В комнату вошел лорд Икенхем, всем своим видом выражая тревогу. При виде жалкого, побитого жизнью человека, любой на его месте сказал бы про себя: "Боже, еще один униженный и оскорбленный", и поспешил бы исчезнуть, чтобы избежать прослушивания очередной истории несчастий, которые с неизменной готовностью рассказывают неудачники. В альтруистическую голову лорда Икенхема подобные мысли не приходили никогда. У него было большое сердце, которое буквально разрывалось не только при виде разбитого жизнью человека, но и любой живой души заблудившейся в отравленном лондонском тумане. Встретив такого человека, он моментально забывал, что уже опаздывает на важную встречу, и был готов остаться и сделать все возможное, чтобы облегчить муки страждущего.
- Силач! - воскликнул он, - дорогой мой, ради всего святого, что случилось? Вид у тебя просто убитый. Рассказ сэра Рэймонда о том, что случилось, занял достаточно времени, так как он мог поведать немало о злодейской подлости племянника Космо и имел про запас значительный арсенал едких замечаний в адрес Толстяка Карлайсла. Когда он завершил подробное описание похождений этих мошенников, его слушатель, завороженный рассказом, прищелкнул языком. Лорд Икенхем был шокирован столь низким падением нравственности человечества, и винил себя в том, что данное изменение моральных устоев застало его врасплох.
- Нам следовало это предвидеть, - сетовал он, - мы были просто обязаны понять, что безумие - доверять молодому проходимцу Космо, по сравнению с которым штопор может показаться прямым как сабля, а винтовая лестница - кратчайшим расстоянием между двумя точками. Нам должно было хватить одного взгляда на те черные усики, чтобы отклонить его кандидатуру и выбрать другого компаньона. Мой отец, бывало, говорил мне: "Сынок, никогда не фиксируй ничего на бумаге и не доверяй людям с черными усиками". А ты, дорогой Силач, сделал и то, и другое.
Из-за проблем с голосовыми связками, ответ сэра Рэймонда прозвучал несколько сдавленно, но Лорд Икенхем заключил, что Силач во всем винит его одного. - Ведь это ты его предложил!
- Разве? Да, ты прав, клянусь Юпитером. Я сидел здесь, ты - там, и мы, как насосы, хлестали мартини, и я сказал‚Да, припоминаю. Виноват.
- Какая сейчас от этого польза?
- Раскаяние всегда полезно, Силач. Заставляет работать мозги. Мои уже работают, как циркулярная пила, план действий уже вырисовывается. Ты говоришь, этот тип куда-то ушел. Куда именно?
- Откуда, я, черт возьми, знаю, куда он ушел?
- Я спрашиваю потому, что случайно узнал, что у него очень чувствительная кожа, и сейчас он испытывает значительный дискомфорт, потому, что сегодня утром жена заставила его надеть зимнее шерстяное белье. Я подумал, что он мог быть где-то в саду, нагишом, чтобы удобнее было чесаться. Его пиджак, в таком случае, будет валяться на земле или висеть на каком-нибудь удобном суку. Я мог бы подкрасться, так, чтобы ни одна веточка ни хрустнула у меня под ногами, и проверить его карманы. Но сомневаюсь, что он из тех, кто небрежно обращается с пиджаком со столь важными документами в карманах. Предлагаю другой план, который, как я говорил, уже начинает вырисовываться. С момента нашей последней встречи, я еще раз все обдумал и теперь точно знаю, как нужно поступить. Уверен, что мой план, даст отличный результат. Послушай, а ты уверен, что он вернется?
- Конечно, он вернется, черт его побери!
- Вне всяких сомнений, через балконную дверь. Едва ли он позвонит в парадную, чтобы о его приходе доложили снова. Это собьет с толку и растревожит Альберта Писмарча. Итак, Силач, будь с ним любезен, спроси, как его кожа, займи его беседой, пока я не вернусь.
- А ты куда?
- Неважно. Когда в полях зацветут маргаритки (1), я вернусь, - пояснил лорд Икенхем, удаляясь, и примерно через минуту, распахнулась балконная дверь, и вошел Толстяк Карлайсл.
Едва ли можно сказать, что сэр Рэймонд принял мистера Карлайсла любезно, если только любезным может считаться поражающий насмерть взгляд и эпитеты вроде "грязный вымогатель". Не было задано ни единого вопроса о состоянии кожи мистера Карлайсла, и не сделано ни малейшей попытки увлечь его беседой. Беседу, собственно, поддерживал только Толстяк, который был в превосходном настроении, и, очевидно, чувствовал, что все складывается к лучшему в наилучшем из миров (2). Письмо Космо, покоившееся во внутреннем кармане пиджака, похрустывало всякий раз, когда он по нему похлопывал, и хруст этот ласкал его слух словно музыка. Толстяк живо и радостно заговорил о ценах, и каждое слово при этом ранило его компаньона, словно острый нож.
Он уже в общих чертах рассказал о расценках и как раз наводил сэра Рэймонда на мысль, что было самое время принести чековую книжку, взять ручку и разрешить все дело быстро, аккуратно и к всеобщему удовлетворению, когда в его душу неожиданно закралось сомнение относительно наилучшего, как ему казалось, положения вещей. Открылась дверь и вошел Альберт Писмарч.
- Инспектор Джервис, - объявил Писмарч, которому было немного не по себе, будто он только что проглотил полную столовую ложку живых бабочек. По высокой худой фигуре вошедшего, Толстяк узнал мужчину, вместе с которым он ехал со станции. Глаза бывшего попутчика, такие добрые в такси, сейчас смотрели настолько сурово, губы, некогда приветливо улыбавшиеся, были сжаты так строго и безжалостно, что Толстяк заметно вздрогнул. Он вспомнил, как один хиромант с Кони Айленд за пятьдесят центов предсказал ему, что однажды на его пути появится незнакомец, и незнакомца этого следует опасаться. Даже мысль о том, что окупились полдоллара, заплаченные хироманту, не грела Толстяка.
Если взгляд лорда Икенхема и был суровым, а губы строго сжатыми, то только потому, что именно так он представлял себе роль, которую сейчас исполнял. Возможно, познания лорда Икенехема в области литературного творчества его крестника были не безупречны, но прочел он, все же, достаточно, чтобы понять, что при встрече с криминальными элементами лицо Инспектора Джервиса вряд ли могло быть сияющим. Суровый взгляд, строго поджатые губы, решительный и официальный тон - именно таким лорд представлял себе Инспектора Джервиса.
- Сэр Рэймонд Бастабл? - спросил он, - Добрый вечер, я из участка. Лорд Икенхем самодовольно подумал, что выглядит совершенно естественно. В свое время он исполнил множество ролей и гордился тем, что все они были сыграны верно. Он скромно льстил себе, что за исключением циркового карлика из-за его роста, или Джины Лолобриджиды из-за ее неповторимых форм, на свете не существовало образов, которые он не смог бы изобразить с большим успехом в любой момент без всякой подготовки. В один и тот же вечер в "Кедрах", что на Мафекинг роуд, в пригороде Митчинг Хилл, когда он оказал услугу одному недорослю, о котором упоминал в разговоре с Альбертом Писмарчем, он сыграл не только служащего из зоомагазина, пришедшего подстричь когти местному попугаю, но и мистера Роддиса, владельца "Кедров", мистера Дж. Г. Балстрода, соседа, и был очень разочарован, что не было возможности сыграть попугая, роль которого, по его глубокому убеждению, он смог бы исполнить на высоком профессиональном уровне.
Толстяк продолжал дрожать. "Ничего хорошего", - повторял он про себя, - "ничего хорошего". Ему вообще не нравились инспекторы, и именно когда он меньше всего нуждался в их обществе, когда он завершал важное дело, они появлялись, как из-под земли. И на этот раз ему не понравилось, как инспектор на него смотрел, а когда он заговорил, то понравился Толстяку еще меньше.
- Вывернете карманы, - отрывисто приказал лорд Икенхем.
- Что?
- И не говорите "Что?" Я внимательно наблюдал за этим человеком, - пояснил лорд Икенхем, поворачиваясь к сэру Рэймонду, который по-лягушачьи выпучил глаза, - с того самого момента, как увидел его на платформе в Лондоне. Его вороватое поведение вызвало у меня подозрение. "Да этот парень вовсю лазит по карманам", - сказал я себе, - "крадет кошельки, да еще и выбирает какой потолще".
Толстяк вздрогнул и густо покраснел. Его профессиональная гордость была задета. Ни в одной прослойке общества кастовые различия не выражены так сильно, как среди тех, кто зарабатывает на жизнь нечестным трудом. Медвежатники смотрят свысока на налетчиков, налетчики, в свою очередь, презирают простых начинающих щипачей, крадущих бидоны с молоком. Попробуйте обвинить в мелкой краже искусного вора-профессионала, и весь его снобизм тут же проявится.
- Мы с ним вместе ехали в такси с Хаммер Холл, и, когда, высаживаясь, я обнаружил, что пропал мой портсигар, булавка для галстука, пакетик пастилок от кашля и авторучка, я понял, что мои подозрения вполне обоснованы. Ну, быстрее, чего мы ждем?
Толстяк все еще стоял, разинув рот.
- Вы пытаетесь сказать, что я лазил по карманам? Вы с ума сошли. Да я и не умею.
- Ерунда! Это совсем легко. Просто лезете в чужой карман и все. Бесполезно прикидываться ягненком! Если Карл смог украсть у
- Клары кораллы, - парировал лорд Икенхем, язык которого всегда работал чуть быстрее, чем голова, - а Клара у Карла кларнет, то я не вижу, почему вы не можете стащить что-нибудь из кармана. Его оставляли в комнате одного? - обратился он к сэру Рэймонду.
- Нет, - ответил тот, захлопав глазами.
- Точно? Ну, тогда у него не было шанса прикарманить одну из ваших безделушек, если у него еще нашлось для них место. Но давайте же посмотрим, что у него в карманах. Думаю, их содержимое, заслуживает самого пристального внимания.
- Конечно, - сказал сэр Рэймонд, только уловивший суть происходящего. Во всем, что не касалось его профессии, он всегда был немного медлителен.
- Выворачивайте карманы, мой друг.
Толстяк забеспокоился, не зная на что решиться. Будь он поспокойнее, он мог бы заметить, что и в словах, и в действиях, этот инспектор был очень непохож на всех тех инспекторов, с которыми он встречался на родине по долгу службы, будь он поспокойнее, он, возможно, был бы и поподозрительнее. Но он был очень взволнован и далек от своего обычного уравновешенного состояния. Вполне возможно он считал, что все английские инспекторы были такими. Толстяк не знал ни одного из них лично, его знакомство со Скотлэнд Ярдом было чисто литературным, как результат чтения детективов, которыми он страстно увлекался. Возможно, все решил тот факт, что между ним и спасительным балконом находился сэр Рэймонд. Силач Бастабл, недавно отпраздновавший свой пятьдесят второй день рождения, уже не был в такой хорошей спортивной форме, как тридцать лет назад, но он, все же, оставался крепким орешком для тех, кто предпочитал силу убеждения насилию.Испив свою горькую чашу до дна, Толстяк принял решение. Медленно, тяжело вздыхая, будто представляя, насколько все могло быть иначе, будь здесь Герти и ее ваза с гладиолусами, он вывернул карманы.
Лорд Икенхем был поражен скудностью их содержимого.
- Награбленное он, наверное, уже где-то спрятал; вне всякого сомнения, в тайнике, помеченном крестом, - предположит лорд Икенхем, - Но привет! А это что? Письмо, адресованное вам, сэр Рэймонд.
- Не может быть?!
- Написанное, насколько я могу заключить по беглому осмотру, человеком с черными усиками.
- Да, да!
- Я собирался сказать то же самое.
- Совершенно невероятно!
- Абсолютно. Вы собираетесь выдвинуть против этого типа обвинение в краже письма?
- Думаю, что нет.
- Вы не хотите, чтобы его заживо сожрали крысы в темнице, со стенами покрытыми миазмами? Вы согласны с Великим Шекспиром, что милосердие свободно и изливается как добрый дождь с небес (3). Отлично. Что ж, ваше право. Итак, мистер Карлайсл, вы можете идти.
Именно в этот момент, когда вся ситуация, разрешилась, как сказал бы Толстяк, быстро, аккуратно и к всеобщему удовлетворению, в комнату вошла миссис Фиби, так похожая на белого кролика, что первым побуждением всякого любителя животных было предложить ей кусочек салата.
- Рэймонд, дорогой, - сказала она, - ты не видел моего поросенка?
За последние полчаса сэр Рэймонд испытал сильнейший стресс, и хотя успешное вмешательства сводного брата немного ослабило напряжение, последствия стресса все еще ощущались. Ему показалось, что внезапный переход разговора на свиную тему, увлекал его в мир бессмысленных кошмаров, и на секунду ему почудилось, что он теряет рассудок. Слегка покачиваясь, он глухо прошептал, - Твоего поросенка?
- Маленькую золотую подвеску от браслета в виде поросенка. Она отвалилась, и я нигде не могу ее найти. О, Фредерик, как приятно увидеть тебя снова. Писмарч сказал мне, что ты здесь. Когда ты приехал?
- Поездом в 3.26, я остановился с крестником, Джонни Пирсом в Тринити Холл. Ты не очень хорошо выглядишь, Фиби! Что случилось? Какие-то неприятности?
- Это все та книга Косси, Фредерик. Не могу понять, с чего он вдруг ее написал! Ее осудил сам епископ!
- Ну, чего еще можно ждать от епископа!
- Вчера я ездила к нему в Лондон, чтобы сказать, как он меня расстроил, но его не было дома.
- Наверное, уехал куда-то, - предположил лорд Икенхем.
Толстяк слушал этот обмен репликами с все растущим недоумением. С самого начала этот инспектор показался ему странным. Но только сейчас до него дошло, насколько странным он был.
- Послушайте, а кто этот тип? - потребовал он.
- Разве брат тебе его не представил? - удивилась Фиби, - это лорд Икенхем, муж моей сводной сестры. Ты не видел моего поросенка, Фредерик?
- Фиби, - прорычал сэр Рэймонд, - убирайся!
- Что, дорогой?
- Проваливай!
- Но я собиралась поискать моего поросенка‚
- К черту твоего поросенка! Убирайся! - заорал сэр Рэймонд голосом, от которого с потолка здания уголовного суда часто отваливалась штукатурка, а нервные чиновники глотали жвачки. Фиби вышла, тихонько всхлипывая, как белый кролик, услышавший плохие вести из дома, а Толстяк преградил дорогу лорду Икенхему. Лицо его было суровым, но сердце пело, как всегда бывает у того, кто увидел, как почти неминуемое поражение превращается в победу.
- Так! - протянул он.
- Что так? - не понял лорд Икенхем.
- Боюсь, у вас большие неприятности.
- У меня? С чего бы это?
- Вы выдавали себя за офицера полиции. Это очень серьезное правонарушение.
- Но, дорогой мой, разве я когда-нибудь выдавал себя за офицера полиции? Да у меня и в мыслях такого не было.
- Дворецкий объявил вас как инспектора Джервиса.
- Не стоит так серьезно воспринимать то, что говорит дворецкий. А разве я виноват в том, что он пытается изобразить из себя клоуна? Это был просто розыгрыш.
- Но вы сказали, что пришли из участка.
- Я имел в виду участок за черным входом. Я там курил.
- Вы заставили меня вывернуть карманы.
- Заставил? Я вас попросил, и вы столь вежливо согласились.
- Отдайте мне это письмо!
- Но оно адресовано сэру Рэймонду Бастаблу. Оно принадлежит ему.
- Да, - загудел сэр Рэймонд, вклиниваясь в спор, - оно принадлежит мне, и раз уж ты заговорил о серьезных правонарушениях, ты, грязная свинья, то позволь напомнить тебе, что перехватывание чужой почты - это одно из них. Дай мне это письмо, Фредерик!
Лорд Икенхем, незаметно, пробиравшийся к двери, замер, уже нажав на ручку.
- Нет, Силач, - сказал он, - не сейчас. Ты должен заслужить это письмо.
- Что?!
- Перед мистером Карлайслом я могу говорить открыто, поскольку, судя по тому, как он вздрогнул, его сильно расстроило то, как ты сейчас поступил по отношению к сестре Фиби. Меня тоже давно задевает твоя манера вести себя с сестрой Фиби, Силач, слишком уж оно напоминает манеру Змея из Апокалипсиса. Исправляйся! Настройся на братский лад. При разговоре с ней воркуй, словно голубок. Время от времени бери ее в Лондон на обед и в театр, а, обращаясь к ней, помни, что чего-либо добиться можно только ласковым голосом, и что ты не восточный шах, распекающий чернокожего раба. Если я узнаю от Альберта Писмарча, который будет внимательно за тобой следить, что в твоем поведении произошел ощутимый прогресс, ты получишь это письмо. До тех пор оно останется у меня, и будет висеть над тобой, как меч над тем‚как звали того парня?‚ нет, не помню. Скоро и свое имя забуду, - горько сказал лорд Икенхем, и вышел, захлопнув за собой дверь.
Через секунду дверь приоткрылась и показалась его голова.
- Дамокл, - вспомнил он, - Дамоклов меч, - и дверь снова закрылась.
Солнечным утром, ровно через две недели после того, как лорд-благодетель повесил Дамоклов меч над головой сэра Рэймонда, окончательно испортив настроение последнего и пробудив в нем чувства, весьма отдаленно напоминающие любовь к брату, даже к сводному, одетый в форму джентльмен открыл большим ключом дверь Брикстонской тюрьмы на окраине Лондона и выпустил молодого человека в темно-синем обтягивающем костюме. Космо Мудрый, искупивший вину перед обществом, был снова в строю. Он стал чуть бледнее и тоньше, и первое, что сделали тюремные блюстители красоты, так это сбрили его усики. Однако их дар автомобилистам и пешеходам грозил оказаться не таким уж значительным, так как вновь обретший свободу Космо был полон решимости отрастить их снова.
Английское законодательство похоже на слаженно действующий автомат по производству тюремных заключений на любой вкус. Вставляете в прорезь автомата преступление и получаете готовый срок заключения - семь лет за растрату, шесть месяцев - за нанесение конкуренту тяжких повреждений бритвой, за нападение на полицейского и буйное поведение в пьяном виде - четырнадцать суток без права замены штрафом. Космо получил последнее.
Когда в момент прилива необычной щедрости Толстяк Карласл одолжил Космо двадцать фунтов, последний, как известно, решил отпраздновать получение упавшего с небес богатства. Решение было приведено в исполнение с излишним рвением. Мысль о том, что денежки скоро посыплются из закромов дяди Рэймонда, как из ведра, буквально окрылила его и подтолкнула вперед по пути наслаждений. Кутеж продолжался всю ночь, одно шло за другим, и никто глазом не успел моргнуть, как Космо уже отчаянно пинал в живот Констебля Стайлза из отделения криминальной полиции, чье поведение показалось Космо, попытавшемуся украсть его каску, крайне неучтивым. Свистели свистки, сбегались к месту происшествия коллеги раненого констебля, и, вскоре, люди с суровыми лицами уже тащили Космо в наручниках в местную кутузку.
Как на следующее утро определил судья полицейского суда на Бошер Стрит, в данном деле нельзя было ограничиться только наложением штрафа. Тюрьма, только тюрьма и ничего кроме тюрьмы не проучит этого молодого толстомордого щукиного сына, решил судья, хотя и выразил это решение немного иначе. Он, казалось, сожалел о том, что не может дать Космо больше чем четырнадцать суток. Создавалось впечатления, что если бы он действовал свободно, и ему не мешал свод законов, Космо едва ли удалось бы избежать казни, известной китайцам как "Смерть от тысячи ударов". Судья, очевидно, считал, китайские законы более правильными, и Констебль Стайлз, живот которого все еще болел, был абсолютно с ним согласен.
Первым действием бывшего заключенного, вышедшего за стены своей Alma Mater, было, приобретение сигарет, вторым - покупка утренней прессы, а третьим - сытный ленч, о котором он мечтал, не переставая, с самого первого дня пребывания в кутузке. Последние две недели, Космо, пробиваясь на исключительно полезной, но весьма скудной тюремной пище, провел немало времени, обдумывая, какой сытный ленч от съест по освобождении, и, перебрав в уме достоинства ресторанов Баррибо, Марио, Кларидж и Савой, он решил отдать предпочтение ресторану Симпсона на Стрэнде, прекрасно понимая, что ни в одном другом ресторане Лондона не найти блюд сытнее. Он не пошел, а побежал к Симпсону, и по дороге воображение рисовало ему массивные отбивные, разрезаемые ножами с белыми ручками, отчего слюнки у него так и текли, а глаза загорались фанатичным огнем, как у питона, услышавшего обеденный гонг. Дело было летом, когда большинство людей отдает предпочтение холодному копченому лососю с огуречным салатом, но Космо же хотел обжигающе горячий ростбиф с Йоркширской запеканкой и мучнистыми картофелинами на гарнир, а на десерт пудинг с вареньем и стильтонский сыр.
Нагружаясь сытной едой, будто танкер зерном, Космо бегло просматривал купленную утром "Дэйли Гэзетт". Он с легким неодобрением заметил, что роман "Время Коктейля" был вытеснен с первой страницы большим документальным очерком о школьнике, побрившемся под ноль, чтобы походить на Юла Брюннера; однако, все встало на свои места на четвертой странице, где под броским заголовком
ОТКРОВЕННЫЙ ИСКРЕННИЙ БЕССТАШНЫЙ РОМАН
ЧИТАЙТЕ С ПЯТНИЦЫ
было опубликовано объявление, что роман "Время коктейля" будет опубликован в "Дэйли Гэзетт" в виде сериала. "Сенсационный роман Ричарда Бланта", - писали в заметке, добавив, что это псевдоним Космо Мудрого, знаменитого в городе молодого человека, который, в свою очередь, приходится племянником сэру Рэймонду Бастаблу, королевскому адвокату.
Ростбиф, стильтон и пудинг с вареньем значительно улучшили настроение Космо, а стиль, в котором был написан анонс в газете и вовсе привел его в отличное расположение духа. Ведь очевидно, из того, что "Дэйли Гэзетт" все еще называла его автором романа, могло вытекать только одно - дядя Рэмонд, читая его письмо, благоразумно решил не идти на риск и не высовываться. Космо чувствовал, что на Бадж Стрит в Челси его, несомненно, уже ждет соответствующее послание, и сожалел о том, что муки голода не позволили ему поехать в Челси и прочесть его, прежде чем наверстывать упущенное у Симпсона.
Для начала совсем не плохо. Но едва он с торжеством успел представить себе сэра Рэймонда, за письменным столом выписывающего в чековой книжке заветные цифры, как солнечный свет, озаряющий его жизнь, внезапно померк. Ему только что пришло в голову поразмыслить о том, что мог предпринять во время его вынужденного отсутствия друг Гордон Карлайсл, и мысли эти леденили кровь. А что если друг Гордон Карласл, склонный, судя по всему, действовать опрометчиво и необдуманно, сам отнес письмо сэру Рэймонду, прочитал его дяде, и, получив вознаграждение, уже плыл обратно в Америку с карманами, полными дядиных денег. К счастью, Космо уже доел пудинг с вареньем, иначе он бы наверняка им подавился.
Но, Космо, ошибался, представляя Гордона Карлайсла, наблюдающего за морскими свиньями и подсчитывающего нечестно полученную прибыль, облокотившись на перила океанского лайнера. Толстяк не был на пути в Америку. В тот самый момент он вставал из-за стола в противоположном конце ресторана Чеза Симпсона, где только что отобедал со своей женой Герти. Хотя, равно как и Комсо, он отлично поел, на душе у него скребли кошки. По свидетельству очевидцев, он напоминал человека, упустившего синюю птицу.
Необъяснимое исчезновение Космо стало тяжелым испытанием для Гордона Карлайсла. Оно задерживало абсолютно все. Не прошло и пяти минут с момента ухода Толстяка из Хаммер Лодж, а в его изворотливом мозгу уже созрел план как все уладить, но план этот не мог быть приведен в исполнение без помощи Космо, а Космо исчез. За прошедшие две недели Толстяк каждый день ездил на Бадж Стрит в надежде получить какие-нибудь новости, но каждый день его отсылала прочь домовладелица, не делавшая тайны из того, что Толстяк надоел ей до смерти. Он напоминал генерала, тщательно разработавшего безупречный военный план, и обнаружившего, что его армия исчезла неизвестно куда.
Следовательно, не стоит удивляться тому, что когда он, на пути к выходу, услышал свое имя, и, обернувшись, столкнулся лицом к лицу с человеком, которого так долго искал, сердце Толстяка подпрыгнуло, будто он увидел радугу в саду (4). Сердце подпрыгнуло еще сильнее, если принять во внимание тот факт, что, в отличие от поэта Вордсворта, его мало интересовала радуга.
