которые начинаются сценой, когда герой ужинает в блистательном обществе, и вдруг его вниманием завладевает величавый старик с седой испанской бородкой, который прибывает в сопровождении девушки столь неописуемой красоты, что все повесы дружно поворачивают головы и провожают ее взглядом. И, затем, едва он садится и закуривает, официант подходит к герою и с тихим «Pardon, m’sieu», вручает ему записку.
Атмосфера «Гайзенхаймерса» как раз предлагала нечто подобное для Генри. Они уже закончили ужин, и он закурил сигару – вторую за день. Затем откинулся на своем стуле и окинул взглядом место действия. Он приободрился и почувствовал вкус к авантюре. Его охватило ощущение, которое обычно посещает всех спокойных парней, любящих сидеть дома и читать, что это как раз тот мир, которому он в действительности принадлежит. Жизнь здесь била ключом: слепящий свет, музыка, гул голосов, в котором различалось бульканье, доносящееся из недр горла виноторговца, застигнутого врасплох в то время, когда тот глотал бульон, наряду с пронзительным криком хористки, взывающей к своему дружку, - все это захватило Генри. Ему шел тридцать шестой год, но он ощутил себя двадцатилетним юнцом.
Рядом прозвучал голос. Он поднял глаза и узнал Сидни Мерсера.
Прошедший год, который превратил Генри в женатого мужчину, превратил Сидни в нечто столь великолепное, что его вид на некоторое время лишил Генри дара речи. Безупречный смокинг красиво облегал столь же безупречную фигуру Сидни. На ногах у него сияли ботинки из прекрасной лакированной кожи. Его светлые волосы были зачесаны назад и слегка приглажены так, что электрические лампочки сверкали в них словно звезды в живописном пруду. Его холеное лицо приветливо улыбалось над белоснежным воротничком.
На Генри был строгий костюм из синей саржи.
- Что ты тут делаешь, Генри, дружище? - сказало видение. - Я и не подозревал, что ты выползаешь на яркий свет.
Его взгляд обратился к Минни. В нем отразилось восхищение, так как Минни в тот вечер выглядела особенно хорошенькой.
- Жена, - к Генри вернулся дар речи. - Мистер Мерсер, старый приятель.
- Так ты женат! Поздравляю. Как дела в банке?
Генри ответил, что дела в банке идут столь хорошо, сколь это можно было бы ожидать.
- Ты по-прежнему выступаешь?
Мистер Мерсер с важным видом покачал головой.
- Получил работенку получше. Профессиональный танцор в этом шоу. Купаюсь в деньгах. Почему вы не танцуете?
Эти слова неприятно резанули слух Генри. До этого свет и музыка производили незаметный физиологический эффект на Генри, позволяя ему обманывать себя, что не неумение танцевать держало его на этом стуле, а что все это ему уже столь приелось, что он в самом деле предпочитал тихо сидеть и смотреть для разнообразия. Вопрос Сидни все поставил с головы на ноги. Ему пришлось взглянуть правде в глаза.
- Я не танцую.
- О, ну надо же! Держу пари, миссис Миллс танцует. Как насчет танца, миссис Миллс?
- Нет, правда, спасибо!
Генри почувствовал угрызения совести. Он ощутил себя препятствием на пути удовольствия Минни. Конечно, она хотела танцевать. Все женщины этого хотят. Она отказывалась только ради него.
- Чепуха, Мин. Иди, станцуй!
Минни выглядела неуверенной.
- Конечно, иди, потанцуй, Мин. За меня не волнуйся. Я посижу здесь и покурю.
Вскоре Минни и Мерсер уже отплясывали некий замысловатый танец, и в это же время Генри перестал себя чувствовать двадцатилетним юношей, и его даже охватило мимолетное сомнение – действительно ли ему всего лишь тридцать пять.
Это была годовщина их свадьбы. И праздновали её, как полагается. Они обедали в переполненном и оживленном итальянском ресторане на 7-й авеню, где в меню включалось красное вино, и возбужденные посетители, возможно даже слишком суетливые, сидели за маленькими столиками и разговаривали друг с другом так, словно старались перекричать друг друга. После обеда посмотрели музыкальную комедию. А затем – главное событие вечера – поехали ужинать в роскошный ресторан у Площади Времен.
