Историки - исследователи поздней Римской Империи упоминают о некоем юноше следующее:

Молодой человек из Римини
Плавал в море не хуже дельфина.
"В сравненьи со мной, - говорил наш герой, -
неуклюжи дельфины, как свиньи".

Вторым таким же уникумом был Джорж Барнет Кэллендер.

На берегу, в обычной одежде, Джорж ничем не выделялся. Выглядел он как самый ординарный молодой человек - средний рост, среднее телосложение, предполагающее среднюю физическую силу. Таким он был - на берегу. Но переоденьте его в купальный костюм и пустите в воду - и, как выразился Шекспир в "Буре" про одного джентльмена, "будет он лишь в дивной форме воплощен". Другие бы стали пыхтеть, хрипеть и беспорядочно шлепать по воде конечностями. Но Джорж пересечет океан с молчаливым достоинством, как торпеда. Другие бы нахлебались воды - кто полный рот, кто пинту, а нашлись бы такие, что и кварту, - и вернулись бы на берег, жалкие, как полузатопленные корабли, покинутые командой. У Джоржа рот непроницаем, как двери фешенебельного клуба. Когда он плывет брассом - это восхитительно. Когда он плывет кролем, видавшие виды смотрят, затаив дыхание. Когда он плывет на спине, кажется, что это самый естественный способ передвижения.

Как-то июльским вечером, около пяти, Джорж пришел к бухте Марвис-Бей. Бухта эта славится как хорошее место для летнего отдыха - может, и не совсем райский уголок, каким его рисует чересчур впечатлительный автор местной рекламной брошюры, но в целом его репутация оправдана. Песок на берегу ровный и не проваливается под ногами, пологий берег плавно сходит в океан. Любители серфинга найдут здесь подходящую волну, а чуть подальше есть заливчик со спокойной водой - для тех, чьи представления о купании не связаны с болтанкой вверх-вниз на куполе первой подвернувшейся медузы. В северной части пляжа - длинный пирс. Именно туда и направил свои стопы Джорж по прибытии.

На пирсе очень мило. Миновав стену из киосков с фруктами, сувенирами, мороженым, затем - будку энтузиаста, посвятившего жизнь благородной цели - продать вам открытки с видами, и, наконец, пробившись сквозь длинный ряд шезлонгов, вы окажетесь практически наедине с Природой. В это время здесь никого не бывает. Джорж шел, не торопясь. Все было для него одного. Вода блестела под лучами солнца и разлеталась брызгами пены, достигнув берега. Дул прохладный бриз. Да, пейзаж, несомненно, гораздо лучше переполненного города, откуда он прибыл. Правда, нельзя сказать, что Джорж пришел к Марвис-Бей с единственной целью - отдохнуть от городской суеты. Была и другая, более важная. Через три дня этому месту суждено было стать сценой действия "Игрушек Судьбы", комедии Дж. Барнета Кэллендера в четырех актах. Ведь серое вещество Джоржа всегда было в кипучей работе, производя яркие сценические действия и блестящие диалоги, хотя по внешнему виду этого и не скажешь. Назавтра актеры должны собраться здесь, на берегу Марвис-Бей, чтобы в едином порыве творческого вдохновения провести генеральную репетицию.

Красотам природы Джорж посвятил сейчас не более одной восьмой части всех свойх мыслей, в то время как оставшиеся семь восьмых занимал неминуемо надвигающийся кризис в его делах. К тому времени, как он покинул Лондон, ему до смерти опротивел весь театральный мир вообще и труппа, репетирующая "Игрушки судьбы", в частности. Репетиции достигли того полубредового состояния, когда автор в исступлении хватает пузырек с ядом, а помощник режиссера отвечает ему ледяной вежливой улыбкой. "Кормушка судьбы", как язвительно обозвал ее Артур Миффин, актер на роль молодого героя этой великой комедии, была первой пьесой Джорджа. Раньше он не был знаком со всей этой театральной кухней и с ее полнейшей неразберихой, когда каждый считает себя самым главным. Теперь ему пришлось на опыте познать, что это такое - у семи нянек дитя без глазу. Опытный драматург махнул бы рукой и сказал себе: "Всегда оно так". Джорж был менее искушен, поэтому выражался покрепче.

Он попытался хотя бы на время отключиться от всего этого, но такой подвиг оказался ему не по силам. И тут сама Судьба - похоже, она была в настроении, - помогла ему. Перед его раздраженным взором вдруг предстало чудное видение, явившее собой - при более внимательном рассмотрении - самую прекрасную девушку из всех, кого он когда-либо видел. Как проницательно заметил поэт, "Пусть в трудный час поддержит нас девы прекрасной образ". На Джоржа этот образ подействовал как тонизирующая пилюля. Он забыл, что леди, которой недальновидное руководство предложило главную женскую роль в "Игрушках", перманентно - несомненно, из лучших побуждений, - "забывала" подать реплику циничному повесе для большого монолога в третьем акте. Его больше не волновало, что Артур Миффин, человек весьма достойный в частной жизни, и в прошлом - его друг по Кембриджу, в великой сцене отречения, чтобы передать экспрессию, говорил голосом простуженного ученика воскресной школы, произносящего речь по случаю пикника. От глубочайшей депрессии, которую минуту назад источало все существо талантливого комедианта, как от дурного сна наутро, не осталось и следа. Теперь голова его была занята только девушкой, плывущей внизу, все остальные мысли куда-то исчезли.

Она плавала хорошо, он мог это оценить. Движения сильные и легкие. Потрясенный, он смотрел не отрываясь, как изящно она скользит по волнам. Он был хорошо воспитан, и знал, что вот так глазеть - это дурной тон. Но тут был особый случай, когда обычные правила этикета неприменимы. Он глазел. Более того, он глазел, разинув рот. Девушка заплыла под самый пирс, и он склонился над перилами, вытянув шею как телескоп.

Тут она перевернулась на спину, и их взгляды встретились. Ее глаза были глубокие и ясные, его - выпученные от изумления. Ему показалось, что она смотрела на него целую вечность, потом она снова перевернулась и исчезла под пирсом.

Джоржу уже некуда было вытягивать шею. Поэтому он перегнулся через перила еще дальше вперед, потом еще. Шляпа выскользнула из пальцев; пытаясь поймать ее, он не удержал равновесия и свалился в воду, подняв фонтан брызг.

При обычных обстоятельствах падение в океан с высоты двенадцати футов, даже полностью одетым, мало смутило бы Джоржа. Он почти не заметил бы этого. Он просто подплыл бы к берегу, слегка удивившись и, может, попеняв себе за рассеянность - как человек, случайно налетевший на улице на фонарный столб. Поэтому, всплыв, он совсем было собрался двигаться к берегу, без лишней нервозности, в своей обычной манере - но тут две руки ухватили его подмышки, подняли его голову над волнами, и он услышал голос: "Спокойно, не брыкайся. Все будет в порядке".

Джорж и не брыкался. Его мозг работал трезво, расчетливо и быстро. Он уже знал, что делать. Вряд ли в этом мире для молодого человека найдется более трудная задача, чем познакомиться с понравившейся девушкой при подходящих обстоятельствах. Когда он выглядит прекрасно, его представляют ЕЙ на каком-нибудь многолюдном мероприятии, и после первого же рукопожатия его хватают и куда-то уводят. Если вокруг нет ни души - у него, как назло, болит зуб, или нос обгорел и начал облезать. Сколько молодых жизней было испорчено такими вот мелочами!

И вот наконец у Джоржа все пошло иначе. Чистая случайность! - думал он, потихоньку помогая взмахом ноги тащить себя к берегу. Такое знакомство (а может, и не просто знакомство) не может быть мимолетным. Если девушка спасла тонущего мужчину, назавтра она не сможет пройти мимо, отделавшись лишь вежливым кивком. И, кстати, какая девушка!

Историки, изучающие общественную жизнь заката Римской империи, упоминают о юноше из Римини, который входил в реки и покорял них. Когда друзья говорили: "Ты как рыба!", он, бывало, отвечал, "Фи, рыба! Сегодня в воде, завтра - на сковороде! На всём свете не сыскать рыбы, которая плавает как я, - кишка тонка". Джордж Барнерт Кэллендер был как раз таким.

На суше, в обычной одежде он казался довольно заурядным юношей, ничем не выделяющимся среди других молодых людей. Роста он был среднего, и, судя по сложению, обладал средней физической силой. Таким был Джордж на суше. Но позвольте ему сменить костюм на плавки, пустите в воду, и, как тот джентльмен из "Бури", "будет он лишь в дивной форме воплощен". Обычно в воде люди пыхтят, задыхаются и поднимают брызги. Джордж рассекал волны с молчаливым достоинством торпеды. Обычно, нахлебавшись воды, здесь глоток, там два, тут три, люди возвращаются, как старые баржи, на берег. Рот Джорджа был недоступен для воды, словно закрытый клуб для постороннего. Брассом он плавал просто изумительно, а когда переходил на кроль, даже маститые пловцы стояли, разинув рот. Когда он плыл на спине, казалось, что это единственно возможный способ передвижения.

Июльским вечером, около пяти часов, Джордж приехал в Марвис Бэй. Марвис Бэй издавна славится как летний курорт, хотя, возможно, и не до конца соответствует всем неземным качествам, приписанным ему восторженным автором местного путеводителя, но в целом эта слава оправдана. Песок на пляжах, полого спускающихся к океану, ровный и гладкий. Любители серфинга могут кататься на прибое, а для тех, кто не любит прыгать с медузами по волнам, есть более спокойные места. У северной оконечности пляжа расположен длинный пирс. Именно туда и направился по приезде Джордж.

На пирсе было замечательно. Миновав кордоны ларьков, торгующих фруктами, сувенирам и мороженым, и заслоны энтузиастов, решивших во что бы то не стало продать вам открытку, и, протиснувшись к длинной алее со скамейками, оказываешься практически наедине с Природой. В тот час на пирсе не было ни души, и Джордж мог побыть один. Он неспешно прогуливался вдоль пирса. Вода сверкала под лучами солнца, разбиваясь у берега в обильную пену. Дул прохладный ветерок. Как славно было здесь после душного города! Но Джордж приехал в Марвис Бэй, не просто спасаясь от столичной духоты, была и более важная причина. Через три дня в Марвис Бэй должна была состояться премьера "Суровых Испытаний", комедии в четырёх актах, которую написал Дж. Барнерт Кэллендер. Ведь Джордж, несмотря на непримечательную внешность, был из тех, кого называют настоящими гигантами мысли, из-под его пера выходили потрясающие по накалу сцены и искромётные диалоги. В Марвис Бэй актёров ждали следующим вечером для проведения генеральной репетиции.