- Карлайсл! - радостно закричал Космо. Он корил себя за то, что мысленно очернил этого человека, и раскаяние придавало его голосу теплоту, с которой пастух сообщает хозяину об овце, пропавшей во время выпаса.
- Садись, дружище, садись!
Дружище сел, но его манеры были строгими и натянутыми, что свидетельствовало о сильном волнении.
Гнев в груди Толстяка занял место радости. Он не мог так легко простить Космо то напряжение, в котором находился последние четырнадцать дней. Он смотрел на него взглядом человека, собирающегося потребовать объяснений.
- Миссис Карлайсл, - коротко представил он и указал на компаньона, - А это тот парень Мудрый, дорогая.
- Так это он, тот самый? - Она негромко прищелкнула зубами и, казалось, что от ее взгляда, устремленного на Космо, в теплый летний день повеяло стужей.
Космо не обратил никакого внимания на их натянутое поведение. Его радушие и душевный подъем оставались неизменными.
- Ну, вот вы и здесь! - сказал он. - Итак?
Прежде чем открыть рот, Толстяк был вынужден напомнить себе, что он, все таки, джентльмен. Слова, которые он выучил в раннем детстве так и теснились в его голове. Он повернулся к жене.
- Он говорит "Итак?"
- Это я слышала, - мрачно ответила Герти.
- "Итак?" Он сидит здесь и говорит "Итак?" Можешь себе представить что-то подобное?
- Ну и нахал, - согласилась Герти. - Да, наглости ему не занимать. Послушай, ты! Где тебе черт носил все это время?
Это был каверзный вопрос. Человек любит хранить свои маленькие тайны.
- Да так, тут, неподалеку, - уклончиво ответил Космо.
Эффект, произведенный его словами на компаньонов, был совершенно страшным. И без того суровые и мрачные, он стали еще суровее и мрачнее, и их неудовольствие было таким явным, что Космо наконец понял, что он не среди друзей. На столе стояла бутылка, и мороз прошел по коже Космо, когда он увидел, как рука миссис Карлайсл неуверенно потянулась к этой бутылке. Зная, как гипнотически действуют бутылки на эту женщину в раздраженном состоянии, Космо решил, что пришло время стать откровенным, искренним и бесстрашным.
- На самом деле я был в тюрьме.
- Что?!
- Да. Я напился и пнул полицейского. Мне дали четырнадцать суток без права замены штрафом. Вышел я только сегодня утром. Его слова произвели магический эффект на Карлайслов, мистера и миссис. Секунду назад хмурые и враждебные, мистер и миссис смотрели на Космо сочувствующими, всепонимающими глазами. Тюремное заключение является уважительной причиной.
- Так вот что случилось! - протянул Толстяк. - Все ясно. Я никак не мог понять, куда же ты пропал, но раз ты был в заключении‚
- И как там они? - поинтересовалась Герти.
- Кто они?
- Заключенные.
- А, заключенные‚ Ничего хорошего.
- Похоже, ситуация та же, что и здесь на воле. Я всегда говорила, что в тюрьму можно сходить на экскурсию, но сидеть там я ни за что бы не стала, будь моя воля. Очень жаль, что тебя туда упекли, но сейчас ты здесь и давайте не будем терять времени. Расскажи ему все, Толстяк.
- Сию секунду, дорогая. Ситуация изменилась, Мудрый, и все немного застопорилось. Ты знаешь парня по имени Икенхем?
- Лорд Икенхем? Знаю. Он женат на сводной сестре моего дяди. А что с ним такое?
Толстяк считал, что плохие новости нужно выкладывать сразу.
- Письмо у него.
Космо, подобно Констеблю Стайлзу две недели назад, издал странный булькающий звук, похожий на тот, что издает сливаемая в канализацию вода.
- Мое письмо?
- Ага.
- У старика Икенхема?
- Угу.
- Ничего не понимаю.
- Поймешь.
Толстяк подробно описал то, что случилось в Хаммер Лодж, и задолго до конца рассказа челюсть Космо отвисла ниже некуда. Он получил полную картину произошедшего, и настроение у него упало так же низко, как и челюсть.
- И что же мы будем делать? - хрипло спросил он, не видя никакого просвета.
- Ну, теперь, когда ты нашелся, все пройдет отлично и гладко.
- Отлично?
- Ага.
- Гладко?
- Угу.
- Не понимаю, - признался Космо.
Толстяк снисходительно усмехнулся.
- Я думаю, все совершенно ясно. Все очень просто, как мне кажется. Ты просто напишешь дяде новое письмо о том, что ты все как следует обдумал, и по прежнему хочешь, чтобы все узнали, что это он, а не ты написал книгу. Пообещаешь ему объявить об этом через пару дней. Разве такое письмо не заставит дядю пойти на мировую? Естественно заставит.
Обильный ленч, перевариваемый слегка поотвыкшим от интенсивной работы желудком, внес свою лепту в притупление остроты ума Космо, но, все же, ум притупился не настолько, чтобы не уловить красоту плана.
- Ну конечно же! И тот факт, что мое письмо у Икенхема ничего не изменит, не так ли?
- Абсолютно ничего.
- Все решит мое второе письмо?
- Естественно.
- Сейчас же пойду домой и напишу его.
- Не спеши. Вижу, ты купил "Дэйли Гэзетт". Читал, что пишут про сериал?
- Да, думаю, это Саксби продал его "Дэйли Гэзетт". Я получил письмо от литературного агента по имени Саксби, в котором он просил разрешения продать книгу. Идея мне показалась хорошей, и я разрешил.
- Первое, что ты сделаешь, - это пойдешь к нему и получишь деньги.
- А второе, - вмешалась Герти, - это отдашь долг Толстяку. Семьдесят фунтов, если ты помнишь. Ты был должен ему пятьдесят, и он одолжил тебе еще двадцать, - всего семьдесят.
- Совершенно верно. Теперь припоминаю.
- Теперь, - сказала Герти, и в ее голосе зазвенел металл, - Тебе припомнит твой должок Толстяк. Он зайдет к тебе примерно через час и заберет деньги.
Когда Космо вошел в кабинет литературного агентства Эдгара Саксби, старый мистер Говард Саксби сидел за письменным столом и вязал носок. Если бы его спросили, он ответил бы, что много вяжет для того, чтобы бросить курить, и добавил бы, что много курит для того, чтобы бросить вязать. Это был высокий худой джентльмен, лет семидесяти, пяти с невидящим, устремленным в даль взглядом, напоминающим взгляд, которым провожает прохожих мороженый палтус на лотке торговца рыбой. От такого взгляда многие из тех, с кем общался мистер Саксби, чувствовали себя бесплотными призраками - было абсолютно очевидно, что их образ никак не преобразуется в сетчатке глаз мистера Саксби. Даже Космо, до краев накачанный ростбифом, пудингом с вареньем и стильтоном, встретив этот пустой, отсутствующий взгляд, на мгновение почувствовал чем-то бесплотным, впопыхах собранным из эктоплазмы.
- Мистер Мудрый, - объявила девушка, проводившая Космо в кабинет мистера Саксби.
- А! - обронил Говард Саксби и замолчал как минимум на три минуты, на протяжении которых энергично позвякивали спицы.
- Она сказала Мудрый?
- Да, я написал "Время Коктейля".
- Великолепная работа! - от всего сердца похвалил мистер Саксби. - Как ваша супруга, мистер Мудрый?
Космо ответил, что он не женат.
- Разве?
- Я холост.
- Значит, Вордсворт ошибся. Он сказал, что вы повенчаны с бессмертной поэзией.(5) Один момент, - пробормотал мистер Саксби, возвращаясь к носку. - Я как раз вывязываю пятку. Вы вяжете?
- Нет!
- А вот сон вяжет. Он тихо сматывает нити с клубка забот.(6)
В клубе "Демосфен", где ежедневно обедал Космо, много спорили о том, был ли старик Саксби таким законченным идиотом, каким казался, на самом деле, или просто прикидывался ради какой-то собственной прихоти. Истина, вероятно, находилась где-то посередине между этими противоборствующими взглядами. Еще в детстве мистер Саксби любил помечтать - "рассеян" - писали в дневниках учителя. Войдя в семейный бизнес, он стал развивать это качество, так как оно приносило результаты. Обговаривая условия контракта с издателем, легко сбить его с толку, если несколько секунд смотреть на него пристально, а потом спросить, играет ли он на арфе. Издатель нервничает и легко соглашается на пятнадцать процентов, вместо запланированных десяти и напрочь забывает о дополнительных правах. На Космо манеры мистера Саксби действовали раздражающе. Мягкий в присутствии дяди Рэймонда, он все же имел гордость, и его возмущало, что к нему относятся как к вылезшему из щели таракану. Космо резко кашлянул, и мистер Саксби испуганно поднял голову. Он, очевидно, совершенно забыл о его присутствии.
- Боже мой, как вы меня испугали! - вскрикнул он. - Кто вы?
- Моя фамилия Мудрый, как я уже имел честь доложить вам.
- Как вы вошли? - с явным интересом спросил мистер Саксби.
- Меня пригласила ваша секретарша.
- И вы остались. Как я вижу, Теннисон был прав. Знание приходит, а Мудрость остается (7). Возьмите стул.
- Я уже взял.
- Возьмите еще один, - гостеприимно предложил мистер Саксби. Чем я могу вам помочь? - спросил он, внезапно осененный какой-то мыслью.
- Я пришел по поводу сериала.
Мистер Саксби нахмурился. Космо затронул тему, по которой, он придерживался жестких взглядов.
- Во времена моей молодости не было никаких серийных запатентованных завтраков. Мы ели старую добрую кашу и расцветали. А потом пришли эти американцы со всякими их "Хрусящими колечками", "Сладкими сердечками" и так далее, и что мы имеем? Расстройство желудка сплошь и рядом. Англия поражена насквозь.
- Я говорю о сериале в газете.
- Что изменится, если завернуть мерзкий продукт в газету? - отрезал мистер Саксби и вновь взялся за спицы.
(1) Ссылка на стихотворение "Through The Year" Julian S. Cutler
(2) "Все к лучшему в этом наилучшем из возможных миров" - Вольтер, "Кандид или оптимизм"
(3) "Милосердие свободно и изливаетя как добрый дождь с небес" - У. Шекспир, "Венецианский купец", акт IV, сцена I
(4) Ссылка на стихотворение "Сердце скачет как увижу радугу в саду" У Вордворта, перевод Я. Фельдмана
(5) Ссылка на поэму У Вордсворта "Прогулка" ("The Excursion"), книга 7
(6) "Невинный сон, тот сон, Который тихо сматывает нити С клубка забот, хоронит с миром дни, Дает усталым труженикам отдых‚" - У. Шекспир "Макбет", акт II, сцена II
(7) Парафраз строк из поэмы А. Теннисона "Локсли Холл" (Locksley Hall(1492). Line 141)
Лорд Икенэм вошел в комнату, каждая волосинка его приподнятых бровей выражала беспокойство. Многие на его месте, не выдержав такого убожества из рода человеческого, скажут себе "О боже, еще один козел отпущения" и быстро самоустранятся, чтобы не слушать истории о тяжкой доле, которые эти козлы отпущения всегда с готовностью рассказывают, но лорду-альтруисту и в голову не пришло бы вести себя подобным образом. У него было большое сердце, и если он видел козла отпущения, который пусть и не был жертвой, но все же, вероятно, страдал от последствий тех газовых взрывов на улице Лондона, унесших жизни шестерых, то забывал о назначенной встрече, на которую к тому времени опоздал, задерживался и был готов сделать все возможное, чтобы облегчить муки страдальца. "Бифи! - вскрикнул он. Мой старый добрый друг, что же, в конце концов, стряслось? Похоже, вы расклеились". Сэру Реймонду понадобилось некоторое время, чтобы рассказать, в чем дело, ведь ему надо было рассказать многое о грязных злодеяниях своего племянника Космо, да еще пару раз съязвить об Ойли Карлайле. И когда он закончил расписывать их пакости, завороженная им аудитория защелкала языком. Лорда Икенэма поразила мысль о том, как низко способно пасть человечество, и он винил себя в том, что эти события застали его врасплох. "Мы должны были предвидеть это, сказал он, мы должны были сказать себе, что это безумие - довериться кому-нибудь, вроде юного Космо, этого изворотливого лгуна, у которого штопор - прямой, а винтовая лестница - кратчайший путь между двумя точками. Завидев его черные усики, нам следовало бы отказаться от его услуг и искать помощника где-нибудь в другом месте. Мой старик-отец говаривал мне: "Никогда не доверяй бумаге, мой мальчик, и никогда не доверяй человеку с черными усиками. А вы, мой бедный Бифи, доверили обоим". Из-за воспаления голосовых связок ответ сэра Реймонда прозвучал невнятно, но лорд Икенэм понял, что тот сваливает всю вину на него, на лорда Икенэма.
- Это вы его предложили.
- Разве? Да, вы, ей Богу, правы. Я сидел здесь, вы сидели здесь и тянули мартини, как пылесос, и я сказал ... Да, все обернулось против меня. Простите.
- А что пользы-то?"
- Раскаянье всегда полезно, Бифи. Оно стимулирует работу мозга. Мой работает от него, как часы, и в нем уже начал созревать план действий. Вы сказали, что этот парень вышел? А куда он вышел?
- Откуда, черт возьми, мне знать, куда он вышел?
- Я спрашиваю, потому что случаем узнал, что у него чувствительная кожа, и он испытывает значительные неудобства из-за того, что сегодня утром жена заставила его надеть теплое белье. Я подумал, вдруг он где-нибудь в саду, раздет догола, чтобы вволю почесаться, его куртка лежит на земле или висит на каком-нибудь подходящем суку, а я тогда, тихо, как кошка подкрадываюсь и обыскиваю карманы. Хотя я сомневаюсь, что он из тех, кто будет бросать где попало куртку, в которой лежат важные документы. Лучше попробуем другой план, тот, о котором я говорил, что он начал созревать. После того, как вы о нем впервые услышали, я проработал его в уме до последнего штриха, и я уверен, что он принесет нам успех. Вы уверены, что он вернется?
- Конечно вернется, черт бы его побрал!
- И наверняка через эти балконные двери. Вряд ли он станет звонить в парадные двери, чтобы его снова представили. Это смутит и обеспокоит Альберта Писмарча. Порядок. Бифи, примите его учтиво, справьтесь о его чувствительной коже и займите разговорами до моего появления.
- Куда же вы?
"Спокойно. Ждите меня, и я вернусь", - сказал лорд Икенэм и исчез за дверью где-то за минуту до того, как через балконную дверь вошел Ойли Карлайл. Вряд ли можно сказать, что сэр Реймонд принял мистера Карлайла учтиво, если только не считать учтивым испепеляющий взгляд и обращение "коварный шантажист". О коже у него не справлялись и разговорами не занимали. Начало разговору положил сам Ойли, который был в отличном настроении и просто чувствовал, что все идет к лучшему в этом лучшем из миров. Когда он нащупывал письмо Космо, которое покоилось во внутреннем кармане его куртки, оно слегка похрустывало, ублажая его слух. Он был полон кипучей бодрости, когда завел разговор о росте цен, который наповал сразил его компаньона. Он как раз назначил тарифную ставку и сделал предложение о том, что если сэр Реймонд возьмет в руки чековую книжку и ручку, то все дело может быть решено чинно, ловко и к всеобщему удовлетворению, как вдруг засомневался насчет мироздания, которое считал лучшим из лучших. Открылась дверь, и появился Альберт Писмарч. "Инспектор Джервис", - объявил он с таким выражением неловкости на лице, как-будто проглотил целую пригоршню бабочек. В высокой, стройной фигуре вошедшего Ойли узнал своего попутчика с вокзала. И заметив, что его взгляд, такой мягкий в такси, стал теперь таким суровым, а его губы, когда-то улыбавшиеся, стали сомкнутыми и натянутыми, он ощутимо задрожал. Он вспомнил, как в парке развлечений гадалка за 50 центов предсказала ему по руке встречу с незнакомцем, которого следует опасаться, но даже мысль о том, что полдоллара потрачены не зря не радовала его.
Взгляд лорда Икенэма был суровым, а губы плотно сомкнутыми - это означало, что такой он видел свою роль. У него были пробелы по части знаний литературных трудов своего крестника, но он прочитал достаточно, чтобы знать, что криминальным элементам инспектор Джервис лучезарно не улыбался. Суровый взгляд, сомкнутые губы, строгий и официальный тон - вот таким представлялся ему инспектор Джервис. "Сэр Реймонд Бастебл?", - спросил он. Добрый вечер. Сэр Реймонд, я из участка". По всему было видно, что он в своем амплуа. В свое время он сыграл немало ролей и гордился тем, что сыграл их как следует. Он тихо гордился тем, что в мире нет таких вещей, которые он не мог бы с успехом изобразить экспромтом. За исключением, разве что циркового лилипута из-за его роста или Джины Лоллобриджиды из-за ее незаурядной фигуры.
Как-то пополудни "Под кедрами", что на Мейфкинг Роуд в пригороде Митчинг Хилл, в тот раз, когда он подружился с милягой, которого упоминал в беседе с Альбертом Писмарчем, он сыграл не только служащего из магазина птиц, пришедшего окольцевать тамошнего попугая, но и владельца "Кедров" мистера Роддиса, и его соседа - мистера Дж. Дж. Булстроуда и расстроился, когда ему не дали выступить в образе попугая, которого, по его убеждению, он сыграл бы очень убедительно. Ойли продолжал дрожать. "Плохо дело, - повторял он себе, плохо дело". Ему никогда не нравились инспекторы, а наименьшую симпатию к ним он испытывал, когда они появлялись внезапно, в тот момент, когда он завершал важное дело. Ему не нравилось, как на него смотрит этот инспектор. То, что он говорил нравилось ему еще меньше.
"Выворачивайте карманы", - строго произнес лорд Икенэм.
- А?
"И не надо акать? Я пристально следил за этим человеком с тех пор, как увидел его на перроне в Лондоне", - сказал лорд Икенэм поворачиваясь к сэру Реймонду, глаза которого вылезли из орбит. Этот тип шастает по карманам налево и направо, сказал себе я, тащит бумажники и все, что плохо лежит у всех подряд. Ойли встрепенулся и покраснел от стыда. Была задета его профессиональная гордость. Ни в каких других слоях общества классовые различия не бывают такими разительными, как среди зарабатывающих на жизнь нечестным путем. Грабитель свысока смотрит на мошенника, мошенник - на низкоквалифицированного похитителя молочных бидонов. Попробуйте обвинить высокопрофессионального мастера в мелком воровстве, и весь его снобизм вылезет наружу.
- А когда я ехал с ним в одном такси к Хаммер Холлу и по приезду обнаружил исчезновение портсигара, заколки для галстука, пачки леденцов от кашля и чернильной ручки, то понял, что мои подозрения небезосновательны. Давайте, давайте, чего же вы ждете?
Ойли все еще ловил ртом воздух.
- Так вы считаете, что я обкрадывал карманы. Вы с ума сошли. Я даже не знаю, как это делается.
- Чепуха. Это совсем просто. Просто запускаешь руку в карман. Не стоит ссылаться на недееспособность. Если Карл смог украсть у Клары кораллы, сказал лорд Икенэм, который в таких случаях был несколько склонен давать словам волю, то я не вижу причины, которая бы могла воспрепятствовать вам обокрасть чьи-либо карманы. "Парень оставался здесь наедине?" - спросил он сэра Реймонда. Тот моргнул и дал отрицательный ответ.
- Ну, тогда он не мог прикарманить ни одной из ваших безделушек, даже если у него и осталось еще для них место. Давайте же посмотрим, что у него есть. Стоит посмотреть повнимательнее. "Да", - сказал сэр Реймонд, когда наконец пришел в себя. Вне своей профессиональной деятельности он соображал медленно.
- Попрошу вас вывернуть карманы.
Ойли не мог решить, какие действия лучше предпринять. Будь он спокойнее, он мог бы заметить необычность самого инспектора, совсем непохожего по речи и поведению на инспекторов, с которыми он сталкивался по роду своей профессиональной деятельности у себя в стране, и у него могли бы возникнуть подозрения. Но он был слишком взволнован и чувствовал себя совсем не так спокойно, как обычно. А может, он подумал, что английские инспекторы все такие. Он никогда не сталкивался с ними в жизни. Его знакомство со Скотланд Ярдом было исключительно книжным, почерпнутым из детективов, к чтению которых он пристрастился. А может, то, что сэр Реймонд стоял между ним и окном не позволило ему усомниться. Бифи Бастебл, который только отпраздновал свое пятидесятидвухлетие уже не был тем гибким атлетом, каким был в свои тридцать, но был все еще довольно таки сильным соперником, особенно для тех, кто привык убеждать словом, а не силой. Окинув взглядом его внушительную фигуру, Ойли принял решение. Медленно с печальным вздохом при мысли о том, как все могло обернуться иначе, будь его Джерти со своими гладиолусами рядом, он вывернул карманы. Лорд Икенэм поразился скудости их содержимого.
- Вероятно, он припрятал награбленное где-нибудь, и несомненно в тайнике, помеченном на плане крестиком. Вот тебе на! А это что? Письмо, адресованное вам, сэр Реймонд.
- Да что вы говорите? Осмелюсь предположить, что оно написано человеком с черными усиками.
- Так, так.
- Я и сам хотел сказать то же самое.
- Невероятно.
- Крайне. Вы будете выдвигать против него обвинения за кражу письма?
- Не думаю.
- Вам, что же не хочется видеть, как его в сыром подземелье глодают крысы? Вы солидарны во мнении с Шекспиром о том, что "не действует по принужденью милость"? Что ж, конечно, дело ваше. Ладно, мистер Карлайл, вы можете идти.
Как только все сложилось, как сказал бы Ойли чинно и к всеобщему удовлетворению, снова открылась дверь и миру явилась миссис Феба Мудрост, которая выглядела, как белая крольчиха, при виде которой, первым порывом любого любителя животных было бы дать ей капустный лист.
"Реймонд, дорогой, сказала она, вы не видели моей свинки?" Последние полчаса сэр Реймонд Бастебл испытывал значительное напряжение, и хотя вмешательство его сводного брата ослабило его, он все еще находился под его влиянием. Казалось, внезапное затронутая тема свинки окончательно сведет его с ума. Качнувшись всем телом, он шепотом переспросил: "Вашей свинки?".
- Той маленькой золотой свинки с моего браслета. Она отцепилась, и я нигде не могу ее найти. А-а, Фредерик, давненько я вас не видела. Писмарч сказал мне, что вы здесь. Когда вы приехали?
- Поездом, в 3.26. Я остановился со своим крестником в Холле. Вы неважно выглядите, Феба. Что случилось? Пирог подгорел?
- Это все из-за этой книги Косси, Фредерик. Представить не могу, как рука у него поднялась написать такую книгу. Ее осуждает сам епископ.
-На то он и епископ.
-Сегодня я ездила в Лондон, чтобы встретиться с ним и рассказать, как я расстроилась, но не застала его.
"Может он был в другом месте?" - предположил лорд Икенэм. Этот разговор все больше приводил Ойли в замешательство. Сначала он решил, что этот инспектор просто странный, но потом он понял насколько странный этот инспектор. "Скажите, кто это", - потребовал он.
"Разве мой брат не представил вас?" - спросила Феба.
- Это сводный брат моего мужа, Лорд Икенэм. - Так вы не видели моей свинки, Фредерик?
"Феба, крикнул сэр Реймонд, вон!"
- Что, дорогой?
- Вон!
- Но я ведь собиралась поискать мою свинку.
" К черту вашу свинку. Вон!"- заорал сэр Реймонд голосом, от которого зачастую сыпалась штукатурка с потолка Королевского суда и служащие суда от испуга глотали жевачки. Тихо всхлипывая, как белый кролик, который получил из дома плохие известия, Феба удалилась, а Ойли подошел к лорду Икенэму. Лицо его имело суровый вид, но душа его пела, как всегда поет душа тех, кто видит, как поражение оборачивается победой.
"Ну!"- сказал он.
"Что, ну?" - спросил лорд Икенэм.
- Боюсь, что у вас неприятности.
- У меня? От чего же?
- От того, что выдавали себя за полицейского. Выдавать себя за полицейского - очень серьезное преступление.
- Но, дружище, когда это я выдавал себя за полицейского? Я и не думал.
- Дворецкий представил вас как инспектора Джервиса.
- Слова дворецкого еще не доказательство. Разве я виноват, что дворецкий пытается шутить? Это просто шутка у нас такая.
- Вы сказали, что вы из участка.
- Я имел ввиду приусадебный участок. Я там курил.
- Вы заставили меня вывернуть карманы.
- Заставил? Я попросил вас, и вы любезно согласились.
- Отдайте мне письмо.
- Но оно адресовано сэру Реймонду Бастеблу. Оно принадлежит ему.