Это был ужин в дорогом ресторане – такой, какой всегда возникал в воображении Генри. Жадный пожиратель серьезной литературы, он время от времени позволял себе более легкомысленное чтение. Это были романы такого стиля, в которых герой ужинает в блистательном обществе, и вдруг замечет изысканного вида пожилого мужчину с седой эспаньолкой, который входит в ресторан с такой сногсшибательной девочкой, что гуляки оборачиваются ей вслед, когда она проходит мимо. И затем, когда он сидит и курит, к герою подходит официант и с почтительным: «Пардон, мон шер» подает ему записку.
Атмосфера Гейзенхеймера, как казалось Генри, полностью соответствовала заведениям такого рода. Они закончил ужинать, и теперь он курил сигару – вторую за этот день. Откинувшись в кресле, он рассматривал это место. Он ощущал себя на подъеме и был готов к приключениям. Это было чувство, которое посещает таких тихих, спокойных людей, которые любят сидеть дома и читать; это была как раз та атмосфера, которая ему действительно подходила. Вся эта пестрота – ослепительный свет, музыка, гвалт, в котором удивительным образом сочетались гортанное бульканье винных бутылок и густой алкогольный дух, смешанный с пронзительными возгласами девушки-хористки, перекликающейся со своей товаркой – все это захватывало Генри. Ему должно было исполниться 36, но он чувствовал себя совсем не старым, на 21.
Сбоку раздался голос. Генри обернулся, осознавая, что это Сидней Мерсер. Прошлый год, который сделал из Генри женатого человека, из Сиднея Мерсера сделал нечто настолько впечатляющее, что, увидев это зрелище, Генри на миг лишился дара речи. Безупречный вечерний костюм любовно облегал гибкую фигуру Сиднея. Он был обут в блестящие туфли отличной лакированной кожи. Его светлые волосы были зачесаны назад и представляли собой лоснящуюся гладь, на которой электрический свет отблескивал звездами, словно на каком-то красивейшем озере. Его лицо, практически лишенное подбородка, лучезарно улыбалось над идеально чистым воротничком.
Генри был в костюме из голубого сержа.
- Что ты здесь делаешь, Генри, дружище? – сказало видение – Я и не знал, что ты иногда выползаешь на яркий свет.
Его глаза уставились на Минни. В них читалось восхищение — Минни была просто прелестна.
- Жена – сказал Генри, вновь обретя дар речи. И затем, обращаясь к Минни, – Мистер Мерсер, старый друг.
- Значит, ты теперь женат? Желаю счастья. Как дела в банке?
Генри сказал, что в банке все идет как нельзя лучше.
- Ты по-прежнему на сцене?
Мистер Мерсер многозначительно мотнул головой.
- Получил работку получше. Профессиональный танцовщик в этом шоу. Деньги сыплются со всех сторон. А ты почему не танцуешь?
Слова укололи неприятной ноткой. Огни и музыка до этого момента производили на Генри неуловимый физиологический эффект, вызывая у него уверенность в том, что не его неумение танцевать удерживало его в кресле, но множество таких вещей, спокойное, неподвижное созерцание которых он предпочитал танцам. Вопрос Сиднея все перевернул и поставил Генри перед фактом.
- Я вообще не танцую
- Во имя любви Майка! Держу пари, Миссис Миллз не против. Вы бы не хотели покружиться, Миссис Миллз?
- Нет, спасибо, правда!
Но Генри уже мучили угрызения совести. Он чувствовал, что поступает вопреки желаниям Минни. Конечно, она хотела танцевать. Ни одна женщина бы не отказалась. Она сделала это только ради него.
- Пустяки, Мин, иди, потанцуй!
Минни колебалась.
- Конечно, ты можешь потанцевать, Мин. Со мной ничего не случится. Я останусь тут и покурю.
В следующий же миг Минни и Сидней уже кружили в замысловатом рисунке; и в то же самое время Генри оставило чувство, что он еще не старый и ему 21, но он даже ощутил мимолетное сомнение, а действительно ли ему только 35?
Это была годовщина их свадьбы. Годовщина отмечалась в подобающем стиле. Они отобедали в битком набитом веселом итальянском ресторанчике на улице, находящейся в стороне от Седьмой Авеню, где красное вино включали в счет, и оживленные люди, вероятно в высшей степени умные, сидели вокруг маленьких столиков и обсуждали все на свете на самых высоких тонах. После обеда они посмотрели музыкальную комедию. И затем – в качестве достойного завершения вечера –отправились в сверкающий всеми огнями ресторан около Тайм-Сквер.