Во время прогулки по пирсу, голова Джорджа была занята мыслями о красотах природы и грядущем творческом кризисе в соотношении один к восьми. На момент отъезда из Лондона ему окончательно осточертел театральный мир, в общем, и актёры, с которыми он репетировал "Суровые Испытания", в частности. Атмосфера на репетициях по своему накалу близилась к апогею, когда автор вертит в руках флакон с ядом, а помощник режиссёра вдруг становится приторно вежливым. "Сырое Питание", как предпочитал, к вящему неодобрению Джорджа, называть великую пьесу Артур Миффлин, ведущий актёр-инженю, была его первым детищем. Никогда прежде он не бывал в тех детских, где семь нянек пестуют, зачастую оставляя без присмотра новорождённую пьесу. Следовательно, весь этот хаос был для него впервой. Будь он поопытнее, он сказал бы себе: "Ерунда, ничего страшного". Сказанное им себе и другим в действительности звучало совсем по-другому.

Он пытался не думать проблемах, как и прежде без особого успеха, когда Судьба, проявив необычайное великодушие, дала возможность мгновенно позабыть обо всём. Она послала ему девушку, которая показалась придирчивому Джорджу самой красивой на свете. "Когда юноша пугается", как проницательно поёт бард, "ему поможет красавица". Лучшего лекарства для Джорджа было не найти. Он позабыл, как дама, которой постановщики необдуманно дали в "Суровых Испытаниях" главную женскую роль, пропускает с завидной регулярностью, но естественно из лучших побуждений, ремарку, после которой антигерой должен произнести ключевой монолог в третьем акте. Он больше не помнил, как его друг по Кембриджу Артур Миффлин, человек, безусловно, уважаемый, произносит наполненные страстью строки в большой сцене самоотречения в манере страдающего гайморитом мальчика, читающего стишок на детском утреннике. Жуткая тоска и уныние, навеянные игрой ведущего комика покинули его словно кошмар перед богиней утренней зари.

Проплывавшая под пирсом девушка занимала, вытеснив все прочие мысли, каждую клеточку его мозга. Плавала она отлично. Его тренированный взгляд не мог этого не отметить. Сильные, лёгкие гребки несли её над вздымающимися волнами. Заворожённый, он смотрел на неё, не отрываясь. Он был хорошо воспитан, и понимал, что неприлично стоять, уставившись на незнакомую девушку, но то был совершенно особенный случай, на который не распространяются стандартные правила этикета. Он смотрел во все глаза, что говорить, он просто рот раскрыл от изумления. Когда тень причала скрыла от него девушку, он потянулся через ограду, вытягивая как на шарнирах шею. В тот момент девушка перевернулась на спину, и их взгляды встретились. Её глаза были бездонными и прозрачными, его - выпученными как у лягушки. Она смотрела на него, как показалось Джорджу, целую вечность, а затем, снова перевернувшись, быстро проплыла под пирсом.

Шея Джорджа была вытянута до предела. Вопреки всем усилиям и стараниям, она не вытягивалась больше ни на ярд.Смирившись с этим, Джордж перегнулся через перила и склонился над водой так низко, что шляпа слетела с его головы. Он попытался её схватить, но тут, потеряв равновесие, он, подняв брызги, свалился в воду.

Вообще-то, падение в воду на глубину двенадцати футов при полном параде не сильно обеспокоило бы Джорджа при обычных обстоятельствах. Он вряд ли придал бы случившемуся какое-то значение и поплыл к берегу, слегка пожурив себя, подобно человеку, врезавшемуся в столб среди бела дня, за рассеянность. Поэтому, вынырнув из воды, он был готов, как всегда, смело рвануть к берегу. Однако, в этот момент чьи-то руки схватили его под мышки, приподняли голову над водой, и кто-то проговорил ему на ухо: "Спокойно, не сопротивляйтесь. Вы в безопасности".

Джордж и не думал сопротивляться. В его мозгу, работающем с холодной расчётливостью часового механизма, созрел план. На свете существует немного вещей, представляющих для молодого человека большую трудность, чем организация встречи с понравившейся девушкой в нужном месте и в нужный час. Когда он выглядит на все сто, их знакомят в толпе, но тут же разводят, едва они успеют обменяться рукопожатиями. А когда народу мало, у парня болят зубы или начинает облезать нос. Тысячи молодых жизней были омрачены подобным образом.

Как же повезло Джорджу! Он тайком работал ногами, помогая Провидению тащить его на берег, и рассуждал, что волей простого случая состоялось перспективное знакомство, которое нелегко будет разорвать. Девушка, спасшая утопающего, не сможет на следующий день пройти мимо с формальным кивком. И какая девушка!

Историки,описывающие общественную жизнь позднего периода Римской империи, повествуют о юноше из Ариминума, который любил прыгать в реки и плавать там. Когда друзья дразнили его, называя рыбой, он обычно презрительно фыркал и отвечал:"Рыбы не могут плавать так, как я . Им не хватает силы".

Таким был и Джордж Барнерт Коллендер.

На суше, в обычной одежде, Джордж не привлекал к себе внимания, почти ничем не отличаясь от других парней. Он не мог похвастаться высоким ростом. Его осанка не свидетельствовала об избытке физической силы. Таков был Джордж - на берегу. Но если освободить его от одежды, облачить в купальный костюм и пустить в воду, - то, подобно небезызвестному джентльмену из шекспировской "Бури", в тот же миг " в нечто сказочное он будет морем превращен". Другие пловцы пыхтели, фыркали и поднимали тучи брызг. Джордж преодолевал простор океана с молчаливым превосходством торпеды. Другие пловцы глотали воду - тут глоток, там пинту, а то и целую кварту ,- а потом тащились к берегу, напоминая тонущие корабли, брошенные командой. Рот Джорджа, напротив, был закрыт для воды так же, как фешенебельный клуб закрыт для простолюдинов. Его брасс был зрелищем, достойным созерцания и восхищения. Когда он демонстрировал свой кроль, даже силачи смотрели на это действо с разинутыми ртами. А когда плыл на спине - все верили, что это и есть единственно возможный способ передвижения.

Джордж приехал в Марвис Бэй одним июльским вечером часов в пять. Марвис Бэй - место, хорошо зарекомендовавшее себя как летний курорт. Если он и не соответствует во всех отношениях тому раю, которым величает его экзальтированный автор местного путеводителя,то в целом заслужил свою репутацию. Песок его пляжей ровный и плотный, и берег сходит в океан с почти незаметным уклоном. Здесь есть буруны для любителей и более спокойная вода для тех, чьи представления о купании не сводятся к подпрыгиванию вверх и падению вниз на подвернувшуюся медузу. В северной части пляжа есть длинный пирс. Именно туда и направился Джордж сразу после приезда.

Гулять по пирсу было истинным удовольствием. Если вы уже миновали сначала целый поселок из фруктовых ларьков, сувенирных лавок, киосков с мороженым, и прошли мимо берлоги того фанатика, чья цель в жизни - продать вам открытки с видами, и если вам удалось пройти длинный путь вдоль ряда сидений - вы остаетесь практически один на один с Природой. В это время дня место было пустынным и целиком в распоряжении Джорджа. Он медленно прохаживался по пирсу. Вода блестела под солнечными лучами и, разбиваясь о берег, поднимала белую пену. С океана дул прохладный ветер. Это живописное место не шло ни в какое сравнение с душным городом, который Джордж только что оставил. Нельзя сказать, что Джордж приехал в Марвис Бей с единственной целью - найти противоядие духоте и скученности большого города. Была более важная причина. Через три дня Марвис Бей должен был стать сценой для постановки пьесы "Игрушка судьбы", комедии в четырех актах Дж.Барнерта Коллендера. Ведь Джордж, хотя этого и не заподозришь, глядя на него, был одним из тех, в чьем мозгу серое вещество находится в беспрерывном движении, придумывая сильные сцены и яркие диалоги. Труппа должна была прибыть в Марвис Бей вечером следующего дня для финального рывка - последних репетиций.

Во время прогулки Джорджа по пирсу мысли его текли в двух направлениях: одну восьмую часть этого потока составляли размышления о красотах Природы и семь восьмых - о грядущем переломном моменте в его делах. Когда он покинул Лондон, питая глубокое отвращение ко всему театральному миру вообще и труппе, репетирующей "Игрушку судьбы", в частности,- репетиции как раз достигли той стадии оживленного исступления, когда автор готов в любой момент выплеснуть порцию яда, а режиссер демонстрирует ледяную вежливость. "Ловушка судьбы" - так, к большому неудовольствию Джорджа, упорно называл комедию Артур Миффлин, игравший главную роль молодого героя в этой грандиозной пьесе,- была его первым драматическим сочинением. До сих пор он еще не бывал ни в одной из тех кухонь, где множество поваров варят театральный (и иногда несъедобный) бульон. В конце концов, весь этот хаос показался ему единственным в своем роде явлением. Если бы он был более опытным драматургом, он бы сказал себе: "Так было всегда". Но в данной ситуации то, что он говорил себе и другим, не обходилось без более сильных выражений.

Он пытался выбросить все это из головы, но его попытки до сих пор были безуспешными. И вдруг Судьба, будучи в удивительно хорошем настроении, помогла ему сделать это в один миг, представив его придирчивому взгляду нечто, что он, после недолгого размышления, определил как самую красивую девушку, какую он когда-либо видел. "Если парень боится", - проницательно поет бард, - "вид прелестной девицы - вот что может его ободрить". В тот момент этот вид подействовал на Джорджа как тоник. Он забыл о том, что леди, которую администратор необдуманно назначил на роль героини в "Игрушке судьбы", постоянно - без сомнения, из лучших побуждений - забывала давать циничному повесе возможность произнести его реплику перед большиим монологом в третьем акте. Его разум больше не занимал тот факт, что Артур Миффлин, человек достойный в личной жизни и бывший его другом в Кембридже, предпочитал произносить страстную речь в великолепной сцене отречения так, как мальчишка (к тому же страдающий насморком), декламирует стихотворение на экзамене в воскресной школе. Воспоминание об ужасной депрессии и унынии, излучаемое великим комедиографом в виде огромных туч, улетело от него как кошмарный сон при появлении богини дня. Каждая клеточка его мозга была занята девушкой, плывущей внизу, поблизости от пирса. Все иные мысли покинули его.