" Да, - пробасил сэр Реймонд, вступая в дискуссию, оно принадлежит мне, а если вы говорите о серьезных преступлениях, то позвольте мне вам, опухоли злокачественной, напомнить, что нарушение тайны переписки - одно из серьезных преступлений. Дайте мне письмо, Фредерик".
Лорд Икенэм, который потихоньку направлялся к двери, замер, держась за дверную ручку. "Нет, Бифи, - сказал он, пока нет, вам надо заработать это письмо.
- Что?!
Я могу говорить открыто при мистере Карлайле, потому что я видел, как его покоробило ваше отношение к сестре Фебе. Бифи, и мне тоже давно причиняет боль ваше отношение к сестре Фебе, оно слишком напоминает не самые привлекательные эпизоды Книги Апокалипсиса. Измените это отношение. Станьте этаким очаровательным братцем. Воркуйте с ней, как лесной голубок. Время от времени возите ее в Лондон отобедать или посмотреть спектакль, а обращаясь к ней, не забывайте о том, что улыбка покоряет мир, и что вы не восточный шейх, недовольный прилежанием эфиопского раба. Если я узнаю от Альберта Писмарча, который будет внимательно следить за вами о заметном и значительном улучшении, вы получите это письмо. А пока оно останется у меня и будет висеть над вами, как этот, забыл имя этого парня, чей меч. Так и свое скоро забуду, - расстроившись сказал лорд Икенэм и вышел, закрыв за собой дверь. Минуту спустя дверь открылась снова, и показалась голова. "Дамокл",- произнесла она. "Дамоклов меч". Дверь закрылась.
Солнечным утром, около двух недель после того, как лорд Икенэм повесил Дамоклов меч над головой сэра Реймонда Бастебла, полностью испортив жизнь последнего и заставив его питать такие чувства в отношении специалиста по безоблачной жизни, которые никто не стал бы питать в отношении брата, пусть даже и сводного, джентльмен в форме открыл большим ключом дверь Брикстонской тюрьмы, что в окрестностях Лондона. Из двери вышел молодой человек в прилегающей морской форме. Космо Мудрост вернул долг обществу и снова был выпущен на свободу. Он похудел и побледнел с момента, когда его видели в последний раз, а его усы сбрили ценители красоты в лице руководства. И все же это не было таким уж великим благом для пешеходов и транспорта, потому что он решил, теперь мог себе позволить отрастить их снова. Законодательство Великобритании - это хорошо отлаженная машина, которая выносит тюремные приговоры на любой вкус. Бросаете свое преступление к ней в щель, а получаете соответствующий приговор - семь лет, например за присвоение трастовых средств, шесть месяцев за порез бритвой конкурента по бизнесу, четырнадцать суток без замены штрафом за угрозу физическим насилием полиции в состоянии алкогольного опьянения. По последней статье Космо и приговорили. Когда Ойли Карлайл в минуту невольного благородства одолжил Космо двадцать фунтов, последний, на которого эти деньги, как помнится, с небес свалились, высказал намерение отпраздновать это событие. Только сделал он это чересчур от души. Мысль о богатствах, которые рекой потекут из чемоданов дядюшки Реймонда окрыляла его, когда он начинал свой путь по дороге наслаждений. Ночь шумела пирушками, события шли такой сплошной чередой, что, казалось, не было времени с силой пинать в живот полицейского констебля Стайлза из подразделения охраны правопорядка, которому не понравилась попытка украсть у него шлем. Раздался свист, коллеги пострадавшего сбежались к месту происшествия, и представительные люди с суровыми лицами препроводили Космо в наручниках к ближайшей каталажке.
На следующее утро судья полицейского суда на Бошер стрит решил, что это не тот случай, когда можно ограничиться обыкновенным штрафом. Хотя он сказал это несколько иначе, смысл был таков: только тюрьма, одна только тюрьма и ничего, кроме тюрьмы может наказать этого тупорылого ублюдка. Он был разочарован невозможностью присудить больше, чем четырнадцать суток. Казалось, будь он свободным агентом, не ограниченным сводом правил, то Космо не избежал бы смерти от китайских пыток. Он явно считал китайцев более изощренными в этом деле. Так же считал и полицейский констебль Стайлз, чей живот все еще болел. Покинув альма-матер и ступив в свободный мир, в первую очередь наш подсудимый купил пачку сигарет, во вторую - утреннюю газету, а в третью основательно пообедал, о чем мечтал с самого начала заточения. Последние две недели, перебиваясь здоровой, но скудной тюремной пищей Космо много думал о приличном блюде, которое закажет, когда выйдет на волю. Оценив притязания таких заведений, как "Баррибал", "Марио", "Кларидж" и "Савой", он решил отдать предпочтение "Симпсону" на Стрэнде, хорошо зная, что ни в одном заведении Лондона не подадут блюдо приличнее, чем там. Он устремился туда, и воображение рисовало перед ним одетых в белое поваров, копошащихся у разделочных столов, рот наполнился слюной, а в глазах появился фанатичный блеск, как у питона, услыхавшего сигнал к обеду. Был один из тех теплых летних дней, когда многие люди в своих мыслях обращаются к холодному лососю и салату из огурцов, но все, что хотел он - дымящийся ростбиф с гарниром из йоркширского пудинга и картофеля, а на закуску что-нибудь вроде фруктового рулета и сыра Стилтон. Купленная газета называлась Дейли Газетт, и он поглядывал в нее время от времени, загружаясь калорийной пищей, как сухогруз зерном. К его неудовольствию, "Время коктейля" на первой странице заменил большой рассказ о двенадцатилетнем школьнике, который обрился наголо, чтобы быть похожим на Юла Бриннера. А на четвертой странице крупным черным шрифтом был напечатан заголовок "С ПЯТНИЦЫ: ФРЭНК - БЕССТРАШНЫЙ И РЕШИТЕЛЬНЫЙ" и под ним анонс, что "Время коктейля" скоро регулярно будет печататься в Дэйли Газетт. "Сенсационный роман Ричарда Тупого, сообщалось в анонсе, и упоминалось, что это псевдоним Космо Мудроста, подающего надежды молодого человека, племянника известного советника Королевы сэра Реймонда Бастебла. Ростбиф, фруктовый рулет и сыр Стилтон в купе с тем стилем, которым был написан сей манифест, привели Космо в бодрое расположение духа. Ведь если Дэйли Газетт по прежнему считала его автором "Времени коктейля", то значит дядюшка Реймонд, прочитав письмо разумно решил не рисковать и заплатить цену молчания. Космо чувствовал, что сообщение об этом наверняка ждет его дома на Бадж-стрит в Челси, и сожалел лишь о том, что спазмы голода не позволили ему пойти и прочитать его перед тем, как расслабиться у "Симпсона". Да уж ладно. Он некоторое время злорадно рисовал в воображении картину, на которой дядюшка Реймонд сидит за столом и вписывает ручкой в чековую книжку золотые цифры, как вдруг мир перевернулся в его глазах. Ему вдруг пришла в голову мысль о возможных действиях его приятеля Гордона Карлайла, каждое действие которого говорило о том, что он принимает решения на ходу. Ведь он мог лично отнести то письмо дядюшке Реймонду, огласить содержание, получить причитающуюся ему сумму и быть уже на пути в Америку. Хорошо, что Космо к тому времени уже покончил с фруктовым рулетом, иначе бы он превратился в прах в его рту. Фантазия ввела его в заблуждение, когда он живо представил, как Гордон Карлайл подсчитывает заработанные нечестным путем средства, стоя у перил океанического лайнера и любуясь дельфинами. Нет, Ойли не плыл в Америку. Как раз в этот момент он вставал из-за столика в противоположном углу "Симпсона", где обедал с Джерти - своей женой. И хотя отобедал он не хуже, чем Космо, на сердце у него скребли кошки. Те, кто видел его, говорили между собой: "Вот идет охотник, упустивший птицу-удачу." Необъяснимое исчезновение Космо было тяжким испытанием для Гордона Карлайла. Из-за него все остановилось. Не прошло и пяти минут, как он покинул Хаммер Лодж, и его проницательный ум уловил, что надо сделать для стабилизации обстановки, но задуманный им план не мог осуществиться без помощи Космо, а Космо исчез. В надежде на известия, Ойли на протяжении последних двух недель каждый день забегал на Бадж-стрит, но каждый день хозяйка давала ему от ворот поворот, не скрывая, что ее уже тошнит от одного его вида. Он был как генерал, планы которого были отшлифованы и готовы к осуществлению, а армия исчезла и не сказала куда. Поэтому стоит ли удивляться, что когда он направлялся к выходу и услышал, как кто-то выкрикнул его имя, а оглянувшись, он уперся взглядом в лицо человека, которого так долго искал, то сердце его заколотилось, как будто он увидел радугу в небесах. Заколотилось даже сильнее, потому что в отличие от поэта Вордстворта, к радугам он был равнодушен.
"Карлайл!", - вожделенно закричал Космо. Он чувствовал себя виноватым за то, что думал об этом человеке плохо, и это придало его голосу то радушие, с которым пастух встречает пропавшую овцу, которая пришла доложить о своем прибытии. "Присаживайтесь, присаживайтесь, мой дорогой дружище!" Его дорогой дружище присел, но его отчужденность и отстраненность явно свидетельствовали о волнении. Гнев пришел на смену радости в душе Ойли. Он не был готов простить, памятуя о лишениях, которым подвергался в течение последних четырнадцати суток. Взгляд, которым он уперся в Космо, был взглядом человека, намеревающегося потребовать объяснений. "Миссис Карлайл", - кратко представил он свою спутницу. "Это тот самый парень - Мудрост, золотце". Ага, вот как?" - сказала Джерти. Она тихонько щелкнула зубами, и в ее взгляде Космо почувствовал холод средь летнего дня. Сдержанность их поведения прошла для Космо незамеченной. Он продолжал источать сердечность и радушие.
"Ну, вот и вы! Итак?", - сказал он. До того, как взять слово Ойли должен был вспомнить, что он джентльмен. Слова, которые он выучил в раннем детстве, роились в голове. Он повернулся к жене.
"Он сказал "итак?"
"Я слышала", - мрачно ответила Джерти.
"Итак? Он сидит себе здесь и говорит "итак". Представляете себе?
"У него хватает наглости", - согласилась Джерти. Его никак не проймешь. Послушайте, вы. Где вы шлялись все это время?
Вопрос смущал. Людям нравиться иметь свои маленькие секреты.
"Н-н-нигде", - уклончиво ответил Космо. Ответ подействовал на собеседников наихудшим образом. Они и так были суровыми и строгими, а стали еще суровее и строже, и их неудовольствие стало таким явным, что вынудило его понять, что он уже не среди друзей. На столе стояла бутылка. Резкая дрожь пробежала по его спине, когда он заметил, как рука миссис Карлайл непроизвольно потянулась в ее направлении. Зная каким магическим влечением обладают бутылки по отношению к этой женщине при встрече с ней, он решил, что настало время быть честным, прямолинейным и смелым. -Собственно говоря, я был в тюрьме.
Как?!
-Да. Я был в загуле и пнул ногой полицейского, мне дали четырнадцать суток без права замены наказания. Я освободился сегодня утром.
Волшебное превращение произошло и мистером и с миссис Карлайл. Мгновение назад они были суровы и враждебны, а теперь глядели на него сочувствующим взглядом мистера и миссис, которые все понимают. Права тюрьмы непререкаемы.
"Так вот оно что!" - сказал Ойли, - я представить себе не мог, что с вами произошло, но если вы были в камере ...
"Какие они там?" - спросила Джерти.
-Кто?
-Камеры.
-Камеры как камеры. Не очень хорошие.
-Я думаю, там почти, как дома. Я всегда говорила, что посетить тюрьму можно, но жить в ней я бы не стала, даже если бы мне предложили. Плохо, конечно, что вас замели, но теперь вы здесь, так давайте не тратить время попусту. Обрисуйте ему ситуацию в общих чертах, Ойли.
-Сейчас, золотце. Дело пошло, но чуток зависло, Мудрост. Вы знаете типа, которого зовут Икенэм?
-Лорда Икенэма? Знаю. Он женат на моей сводной сестре. А что он?
Ойли не верилось, что дело решится легко. Это письмо у него. Космо издал такой же звук, как полицейский констебль Стайлз две недели тому - звук воды в канализации.
-Мое письмо?
-Ага.
-У старика Икенэма?
-Угу.
-Не понял.
-Сейчас поймете.
Повествование Гордона Карлайла о событиях в Хаммер Лодже было долгим, и еще задолго до его окончания челюсть Космо упала до предела. Он узнал ситуацию в общих чертах, и его настроение упало до того же предела, что и челюсть.
"Но что же нам делать? - прохрипел он, не видя и лучика надежды.
-Ну, теперь, когда я встретился с вами, все пойдет, как по маслу.
-Пойдет?
-Ага.
-Как по маслу?
-Угу.
"Не понимаю, как" - сказал Космо.
Ойли великосветски хихикнул.
-Очень просто, я бы сказал. Довольно просто, как мне кажется. Вы просто напишите дядюшке еще одно письмо о том, что вы долго думали, но по прежнему собираетесь сообщить всем, что это он, а не вы написали книгу и начнете трепаться об этом через пару дней. Разве он не начнет сотрудничать? Еще как начнет. Плотный обед, с которым как можно лучше пытался как раз справиться весьма удивленный желудок, притупил рассудок Космо, но он остался достаточно светлым для того, чтобы оценить красоту плана.
-Ну конечно же! То, что Икенэм получил письмо еще ничего не значит, так ведь?
-Совсем ничего.
-А вот другое, мое сработает.
-Точно.
-Теперь иду домой писать его.
-Не надо спешить. Я вижу у вас тут Газетт. Вы читали о серии рассказов?
-Да. Я думаю, им их продал Саксби. У меня есть письмо от литературного агента по имени Саксби, где он спрашивает можно ли заняться книгой, и я подумал, что это неплохая мысль. Я ответил ему, что можно.
-Первым делом, вы должны с ним встретиться и получить деньги.
"А вторым, сказала Джерти, вернуть Ойли должок. Вы не забыли, семьдесят фунтов. Вы были должны пятьдесят, и он вам одолжил еще двадцать. Всего семьдесят.
Верно. Все возвращается ко мне."
"А теперь, - сказала Джерти с металлической ноткой в голосе, все возвращается к Ойли. Он зайдет к вам где-то через час и заберет их."
Старик Говард Саксби сидел за столом в литературном агентстве Эдгара Саксби, когда Космо туда прибыл. Он вязал носки. Он вязал много, и если бы его спросили зачем, то он ответил бы, для того чтобы воздерживаться от курения, добавив, что он и курит много, чтобы в свою очередь воздерживаться от вязания. Это был высокий джентльмен далеко за семьдесят с устремленным в никуда взглядом, правда не таким, каким смотрит дохлый палтус с прилавка рыботорговца на прохожих. Этот взгляд заставлял многих, на которых он попадал чувствовать себя бесплотными духами, настолько очевидным было, что они не отражались на сетчатке его глаз. Хотя Космо был наполнен бифштексом, фруктовым рулетом и сыром Стилтон, натолкнувшись на этот пустой затуманенный взгляд, он сразу ощутил себя бесплотным, поспешно собранным в кучу эктоплазмой. Мистер Мудрост, - представила его девушка. А-а, - сказал Говард Саксби, после чего повисла пауза минуты на три, и только спицы позвякивали в тишине.
-Она сказала Мудрост?
-Да. Я написал "Время для коктейля". И очень правильно поступили, - задушевно сказал мистер Саксби. Как поживает ваша супруга, мистер Мудрост? Космо ответил, что у него нет жены.
-Вы уверены?
-Я холост.
-Значит Вордсворт ошибался. Он говорил, что вы связаны узами с вечной музой. "Извините, минуточку", - пробубнел мистер Саксби, возвращаясь к носку. Только пятку закончу. Вы вяжете?
-Нет.
-А сон вяжет, тот сон, который тихо сматывает нити с клубка ....
В клубе "Демосфен", где он ежедневно обедал, выдвигали различные гипотезы о том, действительно ли старик Саксби старый лунатик или только им прикидывается по какой-то собственной прихоти. Видимо, правда находилась посередине этих двух противоречивых гипотез. Его учителя сообщали, что в детстве он всегда был склонен позволять своему разуму то блуждать, то концентрироваться, а когда он занялся семейным бизнесом, то еще больше развил в себе эту способность, так как считал ее полезной. Издателя сбивало с толка, когда во время обсуждения условий договора, агент какое-то время упорно смотрит на него, а потом спрашивает, не играет ли тот на арфе. Он начинает нервничать, обещает пятнадцать процентов вместо предполагаемых десяти, да к тому же еще забывает обговорить прочие условия. Система Саксби раздражала Космо. Он хоть и был кротким при дядюшке Реймонде, но из гордости негодовал, когда к нему относились как к какой-то ничтожной заблудшей букашке - короеду. Он отрывисто кашлянул, и мистер Саксби рывком испугано поднял голову. Очевидно, он думал, что один в комнате. "О, Господи, я чуть не подпрыгнул из-за вас", - сказал он. Вы кто?
-Как я уже сказал вам, меня зовут Мудрост.
"Как вы сюда попали?" - не без интереса спросил мистер Саксби.
-Меня впустили.
-И оставили. Понятно, Теннисон был прав. Знания приходят и уходят, а Мудрость остается. Возьмите стул.
-Уже взял.
"Берите еще", - гостеприимно сказал мистер Саксби.
"Чем могу быть полезен?" - внезапно его посетила мысль.
- Я пришел по поводу сериала публикаций. Мистер Саксби нахмурился. Был затронут вопрос, по которому у него было свое непоколебимое мнение. "Когда я был молодым, строго сказал он, не было никаких сериалов. Мы ели старую добрую овсянку и здоровели от нее. А потом появились американцы со своими навороченными чипсами-випсами и всякой всячиной, и что мы имеем? Расстройствами желудка теперь никого не удивишь. Они захлестнули Англию.
- Сериал в газете.
"Ничего не изменится, если завернуть эту гадость в газету", - сказал мистер Саксби и снова принялся вязать носок.
Лорд Икенхем вошел в комнату. Вид у него, от мысков до кончика носа, был крайне взволнованный: он спешил на помощь обездоленному существу. Не все способны на такой поступок. Многие, встречаясь с обездоленным существом, перебегают на другую сторону улицы, только бы не слушать бесконечное нытье этого существа. Но благородный пэр был не из их числа. Видя на лондонской улице обездоленное существо, к тому же еще пострадавшее от взрыва газа Икенхем забывал о важных встречах (на которые он, правда, уже и без того опоздал) и бросался на помощь
- Туша, дружище! - воскликнул он - Выкладывай что случилось? Ну и вид у тебя! Прямо выжженная солнцем пустыня
Повествование сэра Раймонда не заняло много времени. Он сказал все, что думает о подлеце Космо, не забыл и о негодяе Карлайле. Аудитория слушала молча, затаив дыхание и только в конце цокнула языком. В который раз человечество лорда Икенхема своим коварством и во всем произошедшем лорд винил только себя.
Надо было думать наперед - сказал он. - Как, как мы могли довериться такому типу как Космо. Он же самый изворотливый из всех изворотливых мошенников! Да по сравнению с ним винтовая лестница становится наикратчайшим расстоянием между двумя точками! Достаточно было увидеть его усы, что бы понять что не подходит для нашего дела! Еще мой отец говорил <Никогда не доверяй бумаге и мужчинам с черными усиками>, а мы, Туша, доверили и тому и другому.
Сэр Раймонд попытался что-то сказать, но голосовые связки его не слушались. Впрочем Икенхему удалось понять, что виноват во всем был он, Икенхем. <Это ты ему предложил>
-Да, черт возьми, ты прав. Я сидел здесь, ты сидел там и засасывал мартини рюмку за рюмкой, как пылесос, и я сказал.. припоминаю, припоминаю. Прости меня.
-Что от этого толку?
-Не скажи, Туша, не скажи. Люблю помучить себя раскаянием и упреками. Мозги сразу включаются . Мои, например уже работают как бензопила над новым планом действий. Ты говоришь этот парень вышел. А куда он пошел?
-Понятия не имею куда он пошел!
-Я не просто так спрашиваю. Я знаю, что у парня чувствительная кожа, а жена заставила его надеть шерстяной свитер. Представляешь как он мучается? Я думаю он где-нибудь в саду. Выбежал туда, стянул с себя свитер и чешется от души. А это значит что его пальто валяется на земле или висит на первом попавшемся суку. Можно было бы подкрасться бесшумно, так что и веточка не хрустнет под ногой и посмотреть что у него там в карманах. Только вряд ли он станет разбрасываться одеждой в которой лежат такие важные бумаги. Будем действовать во другому. Тот план, о котором я говорил, созрел до мельчайших деталей с тех пор как я о нем говорил. Он поможет нам победить. Ты уверен, что этот парень вернется?
-Конечно вернется! Зайдет он с веранды, это точно. Вряд ли он отважится еще раз позвонить в парадную дверь и попросить что бы дворецкий еще раз объявил о его приходе. Это напугает беднягу Пезермарча. Будь с ним ласков, Туша, спроси как поживает его чувствительная кожа, развлеки его беседой. Я скоро буду.
-Ты куда?
-Не важно. Вернусь, когда ромашки расцветут - сказал лорд Икенхем и выпорхнул в холл, а буквально через минуту с веранды вломился Слизень Карлайл.
Сэр Раймонд не был ласков с вошедшим, не спросил как поживает его чувствительная кожа, не развлек его беседой. Сэр Раймонд посмотрел на вошедшего как солдат на вошь, обозвал его грязным шантажистом и подлецом. Слизень, напротив, с удовольствием поддерживал беседу. Его душа пела, а дела складывались как нельзя лучше в этом лучшем из миров. Письмо от Космо нежно шуршало во внутреннем кармане пальто и этот шуршание казалось Слизню лучше любой музыки. Вежливо, но решительно он завел разговор о вознаграждении, чем сильно огорчил сэра Раймонда. К тому моменту, как дверь в комнату открылась и вошел Альберт Пезермач, Слизень уже успел огласить свою цену и как раз предлагал сэру Раймонду взять в руки чековую книжку и покончить с этим делом раз и на всегда к общему удовольствию сторон
-Инспектор Джервис - объявил Перзермач. Эти слова он выговорил с трудом, как будто рот у него был набит бабочками. В комнату вошел высокий худой человек, в котором Слизень узнал своего утреннего попутчика, только от былой приветливости не осталось и следа. Поджатые губы и суровый взгляд не сулили ничего хорошего. Слизень вздрогнул. Хиромант с Кони Айланд предсказал ему встречу с человеком, которого следовало опасаться, но даже мысль, что пятьдесят центов, заплаченные хироманту не пропали даром, не согревала Слизня.
Лорд Икенхем поджал губы и прищурил глаза, потому что именно так видел себе роль, которую предстояло сыграть. Вряд ли он знал творчество крестника как свои пять пальцев, но прочитал уже достаточно, что понять, что в обществе преступников инспектор Джервис вел себя достойно, без фамильярностей, никому не подмигивал и в бирюльки с ними не играл. Суровый взгляд, суровый голос- суровый инспектор Джервис.
-Сэр Раймонд Бастабл? - спросил он - Добрый вечер, сэр Раймонд. Я из участка.
Лорд Икенхем был необычайно доволен собой. Ему довелось сыграть много ролей и он чрезвычайно гордился тем, что актер из него вышел бы неплохой. Любую роль талантливый пэр мог мастерски исполнить безо всяких репетиций, за исключением разве карлика и Джины Лоллобриджиты (слишком уж нестандартной внешностью обладали эти двое). За один вечер, например он изобразил не только работника зоомагазина, который пришел подстричь когти попугаю, но так же мистера Родиса, хозяина коттеджа <Кедры> и мистера Балстроуда, одного из соседей. К сожалению не было никакой возможности изобразить попугая, иначе Лорд Икенхем сделал бы это со всем возможным артистизмом.
Слизень дрожал. Не хорошо, совсем не хорошо, сказал он себе. Встреча с инспектором всегда не подарок, а уж тем более, когда такое выгодное дельце было уже практически на мази.
-Выверните карманы - приказал лорд Икенхем
-А?
-Не надо говорить <А?>. Я следил за этим человеком. - произнес лорд Икенхем, обращаясь к сэру Раймонду, у который круглыми от удивления глазами наблюдал за происходящим - еще с вокзала в Лондоне. Подозрительный тип. Этот парень шарит по карманам, тянет бумажники и все, что плохо лежит, сказал я себе.
От такой неприкрытой лжи, которая к тому же задевала его профессиональную гордость, Слизень чуть не поперхнулся. В преступном мире, как нигде, классовые различия особенно заметны. Опытные грабители свысока смотрят на воров более низкой квалификации, а те, в свою очередь презирают тех, кто живет воровством молочных бидонов и прочей чепухи. Обвините вора экстра класса в умыкании бумажника и вы узнаете, что такое настоящий снобизм.