Задумывалось что-то вроде ужина в шикарном заведении, которые всегда притягивали воображение Генри. Убежденный поглотитель сухих литературных выжимок, каковым он являлся, порой Генри пробовал литературу, обращенную лицом к свету – те романы, которые начинались с героя, ужинающего в центре ослепительного общества и внезапно останавливающего свое внимание на безупречно выглядящем и несомненно достойном мужчине, с серой узкой бородкой, который появлялся с девушкой столь поразительной красоты, что когда она проходила мимо, посетители дружно оборачивались, чтобы проводить ее восхищенными взглядами. Далее по плану, герой устраивался поудобнее и закуривал сигару, а официант приближался к нему, и с вкрадчивым «пардон, месье», протягивал меню.
Атмосфера в "Гайзенхермес" вполне соответствовала представлениям Генри.
Они закончили ужин, и он закурил сигару, вторую за этот день. Откинулся назад в кресле и наблюдал за сценой. Появилось авантюрное ощущение, что неплохо было бы встряхнуться. Это было чувство, приходящее ко всем скромным джентльменам, предпочитающим проводить время дома с книгой, что именно эта ресторанная атмосфера – как раз та, что ему действительно подходит. Великолепие этого всего – Яркость слепящих огней, музыка, гам, в котором бульканье супа в горле удивленного виноторговца смешивалось с пронзительными голосами хористок, призывающих своих помощниц – все это окружало Генри. В следующий день рождения ему должно было исполниться 36, но он чувствовал себя на 21.
С его стороны послышался голос. Генри поднял глаза, почувствовав присутствие Сиднея Мерсера.
Прошедший год превратил Генри в женатого мужчину, а Сиднея Мерсера в нечто настолько великолепное, что это зрелище этого великолепия моментально заставило Генри потерять дар речи. На гибкой фигуре Сиднея усматривался безукоризненный вечерний костюм, который сидел как влитой. Ноги - были упакованы в сияющие туфли из превосходной лакированной кожи. Светлые волосы были гладко зачесаны назад, волосок к волоску, и электрический свет ронял на них свои блики, отражаясь, подобно звездам в какой-нибудь красивейшей заводи. Его лицо, практически лишенное подбородка, лучилось благожелательностью поверх идеально чистого воротничка.
Генри был одет в синий шерстяной костюм.
- Что ты делаешь здесь, Генри, старая юла? – сказало видение – Я не знал, что ты часто появляешься в свете.
Его глаза переместились на Минни. В них было столько восхищения, что …
- Жена, сказал Генри, вернувшимся к нему голосом. И обращаясь к Минни – мистер Мерсер, старый друг.
- Так вы поженились? Желаю счастья. Как там банк?
Генри ответил, что с банком все сложилось настолько удачно, насколько вообще можно было предполагать.
- Ты все еще на сцене?
Мистер Мерсер важно вскинул голову.
- Получил более удачную работу. Профессиональный танцор в шоу. Катаюсь в деньгах, как сыр в масле. Почему ты не танцуешь?
Слова поразили резкостью тона. Свет и музыка до этого момента оказывали неуловимое психологическое воздействие на Генри, позволяя ему внушить себе, что нет невозможности танцевать, и это сохраняло его на месте в блаженном спокойствии. Окруженный своими мыслями, он на самом деле предпочитал спокойно сидеть и наблюдать за происходящим. Вопрос Сиднея все это изменил. Он заставил его посмотреть в лицо правде. - Я не танцую.
- Ради всего святого! Я уверен, миссис Милс хочет. Вы хотели бы покружиться, миссис Милс?
- Нет, правда нет, спасибо.
Но угрызения совести оказали свое действие на Генри. Он почувствовал, что оказался препятствием для Минни. Конечно, она хотела потанцевать. Все женщины получают от этого удовольствие. Она отказалась только ради него.
- Глупости, Мин, иди с ним.
Минни выглядела нерешительно.
- Конечно, ты должна танцевать, Мин. Со мной все в порядке. Я посижу здесь и покурю.