Она плавала хорошо. Его опытный глаз сразу это отметил. Сильные и легкие гребки быстро несли ее по волнам. Он ошеломленно смотрел на нее. Джордж был хорошо воспитанным юношей и знал, как неприлично разглядывать людей, но это был особый случай. К такой ситуации обычные правила этикета не подходили. Он смотрел и смотрел. Более того, - он глазел на нее. Когда девушка проплыла мимо него и оказалась в тени пирса, он перегнулся через перила и вытянул шею так, словно она была выдвижным телескопом.

В этот момент девушка перевернулась на спину, чтобы так плыть дальше. Их глаза встретились. Ее глаза были глубокими и ясными, его - выпученными. Какое-то время , показавшееся Джорджу вечностью, она продолжала смотреть на него. Потом, перевернувшись в прежне положение, поплыла дальше под самым пирсом.

Шея Джорджа теперь была вытянута до отказа. Ни силой воли, ни напряжением мышц он не смог бы ни на ярд удлинить ее. Сознавая это, он еще больше наклонился над перилами, а потом еще. У него из пальцев выскользнула шляпа. Он потянулся вниз, чтобы поймать ее и, потеряв равновесие, с плеском упал в воду.

В обычных обстоятельствах, конечно, падение на двенадцать футов вглубь океана в одежде не доставило бы Джорджу больших неудобств. Он едва ли обратил бы на это внимание. Он поплыл бы к берегу, чувствуя всего лишь легкие угрызения совести сродни тому чувству, которое испытывает рассеянный человек, налетев на уличный фонарный столб. Поэтому, выплыв на поверхность, он приготовился без особых переживаний работать руками и ногами в своей обычной мощной манере. Но в эту минуту две руки, схватив его под мышками, подняли его голову еще выше над волнами, и голос у его уха произнес :"Спокойно, не сопротивляйтесь. Вы в безопасности".

Джордж не сопротивлялся. Его мозг, работая с хладнокровной быстротой циркулярной пилы, уже придумал план действий. Вряд ли в этом мире найдется что-либо более трудное для юноши, чем знакомство с подходящей девушкой в подходящих обстоятельствах. Когда он выглядит наилучшим образом, его представляют ей посреди толпы, которая уносит его прочь после поспешного рукопожатия. Если толпы нет, у него или болит зуб, или от солнца шелушится нос. Тысячи молодых жизней были омрачены подобным образом.

Но с Джорджем произошло совсем другое! Исподтишка помогая девушке редкими толчками ног отбуксировать его к берегу, Джордж подумал:" С помощью этого простого случая произошло знакомство ( если не что-то большее), которое нельзя легко прервать. Девушка, спасшая тонущего мужчину, не может на следующий день пройти мимо него с равнодушным кивком. И какая девушка!"

Историки, изучающие жизненный уклад Римской империи позднего периода, рассказывают об одном молодом человеке из Ариминума, который был заядлым ныряльщиком и пловцом. Когда его друзья говорили ему: "В воде ты как рыба!", он обычно отвечал: "Вздор! Рыбы не умеют плавать как я - у них нет моей силы". История знает другого такого человека-рыбу - Джорджа Барнета Каллендера. На суше, в повседневной одежде, Джордж был ничем не примечательным молодым человеком, очень похожим на других молодых людей. Роста он был среднего и, судя по осанке, обладал весьма заурядными физическими способностями. Но таким Джордж был только на суше. Стоило ему снять одежду, облачиться в купальный костюм и попасть в воду, как мгновенно, словно персонаж шекспировской "Бури", он оказывался "в дивной форме воплощен"*. В то время как другие люди беспомощно барахтались, задыхались и фыркали, Джордж рассекал поверхность океана с молчаливым достоинством торпеды. Другие, бывало, наглотаются воды, кто понемногу, кто по пинте, а кто и по две, а потом возвращаются на берег, словно покинутые экипажем развалины, едва ли не идущие ко дну. Рот Джорджа был всегда закрыт для непрошеных посетителей, как элитный ночной клуб. На его брас нельзя было налюбоваться. От его кроля даже у видавших виды перехватывало дыхание. Когда же Джордж плыл на спине, казалось, что это единственно возможный способ передвижения.

Как-то июльским вечером Джордж пришел к заливу Марвис. Это место давно пользовалось славой летнего курорта, и хотя, это не был рай во всех отношениях, как бы не хотел представить его таковым восторженный составитель местного путеводителя, в целом, залив заслуживал свою славу. Его песчаный пляж, гладкий и упругий, отлого спускался к океану. Для любителей волн у самого берега была полоса прибоя. Для тех же, чьи вкусы в купании не сводились к пассивному покачиванию на волнах вверх и вниз на пару с медузой, за полосой прибоя простиралась ровная гладь океана. С северной стороны пляж замыкал длинный пирс. Именно туда отправился Джордж, когда пришел к заливу.

До чего же хорошо было на пирсе! Пробившись сперва через торговые ряды с фруктами, сувенирами и мороженым, а затем, проскочив логово одного фанатичного торговца, одержимого целью продать вам, во что бы ни стало, видовые открытки, вы оказывались один на один с природой на площадке, где можно было прогуляться или посидеть на скамейке. В это время суток здесь было безлюдно, так что площадка оказалась в полном распоряжении Джорджа. Медленными шагами он прохаживался взад и вперед. Вода сверкала на солнце. В клубах пены волны разбивались о берег. Дул прохладный легкий ветер. Вся эта обстановка вносила заметное оживление в декорации душного города, оставленного позади. Неверно было бы утверждать, что Джордж пришел к заливу с единственной целью - найти нечто противоположное городской духоте. Была и другая, более веская причина: через три дня залив должен быть стать местом представления комедии в 4 действия " Игрушки в руках судьбы", написанной Джорджем Барнет Каллендером. Дело в том, что, несмотря на отсутствие каких-либо внешних примет, Джордж принадлежал к той породе людей, в головах которых серое вещество находится в вечном творческом поиске, выдавая "на-гора" трескучие диалоги и эффектные концовки. Труппе предстояло собраться у залива Марвис на следующий вечер, чтобы в последний раз в судорожном порыве провести репетицию.

Пока Джордж мерил шагами пирс, его мысли на 1/8 были заняты красотами природы и на 7/8 - надвигающейся катастрофой на театральном поприще. Окончательно пресытившись миром театра в целом и труппой, репетирующей его пьесу, в частности, Джордж уехал из Лондона. К этому моменту репетиции уже достигли той степени безумия, когда разгоряченный автор теребит в руках склянку с ядом, а помощник режиссера, напротив, становиться холодно вежливым. "Погремушки в руках судьбы", как к вящему неудовольствию автора настойчиво называл это великое произведение Артур Мифлин (исполнитель роли главного молодого персонажа), была первой пьесой Джорджа. Никогда прежде ему не доводилось бывать на театральной кухне, где так много поваров готовят блюдо под названием спектакль, и каждый норовит это сделать по своему рецепту, что подчас оно получается несъедобным. В силу своей неискушенности в театральной жизни, присущий ей хаос казался Джорджу чем-то невиданным. Будь у него побольше опыта в драматургии, он бы просто сказал себе "так было с начала времен". Но за неимением оного, себе и другим, он наговорил кое-чего покрепче. Джордж попытался прогнать от себя эти мысли, но его усилия не увенчались успехом. И тогда сама судьба, будучи в настроении, на редкость благосклонном, предоставила ему возможность в один миг разделаться с нежелательными мыслями, явив его скептическому взору девушку, которая (после того, как Джордж взвесил все "за" и "против") показалось ему самой красивой девушкой на свете. Как было точно подмечено в одной оперетте, " если дела идут не важно, красивая девушка - вот, что нужно, чтобы быть отважным"**. Так и сейчас, вид красивой девушки подействовал на Джорджа как глоток бодрящего пива. Он тотчас же забыл, что актриса, которая по опрометчивому решению руководства была раз и навсегда назначена на роль главной героини в "Игрушках" (разумеется, из лучших побуждений), взяла в привычку не подавать неисправимому шалопаю по пьесе знак к произнесению длинной реплики в третьем действии. Джорджа больше не волновал тот факт, что Артур Мифлин, в личной жизни человек, достойный всяческого уважения, и к тому же, старый приятель Джорджа по Кембриджу, сейчас почему-то решил играть сцену великого самоотречения, не имеющую себе равных по накалу страстей, на манер сопливого мальчишки, выступающего на школьном утреннике. Словно ночной кошмар, развеянный первыми лучами солнца, исчезло гнетущее воспоминание о жутком унынии и вселенской тоске, которые навевал своим выступлением главный комик по пьесе. Все эти мысли (за исключением всех остальных) были вытеснены из сознания Джорджа мыслью о плывущей внизу наяде. А плыла она хорошо - его наметанный глаз подметил это. Сильными, уверенными движениями девушка рассекала вздымающиеся волны. Джордж замер на месте как вкопанный, не отрывая от нее глаз. Как благовоспитанный молодой человек, он отдавал себе отчет, что пялить глаза на кого бы то ни было - неприлично. Но это был особый случай, на который не распространялись общепринятые правила хорошего тона. И Джордж продолжал глазеть на девушку, более того, глазеть, разинув рот.

Когда девушка, подплыв поближе, оказалась в тени пирса, Джордж перегнулся через перила, и его шея, казалось, раздвинулась в суставах, словно трубки телескопа. В этот момент девушка перевернулась на спину и их глаза - глубоко посаженные у нее и выпученные у него - встретились. Она смотрела на него, как показалось Джорджу, целую вечность. Затем, вновь перевернувшись, в стремительном рывке девушка скрылась под пирсом. Шея Джорджа при этом вытянулась до предела, и никаким волевым или мышечным усилием нельзя было сделать ее длиннее еще хотя бы на 10 см. От таких маневров шляпа выскользнула у Джорджа из рук. Он подхватил ее на лету, но не смог удержать равновесие и бултыхнулся в воду. Случись Джорджу в одежде упасть в воду с высоты 3.5 м при обычных обстоятельствах, это бы его мало смутило. Вряд ли, вообще, он бы это заметил. Он бы просто поплыл к берегу, чувствуя некоторую досаду на себя, смешанную с удивлением, вроде той, которую испытывает человек, по рассеянности столкнувшись с фонарным столбом на улице. Так и сейчас, вынырнув на поверхность, Джордж уже приготовился без лишней паники с присущей ему невозмутимостью выплыть на берег, как вдруг чьи-то руки схватили его, приподнимая его голову еще выше над поверхностью воды, и чей-то голос сказал ему прямо в ухо: "Не шевелитесь и не сопротивляйтесь. Все будет хорошо".