-Мы вместе ехали в Хаммер Холл и за это время он основательно меня обчистил. Украл портсигар, булавку для галстука, пакет леденцов, авторучку. Не зря я боялся. Ну же, милейший, чего вы ждете?
-Вы говорите, что я краду кошельки? Чушь! Вы не в своем уме, я понятия не имею, как это делается!
-Элементарно! Запускаете руку в карман и берете все, что плохо лежит. Если Карл смог у Клары украсть кораллы - сказал лорд Икенхем, любивший делать лирические отступления - а Клара смогла у Карла украсть кларнет, не понятно почему вы не можете красть кошельки. Он оставался один в этой комнате?
Сэр Раймонд моргнул и ответил нет.
-Это хорошо. Значит он не успел прикарманить ваши милые безделушки, хотя у него уже наверное и места в карманах не осталось, что бы их спрятать. Ну давайте посмотрим на содержимое его карманов. Должно быть исключительно ценные вещи.
-Должно быть - замедленным эхом отозвался сэр Раймонд, махровый тугодум во всем, что не касалось его работы.
- Выверните карманы, милейший.
Слизень медлил, выгадывая время. Проглядывало в этом инспекторе что то неестественное, фальшивое, но Слизень слишком уж волновался, что бы уловить эту фальшь в манере двигаться и говорить и понять как сильно именно этот инспектор отличается от тех, к которым он привык на родине. А может наш герой об этом просто не задумывался, ведь он никогда не водил дружбы с английскими инспекторами, а если и знал о них что, то только из любимых детективов.
Отступать было некуда: путь к двери преграждал сэр Раймонд. Слизень немного смущался от массивности его фигуры. Туша Бастабл, которому недавно стукнуло 52, был не так силен и мускулист, как, скажем, 30 лет назад, но все еще оставался опасным соперником в битве, особенно для того, кто привык убеждать словом, а не физической силой. Ойли принял решение: тяжко вздохнув он вывернул карманы и подумал о том, как хорошо было бы сейчас оказаться рядом с милой Герти и ее гладиолусами.
Содержимое карманов оказалось столь незначительным, что Лорд Икенхем даже удивился.
-Успел таки припрятать свою добычу. Должно быть в укромном местечке, которое пометил крестом. Постойте, а это что ? Письмо, для вас сэр Раймонд!
- Неужели?!
- Да. Судя по почерку написано мужчиной с маленькими черными усиками.
-Так так.
-Я как раз собирался сказать то же самое
-Совершенно удивительно
-Несомненно. Будем судить за воровство. Что скажете, сэр Раймонд?
-Не стоит возиться.
-Разве вы не хотите увидеть его в каземате? Сырые стены, мрак подземелья, голодные крысы. Или вы, как и Шекспир, полагаете что не действует по принужденью милость, как теплый дождь она спадает с неба на землю и вдвойне благословенна: тем кто дает и кто берет ее. Отлично, это ваше право. Вы свободны, мистер Карлайл.
Дело близилось к завершению. Стороны уже приготовили свои конечности для рукопожатия, но в этот миг дверь распахнулась и на пороге возникла миссис Феба Умм. С виду эта женщина походила на пушистого крольчонка: ее так и хотелось накормить капустой или морковкой.
-Раймонд, душечка, -промурлыкала она ,- ты не видел моего поросеночка?
Последние пол часа сэр Раймонд Бастабл сильно волновался, и хотя успешное вмешательство свойственника, уменьшило волнение, назвать сэра Раймонда спокойным было никак нельзя. Внезапное появление некоего поросеночка вернуло его в мир кошмара, где вещи теряли привычный смысл. Покачнувшись в кресле он тихо спросил
-Твоего поросеночка?
-Да, маленького золотого поросеночка, подвеску с браслета. Он, видимо, упал. Не могу его найти. Здравствуй, Фредерик, давно тебя не видела. Пезермач сказал что ты здесь. Когда ты приехал?
-На трехчасовом поезде. Ты не очень-то хорошо выглядишь, Феба? Силенок маловато?
-Все из-за этой мерзопакостной книги! В голове не укладывается, что мой дорогой сыночек мог написать такую гадость! Епископ ее не одобряет.
-На то он и епископ.
-Я вчера ездила в Лондон, хотела повидаться с Космо. Так ужасно, что его не было дома.
-Значит он был в другом месте.
Изумление Слизня росло. Чудаковатый инспектор предстал в новой ипостаси.
-Скажите мне, кто этот человек?
Разве мой брат не познакомил вас? - удивилась Феба - Это муж моей сводной сестры, лорд Икенхем. Фредерик, а ты не видел моего поросеночка?
-Феба, - закричал сэр Раймонд - вон отсюда!
-Что, дорогой?
-Пошла вон!
-Я только хотела найти своего поросеночка:
-К черту всех поросят! ВОН отсюда - загремел сэр Раймонд, от голоса которого в Старом Бейли осыпалась штукатурка, а судейские приставы проглатывали жевательную резинку.
Феба вышмыгнула за дверь, с видом пушистого крольчонка, который получил плохие вести из дома, а Слизень вплотную подошел к Икенхему. Внешне спокойный, в глубине души он ликовал, как ликуют люди, чье поражение сняло маску и стало победой.
- Ну..- произнес Слизень
-Ну и что?- спросил лорд Икенхем.
-Вас ждут крупные неприятности
-Неужели? Позвольте узнать почему?
-Потому что вы назвались офицером полиции. Это, знаете ли не игрушки.
-Мой дорогой, и когда же это я назвался офицером полиции? Я даже и не думал никем называться.
-Дворецкий представил вас инспектором Джервисом
-Ну и что? Это совершенно ни о чем не говорит. Это все Пезермач, он у нас такой шутник. Да мы все тут, знаете ли, большие любители пошутить.
-Вы сказали что вы из участка!
-Я имел в виду тот участок, который за домом. Я вышел туда покурить.
-Но вы приказали мне вывернуть карманы!
-Приказал? Я вежливо попросил, а вы любезно согласились.
-Отдайте мне письмо!
-Но оно адресовано сэру Раймонду Бастаблу, и значит принадлежит ему. Да, принадлежит мне - громогласно вмешался сэр Раймонд - а тебе, паразитирующий нарост на теле общества, хочу напомнить, что нарушение тайны переписки является серьезным преступлением. Отдай мне письмо Фредерик.
Лорд Икенхем остановился около двери, держась за ручку.
-Нет, Туша - произнес он - Ты должен сначала заслужить это письмо.
-Что?!
-Я могу говорить при мистере Карлайле, ведь судя по тому как он вздрогнул, его очень разочаровал тон твоего разговора с сестрой. Меня тоже задело то, как ты говорил с Фебой. Прямо как звери из Апокалипсиса. Это никуда не годится. Помни, что ты в первую очередь заботливый брат, а не какой-нибудь там изверг - рабовладелец. Скажи комплимент, пригласи ее на ужин в хороший ресторан. Не забывайте ходить в театр время от времени, а Пезермач будет присматривать за вами и если он заметит, что дела пошли на поправку, я верну письмо. А пока что я буду держать над тобой этот, как его, меч.. не помню только чей. Следующий раз забуду собственное имя - сказал лорд Икенхем и раздосадованный вышел, закрыв за собой дверь. Через секунду дверь приоткрылась и лорд Икнехем просунул голову в образовавшуюся щель. Дамокл - сказал он - Дамоклов меч.
Ровно через две недели после того, как лорд Икнехем занес Дамоклов меч над головой сэра Раймонда (тем самым, нужно заметить, сильно отравив существование последнего: сэр Раймонд негодовал и думал про лорда Икенхема такое, какое ни в коем случае нельзя думать про родственника, пусть даже и дальнего, и специалиста по свету и сладости), джентльмен в форме распахнул дверь Брикстонской тюрьмы, что на окраине Лондона, и на волю вышел молодой человек в элегантном синем костюме. Космо Умм, отдав долг Обществу, вернулся круговорот жизни. За время неволи он побледнел и постройнел, а так же лишился своих усов, которые эстеты от юриспруденции сбрили в первую очередь. Судя по реакции прохожих, усы не были большой утратой, но Космо решил отрастить их снова.
Правоохранительная система Британии - хорошо отлаженная механизм, в котором имеются наказания на любой вкус. Засовываете преступление в небольшое окошко, и из другого такого же окошка получаете приговор: за хищение денег из кассы трастового фонда 7 лет тюрьмы, за убийство компаньона бритвой- 6 месяцев, а за пьяный дебош и оскорбление полиции - 14 суток, без замены штрафом. На долю Космо выпало последнее.
На двадцать фунтов, вытянутые из Слизня Карлайла, Космо пустился во все тяжкие, в какие только можно было пуститься на двадцать фунтов. Мысль о том, что скоро старое доброе золото начнет бить фонтаном из закромов дядюшки Раймонда, подзадоривала Космо. Вечеринка, которую он закатил по этому поводу, удалась на славу и Космо уже и сам не помнил как так получилось, что он ударил констебля Стайлза. Удар в область желудка при попытке украсть шлем задел констебля за живое. Засвистел свисток, прибежали коллеги задетого, с невозмутимыми лицами заковали Космо в наручники и сопроводили в ближайший полицейский участок.
Уже на следующее утром Космо предстал перед судом на улице Боше. При таком вопиющем случае только четырнадцать суток (без замены штрафом) могли, по словам судьи, вернуть хулигана на путь истинный. Лицо у судьи при этом было озабоченное, словно он боялся, что за жалкие две недели Космо не успеет понять всей глубины своего падения. А Космо в это время тихо радовался, что его не приговорили к тому, что известно китайцам как Смерть Тысячи Ран , и вообще ему казалось, что в Китае к преступникам относятся более сурово. Так же думал и констебль Стайлз, у которого область желудка ныла до сих пор.
Выйдя за ворота родной тюрьмы бывший заключенный первым делом купил сигарет, потом свежую газету. Следующим важным делом был сытный обед: об этом он долгие две недели грезил в неволе. Мысли о завтраках, обедах и ужинах, которые он будет поглощать на свободе, неотступно преследовали его все время, что он хлебал жидкую тюремную баланду. Баррибо и Кларидж, Парио и Савой, манили его своей изысканностью, но он предпочел им Симпсон, потому что знал наверняка: из всех сытных обедов в Лондоне, обеды у Симпсона были самыми сытными.
День был жаркий. В такой день принято утолять голод холодной лососиной и огуречным салатом, а о чем-то еще и думать противно, но Космо, забыв об условностях, заказал жареного мяса, йоркширского пудинга, жареной картошки, пирога с вареньем и стилтонского сыра.
В перерывах между отправлением в рот очередной порции еды Космо просматривал купленную утром газету (это была Дейли Газет). Он был очень недоволен, что на первой странице не было ни слова о романе <Время пить коктейль>, зато была целая статья про мальчика, который побрился на лысо, что бы быть похожим на Юла Бриннера, но дойдя до четвертой страницы Космо увидел крупный заголовок
Смело Серьезно Сенсационно
Со среды
Ниже была заметка, которая гласила, что скоро на страницах Дейли Газетт начнется публикация <шокирующего романа Ричарда Бланта>. Под псевдонимом Ричард Блант творит многообещающий молодой автор Космо Виздом, племянник сэра Раймонда Бастабла, пояснял автор.
Жареное мясо, пирог с вареньем, сыр и пудинг благотворно подействовали на Космо. Совершенно ясно, что в глазах Дейли Газет именно он, Космо, до сих пор и есть автор романа. А это значит, что дядя Раймонд, прочитав письмо, все-таки раскошелился. Космо был уверен что в своей квартирке в Челси он найдет письмо по этому поводу. Он даже немного сожалел о том, что не отправился прямиком домой, а пошел предаваться чревоугодию у Симпсона.
Пока все шло прекрасно. Космо живо представлял себе дядюшку Раймонда. Тот, в одной руке чековая книжка в другой ручка, выводил заветную цифру. Внезапно прекрасное видение растаяло как дым. Космо вспомнил о своем напарнике - Слизне Карлайле и его охватил страх. Слизень парень шустрый и не исключено, что он прочитал письмо, адресованное дяде Раймонду, сгреб денежки и сейчас плывет в Америку на шикарном лайнере, с карманами набитыми дядюшкиными сокровищами. Хорошо, что пирог с вареньем уже был съеден, иначе от таких мыслей Космо непременно подавился бы им.
Богатое воображение подвело Космо. Гордон Карлайл не плыл в Америку, не прогуливался по палубе белоснежного лайнера, не наблюдал за резвящимися дельфинам и не чах над златом. Он всего-навсего вставал из-за стола в том же ресторане. Обед, который они с Герти только что съели, был великолепным, но настроение у Слизня все равно было отвратительным. Сторонний наблюдатель сказал бы, что этот посетитель ресторана упустил своего синего пернатого друга.
Слизень тяготился отсутствием Космо. План дальнейших действий созрел у него сразу как только он вышел из Хаммер Лодж, но Космо был неотъемлемой частью этого плана. А Космо не было. Каждый день из тех двух недель, которые Космо провел в тюрьме, Слизень наведывался на Бадж Стрит и каждый раз хозяйка (которая уже не скрывала своего отвращения к Слизню, до того он ей надоел), говорила, что Космо нет дома. Слизень ,находился в положении генерала, армия которого дала деру перед решающим сражением не оставив даже обратного адреса .
Он встал и направился к двери когда кто-то окликнул его. Слизень обернулся и увидел человека, которого разыскивал так долго. Сердце его затрепетало, забилось от радости, как будто он смог наконец-то достать до радуги рукой, или даже сильнее, потому что, в противоположность Вордсвотру, на радуги ему было наплевать.
-Карлайл - завопил Космо. Он уже осыпал себя упреками, за то, что так низко думал об этом славном человеке и от этого в его голосе появились интонации пастуха, который наконец-то нашел заблудшую овечку.
-Садись, дружище, садись скорее!
Дружище сел. Вид у него был ошеломленный. Радость уступила свое место праведному гневу. Прошедшие две недели дались ему нелегко и он не собирался прощать своего мучителя так вот просто, без объяснений.
-Миссис Карлайл - представил он свою спутницу - Дорогая, это тот самый Виздом.
-Неужели? - она бросила взгляд на Космо и цокнула языком, делая все от нее зависящее, что бы омрачить этот солнечный день.
Космо так искренне радовался, что даже не заметил враждебности супругов
-Так вот ты где! Ну что?
Слизень считал себя джентльменом и, это мешало ему открыть рот и сказать все, что он думает. Слова знакомые до боли тучами роились в его голове. Он повернулся к жене.
-Он сказал ну
-Сама слышала
-Ну? Он сидит здесь и говорит ну! Как тебе это нравится?
-Смелый парень - согласилась Герти. Сидит тут, шикует, все у него тип-топ. Послушай, ты, где тебя черти носили две недели? Космо замешкался. Он любил секреты
-Там где вас не было
Сказать хуже было нельзя. Его собеседники, и без того довольно озлобленные, стали еще озлобленнее, и он наконец-то понял, что находится не в стане друзей, но врагов. Космо увидел, как миссис Карлайл тянется к стоящей на столе бутылке, и не на шутку струхнул. Он прекрасно знал, что эта женщина делала с бутылками, стоило ей лишь немного разволноваться. Космо осознал, что настало время быть смелым, серьезным и сенсационным.
-По правде говоря я был в тюрьме..
-Где?
-В тюрьме. Был подшофе и на радостях пнул полицейского. Дали четырнадцать суток без замены штрафом.
Супруги Карлайл преобразились как по волшебству. От враждебности и гнева не осталось и следа, их лица просияли пониманием и сочувствием. Тюрьма это святое.
-Так вот оно что! А я-то всю голову изломал, все думал куда ты мог деться. А ты оказывается в каталажку загремел!
-Ну как они там? - спросила Герти.
-Кто они?
-Каталажники, кто же еще
-А, каталажники. Так себе.
-Это прям как домой съездить, я думаю. Наведаться к ним, конечно, можно, но жить в тюрьме я бы ни за какие коврижки не согласилась. Скажи спасибо, что ноги унес оттуда по добру по здорову. Гордон сейчас расскажет что к чему.
-Да, радость моя. Дела наши накрылись медным тазом, Виздом. Так-то вот. Ты знаешь парня по фамилии Икенхем?
-Лорд Икенхем? Да, знаю. Он женат на сводной сестре моего дядьки. А что с ним такое?
Слизень был не из тех, кто смягчает удар ненужными разговорами.
-Письмо у него.
Космо издал булькающий звук, как вода, падающая в пустой сосуд. Точно так же констебль Стайлз булькал две недели назад.
-Мое письмо?
-Ага.
-У лорда Икенхема?
-Точно.
-Не понимаю.
-Сейчас поймешь.
Слизень долго живописал события в Хаммер Лодж, но челюсть у Космо отпала до неприличия низко еще в середине рассказа. Он сообразил что к чему и настроение его было примерно на уровне челюсти.
-И что же нам делать - спросил он внезапно охрипшим голосом.
Просвета между тучами, по его мнению, не было ни малейшего.
-Раз ты появился, то все легко и просто.
-Легко
-Ага
-И просто ?
-Ну да
-Не понимаю
Благородная улыбка заиграла на устах Слизня.
-Все просто, я тебе скажу. Проще некуда, я так думаю. Просто чиркнешь своему дядюшке еще одно письмецо, дескать, не намерен мириться с неправдой и уж на сей раз точно расскажу всем кто сочинил <Время пить коктейль>. Сей раз будет в ближайшую пару дней. Такое и мертвого расшевелит, а твоего дядьку и подавно. Он мигом этот чек подпишет.
Все силы Космо шли на переваривание плотного обеда и его восприятие притупилось, но не настолько, что бы не понять всех прелестей этого плана.
-Точно! А то письмо пусть остается у Икенхема, ничего страшного.
-Совершенно ничего страшного.
-Сейчас мы это сделаем.
-А то!
-Сейчас пойду домой и напишу.
-Не торопись. Я вижу ты читал Дейли Газетт. Про публикацию там видел?
-Да. Саксби поработал, наверное. Я получил письмо от литературного агента по фамилии Саксби, он спрашивал не может ли он заняться изданием книги. Мне эта идея понравилась и я ответил, что может.
-Тогда первым делом топай к нему и получи денежки.
-А вторым делом - сказала Герти - Отдай Гордону должок. Семьдесят монет, как ты помнишь. Ты был должен пятьдесят, а потом занял двадцатку, итого семьдесят.
-Точно, память возвращается ко мне
А деньги - и тут в голосе Герти зазвенели металлические нотки - возвращаются к Гордону. Он зайдет к тебе через пару часов. Когда Космо пришел, мистер Говард Саксби -старший восседал за столом в литературном агентстве Саксби, и вязал. Он много вязал, что бы не курить и много курил, что бы не вязать. Мистер Саксби был преклонных лет, высок и тощ. Смотрел он долго и не мигая, как палтус на прилавке рыбного магазина. Тем, на кого он смотрел, начинало казаться, что они не существа из плоти и крови, а бестелесные сознания - так упорно Саксби их не замечал. И у Космо, до отвала набитого жареным мясом, пирогом и сыром, возникло ощущение, что он без труда пропускает свет, как только мистер Саксби взглянул на его своим фирменным взглядом.
-Мистер Умм - сказала девушка из приемной
- Да -отозвался Саксби и замолчал. Молчал он примерно минуты три, деловито перебирая спицами - Она сказала Умм?
-Да, я написал <Время пить коктейль>
-Вы молодчина, славно поработали - сердечно произнес Саксби. -Как ваша супруга?
Космо ответил, что у него нет супруги
-Точно?
-Я холостяк
-Значит Вордсворт ошибался. Он говорил, что повенчан ум с бессмертными стихами. Прошу прошения, всего одна минутка - сказал Саксби и принялся вязать. - Я как раз довязываю пяточку. Вы вяжете?
-Нет
-А вот сон вяжет. Тот сон, что тихо сматывает нити с клубка забот.
В клубе Демосфен, где Космо ежедневно обедал, много говорили про старика Саксби. Одни считали его старым маразматиком, другие называли опытным прохиндеем. Истина была посредине. Школьные учителя, говорили, что <мальчик рассеянный - не умеет сосредоточиться>. Со временем это качество развилось, точнее Саксби его развил. Мнимая рассеянность была ему на руку, особенно его тонком деле. Если сначала долго смотреть на издателя, а потом спросить играет ли тот на арфе, то издатель непременно собьется с толку, вместо десяти процентов, которые он собирался предложить, предложит пятнадцать, а о правах на переиздание и вовсе не вспомнит.
Космо был раздосадован таким отношением к себе. Пусть дяде Раймонду он не мог возразить и слова, но обращаться с собой как с назойливой мошкой тоже не позволял. Космо резко кашлянул. Саксби оторвался от своего носка и буквально обомлел, увидев что в комнате еще кто-то есть.
-Господи, я так испугался! - воскликнул он - Вы кто?
-Как я уже говорил меня зовут Умм.
-А как вы вошли? - заинтересовался Саксби
-Меня привели
-А, и вы остались. Понятненько. Теннисон был прав. Приходят знания, но остается ум. Вот стульчик, присаживайтесь Я уже сижу на стульчике
-Сядьте на другой - гостеприимно предложил Саксби.
-Может я могу вам чем-то помочь ?- внезапно осенило старика
-Я пришел по поводу публикации
Мистер Саксби нахмурился. У него был свой взгляд на этот вопрос
-Во времена моей молодости не было никаких бубликов - сурово произнес он - Мы ели старую добрую овсянку и прекрасно себя чувствовали. А тут пришли эти америкашки со своими бубликами, чипсами, бутербродами и вы посмотрите что происходит! Изжога и несварение желудка свирепствуют по стране. Нация на грани вымирания!
-Я насчет публикации в газете
-От того, что вы завернули бублики в газету ничего не изменилось
Лорд Икенхем вошел в комнату сам не свой от беспокойства и тревоги. Казалось, даже брови его, как радиоантенны, уверенно ловили сигнал бедствия. Многие на его месте, завидев эту несчастную жертву обстоятельств, этот жалкий обломок былого величия, поспешили бы незаметно смыться, чтоб только не слышать тяжкие вздохи и причитания, которые всегда наготове у подобных типов. Но не таков добряк лорд. От собственного врожденного великодушия не улизнешь.
- Толстяк! - вскричал он. - Дорогой мой, в какой передряге Вы побывали - песчаная буря, ураган, цунами? Что приключилось?
Сэру Реймонду понадобилось не слишком много времени, чтобы рассказать о происшедшем. В основном он возмущался гнусной подлостью своего племянника Космо, отвлекаясь иногда на едкие замечания в адрес Пройдохи Карлайса. Его аудитория потрясенно молчала. Лорда Икенхема ужаснула мысль о том, до какой низости докатилась человеческая натура, и он попенял себе, что эти новые веяния умудрились застичь его врасплох.
- Нам следовало предвидеть такой поворот дела, - вздохнул он. - Чистое безумие - доверять любителю кривых дорожек, вроде Вашего юного Космо. Только лишь завидев эти маленькие черные усики, мы должны были бежать сломя голову как можно дальше и подыскивать себе союзника где-нибудь в другом месте. "Никогда ничего не вверяй бумаге, мой мальчик", любил говаривать отец, "и никогда не доверяй людям с маленькими черными усиками". А Вы, мой бедный Толстяк, безрассудно презрели оба совета.
Поперхнувшись, сэр Реймонд промычал в ответ нечто невразумительное, но лорд Икенхем понял, что тот всю вину перекладывает на него, мол, Вы же эту кашу и заварили.
- Неужели? Дайте-ка припомнить. Вы сидели вон там и нагружались мартини, как слон на водопое, и я предложил... Ей-богу, Ваша правда. Простите меня.
- Что толку от Ваших извинений?
- Раскаяние всегда полезно, Толстяк. Оно заставляет работать серые клеточки. Мои ревут, как пила лесоруба, и план действия уже начинает вырисовываться. Так, Вы говорите, этот парень вышел? Куда он направился?
- Какого дьявола, откуда я могу знать?
- Ну, я не просто спрашиваю. Мне стало известно, что у Пройдохи очень чувствительная кожа. И сегодня он на стенку лезет из-за того, что утром жена напялила на него шерстяное белье. Я подумал, может, он выскочил в сад, разделся донага, чтоб вволю почесаться. В таком случае он либо швырнул пальто прямо на землю, либо повесил на какую-то ветку. Я бы подкрался на цыпочках, чтоб ни один сучок не хрустнул, и обшарил карманы. Нет, вряд ли он легкомысленно отнесется к пальто. Ведь в нем такой ценный документ. Что ж, раздумывать некогда - испробуем мой новый план, с пылу с жару, так сказать. Вы абсолютно уверены, что он вернется?