В следующий момент Минни и Сидней уже двигались в сложном красивом танце; и одновременно Генри перестал чувствовать себя 21-летним юношей, более того, его посетило мимолетное сомнение, а был ли он действительно только 35-летним?
Это была годовщина их свадьбы. Отпраздновали они ее подобающе: отобедали в переполненном итальянском ресторане недалеко от Седьмой Авеню, где к обеду подавалось красное вино, а оживленные посетители, может быть и чрезвычайно умные, сидели за маленькими столиками и одновременно разговаривали во весь голос. После обеда посмотрели музыкальную комедию, а затем – главное событие вечера – отправились на ужин в шикарный ресторан у Таймс Сквер.
Есть что-то в атмосфере ужинов в дорогих ресторанах, что всегда будоражило воображение Генри. Страстный почитатель классики литературы, время от времени он позволял себе и менее глубокомысленное чтение. Как в романах, где действие начинается с того, что герой во время ужина в ресторане, в окружении ослепительного общества, обращает внимание на изысканно одетого немолодого джентельмена, с аккуратной седой эспаньолкой, который появляется в дверях в сопровождении юной дамы, такой красоты, что вся развеселая публика оборачивается ей в след и провожает ее взгядом. А затем, пока он курит, подходит официант и с негромким: «Пардон, месье» вручает ему записку.
Атмосфера в «Гейзенгеймерс» вызывала у Генри подобные представления. Они закончили ужинать, он курил сигару – уже вторую за сегодня. Откинувшись на спинку стула, он глядел по сторонам и чувствовал себя таким бодрым, таким безрассудным. Подобное чувство приходит к обычно тихим мужчинам, которые любят сидеть дома, много читают, чувство, что именно здесь его место. Праздничная атмосфера: яркий свет, музыка, разговоры, среди которых глубокий удивленный вопрос виноторговца, пьющего суп, смешивался с высокими голосом хористки, зовущей подружку, - все это увлекло Генри. Ему в этом году исполнится тридцать шесть лет, а он чувствовал себя сегодня двадцатилетним юнцом.
Генри поднял голову на звук голоса рядом и увидел Сидни Мерсера.
Год, превративший Генри в женатого человека, превратил Сидни Мерсера в человека, выглядещего настолько блистательно, что на мгновение Генри потерял дар речи. Безупречный смокинг приятно подчеркивал его гибкие движения. На ногах поблескивали туфли из дорогой лакированной кожи. Светлые волосы так гладко зачесаны назад, что как звезды на водной глади отражали свет электрических ламп. Его практически лишенное подбородка лицо, подчеркнутое белоснежным воротничком, представляло собой излучаемое дружелюбие.
На Генри был синий шерстяной костюм.
- Генри, старина, что ты здесь делаешь? – вопросило привидение. «Я и не думал, что ты в свет выбираешься.
Сидни перевел взгляд на Минни. В глазах отразилось восхищение: она была сегодня очень хороша.
- Моя жена, - произнес Генри, обретя голос. - Господин Мерсер, старинный друг.
- Так ты женат, желаю счастья. Как в банке?
Генри ответил, что дела в банке идут очень хорошо.
- А ты все еще выступаешь?
Господин Мерсер важно покачал головой.
- Получил работу получше. Профессиональным танцором, в этом заведении. Купаюсь в деньгах. Почему ты не танцуешь?
Слова завибрировали в воздухе. До этого момента свет и музыка не оказывали заметного психологического влияния на Генри, позволив ему внушить себе чувство, что не неспособность танцевать заставляет его сидеть на месте, а пресыщенность подобными вещами настолько, что ему действительно приятней сидеть за столиком и просто наблюдать. Но вопрос Сидни все изменил. Он заставил взглянуть правде в глаза.
- Я не танцую.
- О, какая жалость! Клянусь, миссис Миллз танцует. Не откажете мне в танце, Миссис Миллз?
- О, нет, спасибо, правда.
Жалость была следующим чувством. Генри понял, что сейчас он мешает Минни веселиться. Конечно же она хотела танцевать. Все женщины этого хотят. И отказ этот только из-за него.
- Что за чушь, Минни. Иди танцевать!
На ее лице отразилось сомнение.
- Конечно, тебе нужно пойти танцевать, Минни. Со мной все в порядке, я пока посижу здесь и покурю.