Джордж и не думал сопротивляться. В его мозгу, работающем с бешеной скоростью, уже созрел план действий. В конце концов, на свете практически нет ничего труднее для молодого человека, чем выбрать подходящие обстоятельства для знакомства с подходящей девушкой. В лучшем случае, когда он при полном параде, их представят друг другу наспех в толпе, и в следующий миг после быстрого рукопожатия его уже уносит прочь. Когда же толпы нет, а есть только он и она, у него, как правило, болит зуб, либо кожа на носу шелушится от солнца. Счастье тысяч молодых жизней было омрачено таким образом! Как то, что произошло с Джорджем, отличается от этого!

Украдкой работая время от времени ногами, чтобы помочь девушке "отбуксировать" его на берег, Джордж размышлял о том, как волей простого случая завязалось знакомство (если не нечто большее), которое не так-то легко будет разорвать. Ведь девушка, спасшая тонущего мужчину, на следующий день не сможет обойтись формальным кивком при встрече с ним. И потом, какая девушка!

* перевод Михаила Донского

** "Микадо" Джилберта и Салливана

В истории общественной жизни поздней римской империи есть рассказ о некоем юноше из Ариминума (древнее название г.Римини), который был большим любителем плаванья. Когда приятели говорили ему:

- Ты рыба!
Он отвечал:
- Ха! Рыбы не умеют плавать так, как я, в них нет огня.

Именно таким был Джордж Барнерт-Кэллендер.

На суше, в своей повседневной одежде, Джордж был малозаметным молодым человеком. Внешне он ничем не выделялся на фоне других молодых людей. Роста он был примерно среднего. Телосложение тоже не отличалось особым атлетизмом. Таким был Джордж на берегу. Но сними его одежду, надень на него купальный костюм, помести его в воду - и тут же, подобно джентльмену из Бури , он подвергнется морскому преобразованию в нечто могущественное и непостижимое . Другие пыхтели, фыркали и барахтались. Джордж же бороздил океан с молчаливым достоинством торпеды. Другие глотали воду: здесь чуть-чуть, там с пол-литра, а потом, возможно, и весь литр, и возвращались на берег наполненные жидкостью, как затонувшие корабли. В этом отношении рот Джорджа по своей исключительности был сродни модному клубу. На его брасс стоило посмотреть и подивиться. Когда же он плавал кролем, даже видавшие виды люди открывали рты. А наблюдая, как он плывет на спине, можно было проникнуться сознанием, что это единственно возможный способ передвижения.

Однажды июльским вечером, часов около пяти, Джордж пришел на Марвис-Бэй. Марвис-Бэй имел проверенную временем репутацию популярного летнего курорта, и, хотя, вероятно, не во всех отношениях являлся тем раем, которым его провозгласил восторженный автор местного путеводителя, в целом он оправдывал свое доброе имя. Его пески - гладкие и твердые, почти незаметно переходящие в океан. Здесь есть волны для тех, кто любит серфинг, а чуть подальше - более спокойная вода для тех, чьи идеалы купания не ограничиваются исключительно прыжками вверх-вниз. На северном конце пляжа есть длинная пристань. Именно к ней направился Джордж по прибытии.

На пристани было очень приятно. Стоило вам миновать стоящий в самом начале ряд из фруктовых и сувенирных лавок, киосков с мороженым, а также логово энтузиаста, чьей целью в жизни было продать вам почтовые открытки с фотографиями, и, преодолев все это, пробраться к длинной прогулочной дорожке со скамейками, как вы оказывались практически наедине с природой. В это время дня место было безлюдным, и Джордж мог им наслаждаться совершенно один. Он неторопливо прогуливался. Вода искрилась под лучами солнца, и, достигнув берега, разбивалась в пышную белую пену. Дул прохладный ветерок. Все эти живописные места были ему намного больше по нраву, чем тот душный город, который он покинул. Но найти противоядие городскому смогу не было единственной целью прихода Джорджа на Марвис-Бэй. Была еще одна важная причина. Через три дня Марвис-Бэй должен был стать сценой для постановки Футбола судьбы , комедии в четырех частях, написанной Дж.Барнертом-Кэллендером. Ибо Джордж, хотя вы никогда не заподозрили бы это по его внешности, был одним из тех, чьи серые клеточки мозга непрерывно вспыхивали, рождая сильные сцены и живой диалог. Труппа должна была прибыть на Марвис-Бэй следующим вечером для последней попытки репетиции.

Мысли Джорджа во время его прогулки по причалу метались между красотами природы и предстоявшим переломом в его жизни с явным преобладанием последнего. В то время, когда он покидал Лондон, испытывая совершенное отвращение ко всему театральному миру вообще и к труппе, репетирующей Футбол судьбы , в особенности, репетиции как раз достигли того уровня абсолютного бреда, когда автор вертит в руках свою бутылочку с ядом, а помощник режиссера становится холодно вежливым. Футбольные мячики так Артур Миффлин, актер, исполняющий главную юношескую роль в пьесе, настойчиво называл ее к явному неудовольствию Джорджа, - была его первой постановкой. Никогда раньше ему не приходилось бывать ни на одной из этих кухонь, где многие повара варят, а иногда и портят, театральный бульон. Поэтому весь этот хаос показался ему исключительным. Был бы он более опытным драматургом, он бы сказал себе: Ну вот, как всегда . Но в данном случае его обращение к себе и остальным, было выражено в более впечатляющей форме.

В то время, когда он пытался гнать эти мысли подвиг, который до настоящего времени оказался ему не по силам, ее величество Судьба, будучи в необычайно благом расположении, в мгновение ока переключила его хмурый взгляд на то, что, после некоторого размышления заключил он, было самой восхитительной девушкой, которую он когда-либо видел. Когда мужчина грустит , как верно поет бард, вид красотки его подбодрит . В данном случае вид девушки подействовал на Джорджа как тонизирующее средство. Он даже забыл про то, что та девица, которой недальновидная администрация безальтернативно распределила роль героини Футбола судьбы (без сомнения из лучших побуждений) забыла дать циничному повесе возможность произнести важный монолог в третьем акте. Его мысли больше не задерживались на том, что его приятель по Кэмбриджу Артур Миффлин, в личной жизни заслуживающий глубокого уважения, предпочитал произносить пронизанную страстью роль в сцене великого самоотречения на манер маленького мальчика (к тому же страдающего от сильного насморка), читающего стихотворение на воскресном утреннике. Окутывавшее ведущего комедиографа облако ужасной депрессии и уныния рассеялось, как какой-то отвратительный ночной кошмар при появлении богини утренней зари. Каждая клеточка его мозга без исключения была занята девушкой, плывущей там внизу.

Его опытный глаз отметил, что плавала она хорошо. Гребя энергично и в то же время легко, она неслась по волнам. Он пристально смотрел как завороженный. Будучи хорошо воспитанным молодым человеком, он знал, что неприлично так таращиться, но это был особый случай. Банальные правила условного этикета не применимы к подобным ситуациям. Он смотрел. Даже более того - смотрел, раскрыв рот. Девушка заплыла в тень от пристани, и он свесился с перил, вытянув шею как телескоп.

В этот момент девушка перевернулась, чтобы плыть на спине. Их взгляды встретились. Ее глаза были глубокими и ясными, а его - выпученными. Почти вечность, как показалось Джорджу, она продолжала на него смотреть. Затем, перевернувшись снова, она стремительно скрылась под пристанью. Шея Джорджа теперь вытянулась на всю свою максимальную длину. Никакими усилиями или желанием не возможно было добиться от нее ни миллиметра больше. Осознав это, он все ниже и ниже склонялся над перилами. Шляпа выскользнула у него из рук. Он попытался ухватить ее, и, потеряв равновесие, с плеском свалился в воду. Надо сказать, что при обычных обстоятельствах падение на несколько метров в глубины океана во всей одежде мало бы смутило Джорджа. Он даже вряд ли заметил это. Он поплыл бы к берегу, испытывая только забавную неловкость, схожую с той, которую может почувствовать человек, по рассеянности столкнувшись с фонарным столбом на улице. Поэтому, выбравшись на поверхность, он собирался было невозмутимо поплыть в своей обычной лихой манере. В тот момент, однако, две руки, схватив его под мышками, приподняли его голову еще выше над волнами, а голос сказал ему в ухо: Спокойно, не пытайтесь бороться. Опасности нет . Джордж и не пытался бороться. Его мозг, работавший хладнокровно и быстро, словно циркулярная пила в холодильнике, уже наметил стратегию поведения. Вряд ли есть на свете что-либо еще более трудное для молодого человека, чем обеспечить благоприятную возможность для знакомства с хорошей девушкой при хороших обстоятельствах. Когда он выглядит лучшим образом, он представляется ей в гуще толпы и вынужден отойти после быстрого пожатия рук. А когда толпы нет, у него болит зуб или от солнца шелушится нос. Тысячи юных жизней были испорчены подобным образом.

Но насколько другим был случай Джорджа! Из-за такого простого инцидента, размышлял он, время от времени незаметно помогая ей продвигаться движениями ног, его буксируют к берегу, где произошло знакомство, если не больше того, которое нельзя так просто забыть. Девушка, спасшая мужчину от утопления, не пройдет мимо него на следующий день с формальным кивком. И какая девушка, к тому же!

В исторических хрониках, повествующих о быте и нравах Римской Империи в дни ее заката, упоминается некий юноша из Ариминума, который так любил плавать в реке, что просто не вылезал из воды. Однажды друзья сказали ему: "Э, да ты совсем как рыба!", на что он ответил: "Чушь! Куда рыбам до меня! Эти сонные создания не умеют плавать так, как я!

Точно таков был Джордж Барнерт Каллендер.

На суше, в пиджаке и брюках, Джордж ничем особенным не выделялся и во многом походил на прочих молодых людей. Рост у него был средний, телосложение обычное - огромной физической силы оно не предполагало. Да, таков был Джордж, но лишь до тех пор, пока под ногами у него была земная твердь. Снимите с него платье, облачите в купальный костюм и пустите в воду - в мгновение ока с ним произойдет волшебная перемена, помните, как с тем джентльменом из "Бури": "...И он одрагоценен весь преображением морским"*.

Другие купальщики фыркали и пыхтели, шлепая по воде руками и ногами; Джордж скользил по океанской глади с величавым безмолвием электрического ската. Все остальные нет-нет да и хлебнут пинту-другую морской водицы и возвращаются на берег, точно обломки разбитых кораблей, вынесенные прибоем; рот Джорджа был сомкнут крепче, чем двери фешенебельного клуба. Если бы вы только видели, как он плывет брассом! Когда Джордж переходил на кроль, многие достойные мужи теряли дар речи. Когда же он плыл на спине, казалось, что иного способа передвижения просто не существует.