- Конечно, вернется, будь он трижды проклят!
- Вероятно, через те балконные двери, что выходят прямо в сад. Едва ли он станет опять трезвонить с главного входа и лишний раз мозолить глаза Писмарчу... Отлично! Вежливо примите его, ну, справьтесь о состоянии нежной кожи, что ли. В общем, в мое отсутствие будьте паинькой.
- Вы уходите?!
- Спокойствие, друг мой, я вернусь, "когда поля от маргариток побелеют", - лихо подмигнул лорд Икенхем и ретировался за мгновение до того, как вошел Пройдоха Карлайс.
Вряд ли можно было назвать прием сэра Реймонда вежливым, если только считается учтивым впиваться в кого-то свирепым взглядом василиска и называть того грязным вымогателем. И, разумеется, он даже не попытался завязать светскую беседу. Впрочем, гость ничуть этим не смутился. Письмо Космо, свившее уютное гнездышко во внутреннем кармане его пальто, издавало легкий хруст, когда он по нему похлопывал. И это была неземная музыка для его ушей. С веселым оживлением, которое ранило собеседника подобно тупому ножу, он завел разговор о цене.
Пройдоха намекнул, что, если сэр Реймонд потрудится выудить свою чековую книжку и возьмет в руку перо, то дело может быть улажено быстро, аккуратно и ко всеобщему удовлетворению. Едва он в общих чертах наметил расценки, как открылась дверь, и на пороге появился Альберт Писмарч.
- Инспектор Джервис, - доложил дворецкий. И со стеснением в груди, будто он только что ненароком заглотнул целый половник живых мотыльков, Пройдоха узнал в высокой тонкой фигуре вошедшего своего недавнего попутчика. А заметив, что взгляд джентльмена, столь приветливый в такси, теперь суров, и губы, некогда улыбавшиеся, сухо поджаты, то заметно упал духом. Внезапно он вспомнил предсказание одного хироманта с Кони-Айленда, сообщившего в обмен на пятьдесят центов, что ему следует остерегаться странного незнакомца, который однажды перейдет ему дорожку. И хотя тот не позаботился описать приметы подозрительного типа, Пройдоха не слишком-то опечалился, посчитав, что по цене и товар.
Если глаза лорда Икенхема и смотрели сурово, а губы крепко сжимались, то лишь потому, что именно так ему виделась задуманная роль. В книге своего крестника Джонни Пирса он прочел достаточно для того, чтобы знать, - когда инспектор Джервис очутился в обществе уголовников, то и не думал добродушно улыбаться им. Жесткий взгляд, каменное лицо, тон решительный и твердый - вот как лорд Икенхем представлял себе настоящего Инспектора.
- Сэр Реймонд Бастебль? - осведомился он. - Добрый вечер.
И, чувствуя, что смотрится при этом вылитым полицейским, тихонько пыхтел от самодовольства. Это был его пунктик, предмет особой личной гордости, что в природе не существовало ничего такого, что он не смог бы в любой момент, без подготовки и с полным успехом изобразить… разве что кроме циркового лилипута, из-за специфики его роста, или Джины Лоллобриджиды с ее неподражаемыми формами. Однажды в Митчинг-хилле, в коттедже "Кедры", произошел случай, когда он, помогая одному малому, изобразил не только ветеринара, намереваясь сделать педикюр местному попугаю, но и мистера Роддиса, владельца "Кедров", и мистера Балстрода, его соседа. И очень разочаровался, когда был лишен возможности исполнить роль самого попугая, образ которого он уже готовился набросать в непринужденной, подлинно артистической манере.
Пройдоха никак не мог оклематься. Ну и влип, твердил он себе, ну и влип. Он всегда поражался умению полицейских ищеек внезапно вырастать из-под земли как раз в тот момент, когда у него наклевывалось выгодное дельце. А уж их излюбленные методы, слежка и все такое прочее, доводили его просто до белого каления.
- Выверните-ка Ваши карманы, - кратко приказал лорд Икенхем.
- Ч-что?
- Не возражайте. Я следил за этим жуликом от самого Лондона, - повернулся лорд Икенхем к сэру Реймонду, который словно улитка ошарашено пучил глаза. - Его вороватые замашки вызвали у меня подозрение еще на вокзале. "Эге!", сказал я себе, "Да никак этот парень таскает бумажники у всех подряд"…
Пройдоха взвился. Лицо его пылало. Так грубо задеть его профессиональную честь! Нигде в обществе не существует такой четкой иерархии, как среди преступников. Грабитель свысока смотрит на налетчика, а налетчик презирает жалкого воришку, стянувшего стакан молока. Рискните обвинить первоклассного мошенника в мелком воровстве и вы обнаружите в нем жуткого сноба.
- …Я подсел к нему в такси, - невозмутимо продолжал лорд Икенхем. - и проводил до Хаммер-холла. А при выходе мне удалось незаметно обыскать этого субчика и, когда я обнаружил булавку для галстука, портсигар, пачку пастилок для горла и авторучку, то понял - мои подозрения оказались верны. Ну же, приятель, чего мы ждем?
Пройдоха все еще судорожно ловил ртом воздух.
- Говорите, я чистил карманы? Да Вы рехнулись. Я понятия не имею, как это делается, - задыхался он.
- Вздор. Это совершенно не сложно. Бесполезно отпираться, ссылаясь на свое, якобы, неумение. Если Карл у Клары, - сказал лорд Икенхем, смакуя каждое слово, - украл-таки кораллы, то почему бы и Вам не залезть в чей-то карман. Оставался ли он здесь один, без присмотра? - поинтересовался лже-инспектор у сэра Реймонда. Тот, мигнув, замотал головой.
- А! Тогда ему не представился удобный случай стянуть что-либо из ваших милых безделушек. Но давайте-ка, все же проверим, что у него имеется при себе. Так будет вернее.
- Да, да, - наконец-то, вступил в игру сэр Реймонд. Честно говоря, он всегда туго соображал, если дело не касалось его профессии. - Выворачивай карманы, приятель.
Пройдоха заколебался. Если бы не волнение, он бы наверняка сообразил, что этот "инспектор" весьма странный и сильно отличается от тех полицейских, с которыми он сталкивался у себя на родине. И тогда заподозрил бы неладное. Но сегодня обычное спокойствие изменило ему. До сих пор его знакомство со Скотланд Ярдом ограничивалось лишь колоритными персонажами из популярных детективов, чтением которых он так страстно увлекался. И, очевидно, он полагал, что все английские инспекторы таковы.
А возможно, конец его сомнениям положило то обстоятельство, что путь к бегству преграждала солидная фигура сэра Реймонда. Толстяк Бастебль, недавно отметивший пятьдесят второй день рождения, конечно, уже не был тем мощным атлетом, что тридцать лет назад, но и сейчас выглядел чрезвычайно крепким. Проникнувшись его внушительными размерами, Пройдоха сдался. Медленно, со скорбным вздохом, думая о том, что все могло обернуться иначе, окажись здесь его Герти со своей вазой полной гладиолусов, он вытряхнул карманы.
Лорд Икенхем, казалось, удивился скудости содержимого.
- Видимо, добыча у него припрятана где-то в тайничке, - сказал он. - А это что? Я так и думал! Письмо, адресованное Вам, сэр Реймонд.
- Неужели?
- Поверхностный осмотр дает право утверждать, что написано оно джентльменом с черными усиками.
- Ну и ну.
- И я собирался сказать тоже самое. Сэр Реймонд, намерены ли Вы выдвинуть обвинение против этого человека?
- Думаю, нет.
- И Вам не хочется увидеть его в сырой и мрачной темнице, где крысы гложут кости? Ваше милосердие поистине достойно уважения. Что ж, мистер Карлайс, Вы свободны, можете идти.
И в тот момент, когда дело, по собственному выражению Пройдохи, уладилось ко всеобщему удовлетворению, дверь открылась и в комнату заглянула миссис Фиби Уиздем, обликом настолько походившая на пушистого белого зайчика, что так и тянуло угостить ее листиком свежего салата.
- Реймонд, дорогой, - проворковала она, - ты не видел мою хрюшку?
Последние полчаса сэр Реймонд находился почти в нокауте и, несмотря на ловкий трюк шурина, еще не успел до конца очухаться. Невинный же вопрос о хрюшке внезапно десантировал его в мир ночных кошмаров и он почувствовал, как пол под ногами куда-то исчез и снова появился. Слегка пошатываясь, он хрипло прошептал:
- К-какую хрюшку?
- Маленькую золотую подвесочку с моего браслета. Она соскочила, и я нигде не могу ее найти. О, Фредрик, как приятно видеть Вас. Когда же Вы приехали?
- Мой поезд прибыл в 3.26. Мы с крестником остановились в "Холле". Но Вы не слишком-то хорошо выглядите, Фиби. Какие-то неприятности?
- Это всё Косси и его книга, Фредрик. Я не могу представить себе, как он решился написать такое. Епископ возмущен!
- Епископы есть епископы.
- А вчера я даже съездила в Лондон, чтобы увидеться с ним и высказать, как я расстроена, как встревожена происходящим, и, представьте себе, Косси там не оказалось.
- Возможно, он где-то еще? - высказал предположение лорд Икенхем.
Пройдоха слушал этот обмен любезностями с все возрастающим замешательством. Сначала он думал, что инспектор просто эксцентричен, но только теперь до него дошло, насколько необычным тот был.
- Признавайтесь, кто - этот малый? - потребовал он.
- Разве мой брат не представил вас? - удивилась Фиби. - Это же лорд Икенхем, муж моей родной сестры. А Вы не видели брелочек, Фредрик?
- Фиби, - выдохнул сэр Реймонд, - выйди!
- Что, дорогой?
- Выйди!
- Но я же собиралась поискать…
- Да забудь ты свою хрюшку. Убирайся вон! - взревел сэр Реймонд тем знаменитым голосом, от звука которого на слушаниях в уголовном суде с потолка сыпалась штукатурка, а слабонервные судейские чиновники давились жевательной резинкой.
Тихо всхлипывая, Фиби удалилась, своим жалким видом напоминая теперь зайчика, получившего известие о разорении родной норы. Пройдоха развернулся к лорду Икенхему. Вид у него был угрюмый, но сердце пело, предчувствуя, что бесславное поражение вот-вот обернется победой.
- Итак! - сказал он.
- Что "итак"? - поинтересовался лорд Икенхем.
- Боюсь, Вы здорово влипли.
- Я? С чего это?
- Ну, начнем с того, что Вы выдали себя за представителя полиции, а это очень серьезное нарушение.
- Когда это я выдавал себя за полицейского, почтеннейший? Даже и в мыслях не было.
- Но дворецкий назвал Вас инспектором Джервисом.
- Слова дворецкого не доказательство. Разве виноват я в том, что он пытается острить? Да, это была небольшая шутка. Наш с ним маленький домашний розыгрыш.
- Ничего себе "маленький"! Вы заставили меня вывернуть карманы.
- Заставил? Я лишь попросил и Вы любезно согласились.
- Верните мне то письмо.
- Не могу, оно адресовано сэру Реймонду Бастеблю. И принадлежит ему.
- Действительно, - встрял в дискуссию сэр Реймонд, - оно мое, и если уж Вы, подлая душонка, заговорили о правонарушениях, позвольте напомнить, что присвоение чужой почты является одним из них. Отдайте мне письмо, Фредрик.
Собираясь уже покинуть комнату, лорд Икенхем замер, держась за дверную ручку.
- Нет, Толстяк, - сказал он. - Рановато. Вам придется заслужить его.
- Что-о?!
- Буду откровенен, несмотря на присутствие мистера Карлайса. По тому как его перекосило, я понял, что Ваш рык напугал не только бедняжку Фиби. Ох, Толстяк, пришла пора меняться, а то Ваши манеры всё больше смахивают на повадки адских созданий из Апокалипсиса. Смените тон. Включите братское обаяние. Время от времени возите сестру в Лондон обедать, сводите ее в театр и, обращаясь к ней, помните о ласке и доброте. Воркуйте, подобно лесному голубку. Перестаньте корчить из себя восточного падишаха, вечно недовольного преданным эфиопом. Отныне Писмарч станет присматривать за Вами. И если я узнаю, что ситуация улучшается, Вы получите назад свое драгоценное письмо. Между тем, я намерен держать его над Вами подобно мечу... как, бишь, звали того парня?.. Вылетело из головы. Собственное имя уже забываю, - проворчал лорд Икенхем и вышел, раздраженно хлопнув дверью. Мгновением позже, она вновь распахнулась, и появилась его голова.
- Дамокл, - сказал он. - Подобно Дамоклову мечу.
Ярким солнечным утром, спустя две недели после того, как лорд Икенхем искусно приладил над головой сэра Реймонда Бастебля свой "дамоклов меч", основательно подпортив настроение родственничка, в предместье Лондона джентльмен в униформе открыл дверь брикстонской тюрьмы и выпустил на свет божий молодого человека, одетого в костюм характерного темно-синего цвета. Итак, заплатив свой долг обществу, Космо Уиздем, наконец-то, снова был запущен в обращение. Он побледнел и порядком осунулся. К тому же любящие красоту власти постановили сбрить его щегольские усики. Что, однако, не прибавило порядка на дорогах, поэтому он решил снова и как можно скорее их отрастить.
Закон Великобритании - это хорошо отлаженный механизм, способный обеспечить тюремные сроки на все вкусы. Вы просто бросаете ваше преступление в прорезь этого автомата и наружу выскакивает готовый вердикт - семь лет за растрату чужого имущества, шесть месяцев за приготовление фарша из делового конкурента, и четырнадцать суток без права замены штрафом за буйство в нетрезвом виде и нападение на полицию. На долю Космо выпало мотать последний из них.
Когда Пройдоха Карлайс в порыве необычайной щедрости ссудил Космо двадцатью фунтами, последний, получив, можно сказать, подарок небес, вознамерился как следует отпраздновать это событие. Только сделал он это слишком усердно. Мысль о золотом дожде, который не сегодня-завтра хлынет из заветных сундуков дядюшки Реймонда, вскружила ему голову. И парень на радостях устроил шумную ночную попойку. Одно веселье тянет за собой другое, и вот уже Космо занят тем, что лихо пинает констебля Стайлса в живот за то, что тот с недоверием отнесся к желанию молодого человека стибрить его полицейскую каску. С пронзительными свистками на выручку пострадавшему сбежались сослуживцы, головореза мигом скрутили и торжественно препроводили в местную каталажку.
Суд состоялся на следующее же утро. И по мнению судьи, Космо не должен был отделаться простым штрафом. "Тюрьма и только тюрьма способна разъяснить молокососу что к чему", постановил он, хотя и сформулировав свою мысль несколько иначе. По всему было видно, что разгневанный служитель Фемиды здорово сожалеет о невозможности продлить парню срок "обучения". Создавалось такое впечатление, что, будь его воля, он бы с наслаждением выпустил из Космо всю кровь, капля за каплей, прибегнув к опыту свирепых китайцев, поднаторевших и по части казней и в изощренных пытках.
Покинув стены импровизированной Аlma mater, наш экс-заключенный перво-наперво обзавелся пачкой сигарет; во-вторых, купил свежий выпуск "Дейли Газет" и, в-третьих, устремился на поиски сытного и горячего завтрака, о котором грезил с того момента, как за ним захлопнулась дверь узилища. В течение последних двух недель Космо, кое-как перебиваясь на скудном тюремном рационе, спал и видел горы обильных яств, которые поджидали его на воле. Поэтому после некоторых колебаний он остановил свой выбор на заведении Симпсона, вспомнив, что нигде в Лондоне не сыщешь местечка с более подходящим к случаю меню. В то время, как он спешил туда, перед его мысленным взором вставали картины одна соблазнительнее другой. От этих видений слюнки у него так и потекли, а глаза хищно засверкали, точно у голодного удава, заслышавшего долгожданный звонок к обеду. Это был один из тех теплых летних деньков, когда большинство горожан отдают предпочтение холодному лососю и легкому освежающему салату, но Космо жаждал увидеть перед собой нечто совсем иное, а именно - дымящийся ароматный ростбиф с рассыпчатой картошечкой, мясной пирог из взбитого теста и еще сдобный пудинг с вареньем и, конечно же, стильтон, вкуснейший жирный сыр.
Дорвавшись до еды, Космо не просто ел, а загружался, как паровозная топка углем, в перерывах просматривая только что купленную газету. С легким неодобрением он отметил, что на первой полосе вместо "Времени коктейля" тиснули скандальную статейку о школьнике двенадцати лет. Малец насмотрелся вестернов и обрился под ноль, как Юл Бриннер, чем и переполошил приличное общество. Роману же отвели аж четвертую страницу. Черный жирный заголовок гласил:
ЧИСТОСЕРДЕЧНЫЙ! ПРЯМОЛИНЕЙНЫЙ! НЕУСТРАШИМЫЙ!
НАЧАЛО В ПЯТНИЦУ
а ниже говорилось, что "Время коктейля" будет публиковаться ежедневно отдельными главами. "Сенсационный роман Ричарда Бланта", - кричало объявление, добавляя, что это литературный псевдоним Космо Уиздема, видного холостяка, подающего надежды молодого человека, а по совместительству племянника сэра Реймонда Бастебля, знаменитого королевского адвоката.
Ростбиф, пышная сдоба и превосходный сыр сделали все, чтобы поднять Космо настроение, а содержание этого манифеста завершило начатое. Раз для "Дейли Газет" он все еще оставался автором "Времени коктейля", то это могло означать только одно - его дражайший дядюшка Реймонд, прочитав то письмо, счел благоразумным не дергать тигра за усы и золотом оплатить молчание. Без сомнения, результаты уже должны бы ожидать его в апартаментах на Баджстрит. И единственное, о чем сожалел Космо, так это о том, что муки голода заставили его первым делом осесть в заведении Симпсона.
Пока все шло хорошо. Он даже позволил себе немного позлорадствовать, воочию представив, как дядя сидит за письменным столом и выводит в чековой книжке заветные цифры. Но вдруг солнечный свет померк в его душе. Ему только сейчас пришло в голову поразмышлять о том, что же поделывал его дружок Гордон Карлайс, пока он, Космо, парился в кутузке. И похолодел от собственных мыслей. А что если Гордон - прожженный мошенник - самолично вытряс из дяди Реймонда кругленькую сумму? Может быть, сейчас он уже на полпути в Америку, с карманами, полными чистогана. Космо повезло, что он успел доесть свой пудинг, иначе бы тот показался ему не лучше подгоревшей подошвы.
Он представил, как Гордон Карлайс, опершись на перила океанского лайнера, любуется играми дельфинов и подсчитывает чужое добро. Но Космо заблуждался. О, как он заблуждался! Пройдоха вовсе не находился на полпути в Америку. В этот самый момент он вместе со своей женой заканчивал завтракать у того же Симпсона, под боком приунывшего Уиздема. И хотя его завтрак, как и у Космо, был превосходен, на сердце у Карлайса было отнюдь не весело. И с виду он здорово смахивал на человека, чьи заветные мечты рухнули в одночасье, похоронив неосторожного владельца под обломками.
Таинственное исчезновение Космо ужасно беспокоило Гордона. Оно тормозило все дело. Не прошло и пяти минут после того, как он вылетел кувырком из Хаммер-Лодж, а его коварный мозг уже состряпал план контрнаступления. Но для воплощения замысла ему требовался Космо, а Космо исчез, испарился. Каждый божий день в течение этих двух злосчастных недель наведывался Пройдоха на Баджстрит, надеясь услышать новости. И каждый раз домовладелица, с таким видом, словно ее сейчас стошнит прямо ему на ботинки, прогоняла его ни с чем. Так он очутился на одной доске с блестящим стратегом, который совсем уже приготовился дать врагу главное сражение, и внезапно обнаружил, что вся его победоносная армия разбежалась кто куда, не оставив обратного адреса.
Поэтому неудивительно, что его сердце понеслось вскачь от радости, когда он столкнулся нос к носу с человеком, которого отчаялся увидеть в этой жизни и собирался убить в следующей.
- Карлайс! - восторженно вопил Космо. Он уже винил себя за дурные мысли о приятеле и раскаяние придавало его воплям ту сердечность, с которой пастух обращается к вновь обретенной овечке. - Присаживайтесь, дружище, присаживайтесь!
"Дружище" присел, но сделал это сухо и надменно. Радость в груди Пройдохи сменилась гневом и было видно, что он еле сдерживается. Он пока не собирался прощать Космо напряжение последних недель. И его непреклонный взгляд ясно говорил, что без объяснений парню улизнуть не удастся.
- Миссис Карлайс, - кратко сказал он. - Вот и Уиздем, милая.
- Вот как, в самом деле? - сказала Герти и посмотрела на Космо. Если бы взгляды могли замораживать, то бедняга уже превратился бы в сверкающую ледяную статую. Но суровый прием ничуть не охладил радостное возбуждение молодого человека. Он его попросту не заметил.
- Так вот вы где! - сказал он. - Ну?
Пройдохе ужасно захотелось выругаться. Крепкие словечки, вызубренные еще в нежном возрасте, так и вертелись у него на языке. Ах да, он же джентльмен, а джентльмену не подобает… И он повернулся к жене:
- Он говорит "Ну?".
- Я слышала, - кивнула Герти.
- Расселся там и говорит "Ну?". Что ты на это скажешь?
- Тот еще наглец! Скоро лопнет от собственного нахальства, - согласилась Герти. - Послушайте, да где же Вас черти носили?
Это был нескромный вопрос. Каждый имеет право на маленькие тайны. И в ответ Космо только уклончиво хмыкнул.
Хмыканье это произвело ужасающее впечатление на его компаньонов. Их лица вытянулись еще больше и на них отразилось такое неприкрытое возмущение, что до Космо, наконец, дошло - эта парочка весьма далека от дружелюбия. По его спине пробежала дрожь, когда он заметил, что рука миссис Карлайс находится в опасной близости от стоявшей на столе бутылки. Зная, что эта женщина тяготеет к радикальным решениям, он решил, что настал момент показать себя "чистосердечным, прямолинейным и неустрашимым".
- Да ладно вам, я был в тюрьме.
- Что?!!
- Ну да. Я отвесил пинок полицейскому и схлопотал четырнадцать суток. Вышел только этим утром.
Выражение лиц Карлайсов изменилось как по волшебству. За мгновение до этого враждебные и злые, они смотрели на него с пониманием и даже сочувствием. Права тюрьмы священны для всех.
- О, понимаю! - сказал Пройдоха. - Я не мог и подумать, что с Вами стряслось такое, но если уж Вас замели...
- Ну и каковы они здесь? - спросила Герти.
- Что?
- Тюряги.
- Ах, тюрьмы. Не слишком хороши.
- Почти как у нас дома, наверное. Я всегда говорила, что в тюряге можно только навещать, но сидеть в ней… Не-ет, увольте. Жаль, что Вас повязали, но теперь-то Вы на воле, так что нечего тянуть кота за хвост. Обрисуй ему полную картину, Пройдоха.
- Непременно, милая. Обстоятельства несколько изменились, Уиздем. Вам известен человек по имени Икенхем?
- Лорд Икенхем? Само собой. Он женат на сводной сестре моего дяди. А почему Вы спрашиваете?
- Он перехватил то письмо.
Космо как-то странно булькнул.
- Мое письмо?!
- Ага.
- У старого Икенхема?!
- Ну да.
- Не понимаю.
- Сейчас поймете.
И Гордон Карлайс начал свое длинное повествование о событиях, происшедших в Хаммер-Лодж. Где-то в середине у Космо отпала челюсть, едва не отдавив ему ноги, а к концу рассказа и настроение отправилось следом.
- И что теперь? - прохрипел он, тоскливо простившись с радужными мечтаниями.
- О, теперь, когда мы вместе, все гармонично и уравновешенно.
- Гармонично?!
- Ага.
- Уравновешенно?!
- Ну да.
- Да как же это может быть? - почти плакал Космо.
Пройдоха фыркнул от удовольствия, чуть слышно, как и подобает настоящему джентльмену.
- Это элементарно. И просто, как все гениальное. Вы лишь напишете Вашему дяде другое письмо, в котором скажите, что по-прежнему считаете необходимым раскрыть тайну злополучного романа и рассказать всем кто же на самом деле является его истинным автором, и пригрозите денька через два со смаком растрепать это на каждом перекрестке. Думаете, он не начнет дергаться? Еще как начнет.
Пищеварительная оргия, в которую были втянуты все силы его организма, несколько притупила восприятие Космо, но все же он смог оценить красоту замысла.
- Ну, конечно! Это ведь не важно, что письмо у Икенхема, правда?
- Ничуть.
- Второе письмо все сделает.
- Точно.
- Помчусь домой и напишу.
- Не спешите, друг мой. Как я вижу, и у Вас есть "Дейли Газет". Вы прочли заметку о романе?