В следующее мгновение Минни и Сидни уже выводили сложные шаги танца. И в это же мгновение Генри перестал быть двадцатилетним юнцом, более того он совсем не был уверен, что ему вообще всего лишь тридцать пять.
Годовщина свадьбы была отпразднована должным образом. Они пообедали в переполненном и оживленном итальянском ресторане на улице близ Седьмой Авеню, где красное вино уже входило в счет, а за столиками сидели возбужденные, судя по всему, чрезвычайно умные люди и говорили во весь голос, перебивая друг друга. После обеда Генри с женой посмотрели музыкальную комедию, а затем – это было главным событием вечера – отправились ужинать в роскошный ресторан недалеко от Таймз Сквер.
Ужин в дорогом ресторане всегда чем-то привлекал Генри, будил воображение. Поклонник серьезной литературы, время от времени он брал в руки что-нибудь полегче – романы, где на первой же странице, за ужином в блестящем обществе, внимание главного героя привлекает важный господин с седой бородкой, входящий вместе с девушкой такой редкостной красоты, что повесы оборачиваются ей вслед. И затем, когда герой сидит и курит, подходит официант и с едва слышным «пардон, мсье» передает записку.
Атмосфера Гейзенхеймера располагала к подобным размышлениям. После ужина Генри закурил сигару – вторую за сегодняшний день. Откинувшись на стуле, он изучал обстановку. Дух авантюризма проснулся в нем. Как всякий тихий мужчина, любитель посидеть дома за книгой, он чувствовал, что именно тут его истинная стихия. Весь этот блеск – слепящие огни, музыка, гул голосов, в котором утробное урчание виноторговца, занятого супом, сливалось с пронзительным голосом девушки-хористки, окликающей подружку, – заворожил Генри. Приближалось тридцатишестилетие, но он ощущал себя юнцом двадцати одного года.
Рядом раздался голос. Генри поднял глаза и потерял дар речи.
Прошедший год, что сделал из Генри женатого человека, превратил Синди Мерсера в нечто великолепное. Неотразимый фрак любовно облегал гибкую фигуру Сидни. На ногах сияли лаковые туфли. Светлые волосы были зачесаны так гладко, что блестели в электрическом свете, подобно живописной луже под звездами. Лицо, почти лишенное подбородка, излучало любезность поверх безупречного воротничка.
На Генри был синий шерстяной костюм.
- Генри, старина, что ты тут делаешь? – заговорило видение. – Вот уж не ожидал увидеть тебя среди огней города.
Тут Сидни заметил Минни, и глаза его наполнились восхищением, ибо выглядела она прелестно.
- Жена, - пришел в себя Генри.
- Мистер Мерсер, давний приятель, - обратился он к Минни.
- Так ты женат? Поздравляю! Как банк?
Генри ответил, что дела банка идут как нельзя лучше.
- А ты все еще на сцене?
Мистер Мерсер важно покачал головой.
- Нашел местечко получше. Теперь я развлекаю танцами местную публику. Купаюсь в деньгах. А вы почему не танцуете?
Слова произвели неприятное впечатление. Под неуловимым воздействием огней и музыки Генри забыл, что это неумение танцевать удерживало его на месте, и полностью уверился в том, что он сам, для разнообразия, предпочел спокойно сидеть и наблюдать, пресытившись развлечениями такого рода. Вопрос Сидни заставил взглянуть правде в лицо.
- Я не танцую.
- Черт возьми! Держу пари, что миссис Миллз танцует. Не желаете, миссис Миллз?
- Благодарю вас, правда, нет.
Но тут раскаяние овладело Генри. Совесть подсказывала, что он лишает Минни удовольствия. Безусловно, ей хочется танцевать. Все женщины хотят. Она отказывается только ради него.
- Глупости, Мин. Иди.
Минни с сомнением посмотрела на него.
- Конечно, ты должна танцевать, Мин. Все будет в порядке. Я посижу здесь и покурю.
Через мгновение Сидни с Минни уже кружились в танце. В тот же момент юноша двадцати одного года исчез, а Генри стали одолевать сомнения, действительно ли ему еще только тридцать пять.