В Марвис-Бэй Джордж приехал ранним июльским вечером, около пяти часов. За этим городком прочно закрепилась репутация летнего курорта, и хотя не во всех отношениях он представляет собой тот райский уголок, каким его изобразил экзальтированный автор местного путеводителя, но в общем и целом свою добрую славу Марвис-Бэй вполне заслужил.

Песок на тамошнем пляже, упругий и мягкий, плавно и почти незаметно глазу сливается с водами океана. Любители прибоя всегда могут поплескаться в прибрежных волнах. Те же, чьи представления о морском купании не сводятся к бултыханию на мелководье и периодическим подскокам от встреч с медузами, насладятся океанской гладью, отплыв подальше от берега. В северной части пляжа расположен длинный пирс. Туда-то и отправился Джордж.

На пирсе очень красиво. Как только вы преодолеете заградительный кордон из киосков, где продают сувениры, фрукты и мороженое, а затем прорветесь сквозь засаду, устроенную одним чудаком, цель жизни которого состоит в том, чтобы за деньги всучить вам открытки с местными видами, - так вот, как только вы минуете все эти препятствия, включая бесконечную аллею с бесконечными скамеечками, то сразу окажетесь наедине с Матушкой-Природой.

В этот час безлюдный пирс был в полном распоряжении нашего героя. Джордж не спеша прошелся по нему. Вода сверкала в лучах солнца и, набегая на песчаный пляж, разбивалась мириадами брызг белой пены. Дул легкий ветерок. Живописная обстановка и свежий воздух приятно контрастировали со свинцовой атмосферой покинутого Джорджем города, хотя сказать, что он приехал сюда единственно в поисках лекарства от лондонской духоты, мы не можем. У Джорджа имелась более веская причина. Через три дня в Марвис-Бэй ожидали премьеру комедии в четырех актах под названием "Игрушки судьбы", автором которой был Дж. Барнерт Каллендер, ибо, несмотря на обманчивую внешность, Джордж принадлежал к тому сорту людей, в чьих головах серое вещество беспокойно бурлит, вызывая к жизни блестящие диалоги и эффектные мизансцены. Приезд труппы и последние лихорадочные репетиции намечались на следующий вечер.

Джордж неторопливо шагал по пирсу и в душе его восхищение красотой пейзажа тесно соседствовало с думами о грядущем кризисе в делах. Соотношение мыслей о хорошем и плохом составляло одну восьмую к семи восьмым соответственно. К тому моменту, когда Джордж уехал из Лондона, испытывая совершеннейшее отвращение к театральному миру вообще и к труппе, терзавшей его пьесу, в частности, в репетициях как раз наступил тот момент всеобщего исступления, когда в руках автора уже пляшет пузырек с ядом, а режиссер начинает разговаривать с убийственной вежливостью. Комедия "Погремушки Судьбы" - а именно на таком названии этой замечательной постановки к большому неудовольствию Джорджа настаивал Артур Миффлин, ведущий актер в роли молодого человека, - была первым творением нашего сценариста. Джорджу Каллендеру прежде не доводилось заглядывать ни в одну из тех кухонь, где целая толпа поваров колдует над театральным деликатесом, нередко умудряясь его испортить, поэтому бедняге казалось, что такого хаоса небеса еще не видели. Будь Джордж более искушенным драматургом, он сказал бы со вздохом: "Как всегда, одно и то же", но опыта он не имел, а потому выражался по поводу происходящего - и про себя, и прилюдно - гораздо крепче.

Он из всех сил старался отогнать горестные мысли - что, впрочем, плохо ему удавалось, - когда Судьба, в неожиданно добром расположении духа, пришла ему на помощь, явив мутному взору Джорджа вспышку, которая при ближайшем рассмотрении оказалась самой прекрасной девушкой из всех, каких он когда-либо видел. "В минуту робости мужской - тонко подметил бард - пригожей девы лик отрадой сердцу станет".** Зрелище чудесным образом взбодрило Джорджа. Он тут же позабыл, что особа, по недомыслию режиссера получившая в "Игрушках судьбы" главную женскую роль, в третьем акте неизменно пропускала - не из дурных побуждений, конечно, - важную реплику, после которой отрицательный герой, бессовестный плут, должен произносить свой яркий монолог. Душа Джорджа больше не страдала из-за того, что Артур Миффлин, его старый друг по Кембриджу и достойный во всех других отношениях человек, в страстной сцене отречения от своей возлюбленной бубнил текст так уныло, что напоминал не пылкого юношу, а маленького мальчика, гнусавящего стишок на утреннике в воскресной школе. Воспоминание о волнах черной тоски и беспросветного отчаяния, исходивших от ведущего комика, рассеялось без следа, как клочья ночного кошмара рассеиваются пред светлыми очами Авроры. Образ прелестной незнакомки, купающейся в море, заполнил каждую клеточку его мозга, за исключением тех, что уже были заняты.

Опытный глаз Джорджа сразу определил, что плавает девушка отлично. Она быстро рассекала волны, двигаясь свободно и без усилий. Джордж застыл на месте и в изумлении уставился на эту русалку. Будучи воспитанным молодым человеком, он понимал, что пялиться вот так, в открытую, - значит проявлять дурной тон, но для такого необыкновенного случая общепринятые правила этикета напрочь отменялись. Он стоял и смотрел - да нет, просто пожирал девушку взглядом. Когда она подплыла ближе, в тень пирса, Джордж свесился через перила, и его шея вытянулась, как раздвижная антенна. В этот момент девушка перевернулась на спину, и их глаза встретились: ее - серьезные и ясные, и его - вытаращенные. Джорджу показалось, что этот миг длился целую вечность. Потом девушка снова перевернулась на живот и, проплыв мимо него, скрылась под пирсом. Шея молодого человека была вытянута на всю длину. Ни силой мышц, ни силой воли не мог он растянуть ее еще хоть на ярд. Понимая это, Джордж все дальше и дальше перегибался через перила. Из его руки выскользнула шляпа; он попытался ее схватить и, потеряв равновесие, плюхнулся в воду.

В обычной ситуации падение в море с высоты в двенадцать футов, пусть даже и в одежде, не доставило бы Джорджу особых неудобств. Он вообще едва заметил бы такой пустяк, а просто поплыл бы к берегу, с легким удивлением укоряя себя за рассеянность, как поступает человек, случайно налетевший посреди улицы на фонарный столб. Итак, вынырнув на поверхность, Джордж ничуть не испугался и спокойно приготовился плыть к берегу в своей всегдашней уверенной манере. В эту самую минуту две руки крепко подхватили его под мышки, еще выше подняв его голову над волнами, и голос над ухом произнес: "Не вырывайтесь. Все в порядке, вы в безопасности".

Джордж и не думал вырываться. Его мозг заработал со скоростью циркулярной пилы, хладнокровно вгрызающейся в дерево, и через секунду выдал готовый план действий. Не много на этом свете найдется такого, что было бы труднее для молодого человека, чем знакомство именно с той девушкой, с которой нужно, причем в нужное время и в нужном месте. Когда он выглядит как нельзя лучше, его знакомят с ней в гуще толпы, и после короткого рукопожатия их разлучает людским потоком. И наоборот, когда вокруг нет ни души и появляется она, его лицо искажено зубной болью или, к примеру, нос только что облупился от солнца. Случаи подобной несправедливости омрачают жизнь тысяч и тысяч юношей.

В каком же выгодном положении оказался по сравнению с ними Джордж! Время от времени шевеля ногами и незаметно помогая своей спасительнице, умело буксирующей его к берегу, он размышлял, что это маленькое происшествие заложило прочную основу их знакомства, которое может перейти в нечто большее, и уж по крайней мере, просто так не оборвется. Девушка, которая спасла молодому человеку жизнь, вытащив его из воды, вряд ли на следующий день ограничится тем, что сухо кивнет и пройдет мимо. Да еще такая замечательная девушка, как эта!

* У. Шекспир, "Буря", пер. О. Сороки

** Строчка из оперетты "Микадо", поставленной в 1885 г. А. Салливаном и У. Гилбертом

Знатоки истории поздней Римской Империи говорят о юноше, который прыгнул бы в воды речные и поплыл бы. А на слова друзей: «Ну ты точно рыба!» он ответил бы: "Ха, рыба! Рыба не умеет плавать как я, ведь я сильнее."

Одним из таких и был Джордж Барнерт Календер.

На суше, в своем земном одеянии Джордж являлся молодым человеком, который вряд ли обращал на себя внимание. Выглядел он абсолютно так же, как и другие молодые люди. Был он среднего роста. По его движениям в нем чувствовалась сила обычного человека. Таков был Джордж - на берегу. Но снимите с него одежду, обтяните купальным костюмом и окуните его в воду и, мгновенно, как джентельмен из "Бури", он "претерпевал превращение в нечто яркое и странное". Другие захлебывались, фыркали и барахтались. Джордж шел сквозь воды океана с молчаливым достоинством торледы. Люди вокруг глотали воду, кто полный рот, кто пинту, а потом и всю кварту и возвращались на берег, напоминая старую рухлядь. Рот Джорджа обладал всей исключительностью модного клуба. Когда он плыл брассом, на это стоило с интересом поглядеть. Когда он плыл кроллем, то даже силачи засматривались. Когда же он плыл на спине, то вы ощущали, что двигаться в воде можно только так и никак иначе.

Джордж появился в Марвис Бэй июльским вечером примерно часов в пять. Марвис Бэй был летним курортом, может не во всех отношениях, почти что раем земным, как утверждает в путеводителе разгорячивщийся автор, но в целом свое доброе имя оправдывавший. Его гладкий и недвижимый песок почти без уклона сходил в океан. Вблизи берега били волны как раз на любителей этого дела, а дальше вода была спокойнее специально для тех, кто не ограничивал купание подпрыгиванием на месте в компании медуз. В северной оконечности пляжа находились длинные мостки. Как раз туда и направился Джордж по приезде.

На мостках было хорошо. Пройдя сначала мимо заграждений из фруктовых прилавков, прилавков с сувенирами и мороженым, затем миновав загончик увлеченного торговца, чьей главной целью было загнать вам открытку с видом, потом преодолев длиннейшую тропинку со скамейками, вы, в конце концов, оказывались один на один с Природой. В этот час местечко было пусто и полностью принадлежало Джорджу. Неспеша он прошелся. Вода сверкала в солнечных лучах, пенясь у берега. Дул прохладный ветерок. В общем, окружающая обстановка была заметно лучше покинутого им душного города. Не то, чтобы Джордж приехал в Марвис Бэй с единственной целью – отдохнуть от духоты метрополиса. Была и более веская причина. Через три дня в Марвис Бэе предстояла постановка "Шаров Фэйт", четырехактной комедии некоего Дж. Барнерта Календера. По Джорджу нельзя было сказать, что в его голове серое вещество неустанно бурлило, выдавая финалы и искрометные диалоги. Остальная компания собиралась быть в Марвис Бэе следующим вечером для генеральной репетиции.