- Естественно. Полагаю, его продал им один литературный агент, некто Саксби. Он предложил мне помочь распорядиться книгой, и я подумал - неплохая идея.
- Тогда, во-первых, наведайтесь к нему и получите деньги.
- А во-вторых, - сказала Герти, - отсчитайте Пройдохе его долю. Семьдесят долларов, если помните. Вы уже задолжали ему пятьдесят, потом он давал еще двадцать. Итого, выходит семьдесят монет.
- Вы вернули мне память, мадам.
- А долг, - сказала Герти, и в голосе ее зазвенел металл, - вернется к Пройдохе. Примерно через час он зайдет к Вам и заберет денежки.
Когда Космо на всех парах примчался в "Литературное агентство Эдгара Саксби", мистер Говард Саксби сидел за столом у себя в конторе. Он вязал носок. И, если бы вы полюбопытствовали зачем ему это, он бы заявил, что взялся когда-то за спицы, чтобы бросить курить, добавив при этом, что он также без конца курит для того, чтобы теперь отвыкнуть от вязания. Это был долговязый, худой и старый джентльмен, лет семидесяти с лишком, с отрешенным, как бы стеклянным, взглядом. Так с прилавка торговца взирает на прохожих мертвый палтус. И взгляд этот имел свойство проходить сквозь вас так, словно вы только что напрочь лишились материальной сущности и еще при жизни стали бесплотным привидением. Вот и Космо, несмотря на плотный завтрак, мгновенно ощутил себя прозрачным и бесформенным сгустком эктоплазмы.
- Мистер Уиздем, - доложила служанка, проводившая его в приемную.
- А, - отозвался Говард Саксби и деловито затренькал спицами. Наступившая пауза длилась минуты три, не меньше. - "Мудрость" - сказала она?
- Уиздем. Да, это я написал "Время коктейля".
- И ничего придумать лучше не могли, - сказал мистер Саксби сердечно. - Как поживает Ваша женушка, мистер Мудрость?
Космо сказал, что у него нет никакой жены.
- В самом деле?
- Я - холостяк.
- Значит, Вордсворт заблуждался. А ведь он еще полтора века назад утверждал, что Вы сочетались браком с неувядаемой Поэзией. Минуточку, - пробормотал мистер Саксби, вновь сосредоточившись на носке. - Только пятку переверну. Вы вяжете, молодой человек?
- Нет.
- А смерть, представьте себе, да. И распутывает она клубок невзгод.
Среди завсегдатаев клуба "Демосфен", где он каждый день завтракал, велись ожесточенные споры относительно того, на самом ли деле Саксби такой безнадежный маразматик, каким прикидывается, или же его эксцентричность просто часть некой причудливой игры. Истина, вероятно, как всегда пребывала посередине. Еще в детстве мысли маленького Говарда то и дело витали где-то за облаками, он был очень рассеянным и частенько заговаривался. Все попытки школьных учителей вколотить в него немного умения концентрироваться остались тщетны. Зато, когда ему пришла пора влиться в семейное дело, он смекнул, что эта его природная склонность способна приносить ощутимую пользу. Он обнаружил, что, если во время переговоров с издателем, несколько минут пристально и молча смотреть сквозь собеседника и, вдруг, ни с того ни с сего спросить играет ли он на арфе, тот начинает нервничать и путаться, предлагать пятнадцать процентов, вместо первоначальных десяти, а затем окончательно забывает, что же он, собственно, хотел от литературного агента.
Милые привычки Саксби подействовали на Космо, как красная тряпка на быка. Смиренный лишь при дяде Реймонде, он негодовал, когда другие относились к нему пренебрежительно, словно он горстка серой пыли в заброшенном чулане. Космо резко закашлял, заставив мистера Саксби испуганно дернуться. Несомненно, тот уже полагал, что находится в комнате один.
- А, что такое?! - переполошился он. - Вы кто?
- Я уже говорил, меня зовут Уиздем.
- А-а, Мудрость… Как Вы вошли? - поинтересовался мистер Саксби.
- Меня провели.
- И не вывели, кхе... Теперь я вижу, что Теннисон был прав - Знание проходит, а Мудрость остается. Берите стул.
- Уже.
- Берите еще, - гостеприимно предложил мистер Саксби. - Могу ли я, - спохватился он, - Вам чем-то помочь, молодой человек?
- Я пришел насчет своей книги.
Мистер Саксби насупился. На эту тему у него было совершенно определенное мнение.
- В дни моей молодости, - строго сказал он, - никто не ел гнилые фиги. Мы ели хорошую здоровую овсянку и прекрасно себя при этом чувствовали. Потом появились эти американцы со своими чипсами, собаками и всякими другими новомодными выкрутасами. И каков результат, я Вас спрашиваю? Расстройство желудка стало обычным явлением - англичане просто-таки с горшков не слезают.
- Да нет, Вы меня не поняли, я говорю о книге в газете.
- Во что дрянь не заворачивай, лучше от этого она не станет, - отрезал мистер Саксби, и вернулся к своему занятию.
Лорд Икенхэм, обеспокоенный до последнего волоска своих приподнятых бровей, вошел в комнату. Многие на его месте, узрев это жалкое подобие человеческого существа, сказали бы себе: "О, Господи, ну вот, еще один страдалец", и поспешили бы улизнуть, избежав тем самым очередной жалобной истории, которая у таких зануд всегда имеется в запасе. Но нашему альтруистичному лорду и в голову не пришло предпринять подобных действий. Это был человек с добрым сердцем, и, при виде мученика, - не только обиженного судьбой, но и, очевидно, страдающего от последствий одного из отравляющих взрывов, случающихся на лондонских улицах, который в этот раз унес шесть жизней, - он не вспоминал тут же о некой встрече, на которую совсем опаздывал, а оставался рядом, готовый не пожалеть усилий для облегчения участи несчастного.
"Бифи!" - воскликнул он. "Что стряслось, старина? Да по тебе будто ураган прошелся".
Сэру Раймонду потребовалось некоторое время, чтобы поведать, что стряслось, так как он мог многое поведать о подлом предательстве своего племянника Космо и поделиться рядом недвусмысленных замечаний в адрес Ойли Карлисла. По завершении повествования о совместном надувательстве этой парочки, аудитория, слушавшая разказчика как зачарованная, прищелкнула языком. Лорд Икенхэм был потрясен, что человечество могло пасть так низко и винил себя, что новое развитие событий оказалось для него полнейшей неожиданностью.
"Нам следовало это предвидеть", - сказал он. "Мы должны были догадаться, что облекать доверием человека подобного молодому Космо - полнейшее безумие. Это мошенник, по сравнению с чьими выкрутасами штопоры кажутся прямыми, а винтовые лестницы - кратчайшим расстоянием между двумя точками. Лишь взглянув на эти черные усики, нужно было сразу же отказать ему в назначении и поискать коллегу где-нибудь в другом месте. "Никогда не доверяй бумаге, сынок, и человеку с черными усами", - говаривал мой старик, - "А ты, Бифи, бедняга, сделал и то и другое".
Ответ сэра Раймонда прозвучал несколько невнятно, поскольку ему вдруг перестали подчиняться голосовые связки. Однако лорду Икенхэму удалось разобрать, будто это все случилось по его, лорда Икенхэма, вине. "Ты подкинул ему эту идею".
"Не может быть?! Да, ей богу, ты прав. Я сидел здесь, ты - там, подчищая мартини рюмку за рюмкой, как пылесос. И я сказал.: Да, теперь припоминаю. Мне так жаль".
"Слезами горю не поможешь".
"Раскаяние всегда идет только на пользу, Бифи. Оно стимулирует работу мозга. Мой зажужжал словно циркулярная пила, и в голове уже начал представляться кое-какой план действий. Ты говорил, что парень смылся? Куда же он направился?
"Мне это неизвестно, черт возьми!"
"Совершенно случайно я узнал, что у малого чувствительная кожа и в этот момент он, по всей видимости, терпит значительные неудобства оттого, что жена заставила его этим утром надеть шерстяное белье. Я подумал, а что если он сейчас скинул всю одежду где-то в саду, дабы от души почесаться. Тогда пальто его лежит на земле или висит на каком-нибудь ближайшем сучке. Я подкрадусь, ни одним звуком не выдав своего присутствия, и обшарю его карманы. Хотя сомневаюсь, что он из тех людей, которые станут так беззаботно обращаться с пальто, содержащим важные документы. Я, пожалуй, попробую другой план, тот что, как я уже говорил, начинает вырисовываться. Теперь он уже оформился до мельчайших деталей и просто не может не сработать. Ты уверен, что парень вернется?"
"Ну конечно, будь он неладен!"
"И, несомненно, через балконную дверь. Вряд ли он позвонит с парадного входа и войдет в сопровождении дворецкого. Альберт Писмарк будет сбит с толку, да и он спасует. Все ясно. Бифи, встреть его учтиво, поинтересуйся, не жарко ли ему, и займи разговором до тех пор, пока я не появлюсь снова".
"Куда ты?"
"Да так. Я вернусь, ты только жди, всем смертям назло", - ответил лорд Икенхэм и удалился всего за минуту до появления в проеме балконной двери Ойли Карлисла.
Едва ли можно назвать учтивым тот прием, который оказал ему сэр Раймонд. Если только не считается обходительностью испепелять посетителя взглядом медузы Горгоны, и называть его грязным вымогателем. Не поинтересовался он и самочувствием мистера Карлисла, и уж тем более не стал развлекать того милой беседой. Разговор, последовавший дальше, исходил от Ойли, который пребывал в чудесном расположении духа и был абсолютно уверен, что все к лучшему в этом лучшем из миров. Письмо, уютно пристроившееся во внутреннем кармане его пальто, похрустывало, когда он хлопал по карману рукой, и звук этот был для его ушей слаще нектара. С энергичной веселостью принялся он обговаривать цены, которые ранили собеседника точно нож.
И он уж было, изложил в общих чертах тарифы и сказал, что если сэр Раймонд достанет чековую книжку и возьмет ручку, то все уладится быстро, тихо, и ко всеобщей радости, как вдруг его стали брать сомнения в том, что мир этот в действительности так хорош, как он предполагал вначале. Отворилась дверь, и появился Альберт Писмарк.
"Инспектор Джервис", - объявил он, и Ойли ощутил внутри непонятную тяжесть, будто совсем недавно проглотил целую ложку бабочек. В появившемся высоком худощавом человеке он узнал попутчика со станции. А уж заметив, что глаза, раньше такие добродушные, теперь были суровы, и прежде улыбавшиеся губы были плотно сжаты, он заметно струсил. Тут же вспомнилось, как одна гадалка на Колни Айланд поведала за пятьдесят центов, что перейдет ему дорожку незнакомец, которого надо бы поостеречься. Даже мысль, что свои полмонеты Ойли выложил не зря, не сильно порадовала его.
И если глаза лорда Икенхэма были строги, а губы - сжаты, то потому, что как раз так он представлял взятую на себя роль. И хотя он не был знаком с плодами литературного творчества крестника во всех подробностях, то все же прочел достаточно, чтобы знать, что, находясь в присутствии криминальных классов, инспектор Джервис отнюдь не озарял их представителей дружеской улыбкой. Жесткий взгляд, плотно сжатые губы, сухой формальный голос - так представлял он себе инспектора Джервиса.
"Сэр Раймонд Бастейбл?" - спросил он. "Добрый вечер, сэр Раймонд. Я из участка".
Лорд Икенхэм с головы до пят походил на инспектора, и был чрезвычайно доволен собой. Этот человек исполнил много ролей и гордился тем, что сыграл их верно. Он мог скромно похвастаться, что не существует на свете ничего, что он не смог бы с полным успехом изобразить тут же и без подготовки, кроме, разве что циркового лилипута, из-за его роста, и Джины Лоллобриджиты с ее неповторимыми формами. За один день в Кедрах, на Мафекин Роуд, в пригороде Митчин Хилл, - как раз тогда, когда он сдружился с одним голубым пареньком, на которого впоследствии сослался в разговоре с Альбертом Писмарком, - он изобразил не только служащего зоомагазина, который пришел подстричь коготки местному попугаю, но и мистера Роддиса, владельца Кедров, и мистера Балстрода, соседа. Он был разочарован, что не представилось возможности олицетворить собой попугая, что, по его мнению, он исполнил бы в соответствии с канонами высокого художественного мастерства.
Ойли все еще не мог прийти в себя. "Да уж",- думал он, - "вот так влип". Он никогда не был горячим почитателем инспекторов, а уж меньше всего ему нравилось появление одного из их числа в тот самый момент, когда заключалась важная сделка. Не очень-то радовал его взгляд этого инспектора, но слова блюстителя порядка оказались еще неприятнее.
"Выворачивай карманы", - коротко потребовал лорд Икенхэм.
"Что-что?"
"И не говори "что-что". Я следил за этим человеком с самой станции, в Лондоне", - сказал лорд Икенхэм, обращаясь к сэру Раймонду, чьи глаза буквально вылезали из орбит, - "Его поведение показалось мне подозрительным. Лазает исподтишка по карманам тут и там, подумал я, вытаскивает бумажники да всякую мелочевку у всех кто под руку подвернется".
Ойли вздрогнул, горячая волна прокатилась по его лбу. Была задета его профессиональная гордость. Ни в одном слое общества не существует столь резкого классового разделения, как среди тех, кто зарабатывает на жизнь преступными способами. Взломщик свысока смотрит на грабителя, тот в свою очередь - на профессионала поскромнее, ворующего банки из-под молока. Обвините первоклассного специалиста в мелкой краже, и тут же перед вами предстанет самый настоящий сноб.
"Мы ехали вместе до Хаммер Холл, и когда я по прибытии обнаружил пропажу портсигара, булавки для галстука, пачки ментоловых пастилок и авторучки, я понял, что подозрения мои небезосновательны. Ну, парень, чего мы ждем?"
Ойли все еще не находил слов от возмущения.
"Я шарил по карманам?! Да Вы спятили. Я даже не знаю, как это делается".
"Чепуха. Ничего нет проще. Просто лезешь в карман - и все. Нет смысла притворяться. Если Карл у Клары, - продолжал лорд Икенхэм, склонный в подобных случаях к излишнему красноречию, - украл кораллы, то я не вижу причин, почему мистер Карлисл не может украсть кошелек. Парень оставался здесь один?" - обратился он к сэру Раймонду, который прищурился и ответил отрицательно.
"Вот как? Значит, ему не представилось возможности прикарманить парочку ваших антикварных безделушек, даже если для них и оставалось место. Но давайте посмотрим, что у него тут. На это надо взглянуть повнимательнее.
"Да", - сказал сэр Раймонд, придя, наконец, в себя. Он не отличался особой быстротой ума, за исключением тех случаев, когда дело касалось его профессии. "Ну, выворачивай карманы, приятель".
Ойли колебался, не зная, что предпринять. Будь он в тот момент не так взволнован, до него может, и дошло бы, что полицейский этот какой-то странный - ни речью, ни поведением не походящий на тех с коими доводилось ему иметь дело по роду своей профессиональной деятельности в Америке - у него зародились бы кое-какие подозрения. Но теперь, чрезвычайно взволнованный, он не походил на самого себя. А, кроме того, подумал он, возможно, все английские инспекторы как раз такие. Он никогда раньше лично не встречался ни с одним из них. Знакомство со Скотланд-Ярдом сводилось исключительно к литературе, поскольку он был страстным поклонником детективных романов.
Вероятно, тот факт, что сэр Раймонд находился между Ойли и окном, положил конец его сомнениям. Бифи Бастейбл, недавно отметивший свое пятидесятидвухлетие, больше уже не был проворным атлетом, как тридцать лет назад. Несмотря на это, он представлял собой чрезвычайно крепкого соперника, которого не так-то легко вызвать на поединок, особенно если твой конек, дар убеждения, а не кулаки. Вдоволь упившись внушительным видом сэра Раймонда, Ойли принял решение. Медленно, с печальным вздохом представляя себе, как все могло бы обернуться, окажись поблизости Герти с вазой гладиолусов, он опустошил карманы.
Лорд Икенхэм был, по всей видимости, удивлен скудостью их содержимого.
"Успел, похоже, припрятать добычу. В секретном месте, помеченном крестом, даже не сомневаюсь", сказал он.
"Ого! А это что такое? Письмо, адресованное вам, сэр Раймонд".
"Не может быть!?"
"Дедуктивный метод подсказывает мне, что его написал человек с черными усиками".
"Так-так".
"Именно это я и хотел сказать".
"Невероятно!"
"Крайне. Вы будете выдвигать обвинение против этого человека?"
"Не думаю"
"Вы, значит, не хотите, что бы его бросили в сырую темницу на съедение крысам? Вы, как Бард с Эвона, считаете, что у милосердия не может быть границ, которое вдвойне благословенно, тем, кто берет и кто дает его? Прекрасно, решать Вам. Хорошо, мистер Карлисл, вы свободны".
И как раз в этот момент, когда все уже почти уладилось, как сказал бы Ойли, быстро, тихо, и ко всеобщей радости, дверь отворилась вновь и нелегкая принесла миссис Фоби Висдом. Она так была похожа на домашнего кролика, что первой мыслью любого любителя животных было бы предложить ей пучок салата.
"Раймонд, дорогой", - сказала она, - "ты не видел мою хрюшку?"
За последние полчаса сэр Раймонд Бастейбл пережил значительное напряжение, которое благодаря успешному вмешательству шурина, теперь уж было пошло на убыль, хотя его последствия по-прежнему ощущались. Столь внезапное введение поросячьего мотива казалось, ввергло сэра Раймонда в мир кошмарной бессмыслицы, и на мгновение он погрузился в пустоту. Слегка покачиваясь на ногах, он прошептал севшим голосом:
"Твою хрюшку?"
"Да, маленького золотого поросеночка с моего браслета. Он отвалился, и я не могу его нигде отыскать. Ах! Фредерик, как я рада видеть тебя снова, спустя столько времени. Писмарк сказал, что ты здесь. Когда ты прибыл?"
"Я приехал на трехчасовом поезде. Гощу у крестника, Джонни Пирса, в Холле. Ты неважно выглядишь, Фоби. Что-нибудь стряслось? Гормональное?"
"Все из-за той книги Коси. Ума не приложу, как он мог написать подобное. Чтобы сам епископ это отрицал!"
"Ну, епископов не переделать".
"Вчера ездила в Лондон, чтобы повидаться с ним и поделиться своими переживаниями, но на месте его не оказалось".
"Возможно, он был в отъезде?" - предположил лорд Икенхэм.
Ойли, слушая весь этот диалог, приходил все в большее замешательство. С самого начала инспектор показался ему странноватым, но лишь теперь до него дошло, насколько необычен он был.
"Скажите мне, кто этот малый?" - потребовал он.
"Разве брат не познакомил вас?" спросила Фоби. "Это муж моей сводной сестры, лорд Икенхэм. Ты не видел мою хрюшку, Фредерик?"
"Фоби", - произнес сэр Раймонд, - "Уйди прочь".
"Что, дорогой?"
"Прочь!"
"Но я хотела поискать хрюшку".
" Да забудь ты про свою хрюшку! Убирайся!" - прогремел сэр Раймонд голосом, от которого так часто осыпалась штукатурка с потолка здания Центрального уголовного суда, а перенервничавшие судебные исполнители в испуге глотали жвачку. Фоби удалилась, тихо всхлипывая с видом кролика получившего из дома плохие вести, а Ойли обратился к лорду Икенхэму. И хотя лицо его было сурово, в сердце он ликовал, как бывает всегда, когда проигрыш оборачивается победой.
"Ну и?" - сказал он.
"Ну и что?" - переспросил лорд Икенхэм.
"Боюсь, Вы серьезно влипли".
"Да? Это почему же?"
"Вы выдавали себя за полицейского. Изображать полицейского это серьезное правонарушение".
"Но, дорогой мой, когда же это я изображал полицейского? У меня и в мыслях такого не было".
"Дворецкий назвал Вас инспектором Джервисом".
"Слова дворецкого - не улика. Разве я виноват, что он хотел показаться оригинальным. Это была лишь наша маленькая шутка".
"Но вы упомянули участок".
"Я имел в виду огородик у черного входа. Я как раз курил там".
"Вы заставили меня вывернуть карманы"
"Заставил? Я лишь попросил, и вы любезно согласились".
"Отдайте письмо"
"Но он адресовано сэру Раймонду Бастейблу и принадлежит ему".
"Да", - пробасил сэр Раймонд, подключаясь к прениям. "Оно принадлежит мне, и когда ты говоришь о серьезных правонарушениях, жалкий паразит, не забывай, что махинации с почтой - одно из них. Дай мне письмо, Фредерик".
Лорд Икенхэм, который уже некоторое время пятился к выходу, остановился, держась за ручку двери.
"Нет, Бифи", - ответил он. "Не сейчас. Тебе придется его заработать".
"Что?!"
"Мне нечего скрывать от мистера Карлисла. По тому, как он поморщился, мне стало ясно, что он глубоко потрясен твоим отношением к сестре. Меня тоже уже давно задевает то, как ты ведешь себя с Фоби. Ты слишком похож одну из отвратительнейших бестий Апокалипсиса. Исправься. Будь любящим братом. Воркуй как голубок. Вози в Лондон на обеды, в театры, и не забывай, что мягкий голос и улыбка играют тебе на пользу, и ты вовсе не восточный владыка раздраженный нерасторопностью раба-эфиопа. Если я узнаю от Альберта Писмарка, который будет следить за тобой не спуская глаз, что в твоем поведении наметилось значительное улучшение, ты получишь письмо. А тем временем я оставлю его у себя, и буду держать его над тобой, как меч: как звали того парня? : не припомню. А теперь забудьте мое имя", - раздраженно сказал лорд Икенхэм и ушел, закрыв за собой дверь. Через мгновение дверь отворилась и в проеме возникла его голова.
"Дамокл", - добавил он. "Меч Дамокла". Дверь закрылась.
Одним солнечным утром, ровно две недели после того, как лорд Икенхэм занес меч Дамокла над головой сэра Раймонда Бастейбла, окончательно испортив тому, день и заставив его питать к "учителю обаяния" чувства, какие бы никто не хотел испытывать к своему шурину, пусть даже и сводному, дверь брикстонской тюрьмы в предместьях Лондона отворил большим ключом джентльмен в униформе, и миру предстал молодой человек в облегающем темно-синем костюме. Космо Висдом, отплативший долг перед обществом, снова вышел на белый свет. Он побледнел и постройнел с тех пор, как его видели последний раз, а, кроме того, власти, заботясь об эстетике, первым делом сбрили ему усы. Однако это, не стало настолько уж большим благодеянием для пешеходов и транспорта, как могло бы показаться на первый взгляд, потому как Космо был твердо намерен воспользоваться представившейся теперь возможностью и отрастить их снова.
Закон Великобритании - это точно отлаженный механизм, предлагающий тюремные заключения на любой вкус. Опускаешь в щелку преступление, и получи на выходе соответствующее наказание, скажем, семь лет за растрату трестовских фондов, полгода за нанесение увечий конкуренту по бизнесу, а за учинение бесчинств и нападение на полицейского в нетрезвом состоянии - две недели без права откупа штрафом. Как раз последнее и выпало Космо.
Когда Ойли Карлисл, повинуясь мимолетному импульсу, проявил необычайную щедрость и одолжил Космо двадцать фунтов, последний, если помните, получив свалившиеся с небес пенни, выразил намерение отпраздновать такое событие. Только он немного перестарался. Мысль о чистом золоте, которое скоро будет бить фонтаном из сундуков дядюшки, окрылила Космо. Он парил по дороге усыпанной розами, как вдруг услышал в ночи звуки пирушки. Дальше все произошло само собой: через какое-то мгновение он уже пинал в живот полицейского констебля Стайлса из подразделения "С", чьи манеры, когда Космо попытался стащить его шлем, оскорбили его. Раздался свист полицейских свистков, и к месту происшествия подтянулись коллеги пострадавшего офицера. Вскоре люди с неприветливыми лицами вели Космо, с оковами на запястьях, в местную кутузку.
Это был не тот случай, по мнению судьи из полицейского суда на Бошер Стрит на следующее утро, который можно решить простым взысканием. Лишь тюряга, чистая тюряга и ничего кроме тюряги покажет, где раки зимуют, этому тупорылому юнцу из сброда, сказал он, хотя и сформулировал это несколько иначе. Он казался разочарованным тем, что не может отвесить ему поболе четырнадцати дней. Создавалось впечатление, что если бы судья не был ограничен правилами и законами, Космо мог бы считать себя счастливчиком, избеги он того, что китайцы называют Смертью тысячи ножей. Было ясно, что, по мнению судьи, в Китае подобные проблемы решаются проще, и констебль Стайлс, чей побитый живот все еще напоминал о себе, придерживался того же мнения.