Наступила годовщина их свадьбы. Они отмечали ее так, как полагается. Пообедали в средней руки переполненном и шумном итальянском ресторанчике, где к блюдам подавалось красное вино, а посетители, отличавшиеся большим темпераментом и, быть может, остроумием, сидели за маленькими столиками и без умолку трещали. После обеда посмотрели музыкальную комедию. И наконец - самый важный пункт программы - отправились ужинать в роскошный ресторан возле Таймс Сквер.
Ужин в дорогом ресторане – было в этом нечто такое, что волновало воображение Генри. Будучи любителем серьезной духовной пищи, время от времени он снисходил и до легких закусок, - таких романов, в которых главный герой ужинает среди разодетой толпы и вдруг его внимание привлекает немолодой господин весьма изысканного вида, может быть, даже с седой эспаньолкой, - господин, которого сопровождает девушка такой сногсшибательной красоты, что изумленные прожигатели жизни, замерев, провожают ее взглядом. А чуть позже, когда герой сидит и курит, к нему подходит официант и со словами «Пардон, мсье!», подает записку.
Атмосфера, царившая в ресторане Гейзенгеймера, настраивала Генри именно на такой лад. После ужина он закурил сигару, - вторую за этот день. Сидя, откинувшись на спинку, и поглядывая вокруг, Гарри чувствовал себя непринужденным и слегка безрассудным. Как это порой бывает с домоседами, которые все свободное время проводят за книгой, к нему вдруг пришло ощущение, что настоящая его жизнь - именно здесь. Непривычная обстановка, яркие огни, музыка, гул голосов, в котором низкий рокот виноторговца, едва не поперхнувшегося супом, смешивался с пронзительными нотами барышни-хористки, окликающей своего спутника, - все вокруг ослепляло и завораживало Генри. Ему скоро тридцать шесть, а он чувствовал себя не больше чем на двадцать.
И тут кто-то окликнул его. Генри поднял голову и узнал Сиднея Мерсера.
Прошедший год, сделавший из Генри семейного человека, превратил Сиднея Мерсера в нечто настолько грандиозное, что это зрелище на минуту лишило Генри дара речи. Безупречный смокинг с завидным изяществом облегал его гибкую фигуру. На ногах красовались сверкающие туфли превосходной лаковой кожи. Светлые волосы были гладко зачесаны назад, и в них, как звезды в озере, отражались огни электрических ламп. Над безупречно свежим воротничком дружелюбно улыбалось лицо Сиднея, почти не имевшее подбородка.
Генри был в своем синем костюме.
- Генри, старина, как ты сюда попал? – спросило прекрасное виденье. – Я и не знал, что ты любишь вращаться.
Взгляд Мерсера переместился на Минни. В глазах его читалось восхищение - Минни выглядела просто великолепно.
- Жена, - произнес Генри, обретя, наконец дар речи. И Минни, – Мистер Мерсер. Мой старинный приятель.
- Так ты женился! Поздравляю. Как дела в банке?
Генри ответил, что дела идут как нельзя лучше.
- А ты по-прежнему на сцене?
Мистер Мерсер важно покачал головой.
- Нашел кое-что получше. Танцую с клиентками в этом заведении. Купаюсь в деньгах. Кстати, а вы почему не танцуете?
Эти слова внесли в гармонию вечера резкий диссонанс. До сих пор яркие огни и музыка каким-то образом помогали Генри наслаждаться ложным чувством, что в кресле его держит вовсе не неумение танцевать, что он пресытился подобными вещами, и что ему просто хочется посидеть и посмотреть. И вдруг Сидней все испортил. Своим вопросом он поставил Генри лицом к лицу с правдой.
- Я не танцую.
- Вот так да! Зато, держу пари, миссис Миллз танцует. Как вы насчет потанцевать, миссис Миллз?
- Нет, благодарю вас, мне не хочется.
Но Генри уже испытывал раскаяние. Он видел, что из-за него Минни лишена удовольствия. Конечно, она хочет танцевать. Любая нормальная женщина хочет танцевать. Она отказывается только ради его спокойствия.
- Глупости, Мин. Иди, потанцуй.
Минни, казалось, колеблется.
- Потанцуй, Минни. Обо мне не беспокойся. Я пока посижу и покурю.
В следующий момент Минни и Сидней двигались в замысловатом танце; одновременно Генри перестал чувствовать себя двадцатилетним юнцом, и на минуту у него даже появилось сомнение, - неужели ему только тридцать пять?