Пока Джордж прогуливался по мосткам, его сознание поделили красоты Природы и приближающийся кризис в делах в соотношении примерно один к десяти соответственно. Когда Джордж покидал Лондон в полном отвращении ко всему театральному миру в целом и к труппе, репетирующей "Шары Фэйт" в частности, постановочный процесс дошел до той степени исступления, когда автор готов принять яд, а режиссер становится прилежен до того, что мороз пробирал. "Шарфы" - на таком названии настаивал, к большому неодобрению Джорджа, Артур Миффлин, молодой актер, игравший заглавную роль в комедии - была его первой настоящей работой. Впервые он находился на театральной кухне, где готовилось, а иногда и попросту портилось театральное блюдо. В конце концов беспорядок вокруг казался ему каким-то сверхестественным. Будь он более опытнам драматургом, он сказал бы себе "А, всегда так!" На самом деле, то, что он сказал себе - и всем остальным - звучало посильнее.

Он пытался выбросить все из головы, - как оказалось, свершить это он был не в силах - когда Фэйт в необычно добрсердечном настроении в мгновение свела на нет все его попытки, представив впавшему в хандру Джорджу самоую красивую, как он заключил по недолгом размышлении, девушку, которую он когда-либо видел. Как поется в песне, «Когда мужчина в страхе, красавица поднимает свой взор». В тот момент взор подействовал на Джорджа, как тонизируюшее средство. Он и забыл, что леди, которой режиссер – без сомнения из лучших побуждений – легкомысленно дал роль главной героини в «Шарах Фэйт», не преминула язвительно высказаться по поводу длинного монолога в третьем акте. Его сознание уже не было сконцентрировано на том, что Артур Миффлин, человек конечно же достойный, кстати, они были приятелями по Кембриджу, предпочел в сцене, требующей самоотречения, играть так угрюмо, как играл бы свою роль малолетний сопливый мальчишка в самодеятельном спектакле на каком-нибудь пикнике в Воскресной школе. Ужасная депрессии и тоска, клубами исходившие от великого мастера комедии, вдруг отступили, как отступает тяжелый ночной кошмар с первыми лучами солнца. Забыв все вокруг, Джордж был полностью занят плывущей девушкой.

А плыла она классно. Его наметанный глаз видел это. Сильные, легкие движения быстро несли ее по волнам. Он, остолбенев, уставился на нее. Он был благовоспитанным молодым человеком и знал, как это невоспитанно разглядывать человека; но момент-то был совершенно особенный. Правила этикета в данном случае были неприменимы. И он уставился. Более того, разинул рот. Как только девушка заплыла в тень от мостков, он перегнулся через поручень, а шея его выдвинулась телескопически.

Теперь девушка перевернулась и поплыла на спине. Их глаза встретились. Ее были глубоки и чисты, его же – выпучены. Она продолжала смотреть на Джорджа, и этот взгляд показался ему бесконечным, Перевернувшись опять, она поплыла дальше уже под мостками.

Шея Джорджа была вытянута полностью. Ни усилия воли, ни мышц уже не удлинили бы ее ни на ярд. Понимая это, он перегнулся через поручни еще сильнее. Кепка выскользнула из его рук. Он попытался схватить ее, но его перевесило, и он бултыхнулся в воду.

При обычных обстоятельствах падение с двенадцатифутовой высоты при полном обмундировании и нимало не расстроило бы Джорджа. Вряд ли он заметил бы это. Он поплыл бы к берегу, наверное, не упрекая себя даже в шутку, что он оказался сродни тем людям, которые рассеянно гуляя по улице, сталкиваются с фонарными столбами. Поэтому, всплыв, он было приготовился плыть как обычно. Однако, в этот момент его подхватили под руки, приподняв голову над водой, и голос над его ухом произнес: "Не двигайтесь; не сопротивляйтесь. Вы в безопасности."

Джордж и не сопротивлялся. Его мозг методично, как пила, крушащая глыбу льда, определял план дальнейших действий. Для молодого человека редкая вещь создает столько трудностей, как знакомство с той самой в нужное время и в нужном месте. Вот когда он будет в своей лучшей форме, то будет представлен ей в толпе и, после короткого рукопожатия, исчезнет. Когда же толпы не будет, то у него разболится зуб, или, например, из-за солнца начнет облазить нос. Сколько молодых были застигнуты врасплох таким вот образом.

И как все было по-другому у Джорджа! Пока его спасали, а он помогал вытаскивать себя, потихоньку подгребая ногами, он понял, что результатом этого глупого несчастного случая стало знакомство, если не сказать больше, что-то такое, что не может быть забыто в ту же секунду. Девушка, спасшая утопающего, при встрече с ним на следующий день не ограничится сухим кивком. Особенно такая!

Обычаи и нравы древних римлян эпохи заката империи не перестают удивлять наших историков. Возьмите, хотя бы молодого человека, который при каждом удобном случае норовил пересечь какое-нибудь попавшееся ему на пути водное пространство. О нем даже сложили стишок следующего содержания: "Дерзкий юноша жил в старом Римини, (знают все, как он звался по имени), жизнь поставил на кон - переплыл Рубикон, тем известен в народе поныне он".

Так вот, Джордж Барнерт Кэллендер с этим молодым человеком были, что называется, одного поля ягоды. В смысле того, что Джордж тоже любил поплавать.

Конечно, не так-то легко раскусить Джорджа, познакомившись с ним где-нибудь на суше. На вид он был самым обычным молодым человеком. Среднего роста, и отнюдь не атлетического телосложения. Заподозрить в нем недюжие физические таланты с первого взгляда удавалось далеко не каждому. Но...таков Джордж лишь на берегу.

Стоит ему сменить деловой костюм на плавки и оказаться поблизости от водоема - творится нечто из ряда вон выходящее. В "морской пучине" с этим парнем, что с тем джентльменом из шекспировской "Бури", происходят "превращенья неземные".

Когда обычные молодые люди еще только отплывают от берега, пыхтя, отфыркиваясь и норовя обрызгать вас с головы до пят, Джордж рассекает водную гладь с молчаливым достоинством торпеды далеко за горизонтом. Измотавшись до предела и нахлебавшись под завязку воды (кто сделал пару глотков, кто тройку, а кто решил не мелочится - так сразу и пинту,) обычные молодые люди наконец, прибиваются к берегу, словно полузатопленные корабли. А наш Джордж встречает их там с легкой улыбкой на устах: морская вода у него во рту появляется не чаще, чем какой-нибудь проходимец с улицы в закрытом мужском клубе.

И если брасс в исполнении Джорджа заставляет почесать в затылке каждого уважающего себя человека, то кроль, говорят, приводит даже именитых спортсменов в состояние священного ужаса. Тем не менее, все это не стоит упоминания, если вы видели, как Джордж плавает на спине. Неужели вы не согласитесь, что человеку было предназначено передвигаться по земле исключительно таким образом?

Как-то раз Джордж оказался в Марвис Бейе. Был теплый июльский вечер, около пяти, когда он сошел с поезда.

Считается, что Марвис Бей - курорт с репутацией. Не обошлось в этом деле без известной доли участия местных составителей рекламных буклетов и путеводителей.

И хотя "райский уголок", пожалуй, не самое правдивое наименование, из всех, которыми можно наградить Марвис Бей, ради справедливости стоит заметить, что местечко это и впрямь недурственное.

Мягкий песочек на пляже. Высокая прибрежная волна - для любителей острых ощущений, а также тихий залив, находящийся в полном распоряжении тех, кому не приходит в голову проводить все свое время в прыжках по волнам у берега вперемешку с пеной и медузами.

На северном конце пляжа - пирс. Именно туда Джордж и направился сразу по прибытии.

На подступах к набережной его встретил плотный строй торговцев, обложивших все ходы и выходы своими лотками. Они наперебой предлагали фрукты, сувениры и мороженое. Джордж еле унес ноги от назойливого парня, который с нездоровым воодушевлением, пытался, во чтобы то ни встало, всучить ему цветные открытки с видами окрестностей. Долго петляя по пляжу среди шезлонгов, он, наконец, добрался до пирса. О! как прекрасен был его пустынный вид. В это время суток здесь не было ни души. Лишь Джордж и Природа!

Он неторопливо прошелся до конца пирса. На волнах, разбивающихся в пену о волнорез, играли солнечные блики. С моря дул легкий бриз. Картина, по сравнению с пыльным Лондоном, откуда Джорджу удалось вырваться, просто идиллическая.

Но, упаси вас бог подумать, что в Марвис Бей Джордж приехал исключительно с целью любоваться красотами природы и очищать свои легкие от городской пыли. Его миссия была несравнимо серьезнее. Через три дня в театре Марвис Бейя играли комедию в четырех действиях под звучным названием "Футбольный мяч в руках Судьбы". Автором сего бессмертного творения был ни кто иной, как Дж. Барнерт Кэллендер. Удивительно, но факт, - серые клетки головного мозга Джорджа извечно пребывали в состоянии повышенной активности, производя на свет потоки искрометных диалогов и впечатляющих вступлений.

Прибытие труппы ожидалось к вечеру следующего дня, и Джордж начал мысленно готовиться к предстоящей истерии генеральных репетиций. Его мысли тут разделились на два потока в неравной пропорции. Теперь лишь одна восьмая из них относилась к красотам Марвис Бея, остальные семь восьмых тут же переключились на размышления, до чего может дойти человек, связавшийся с актерами.

Покидая Лондон, Джордж проникся искренней ненавистью ко всему театральному миру в целом и к актерам, занятым в постановке "Футбольного мяча" в особенности. Репетиции накануне его отъезда стали отчаянно смахивать на представления в сумасшедшем доме. Режиссер-постановщик, явно находившийся не в своем уме, обращался ко всем с подчеркнутой вежливостью, упирая на "Вы". А Джордж, клянясь, что сейчас наложит на себя руки, потрясал на виду у артистов склянкой с ядом.

"Футбольный мЕч", - как к вящему недовольству автора, обозвал его великое творение Артур Миффин, исполняющий роль юноши, - был первым драматургическим опытом Джорджа. Никогда до этого он не пытался влиться в дружный коллектив тружеников пера, дерзающих вскарабкаться на театральный олимп.