Первое что сделал экс-заключенный, выйдя из альма-матер на свет божий - купил пачку сигарет, затем он приобрел утреннюю газету. Третьим его шагом был сытный обед, о котором он начал мечтать, лишь только за ним закрылась тюремная дверь. За последние две недели Космо, кое-как перебиваясь на здоровой, но постной тюремной пище, немало размышлял о том, как славно он поест, выйдя на свободу, и, взвесив предложения Баррибо, Марио, Клариджа, и Савоя, он решил отдать предпочтение Симпсону на Странде, зная, что нигде в Лондоне не сыщешь таких солидных порций. Когда он торопился туда, перед его глазами вырисовывалась картина, от которой потекли слюнки, а глаза фанатично заблестели, как у питона заслышавшего звонок на обед. Он представлял себе облаченных в белое поваров, которые срезали куски мяса с огромных жареных туш. Это был один из тех теплых солнечных дней, когда большинство людей предпочитают думать о холодной семге и огуречном салате. Космо же мечтал о дымящемся ростбифе с йоркширским пудингом и рассыпчатым картофелем на гарнир, фруктовом рулете и стилтонском сыре.
Газета, которую он купил по пути, назвалась Дейли Газет. Заглядывая в нее, он успевал закидывать в рот сытную пищу, словно портовый стивидор грузящий на судно зерно. С некоторым неодобрением, Космо заметил, что роман "Время пить коктейли" сместился с первой страницы, и его место заняла тематическая статья о двенадцатилетнем школьнике, обрившемся наголо, чтобы походить на Юла Бриннера, известного ковбоя. Однако все вернулось на круги своя на четвертой странице, где крупными буквами было написано:
ОТКРОВЕННО И БЕЗ ОБИНЯКОВ
УЖЕ В ПЯТНИЦУ
Ниже сообщалось, что "Время пить коктейли" готовится к выпуску в Дейли Газет как роман в частях. "Сенсационная новелла Ричарда Бланта", - гласило объявление, поясняя, что это псевдоним Космо Висдома, выдающегося юноши из города, который, как известно, является племянником известного Королевского адвоката, сэра Раймонда Бастейбла.
Съеденный ростбиф, фруктовый рулет и стилтонский сыр привели Космо в доброе расположение духа, а столь торжественное обращение к читательской аудитории, довершило дело. Все это могло означать, что дядя, прочтя письмо, благоразумно решил подстраховаться и заплатить цену молчания. Космо не сомневался, что в его жилище на Бадж Стрит в Челси лежит и дожидается его сообщение на этот счет.
Он сожалел лишь, что не смог пойти на квартиру и прочесть письмо до того, как муки голода вынудили его наверстать упущенное в Симпсоне.
Пока все складывалось удачно. Но, потешившись немного над воображаемой видом дядюшки Раймонда, сидящего за столом с ручкой в руке и выписывающего золотые цифры в чековой книжке, солнечный свет внезапно померк в его глазах. Вдруг ему пришло на ум поразмыслить о возможных действиях своего друга Гордона Карлисла во время своего вынужденного отсутствия, и от этого хода мыслей холодок пробежал по его спине. А что если его друг Гордон Карлисл - показавший себя человеком, быстро ориентирующимся в любой ситуации - лично отнес письмо дядюшке, раскрыл его содержание, обналичил чек и уже отчалил в Америку, набив карманы дядюшкиным золотом. К счастью, Космо уже проглотил фруктовый рулет, который в противном случае обратился бы в прах прямо у него во рту. Представляя себе, как Гордон Карлисл, облокотившись на перила океанского лайнера, любуется дельфинами, и, вырисовывая в ярких красках его обманом нажитые денежки, он позволил воображению ввести себя в заблуждение. Ойли не направлялся в Америку. В этот момент он как раз вставал из-за столика на противоположной стороне заведения Симпсона, где они с женой только что пообедали. И хотя, как и Космо, ланчем он был доволен, на душе его было тяжело. Вот, говорили друг другу те, кто видел его, идет человек, который съел неплохой ланч, но так и не поймал свою синюю птицу. Ойли мучительно переживал необъяснимое исчезновение Космо. Все летело коту под хвост. Не прошло и пяти минут после того, как он покинул Хаммер Лодж, а его прозорливый мозг уже сообразил, что можно сделать для исправления ситуации. Однако схему, пришедшую ему на ум, не возможно было воплотить без помощи Космо, который как испарился. За последние две недели Ойли каждый день заглядывал в дом на Бадж Стрит, надеясь получить какие-либо известия, и каждый день домовладелица отсылала его обратно, немало не прояснив ситуацию, и не скрывая того, что она не переносит Ойли на дух. Он напоминал генерала, который в мельчайших деталях разработал стратегический план и обнаружил, что вся его армия съехала, не оставив адреса.
Поэтому, стоит ли удивляться, что когда он направлялся к двери и, обернувшись на окликнувший его голос, столкнулся лицом к лицу с человеком, которого он искал так долго, сердце его заколотилось, как если б радугу узрел он в небесах. Даже, наверно, сильнее, потому как в отличие от поэта Вордсворта, радуги никогда особенно не волновали его разум.
"Карлисл!" - воскликнул воодушевленно Космо. Он упрекал себя за то, что питал дурные мысли к этому человеку, и чувство вины придало его голосу ту теплоту, с которой пастух приветствует пропавшую было овцу. "Садись, дорогой мой. Присаживайся!"
Его дорогой уселся, хотя сделал это сдержанно и отчужденно, что показывало, как глубоко он тронут. Возмущение вытеснило радость из груди Ойли. Припоминая все то, что он перенес за последние четырнадцать дней, он не был готов с легкостью простить. Он устремил на Космо взгляд человека, намеренного потребовать объяснений.
"Миссис Карлисл", - бросил он, указываю на спутницу. "Это тот самый Висдом, дорогая".
"Да ну?" - сказала Герти. Ее зубы издали клацающий звук, и, глядя на Космо, она, по всей видимости, тоже собиралась постудить летнюю жару.
Их недружелюбные манеры остались незамеченными. Радушие Космо и его душевный подъем ничуть не убавились.
"Вот и ты!", - воскликнул он,- "Ну-с?"
Прежде чем Ойли решился заговорить, ему пришлось напомнить себе, что он джентльмен. Слова, знакомые ему с раннего детства, крутились на языке. Он повернулся к жене.
"Он говорит "Ну-с""
"Я слышала", - отозвалась мрачно Герти.
"Ну-с!" Он сидит здесь и говорит "Ну-с". Ты только погляди на это!"
"Да уж, не спасовал", - согласилась Герти, - "неплохо придумал. Слушай, ты. Где тебя все это время черти носили?"
Вопрос был не из приятных. Каждый имеет право на свои маленькие секреты.
"М-м-м, далеко", - уклончиво пробурчал Космо.
Слова эти возымели худший эффект на компаньонов Космо. И без того прохладный и суровый прием стал еще более прохладным и суровым, и неудовольствие было так заметно, что он наконец-то был вынужден осознать, что находится вовсе не в кругу друзей. По спине его пробежали мурашки, когда он заметил, что рука Миссис Карлисл стала рассеянно блуждать в направлении стоящей на столике бутылки. Зная о магическом притяжении, которое оказывают бутылки на эту женщину, если она загнана в угол, он решил, что настал момент говорить откровенно и без обиняков.
"По-правде говоря, я был в тюрьме".
"Что?!"
"Да, я загулял и избил полицейского, и мне дали две недели без права откупа. Я вышел сегодня утром".
Волшебная перемена снизошла на чету Карлисл. Мгновение назад суровые и враждебные, теперь они смотрели на Космо сочувственным взглядом все понимающих мистера и миссис. Тюрьма - это святое.
"Ах, так вот что!" сказал Ойли. "Понятно. Я тут голову ломаю, что с тобой случилось, а ты-то в каталажку загремел:"
"Ну и как они здесь?" - поинтересовалась Герти.
"Что именно?"
"Кутузки"
"А, кутузки. Да не особенно".
"Думаю, такие же как у нас. В тюрьму можно прогуляться на экскурсию, но жить бы я там не осталась. Плохо, что тебя засадили, но, раз уж ты теперь здесь, не будем тратить времени. Расскажи-ка ему все, Ойли".
"Да, малышка. Тут вышла небольшая неувязочка. Ты знаешь парня по имени Икенхэм?"
"Лорд Икенхэм? Знаю. Он женат на сводной сестре моего дядюшки. А что такое?"
Ойли привык рубить с плеча:
"Он забрал письмо".
Космо, как полицейский констебль Стайлс две недели назад, издал странное бульканье, напоминающий звук воды, уходящей в сливную трубу.
"Мое письмо?"
"Ага".
"Старина Икенхэм?"
"Угу".
"Я не понял".
"Поймешь".
Рассказ Гордона Карлисла о событиях в Хаммер Лодж был долгим, но уже задолго до его завершения, челюсть Космо отвисла окончательно. Ситуацию он уже понял, и дух его упал еще ниже челюсти.
"И что же нам делать?" - хрипло спросил он, не видя ни малейших проблесков надежды
"Ну, теперь, когда я тебя нашел, все в порядке".
"В порядке?"
"Ага".
"Все?"
"Угу".
"Я что-то не заметил".
Ойли по-джентльменски хохотнул.
"Я бы сказал, все ясно как белый день. Просто напиши дяде еще одно письмо, и скажи, что ты все обдумал и решил поведать миру о том, что книгу написал он, а не ты, и собираешься в ближайшие дни пустить слушок. Разве это не задобрит его? Конечно".
Душевный ланч, который недоумевающие желудочные соки Космо изо всех сил старались переварить, здорово притупил его мыслительные способности, но все же он соображал достаточно быстро, чтобы оценить всю прелесть этого плана.
"Точно! И тогда уже будет неважно, что письмо у Икенхэма"
"Абсолютно неважно".
"Второе письмо забьет шар в лузу".
"Уж будь уверен".
"Сейчас же пойду домой и напишу его".
"Не спеши. Я вижу, у тебя тут газета. Ты уже прочел о романе?"
"Да. Думаю, Саксби продал роман. Мне пришло письмо от литературного агента по имени Саксби. Он просил разрешения представлять книгу, и я счел это неплохой идеей. Я сказал, что согласен".
"Ну, тогда первым делом пойди к нему и забери деньги".
"А потом",- вмешалась Герти, - "отсчитай Ойли его долю. Если помнишь, семьдесят монет. Ты должен был пятьдесят, потом он одолжил тебе еще двадцать. Получается семьдесят".
"Да-да, припоминаю".
"Теперь", - сказала Герти с металлической ноской в голосе, - "вернешь их Ойли. Он зайдет к тебе через часок за деньгами".
Престарелый джентльмен, Ховард Саксби сидел за письменным столом своего кабинета в литературном агентстве Эдгара Саксби, когда туда прибыл Космо. Старик вязал носок. Вязал он много, и на ваш вопрос он ответил бы, что вяжет для того, что бы не курить, добавив при этом, что курит он тоже порядком - для того, чтобы не вязать. Это был высокий худощавый человек, которому перевалило за семьдесят, с невидящим взором, устремленным вдаль и напоминающим взгляд мертвого палтуса на прилавке торговца рыбой, которым тот провожает прохожих. Многие, кому доводилось встречаться с ним, чувствовали себя бесплотными духами, настолько ярко было ощущение, что сетчатка глаз старика абсолютно не реагирует на их присутствие. Космо, переполненный ростбифом, фруктовым рулетом, и стилтонским сыром, встретивший этот пустой затуманенный взор, на мгновение почувствовал себя чем-то прозрачным, на миг возникшим во время спиритического сеанса.
"Мистер Висдом" - сказала девушка, введя Космо в присутствие сего сановного лица.
"М-м-м", - произнес Ховард Саксби, после чего последовала пауза минуты в три, во время которой его спицы хлопотливо стрекотали. "Она сказал Висдом?"
"Да, я написал роман " Время пить коктейли"".
"Вам это удалось" - любезно сказал мистер Саксби. - "Как Ваша жена, мистер Висдом?"
Космо ответил, что у него нет жены.
"Вы уверены?"
"Да, я холост".
"Тогда Вордсворт ошибался, говоря, что поэт обручен с бессмертной музой. Вы извините меня на минутку?" - пробормотал мистер Саксби, возвращаясь к носку. "Мне нужно вывязать пятку. Вы когда-нибудь пробовали шить или вязать?"
"Нет".
"Сон мастер в этом. Сон залатает будничную брешь, клубок невзгод преобразит умело".
В клубе Демосфен, где мистер Саксби ежедневно обедал, много разговоров велось на тему, действительно ли старик такой законченный псих, каким он кажется на первый взгляд, или он по какой-то одному ему известной причине притворяется. Правда, по-видимости, находилась где-то посередине между этими двумя соперничающими точками зрения. Мальчишкой он имел склонность задумываться. Как писалось в его школьной характеристике, - "не сосредоточен". Занявшись же семейным бизнесом, он стал культивировать эту склонность, потому что заметил, что она приносит свои плоды. Издатель, обговаривающий условия с агентом, приходит в замешательство, когда агент пристально смотрит на него некоторое время, а затем спрашивает, играет ли тот на арфе. Разнервничавшись, издатель называет сумму в пятнадцать процентов, хотя он предполагал сказать десять, а об эксклюзивных правах и вовсе забывает.
На Космо манера Саксби действовала раздражающе. Не отличающийся смелостью в присутствии дяди, он все-таки имел какое-то самолюбие, и ему было ненавистно, когда с ним обращаются, словно с некой незначительной формой жизни, только что выползшей из щелки. Он резко откашлялся, и голова мистера Саксби встревожено вздрогнула. По всей видимости, он считал, будто находится в комнате один.
"Боже правый, да вы меня напугали!" - сказал он. "Кто вы?"
"Меня зовут, как я уже сказал, Висдом"
"А как вы сюда попали?" - спросил мистер Саксби с заметным интересом.
"Я вошел".
"И остался. Понятно. Теннисон был прав: мудрость приходит с годами. Присаживайтесь"
"Я уже сижу".
"Тогда присаживайтесь еще" - гостеприимно предложил мистер Саксби. "Я могу что-нибудь для Вас сделать?" - спросил он, озаренный внезапной догадкой.
"Я пришел узнать насчет серии в газете".
"Спагетти:", - мистер Саксби нахмурился. Был затронут вопрос, на счет которого он придерживался строгих взглядов.
"Когда я был молод", - строго сказал он, - "спагетти не было. Мы ели добрую старую овсянку на завтрак и чувствовали себя превосходно. Потом появились эти иностранцы, понавезли всякой всячины, и каков результат? Несварение повсюду. Англия наводнена им".
"Но в газете..."
"А упаковка, мой юный друг, не имеет никакого значения", - проговорил мистер Саксби и вернулся к своему носку.
Лорд Икенхэм вошел в комнату, и беспокойство отразилось в каждом волоске его поднятых бровей. Многие на его месте, узрев несчастного, которому довелось познать удел людских потерь, сказали бы себе: <О, господи, еще один раздавленный судьбой>, и мигом шмыгнули наружу, дабы избежать необходимости выслушивать жалобные истории, всегда готовые вылететь из их уст. Но в его груди билось большое сердце, и при виде раздавленного не только судьбой, но и явно пострадавшего от последствий одного из взрывов газа на улицах Лондона, которым по силам сразить и шестерых, он, позабыв, о встрече, на которую почти опоздал, оставался рядом и был готов сделать все, что в его силах, чтобы облегчить несчастья страдальца.
- Крепыш! - воскликнул он, - мой добрый старый друг, ради бога, в чем дело? По тебе как будто смерч пронесся.
Сэру Раймонду не пришлось тратить много времени, чтобы объяснить, в чем дело - так много ему нужно было рассказать о черной неблагодарности и подлости его племянника Космо, а также отпустить едких замечаний по адресу Пройдохи Карлайла. Он вел повествование об их мошенничестве, а его аудитория внимала, как зачарованная, и пощелкивала языком. Лорд Икенхэм был шокирован мыслью, что человечество могло пасть так низко, и корил себя за то, что позволил этому новому обстоятельству застать его врасплох.
- Мы должны были предвидеть это, - сказал он. - Мы должны были сказать себе, что безумно доверяться кому-либо вроде юного Космо, проходимцу, в сравнении с кем болото - ровная дорога, кратчайший путь, соединяющий две точки. Глядя на эти его маленькие черные усики, мы должны были отказаться от его услуг, и поискать соратника в другом месте. <Никогда не доверяй ничего бумаге, - говорил мне отец, - и никогда не доверяй мужчине с маленькими черными усиками>. А ты, мой милый Крепыш, сделал и то, и другое.
Ответ сэра Раймонда был несколько приглушен, поскольку он испытывал трудности с голосовыми связками, но Лорд Икенхэм расслышал в его словах упрек, будто во всем была целиком его, лорда Икенхэма, вина.
- Вы предложили его.
- А разве нет? Да, черт возьми, ты прав. Я сидел здесь, ты сидел там, поглощая мартини как настоящая помпа, и я сказал: Да, я припоминаю, мне жаль.
- А что толку?
- Сожаление всегда полезно, Крепыш, оно стимулирует мозг. Мой оно заставило работать подобно циркулярной пиле, и вот-вот план действий начнет проявляться. Ты сказал, этот парень вышел? Куда он пошел?
- Да откуда мне знать, черт возьми?
- Я спрашиваю, потому что мне посчастливилось получить сведения о том, что у него нежная кожа, и он претерпевает значительный дискомфорт, так как жена заставила его надеть шерстяное белье нынче утром. Я думаю, он где-то в саду, разделся до гола, чтобы почесаться как следует, а его пиджак наверняка лежит где-нибудь на земле или висит на ближайшем суку. Я мог бы подкрасться так, что ни одна ветка не хрустнет, и пройтись по его карманам. Но вряд ли он из породы людей, небрежно обращающихся с пиджаками, в которых лежат важные документы. Я попытаюсь испробовать другой план, который, как я сказал, начал проявляться. После того, как ты слышал о нем в последний раз, я успел отшлифовать его вплоть до последнего винтика, и теперь убежден: он себя оправдает. Ты уверен, что наш друг вернется?
- Конечно, вернется, будь он проклят.
- Сквозь эти французские окна, без сомнения. Вряд ли он позвонит в парадную дверь и позволит вновь доложить о нем. Это бы смутило Альберта Писмарча и вызвало его раздражение. Ладно, Крепыш, прими его обходительно, справься о его нежной коже и отвлеки разговором, пока я не вернусь.
- Куда вы?
- Не важно, когда в полях распустятся ромашки, я вернусь, - сказал лорд Икенхэм и удалился за дверь минутой раньше, чем Пройдоха Карлайл вошел сквозь французское окно.
Едва ли можно сказать, что сэр Раймонд принял мистера Карлайла обходительно, если только считается обходительным пронзить кого-нибудь взглядом василиска и назвать гнусным шантажистом, не стал он и осведомляться о его коже и вовлекать в разговор. Всю последовавшую беседу вел Пройдоха, который был в отличном расположении духа, и явно чувствовал, что все идет к лучшему в этом лучшем из лучших миров. Письмо Космо, уютно устроившись в кармане его пиджака, слегка похрустывало, когда он похлопывал по нему, изливая музыку его ушам. Оживленное веселье сквозило в его манерах, когда он начал торг, как ножом полоснув этим собеседника. Он едва назначил цену, и завел разговор о том, что если бы сэр Раймонд вынул свою чековую книжку и взял в руки перо, все бы вскоре прояснилось в аккурат к всеобщему удовлетворению, когда внезапное сомнение относительно того, были ли обстоятельства, как он предполагал, лучшими из лучших, поразило его. Дверь открылась, и появился Альберт Писмарч.
- Инспектор Джервис, - объявил он.
С тяжелым чувством внутри, как будто ему только что пришлось проглотить полную ложку порхающих бабочек, Пройдоха узнал в высокой, стройной фигуре вошедшего своего попутчика со станции. Заметив же, что его глаза, столь ласковые в такси, теперь были жесткими, а губы, тогда улыбавшиеся, строго сжаты, он заметно упал духом. Ему вспомнилось, как однажды на Кони Айленде хиромант в обмен на пятьдесят центов предсказал ему, что странный человек повстречается ему на пути, и что этого странного человека ему бы следовало опасаться, но даже мысль о том, стоит ли ждать большего за те полдоллара, не могла утешить его. Если глаза лорда Икенхэма и были жесткими, а губы сжатыми, то только оттого, что такой он представлял принятую на себя роль. В его знании литературных работ своего крестника присутствовали пробелы, но он прочел достаточно, и знал: инспектор Джервис, оказавшись среди криминальных элементов, не встречает их радушной улыбкой. Жесткий взгляд, железные и официальные интонации, - вот как он представлял себе инспектора Джервиса.
- Сэр Раймонд Бастабль? - спросил он. - Добрый вечер, Сэр Раймонд, я из участка.
И, оценив ситуацию, он остался доволен собой. Ему пришлось в свое время сыграть не мало ролей, и он был горд, что сыграл их верно. Он в тайне гордился и тем, что не было в мире существа, исключая, быть может, циркового карлика, благодаря его росту, и Джины Лоллобриджиды, благодаря ее несравненным формам, которое он не смог бы в любой момент и безо всяких репетиций изобразить с полным успехом. За один лишь день в особняке <Кедры>, Мейфекинг Роуд, предместье Мичинг Хилл, когда ему случилось помочь розовощекому пареньку, на которого он сослался в разговоре с Альбертом Писмарчем, он изобразил не только служащего из магазина птиц, пришедшего подстричь когти домашнего попугая, но и мистера Роддиса, хозяина <Кедров>, мистера Балстрода, одного из соседей, и был разочарован тем, что не имел возможности изобразить попугая, хотя он был убежден, это было бы сделано им в широкой артистической манере. Пройдоха продолжал падать духом. <Все не так удачно, - говорил он себе, - не так удачно>. Он никогда не был без ума от инспекторов, и всегда, когда их сообщество решалось обратиться к нему по малейшему поводу, они возникали внезапно, как будто от него зависело завершение важного дела. Ему не нравилось, как тот смотрел на него, а когда он заговорил, сказанное понравилось ему еще меньше.
- Выворачивай карманы, - сказал лорд Икенхэм резко.
- А?
- И не говори: <А?>. Я пристально следил за этим человеком, - сказал лорд Икенхэм, поворачиваясь к сэру Раймонду, чьи глаза вылезли из орбит, как у улитки, - с тех пор, как увидел на железнодорожной платформе в Лондоне. Его крадущиеся повадки возбудили мое подозрение. Шарит по карманам направо и налево, этот тип, - сказал я себе. Пробавляется бумажниками и черт знает, чем еще ото всех и вся.
Пройдоха вздрогнул, и лихорадочный жар пробежал у него по лбу. Его профессиональная гордость была задета. Ни в одном слою общества классовые различия не сильны так, как среди тех, кто живет бесчестной преступной жизнью. Взломщик смотрит свысока на грабителя, грабитель на скромника, практикующего воровство молочных бидонов. Стоит обвинить высокопоставленного мастера-афериста в мелкой краже, как в нем немедленно проснется сноб.
- А после того, как мы вместе проехали в такси до Хэммер Холла, и, сойдя, я недосчитался портсигара, булавки для галстука, пакетика пастилок от кашля и авторучки, я понял, что мои подозрения имели под собой веские основания. Давай, дорогуша, выворачивай карманы. Чего мы ждем?
Пройдоха все еще глотал ртом воздух.
- Вы говорите, я чищу карманы? Вы сошли с ума, я и не знаю как:
- Чушь. Это проще простого. Сунул руку - и готово. Не стоит ссылаться на неспособность. Если Грека, - сказал лорд Икенхэм, который в таких случаях всегда имел некоторую склонность поработать языком, - мог преспокойно сунуть руку в реку, не вижу причины, почему тебе не быть способным сунуть руку в карман, будь и чужой. Вы оставляли этого типа одного в комнате? - спросил он сэра Раймонда, но тот проморгал и ответил: <Нет>.
- Да, в таком случае у него не было возможности прикарманить какую-нибудь из ваших маленьких безделиц, даже если у него все еще есть куда их сложить. Но давайте посмотрим, что он добыл. Уверен, это заслуживает больше, чем поверхностного осмотра.
- Да, сказал сэр Раймонд, - наконец понимая: он всегда был несколько тугодумным, когда дело не касалось его профессии. - Выворачивай карманы, дорогуша.
Пройдоха колебался, не зная, что лучше предпринять. Если б он был спокойнее, до него дошло бы, что это, пожалуй, был самый странный инспектор, по манере говорить и держаться совершенно не похожий на тех, с кем ему приходилось сталкиваться в своей профессиональной деятельности у себя на родине, и его подозрения также были бы возбуждены. Но он был очень взволнован, и чувствовал себя далеко не так, как в спокойные времена. К тому же, быть может, он думал, что все английские инспектора таковы. Ему никогда не приходилось встречаться с ними близко. Его знакомство со Скотленд Ярдом было чисто литературным, будучи результатом чтения детективов, к которым он имел сильное пристрастие.