Была их свадебная годовщина. Праздновали в смешанном стиле. Они обедали в кишащем, и нахальном, итальянском ресторанчике, где-то рядом с Седьмой авеню, красное разливное вино прилагалось к заказу, а застольная публика, сидящая вкруг маленьких столиков, обладала неизбывным талантом говорить одновременно и в голос. Вслед за обедом, они просмотрели музыкальную комедию. И - в довершение величия этой ночи - они шли ужинать в броский ресторан, почти на Таймс-Сквер.
Любые подробности ужина здесь, в дорогом ресторане - как-то бесперебойно толкали воображение Генри. Копаясь запоем в солидной литературе, он вкушал время от времени и её глянцевого лика - тех повестушек, где вначале - Герой ужинал, среди броской обстановки, и проводил с долгим вниманием, холёного, ещё не слишком старого мужчину, с бородкой седого Мефистофеля, введшего юную девушку, чьё очарование поразило праздных гуляк, и она прошла, он смотрел ей вслед. А когда он сидел и покуривал, к Герою подошёл официант и с, любезным, - Pardon, m`sieu! - начал записывать.
Гейзенхаммеровская атмосфера внушала Генри подобные вещи. Они завершали ужин, и он закурил сигару - за этот день, вторую. Он пригладил волосы назад, и обозрел место действия. Он ощутил укол, авантаж. Он испытал ощущение - приходящее к забитым людям, любящим посидеть дома с книжкой в руках, и очнувшимся в атмосфере похожей на ту, в которой жила их душа. Свет от этого всего - переливчатых огней, музыки, курлыканья дегустатора клюющего супчик (цвета бедра испуганной курицы), мешающиеся с восторженностью хористки, делящей с кем-то тет-а-тет - всё это полнило Генри. Он приближался к тридцать шестому Дню Рождения, ощущая его, как двадцать первый.
Сбоку послышался голос. Генри, подняв взор, обозрел Сидни Мерцера.
Событие года, вернув Генри в состояние давно женатого, вернуло Сидни Мерцера в таком блеске, что Генри готов был низко пасть.
Безукоризненный вечерний костюм, любовно сидел на фигуре Сидни, как влитой. Лаковые туфли, заявленного качества, облекали его ноги. Его светлые волосы, зачёсанные назад, волосок к волоску, отражающие свет ламп - мерцали, как звёзды в шикарных лужах. Его лицо с, почти начисто, скошенным подбородком - просияло дружелюбием, поверх безупречного воротничка.
Генри одевала синяя шерсть.
- Что ты тут делаешь, Генри, проверенный кадр! - сказало видение. - Не знал я, что тебе доводилось бывать при цветах и параде!
Его глаза бродили по Минни. Преобладало в них то, что Минни была миленькая.
- Жена. - сказал Генри, направляя разговор. И для Минни: - Мистер Мерцер. Старый друг.
- Так ты женился? Счастья тебе. Что у тебя за банк?
Генри назвал банк, тот же, что и прежде.
- Ты всё ещё в штате?... Есть работа лучше. Профессиональный дансёр в этом шоу. Варюсь в деньгах. А ты как танцуешь?
Разговор попал в точку. Огни и музыка, притихшие пока, нет-нет-нет, а оказывали смутный психологический эффект на Генри, заставляя внушать себе, что он не умеет танцевать, и оттого неподъёмен - но, на самом деле, ему просто нравилось наблюдать за всем издалека. Вопрос Сидни - всё смешал. Заставив посуроветь с лица.
- Я не танцую.
- Тогда я за того парня! Ну, на спор, миссис Милз! Не подумываете ли о бегстве, миссис Милз?
- Нет, правда, спасибо.
Но совесть Генри грызла. Он сознавал, что он обязан - встать и пойти, ради прекрасных Минниных глаз. Конечно, она хочет танцевать. Как и все женщины. Она должна отказываться ради него.
- Чепуха, Минни. Иди же.
Минни поглядела с сомнением.
- Конечно, ты должна танцевать, Минни. Со мной будет всё в порядке. Я посижу-покурю.
В следующий миг, Минни и Сидни - уплыли в сложные такты, и мнительный Генри утратил двадцатиоднолетность, и даже усомнился в том, что ему жалких тридцать пять.