Не удивительно, что Джордж воспринимал сложившуюся ситуацию, как наказание, спущенное на него сверху за грехи его тяжкие. Будь он более искушенным драматургом, он давно бы уже сказал себе: "Спокойно, Джордж. Так было и будет всегда. Аминь" и все бы встало на свои места. Вместо этого он бесился, изводя себя и окружающих фразами, простите, совершенно непечатного содержания.

Как он ни пытался избавиться от нахлынувших на него воспоминаний о театральных ужасах, они со всех сторон настойчиво лезли в голову. Спасла его, как всегда, сама Судьба. Мрачные мысли Джорджа испарились в одночасье, когда перед его потухшим взором предстало создание, которое он тут же причислил к самым очаровательным в мире. Как тонко подметил один бард: "Лишь девы прекрасной виденье нас к жизни способно вернуть". Действительно, вид молодой девушки произвел на Джорджа резкое тонизирующее действие.

Он тут же отвлекся от раздумий, почему безмозглый продюсер пригласил на главную роль актрису, которая, - безусловно, из благих побуждений, - каждый раз забывает подать в третьем акте герою-любовнику знак, что ему пора вступать. Его перестало колотить от мысли, что Артур Миффин, вполне приличный человек в обычной жизни и даже его старый университетский приятель по Кембриджу, безнадежно портит все впечатление от кульминационной сцены отречения. Бубнит себе слова под нос, как маленький мальчик из воскресной школы, притом еще и больной гайморитом. Депрессия, навеянная отвратительными воспоминаниями, и уныние, которое автор нетленной комедии буквально излучал в последнее время, рассеялись как ночные кошмары перед лицом утренней Авроры.

Из мозга улетучились все мысли, не связанные напрямую с девушкой, которая плавала неподалеку от пирса.

А плавала она, кстати, отменно. Это его наметанный глаз оценил сразу. Джордж зачарованно смотрел, как она грациозными и точными движениями легко передвигалась по волнам. Будучи человеком воспитанным, он прекрасно понимал, что пялиться на человека, тем более на девушку, неприлично, но ничего не мог с собой поделать. Правила этикета перестали на него действовать. И он пялился. Более того, от изумления у него отвисла челюсть. Когда же фигурка девушки начала исчезать в тени пирса, Джордж перегнулся через парапет и вытянул шею так, словно она представляла из себя телескопическое устройство, а не живую часть человеческого организма. В этот момент девушка перевернулась на спину, и взгляды их встретились. Ее глаза были чисты и бездонны, его - чуть ли не выкатывались из орбит. Джорджу показалось, что девушка смотрит на него целую вечность. Затем нимфа перевернулась опять на живот и в мгновении ока скрылась под аркой пирса. К величайшему сожалению Джорджа, его шея была и так вытянута на предельно допустимую длину и ни одна земная сила, ни одно, даже самое титаническое, усилие человеческой воли не могло заставить мускулы растянуться еще хотя бы на один дюйм. Осознав всю безнадежность дальнейших попыток, Джордж перегнулся через перила еще больше, затем еще больше. И тут, из его рук выпала шляпа, о существовании которой он напрочь забыл. Он было потянулся за ней, пытаясь подхватить в воздухе, но не удержался на ногах и с размахом плюхнулся в воду.

Надо сказать, что прыжок в воду с высоты в 17 футов, при любых обстоятельствах, даже в деловом костюме, был для Джорджа плевым делом. Скорее всего, он вообще бы не обратил на него внимания. Уж точно, человек, в рассеянности наткнувшийся на улице на фонарный столб недоумевает гораздо сильнее, чем Джордж случайно оказавшийся в воде. Вот и сейчас, входя в воду, он уже без лишней спешки раздумывал, каким образом отсюда лучше добираться до берега. Однако, как только он очутился в воде, чьи-то заботливые руки подхватили его под мышки и приподняли его голову над водой, а чарующий голос сообщил: "Спокойно. Только не сопротивляйтесь. Вы в безопасности".

Чего-чего, а сопротивляться Джордж думал меньше всего. Его мозг, пытаясь выработать план действий, работал с лихорадочностью циркулярной пилы, врезающейся в кусок льда. Немного есть в мире более тяжких испытаний для молодого человека, чем задача не упустить шанса познакомиться с очаровательной девушкой при выигрышных для себя обстоятельствах.

Каждый знает, как сложно познакомиться с девушкой на вечеринке, когда после кратного представления она исчезает в толпе, лишь обменявшись с тобой ничего не значащим рукопожатием. Даже если нет толпы, обязательно напомнит о своем существовании больной зуб или нос обгорит на солнце и начнет предательски шелушиться. Сколько сердец было разбито из-за подобного рода трагических недоразумений.

Джорджу просто сказочно повезло! Благодаря дурацкому падению в воду, размышлял он, украдкой помогая девушке грести к берегу, у нас завяжется дружба, а может быть и что-то большее. Такое не проходит бесследно. Разве способна девушка, спасшая мужчине жизнь, пройти мимо него на следующий день и равнодушно кивнуть? И какая девушка, доложу я вам!

Историки, изучающие общественную жизнь Поздней Римской Империи, упоминают о неком молодом человеке из провинции Ариминум, очень любившем плавать в реках. Когда однажды друзья упрекнули его в том, что он - «рыба», - молодой человек ответил: «Едва ли! Рыбы не умеют плавать, как я. У них - холодная кровь».

Джордж Барнет Кэллендер очень напоминал этого древнеримского пловца.

На берегу, в своем обычном костюме, Джордж не привлекал к себе особого внимания. Он был слишком похож на других молодых людей. Он был слишком обычного роста. Его осанка внушала мысль о слишком посредственной физической силе. Но стоило ему, скинув одежду, облачиться в великолепный купальный костюм и войти в воду, как тотчас с ним происходило то же, что и с героем шекспировской «Бури» - «внезапно море, совершая перемену, освобождало суть его из плена…». Джордж рассекал воды океана с молчаливым достоинством электрического ската. А в это время, заметьте, другие люди, купаясь, всего лишь пыхтят, фыркают и брызгаются. Они глотают воду, набирая полный рот, а то и целую пинту, и, плывя к берегу, весьма напоминают тонущее судно, покинутое командой. Для Джорджа это было недопустимо. Его брасс был достоин удивления. Когда он переходил на кроль, от зависти задыхались даже искушенные пловцы. Джордж плыл на спине - и вы отчетливо видели: вот он - единственно возможный способ передвижения.

В один июльский день около пяти часов пополудни Джордж пришел к бухте Марвиса. Это место приобрело устойчивую репутацию неплохого летнего курорта, и хотя в некоторых мелочах оно сильно уступало «раю» (как то смело утверждал автор местного путеводителя), в целом же, было вполне достойно своей славы. Берег бухты выглядел очень живописно. Отдыхающие могли с удовольствием качаться на набегающих волнах, или, чуть поодаль наслаждаться пребыванием в более спокойных водах. На северном конце пляжа находился длинный пирс, к которому и направился Джордж.

На пирсе было спокойно и приятно. Миновав ряды лавок с фруктами, мороженым и сувенирами, а также приют энтузиаста, мечтающего вручить вам открытку, вы выйдете к длинной тропинке с множеством укромных местечек, где можно остаться наедине с Природой. В этот час здесь обычно бывает безлюдно; и теперь Джордж был один. Он бесцельно бродил по пирсу. Вода сверкала и искрилась в солнечных лучах, а, едва достигнув берега, внезапно разражалась шквалом белой пены. Дул прохладный бриз. Среди этого живописного пейзажа Джордж чувствовал себя несравненно лучше, чем в душном городе. Сюда он пришел, чтобы отдохнуть и очиститься от столичной суеты. Но была и более серьезная причина. Через три дня бухта Марвиса должна была стать сценой для постановки написанной им комедии в четырех действиях «Роковые мячи». Ведь Джордж, чего не скажешь, судя по его внешности, был одним из тех людей, в чьих мозгах серое вещество еще беспокойно плещется, создавая сильные сцены и живые диалоги. Постановочная группа должна была прибыть сюда завтра вечером для заключительного приступа репетиций.

Сообразно с ситуацией мысли Джорджа, задумчиво прогуливавшегося по пирсу, распределились между красотами Природы и приближением кризиса в его делах в отношении 1 к 7. К тому моменту, когда Джордж покинул Лондон, он питал стойкое отвращение к театральному миру в целом и к компании, взявшейся за постановку его пьесы в частности, так как процесс репетирования достиг той степени явного бреда, когда режиссер забавляется, крутя в руках бутылочку яда, а его помощник становится холодно вежливым. Волну особого негодования вызвал у Джорджа Артур Миффлин, ведущий актер, выглядящий гораздо моложе своих лет, который настойчиво требовал переименовать его первую пьесу в «Мячики». Никогда прежде Джордж не попадал на такие кухни, где сразу множество поваров готовят (и нередко портят) театральный бульон. Поэтому царящий там хаос казался ему уникальным. Будь он более искушенным драматургом, он бы просто сказал себе: «Так было всегда». И это прозвучало бы вполне убедительно.

Он старался гнать от себя все эти мысли - (усилие, которое до сих пор еще ни к чему не приводило) - когда Судьба, став необычайно покладистой, разом избавила его от мук, представив перед его пытливым взором то, что он, поразмыслив, определил как самую красивую девушку, какую он когда-либо видел. «Мужчины страх рассыплется в прах перед девичьей юной красой», - очень верно подметил один поэт. Созерцание прелестного созданья подействовало на Джорджа тонизирующе. Он совсем позабыл про актрису, которую так необдуманно - хотя и без сомнения из самых лучших побуждений - назначили на роль героини в «Роковых мячах». Она никак не могла произнести реплики из большого монолога третьего акта, обращаясь к циничному повесе. Размышляя, он больше не останавливался и на том неприятном факте, что Артур Миффлин, один из его кембриджских друзей, в обычной жизни человек уважаемый, в сцене отречения предпочитал произносить свои исполненные страсти монологи в манере, наводящей на мысль о том, что он маленький мальчик, с заложенным носом участвующий в школьном спектакле на воскресном пикнике. Теперь отступили и воспоминания об ужасной депрессии, в которую повергал Джорджа занятый в его спектакле великий комик; они отступили, подобно ночным кошмарам, избегающим встречи с Авророй. Каждая клеточка его мозга была занята плывущей девушкой.

Она плыла прекрасно. Он заметил это. Ее движения были просты и решительны, и казалось, что волны сами несут ее. Пораженный виденным, он стоял и смотрел на нее неподвижно. Будучи хорошо воспитанным молодым человеком, он знал, как невоспитанно - уставиться на кого-нибудь, но это был особый случай. Обычные правила светского этикета не подходят к случаю, вроде этого. Он смотрел не моргая, точнее, он глазел. Когда девушка проплывала в тени пирса, он перегнулся через перила, и его шея вытянулась, как телескоп.

Девушка перевернулась и поплыла на спине. Их взгляды встретились. Ее глаза были большими и прекрасными, его - выпученными от обостренного внимания. Мгновение, которое она смотрела на него, показалось Джорджу вечностью. Перевернувшись еще раз, она промелькнула под пирсом.

Шея Джорджа вытянулась до предела. Ни мышцы, ни сила воли не могли заставить ее удлиниться еще хотя бы на ярд. Осознав этот факт, он еще сильнее перегнулся через перила. Внезапно шляпа выскользнула из его руки. Он попытался схватить ее, но, не удержавшись, бултыхнулся в воду.

В другой ситуации падение на 12 футов в океан да еще в полном облачении лишь незначительно смутило бы Джорджа. И он без особых проблем доплыл бы до берега, слегка пожурив себя за рассеянность. Подобное чувство испытывает человек, если его угораздит случайно столкнуться на улице с фонарным столбом. Поэтому, когда Джордж появился на поверхности, он приготовился энергично заработать руками, чтобы плыть в своей обычной самоуверенной манере. Но в этот момент две руки неожиданно подхватили его, приподняли голову над волнами, и чей-то голос произнес: «Будьте спокойны. Не сопротивляйтесь. Вы в безопасности».

Джордж и не думал сопротивляться. Его мозг работал быстро и четко, как бензопила с глыбой льда. Он составлял план действий. В этом мире для молодого человека, вроде Джорджа, немного найдется вещей более сложных, чем знакомство с хорошенькой девушкой при удачных обстоятельствах. Пусть Он выглядит неотразимо, но, будучи представленным Ей в толпе, он мгновенно вылетает из Ее головы, едва они обменяются рукопожатиями. Если же не толпе суждено расстроить знакомство, то зубная боль или же солнце, заставляющее кожицу на носу шелушиться, обязательно сделают это. Тысячи молодых жизней пережили подобные печальные моменты.

Но в случае Джорджа дело обстояло иначе! Этот небольшой инцидент, - размышлял он, облегчая доставку себя на берег редкими движениями ног, - помог ему, по меньшей мере, завязать знакомство, которое не просто будет разрушить. Разве девушка, спасшая мужчину от смертельной опасности, сможет на следующий день спокойно пройти мимо него, ограничившись сухим приветствием? Тем более такая девушка!

В летописях Древнеримских о жизни людей Ариминских История есть о юнце Великом пловце-молодце. Как скажут ему: "Ты как рыба в воде". Он отвечает: "Да где Этим хилым рыбешкам угнаться за мной место им - в холодце".

Таков был и Джордж Барнерт Каллендер. На суше, в обычной одежде, Джордж был обычным юношей и ничем не отличался от своих сверстников. Роста он был среднего. В осанке тоже ничего не выдавало большой физической силы. Таков был Джордж на суше. Но если снять с него одежду, облачить в купальный костюм и бросить в воду, он в ту же секунду подобно герою "Бури", претерпевал волшебные метаморфозы. Простые смертные в воде пыхтели, фыркали и рассыпали брызги. А Джордж рассекал морские просторы ровно и бесшумно, как торпеда. Все остальные глотали воду - тут глоток, там пинту, и, вскоре набравшись целой квартой соленой воды, обессилевшие выползали на берег. Но ни одна лишняя капля морской воды не могла проникнуть сквозь уста Джорджа. На него, плывущего брасом, стоило полюбоваться. А, видя, как он рассекает волны кролем, и самые сильные мужчины не могли удержаться от завистливого вздоха. Когда же он плыл на спине, создавалось впечатление, что это и есть единственно достойный способ передвижения.

В один из июльских вечеров, около пяти часов Джордж появился в Марвис Бэй - курортном городке с отличной репутацией. И хотя он не в полной мере соответствует восторженному эпитету "рая на земле" в местном путеводителе, в целом место достойно самых лучших отзывов. Здешние гладкие песчаные пляжи мягко спускаются к водам океана. Тут есть и белые гребни прибоя, для любителей острых ощущений, и спокойные воды - для тех, кто предпочитает морские ванны скачкам на волнах с медузами. А в северной части пляжа в море выходит длинный пирс, к нему-то и направился Джордж сразу по прибытии.

Пирс и впрямь был приятным местом. Преодолев частокол фруктовых ларьков, лавок, торгующих сувенирами и мороженым, пробравшись сквозь ряды энергичных торговцев открытками с видами на океан, пройдя мимо длинных баррикад шезлонгов, можно было остаться почти наедине с Природой. В этот вечерний час пирс был практически пуст, и оказался в полном распоряжении Джорджа. Он медленно прогуливался по нему. Вода отражала блики солнца, и несла их к пляжу, разбегаясь по песку белой пеной. Дул свежий морской ветер. После душного города, такая смена декораций была как нельзя более кстати. Однако Джордж приехал в Марвис Бэй не только ради поиска противоядия от духоты столичных улиц. Была и более серьезная причина. Через три дня Марвис Бэй должен был стать местом действия "Капризов Судьбы", комедии в четырех актах, написанной Дж. Барнертом Каллендером. То есть Джордж, хотя по нему этого и не скажешь, принадлежал к числу редких людей, чей кипучий ум способен рождать в своих недрах закрученные сюжеты и удивительные развязки. И на следующий вечер в Марвис Бэй труппа должна была разродиться последней, генеральной репетицией. Пока Джордж бродил по пирсу, мысли его разделились между красотами природы и кризисом в личных делах в соотношении примерно один к семи. В тот момент когда он покинул Лондон, проникнувшись отвращением к театральному миру в целом и к труппе, ставящей "Капризы Судьбы" в частности, репетиции пьесы достигли точки наивысшего накала, когда автор бросается к бутылке с ядом, а голос помощника режиссера приобретает ледяные вежливые нотки. "Подставы Судьбы" - как, к огромному неудовольствию Джорджа, называл ее Атрур Миффлин, главный молодой актер в великой пьесе, - была его первым произведением. Никогда раньше ему не доводилось бывать в театральной кухне, где враз готовят слишком много поваров, и совместными усилиями иногда приводят кулинарное произведение театрального искусства в полную негодность. А поэтому хаос, воцарившийся на сцене и вокруг нее, казался Джорджу чрезвычайным обстоятельством. Будь у него за плечами больше опыта работы в театре, он сказал бы себе: "Что ж, как всегда". Но сейчас он сказал себе, как, впрочем, и всем окружающим, что это было насилие над его творчеством.

Он пытался полностью забыть об этом, однако такой подвиг оказался ему не по силам. И тут Судьба, в удивительно хорошем расположении духа, помогла ему избавиться от тяжких мыслей в одно мгновение, представив его желчному взору создание, кое после некоторого размышления он счел самой прекрасной девушкой на свете.

Как тонко подметил поэт: "Мужчине в страхе, вид женской красоты дарует силы". Вид этой девушки имел на Джорджа весьма тонизирующий эффект. Он забыл, что дама, которой режиссер опрометчиво дал главную женскую роль в "Капризах Судьбы", постоянно - но, конечно, не со зла, - забывала вставить ответную реплику после монолога циничного повесы в третьем акте. Мысли его больше не занимал то факт, что Артур Миффлин, заслуживающий всякого уважения в обычной жизни, и с которым они дружили в Кембридже, в сцене великого отречения читал свою роль с выражением гнусавого мальчика на утреннике в воскресной школе. Воспоминания о страшной депрессии и унынии, которые излучал ведущий комик пьесы, развеялись как страшный сон пред ликом утренней Авроры. Единственная мысль о ней, девушке плывущей в море, заполнила каждую клеточку его мозга, вытеснив все остальные хмурые воспоминания.

Она хорошо плавала. Это не укрылось от взгляда опытного пловца. Сильными и легкими движениями она неслась, вспарывая волны. Он стоял, прикованный к месту, и не мог оторвать от нее взгляда. Джодж был воспитанным молодым человеком и прекрасно знал, что пристально разглядывать людей нехорошо, но это был исключительный случай. Общепринятые правила поведения в этих обстоятельствах не подходили. И он смотрел. Более того, он уставился на нее, раскрыв рот. Когда девушка доплыла до пирса, и тень закрыла ее, он нагнулся над перилами, и вытянул шею на максимальную длину, как телескоп.

В этот момент девушка перевернулась и поплыла на спине. Их взгляды встретились. Ее - чистый и глубокий, и его - ошалевший. Джорджу показалось, что она целую вечность смотрела на него, но потом перевернулась, и проплыла под пирс.

Шея Джорджа достигла точки максимального растяжения. Никакая сила не могла бы вытянуть ее еще хотя бы на метр. Осознав это, Джордж наклонился и свесился через перила. Шляпа соскользнула с головы, он схватил ее, и, потеряв равновесие, шлепнулся в воду.

В обычных обстоятельствах, падение в океан с высоты трех метров в одежде нисколько бы не смутило Джорджа. Он бы даже не заметил этого неудобства. Он бы поплыл к берегу, слегка укоряя себя в неловкости, как если бы по рассеянности врезался в столб на улице. Однако, когда он, вынырнув на поверхность, собрался быстренько доплыть до берега, в эту самую секунду две руки подхватили его подмышки, подняли голову выше над водой, а голос над ухом сказал: "Спокойно, не сопротивляйтесь. Вы в безопасности".

Джордж не сопротивлялся. Его ум, холодный и быстрый, уже наметил план дальнейших действий. В мире немного вещей, которые даются молодому человеку с большим трудом, чем знакомство с симпатичной девушкой при подходящих обстоятельствах. Когда он в лучшем виде, при параде, его представляют ей среди огромной толпы, и после мгновенного рукопожатия, поток людей вновь разделяет их. А когда выдается шанс остаться наедине, то он либо мучается от зубной боли, либо не может показать своего обгоревшего на солнце носа. Тысячи молодых жизней омрачаются подобным образом.

Но случай Джорджа был совершенно другим! Благодаря этому происшествию, размышлял он, тайком периодически подгребая ногами, и помогая транспортировке своего тела, они из незнакомцев стали знакомыми, если не сказать больше. Девушка, спасшая мужчину от утопления, не сможет на другой день ограничиться лишь вежливым кивком при встрече. И какая девушка!