Возможно, тот факт, что сэр Раймонд находился между ним и ближайшим окном, повлиял на его решимость. Крепыш Бастабль, недавно встретивший свой пятьдесят второй день рождения, не был больше тем гибким атлетом, что тридцать лет назад, но он все еще был чрезвычайно крепким на вид субъектом, которого не так просто втянуть в схватку тому, кто специализируется скорее на приемах убеждения, нежели насилия. Как следует разглядев его внушительные габариты, Пройдоха принял решение. Медленно, со вздохом печали и мыслью о том, что все могло сложиться по-другому, если бы его Герти была здесь со своей вазой гладиолусов, он опустошил свои карманы. Лорд Икенхэм выразил удивление скудостью их содержимого.
- Должно быть, он спрятал награбленное. Наверняка где-нибудь в укромном местечке, помеченном крестом, - сказал он. - Но глядите-ка, что это? Письмо, адресованное вам, сэр Раймонд.
- Да неужели?
- Написанное, выводя дедуктивным методом из его беглого осмотра, человеком с маленькими черными усиками.
- Ну и ну.
- Я и сам хотел сказать то же.
- Невероятно.
- Абсолютно. Будете ли вы выдвигать обвинение против него в том, что он стянул это письмо?
- Не думаю.
- И вы не хотите видеть его за решеткой, в сыром подземелье, где его плоть будет изглодана крысами? Вы равняетесь на Великого Барда, не тяготясь глубиной его снисхождения? Отлично, разумеется, все в ваших руках. Ну, мистер Карлайл, вы можете идти. И в этот момент, когда все казалось, прояснилось, говоря словами Пройдохи, в аккурат к всеобщему удовлетворению, дверь отворилась вновь, и в ней робко показалась миссис Фиби Уисдом, чей вид настолько напоминал белого кролика, что первым порывом любого любителя природы было бы предложить ей лист салата.
- Раймонд, дорогой, вы не видели мою свинку?
В последние полчаса сэр Раймонд Бастабль испытывал значительное нервное напряжение, и хотя оно несколько спало благодаря облегчению, принесенному успешным вмешательством его сводного зятя, он все еще ощущал его последствия. Это внезапное вторжение темы свинок, казалось, обрушило его в мир кошмаров, где не осталось и тени разумного, и на мгновение реальность показалась ему лишенной смысла. Слегка покачиваясь на месте, он спросил сдавленным шепотом:
- Вашу свинку?
- Маленькую золотую свинку с моего браслета с подвесками. Она упала, и я нигде не могу ее найти. Ах, Фредерик, как приятно видеть тебя спустя такое время. Писмарч сказал мне, что ты здесь. Когда ты приехал?
- Я приехал на поезде в 3.26. Остановился со своим крестником, Джонни Писом в Холле. Ты не очень хорошо выглядишь, Фиби. Что тебя беспокоит? Нехватка дрожжей?
- Это книга Косси, Фредерик, не могу представить, как ему взбрело написать такую книгу, епископ осудит ее.
- Епископы есть епископы.
- Я вчера ездила в Лондон, чтобы сказать ему, как я расстроена, но его там не было.
- Наверное, где-то пропадает, - предположил лорд Икенхэм.
Пройдоха слушал этот разговор с растущим смятением. С самого начала он думал, что этот инспектор весьма странный инспектор, но только теперь до него дошло, насколько странным тот был.
- Скажите, кто этот человек? - потребовал он
- Разве мой брат не представил вас? - сказала Фиби - это муж моей сводной сестры, лорд Икенхэм. Ты ведь не видел мою свинку, Фредерик?
- Фиби, - сказал сэр Раймонд, - поди вон.
- Что, дорогой?
- Поди вон!
- Но я собиралась поискать мою свинку.
- Забудь о своей свинке. Поди ВОН! - проревел сэр Раймонд голосом, столь часто обрушивавшим штукатурку с потолка Олд Бэйли, заставляя нервных судейских проглатывать жвачку.
Фиби удалилась, тихо всхлипывая, как белый кролик, который только что получил дурные вести из дома, а Пройдоха вперил взгляд в лорда Икенхэма. Его лицо было сурово, но сердце его пело, как всегда бывает у людей, для которых поражение обернулось победой.
- Так! - сказал он.
- Так что? - сказал лорд Икенхэм.
- Боюсь, у вас крупные неприятности.
- У меня? Это почему?
- Потому что выдали себя за полисмена. Выдавать себя за полисмена - тяжкое преступление.
- Но дорогой мой, когда это я выдавал себя за полисмена? Мне такое и не снилось.
- Дворецкий представил вас как инспектора Джервиса.
- Мало ли что сказал дворецкий. Что же, я должен нести ответственность за его неудачные шутки? Это была лишь невинная шутка, которую мы разыграли.
- Вы сказали, что вы из участка.
- Я имел в виду участок двора, что за кухонной дверью, я курил там сигарету.
- Вы заставили меня вывернуть карманы.
- Заставил вас? Я попросил, а вы любезно согласились.
- Отдайте мне письмо.
- Но оно адресовано сэру Раймонду Бастаблю. Оно принадлежит ему.
- Да, - прогремел сэр Раймонд, встревая в препирательство, - оно принадлежит мне. Как вы смеете говорить о тяжких преступлениях, вы, мерзкое ничтожество. Позвольте напомнить вам, что нарушение тайны переписки одно из них. Дайте мне это письмо, Фредерик.
Лорд Икенхэм пробирался в это время к двери, и его рука замерла на ее ручке.
- Нет, Крепыш, - сказал он, - не сейчас. Ты должен заслужить его.
- Что?
- Я могу говорить свободно в присутствии мистера Карлайла, поскольку, судя по тому, как он поморщился, твоя манера обращения со своей сестрой глубоко потрясла его. Меня уже долгое время ранит твое обращение с Фиби, Крепыш, уж очень оно напоминает одного из наименее привлекательных чудовищ Апокалипсиса. Исправь это положение. Смени его на братскую заботу. Молви ласково, как сизый голубок. Вози ее в Лондон поужинать и в театр время от времени, и, обращаясь к ней, не забывай, что улыбка покоряет сердца, и что ты не восточный деспот, недовольный усердием эфиопского раба. Если Альберт Писмарч, который будет за тобой приглядывать, подтвердит, что произошло заметное и существенное улучшение, ты получишь это письмо. А тем временем я намерен хранить его и держать над тобой, как: меч, кто был тот парень под мечом? Забыл, скоро забуду собственное имя, - сказал лорд Икенхэм раздраженно, и вышел, закрыв за собой дверь. Мгновение спустя дверь отворилась вновь, и просунув в нее голову, он сказал:
- Дамокл, как дамоклов меч. - Дверь захлопнулась.
Солнечным утром ровно через две недели после того, как лорд Икенхэм подвесил дамоклов меч над головой сэра Раймонда, тем самым совершенно испортив историю с письмом, и заставив его питать по отношению к специалисту по ласке-и-заботе чувства, которые никто не должен быть вынужденным питать по отношению к зятю, даже если и зять-то всего на половину, человек в униформе повернул большой ключ в двери брикстонской тюрьмы в предместье Лондона, выпустив на свободу молодого человека в темно-синем костюме. Космо Уисдом, заплатив свой долг обществу сполна, вновь появился на горизонте. Он побледнел и похудел с тех пор, как его видели в последний раз, к тому же первым делом власти - поборники прекрасного, сбрили его усы. Тем не менее, сей акт не был столь великим благом для пешеходов и автолюбителей, как могло показаться, ибо он был полон решимости, будучи вновь свободен в своих действиях, снова отпустить их.
Система права Великобритании - отлаженный и безотказный механизм, производящий тюремные сроки на любой вкус. Стоит только опустить в него свое преступление, как он выдаст соответствующее ему наказание - 7 лет за присвоение и растрату, 6 месяцев за порез конкурента бритвой, а за пьяный дебош и нападение на полисмена - 14 дней без замены штрафом. Космо был удостоен последнего. Когда Пройдоха Карлайл в момент неконтролируемой щедрости ссудил Космо 20 фунтов, тот, при виде сей манны небесной, выразил желание отпраздновать. Разве что был он это в этом слишком усерден. При мысли о чистом золоте, которое вот-вот хлынет рекой из сундуков дядюшки Раймонда, крылья выросли у него за спиной, едва он ступил на путь наслаждений. Ночной покой был нарушен шумом гулянки, и, одно за другим, не прошло и минуты, как он уже пинал констебля Саймса из дивизии С, чья реакция на попытку стянуть с него шлем оскорбила его, при чем пинал довольно-таки сильно в область желудка.
Засвистели свистки, коллеги пострадавшего сбежались к месту происшествия, и вскоре человек с непреклонным выражением лица вел Космо в направлении ближайшей кутузки с наручниками на руках.
Это был не тот случай, заключил мировой судья с Боннер-стрит следующим утром, когда можно отделаться банальной уплатой штрафа. <Только арест, еще раз арест и ничто кроме ареста не может указать этому кой-чьему сыну на его место>, - сказал он, хотя и сформулировал это несколько иначе, и, казалось, был огорчен тем, что не мог засадить его больше, чем на эти четырнадцать дней. Как он выразился, если бы он был свободен от сборника правил, тяготеющего над ним, Космо бы страшно повезло, сумей он избежать известной китайцам казни разрезанием на тысячу кусков. Как видите, он считал, что такие вещи поставлены лучше в Китае, и констебль Стайлс, все еще чувствовавший боли в желудке, думал так же.
Первой, что сделает экс-арестант по выходе в открытое пространство после выпуска из Альма Матер, так это купит пачку сигарет, второе - раздобудет утреннюю газету, а третье - пойдет и закажет основательный завтрак, о котором мечтал с тех пор, как загремел. В течение двух последних недель Космо, существовавший на здоровой, но довольно скудной тюремной пище, частенько подумывал о сытном обеде, который он съест, выйдя на свободу. И сопоставив достоинства <Барриболта>, <Марио>, <Клариджа> и <Савоя>, решил отдать предпочтение <Симпсону> на Стрэнде, отлично зная, что ни в одном заведении Лондона не кормят обильнее.
Когда он спешил туда, перед его глазами вставали картины огромных ножей, трудящихся над внушительными кусками мяса, у него потекли слюнки и лихорадочный блеск появился в глазах, как у питона, услышавшего звонок к обеду.
Был один из тех солнечных летних деньков, когда большинство из нас мечтает о холодном лососе и салате из огурцов, но ему хотелось дымящегося от жара ростбифа с йоркширским пудингом и рассыпчатой картошкой, а затем что-нибудь вроде пудинга с вареньем и стилтоновского сыра.
Газета, которую он раздобыл, называлась <Дейли Газетт>, и он пролистывал ее, набивая рот питательной пищей, как портовый грузчик наполняет трюмы сухогруза. <Время коктейля>, отметил он с долей неодобрения, было вытеснено с первой полосы каким-то длинным рассказом о двенадцатилетнем школьнике, который обрился на лысо в надежде стать похожим на Юла Бриннера, но все встало на свои места на четвертой странице, где большие черные буквы заголовка гласили:
ОТКРОВЕННЫЙ, ПРЯМОЙ И БЕССТРАШНЫЙ,
Начиная с пятницы
А под ним сообщалось, что <Время коктейля> вскоре будет издано в <Дейли Газетт> по частям. <Сенсационный роман Ричарда Бланта>, - гласила статья, добавляя, что это псевдоним Космо Уисдома, небезызвестного в Лондоне молодого человека, который, конечно же, был никто иной, как племянник видного Советника Ее Величества, сэра Раймонда Бастабля.
Ростбиф, пудинг с вареньем и стилтоновский сыр сделали свое дело для улучшения настроения Космо, а слова прочитанной статьи завершили это благотворное влияние. То, что в глазах <Дейли Газетт> он все еще оставался автором <Времени коктейля>, могло значить только одно: его дядюшка Раймонд, прочтя то письмо, благоразумно решил не рисковать, и заплатить за молчание. Космо не сомневался, что в квартире на Бадж-стрит, Челси, его ожидало известие об этом. И он сожалел, что зов голода не позволил ему пойти туда и прочесть его до того, как его прибило к <Симпсону>
Пока все шло хорошо, но спустя некоторое время, пока он наслаждался видением дяди Раймонда, сидящего за столом с пером в руке и выводящего золотые вензеля в чековой книжке, солнечный свет внезапно померк перед ним.
Его мысли вдруг обратились к предприимчивости своего друга Гордона Карлайла, каждое предприятие которого свидетельствовало о том, что он был себе на уме, и вполне был способен отвезти это письмо дяде Раймонду, открыть тому его содержание, получить за него наличные и уже быть на пути домой в Америку с карманами, набитыми дядиным золотом. Космо повезло, что он успел проглотить пудинг с вареньем, ибо в противном случае тот бы обратился в прах у него во рту.
Но представив себе Гордона Карлайла, любующегося морскими свиньями, опершись о поручни океанского лайнера, и пересчитывая нажитое нечестным путем, он позволил воображению ввести себя в заблуждение. Пройдоха не был на пути в Америку. В этот момент он находился в стадии подъема из-за стола на противоположной стороне ресторана <У Симпсона>, где он обедал со своей женой, Герти. И хотя, как и Космо, он плотно пообедал, у него было тяжело на душе. Любой, увидев его сейчас, сказал бы себе: вот идет едок, который не смог найти свою синюю птицу.
Необъяснимое исчезновение Космо крайне разозлило Гордона Карлайла. Оно задерживало дело. Уже спустя пять минут после того, как он покинул Хаммер Лодж, его изощренный ум смекнул, что должно быть сделано для исправления ситуации, но план, рожденный в его голове, не мог быть осуществлен без помощи Космо, а Космо исчез. Каждый день в течение двух прошедших недель Пройдоха звонил в дверь дома на Бадж-стрит, и каждый день хозяйка дома оставляла его ни с чем, не делая секрета из того, что его вид надоел ей до смерти. Положение его весьма походило на положение генерала, который, отточив свои стратегические планы и приведя их в полную готовность, обнаруживает, что его армия куда-то разошлась, не оставив адресов.
Не удивительно, что в момент, когда он уже направился к двери, но, услышав окликнувший его голос, обернулся и обнаружил у себя перед глазами лицо человека, которого искал так долго, его сердце подпрыгнуло от радости, словно он увидел радугу на небесах. И даже более того, так как в отличие от Вордсворта, он никогда не придавал особого значения радугам.
- Карлайл! - воскликнул Космо возбужденно. Он винил себя за то, что очернил в мыслях этого человека и угрызения совести придали его голосу что-то от теплоты, которую проявляет пастух при виде потерянной овцы, возвращающейся в стадо. - Садись, дружище, садись.
Его дружище сел, но сделал это в сдержанной и отстраненной манере, обнаружившей, как сильно он был взволнован. Гнев занял место радости в душе Пройдохи. Помня о беспокойстве, которое одолевало его последние четырнадцать дней, он не был готов к всепрощению. Взгляд, брошенный им на Космо, был взглядом человека, который намерен потребовать объяснений.
- Миссис Карлайл, - сказал он отрывисто, указывая на собеседника, - это дражайший Уисдом, милая.
- Вот как? - сказала Герти. Ее зубки издали легкий щелчок, а ее взгляд, казалось, привнес прохладу в солнечный день.
Суровость их обращения смогла ускользнуть от Космо. Его радушие и веселое оживление не ослабевали.
- Вот так встреча, - сказал он. - Ну?
Пройдохе пришлось напомнить себе, что он джентльмен, прежде чем он позволил себе заговорить. Слова, усвоенные им в раннем детстве, толкались в его голове. Он повернулся к жене:
- Он сказал: <Ну>.
- Я слышала, - сказала Герти мрачно.
- Ну, сидит там, и спрашивает: <ну?> - как тебе это нравится?
- Ну и наглость, - согласилась Герти, - да он и впрямь наглец. Слушай, ты. Где тебя носило все это время, черт побери?
- Э: кое-где, - ответил Космо уклончиво.
Эти слова произвели наихудшее впечатление на его визави. Будучи холодны и суровы, они стали еще холоднее и суровее. И так очевидно было их неудовольствие, что Космо в конце концов пришлось признать: он находится не среди друзей. На столе как раз стояла бутыль, и стремительная дрожь пробежала у него по спине при виде руки миссис Карлайл непроизвольно потянувшуюся в ее направлении. Зная, какое магическое действие оказывали бутыли на эту женщину, когда их пути пересекались, он решил, что настал момент быть откровенным, прямым и бесстрашным.
- Честно говоря, я был в тюрьме.
- Что?
- Да. Я загулял и дал пинка полисмену. Мне дали четырнадцать дней, и я вышел этим утром.
Чудесное превращение преобразило мужа и жену. За мгновение до этого непреклонные и враждебные, теперь муж и жена глядели на него всепонимающим взглядом. Притязания тюрем первостепенны.
- Так вот оно что! - сказал Пройдоха. - Все ясно. Я не мог и предположить, что с тобой стряслось. Но если ты был в тюрьме:
- Как там они? - спросила Герти.
- А?
- Тюрьмы.
- Ах, тюрьмы. Не то, чтобы очень.
- Да ничем не лучше наших, наверное. Тюрьмы хороши для визитов, я всегда так считала, но я бы не поселилась там, даже если бы мне выделили место. Что ж, жаль, что тебя туда засадили. Но теперь, когда ты здесь, не будем терять время. Обрисуй ему картину, Пройдоха.
- Сейчас, дорогая. Все пошло слегка наперекосяк, Уисдом. Ты знаком с типом по имени Икенхэм?
- Лорд Икенхэм? Да. Он женат на сводной сестре дяди. А что с ним?
Пройдоха не был сторонником долгой подготовки к удару.
- Он заполучил то письмо.
Космо издал странный булькающий звук, похожий на тот, что двумя неделями раньше издал констебль Стайлс, он напоминал звук воды, текущей по пустой трубе.
- Мое письмо?
- Ага.
- Старина Икенхэм?
- Угу.
- Не понимаю. - Сейчас поймешь.
Повествование Гордона Карлайла о случившемся в Хаммер Лодж было несколько затянутым. И задолго до того, как он закончил, челюсть Космо упала до максимального уровня. Он получил картину произошедшего, и упал духом до того же уровня, что и его челюсть.
- Но что же нам делать? - сказал он хрипло, не видя проблеска света среди туч.
- Ну, теперь, когда мы встретились, все прекрасно и замечательно.
- Прекрасно?
- Ага.
- Замечательно?
- Угу.
- Как это? - спросил Космо.
Пройдоха издал легкий смешок.
- Очевидно, я бы сказал. Гениально и просто, как мне кажется. Тебе нужно лишь написать дяде другое письмо. Напиши, что ты все обдумал еще раз, и по прежнему намерен рассказать всем, что он, а не ты написал ту книгу. Пиши, что собираешься все выложить в ближайшие пару дней или около того. Тогда мяч снова будет на его стороне.
Основательный завтрак, пытаясь справиться с которым его озадаченный желудок прилагал все свои силы, значительно притупил сообразительность Космо, но он все еще был в состоянии оценить красоту замысла.
- Ну конечно! Что с того, что Икенхэм присвоил то письмо, не так ли?
- Ничего.
- Это второе провернет дело.
- Конечно.
- Я побегу домой, и напишу его.
- Не спеши, как вижу, ты купил <Газетт>? Читал статью насчет издания книги?
- Да. Видимо, Саксби продал им права. Саксби - литературный агент, он писал мне письмо с предложением помочь в продаже прав на книгу, и я решил, что это хорошая идея. Я дал согласие.
- Так сперва сходи к нему за деньгами.
- А потом, - сказала Герти, - отдай Пройдохе причитающееся. Семьдесят монет, если помнишь. Ты должен был ему пятьдесят, а он одолжил тебе еще двадцать. Итого семьдесят.
- Да, верно. Память возвращается ко мне.
- А теперь, - сказала Герти с четкой металлической ноткой в голосе, - деньги возвращаются к Пройдохе. Он зайдет к тебе через час и заберет их.
Почтенный мистер Саксби сидел за столом в своем <Литературном агентстве Эдгара Саксби>, когда там появился Космо. Он вязал носок. Вязал он нещадно - объяснил бы он, если бы вы спросили его - чтобы удержаться от курения, добавив, что и курил он нещадно, чтобы удержаться от вязания.
Он был высоким, худощавым джентльменом, разменявшим седьмой десяток, с устремленным в даль невидящим взглядом, не многим отличавшимся от того, которым усопший палтус одаривает с прилавка проходящих мимо него. Этот взгляд заставлял многих его знакомых чувствовать себя бестелесными привидениями, так очевидно он давал понять, что они не отбрасывают никакого отражения на его сетчатку. Космо, хоть и полон был ростбифа, пудинга с вареньем и стилтоновсого сыра, мгновенно ощутил себя под этим пустым, неопределенным взором чем-то прозрачным, едва скрепленным эктоплазмой.
- Мистер Уисдом, - сказала девушка, объявив о его присутствии.
- А, - сказал Говард Саксби, и затем последовала трехминутная пауза, во время которой его спицы усердно трудились. - Она сказала УисДом?
- Да, я написал <Время коктейля>
- Нельзя придумать ничего лучше, - сказал мистер Саксби радушно, - как там над пучиной морской, мистер Уис Дом?
Космо сказал, что не знает.
- Точно?
- Я там не бывал.
- Что ж, должно быть, Томас Кемпбелл ошибся. Он писал, что наш дом над пучиной морской.* Подождите секундочку, - промурлыкал мистер
Саксби, вновь обращаясь к носку. - Вы вяжете?
- Нет.
- Сон вяжет. Он тихо сматывает нити с клубка забот.**
В клубе <Демосфен>, где он ежедневно обедал, шел давний спор о том, был ли он на самом деле тем старым маразматиком, каким казался, или просто вжился в роль, преследуя свои эксцентричные цели. Правда, по всей видимости, лежала где-то на полпути между этими противоположными суждениями. Будучи ребенком, он имел склонность блуждать в облаках: "Не умеет сосредоточиться", - жаловались учителя. Но вступив в семейный бизнес, он развил эту свою способность, так как понял, что она приносит плоды. Когда издатель, обсуждая условия контракта с агентом, внезапно обнаруживает, что агент уставился на него неподвижным взглядом, а спустя мгновение спрашивает у него, умеет ли тот играть на арфе, это выбивает из колеи. Он начинает нервничать, говорит пятьдесят процентов вместо десяти, и забывает упомянуть передачу производных прав.
Манеры старика Саксби подействовали на Космо раздражающе. Он хоть и был кроток в присутствии дяди Раймонда, но имел свою гордость. Его возмутило обращение с ним как с примитивной формой насекомых, выползшей из-под древесной коры. Он нарочито кашлянул, и мистер Саксби, вздрогнув, поднял голову. Он явно думал, что находится в одиночестве.
- Господи, как вы меня напугали, - сказал он. - Кто вы?
- Мое имя, как я уже сказал, Уисдом.
- Как вы сюда вошли? - спросил Саксби с любопытством.
- Меня впустили.
- И вы остались. М-да: Плиний был прав - Дом там, где твое сердце. Присядьте.
- Я присел.
- Присядьте снова, - сказал мистер Саксби гостеприимно, - Могу ли я, - спросил, он, озаренный внезапной догадкой, - вам чем-нибудь помочь?
- Я пришел по поводу издания.
Мистер Саксби нахмурился. Был поднят вопрос, на который у него были строгие взгляды.
- Когда я был молод, - сказал он сурово, - люди стоили невысокие, добротные здания и все были довольны. А потом эти американцы придумали свои сумасшедшие небоскребы, или как их там: и что в итоге? Весь мир страдает батофобией.
- Я про бумажное издание.
- Если стоить здание из бумаги, что от него проку? - сказал мистер Саксби и вернулся к носку.
* Thomas Campbell
Britannia needs no bulwarks,
No towers along the steep;
Her march is o'er the mountain waves,
Her home is on the deep.
(Ye Mariners of England)
[Британии нашей валы не нужны,
И башен вдоль берега строй,
Дороги ее среди волн пролегли,
А дом над пучиной морской.]
** Шекспир. <Макбет>. Акт 2, сцена 2 (пер. Б. Пастернака)
В комнату вошел лорд Икенхем. Каждый волосок его приподнятых бровей выражал сочувствие и крайнюю озабоченность. Многие на его месте, увидев человека в таком подавленном состоянии, сказали бы про себя: "О боже, еще один несчастный, обиженный судьбой", и быстренько улизнули бы подальше, чтобы не слышать печальных жалоб, на которые так щедры эти горемыки. Но пэр-альтруист был не из таких. У него было доброе сердце. При одном только виде такого несчастного он забывал обо всех своих неотложных делах и важных встречах. Лорд спешил ему на помощь, даже если это был не просто подавленный депрессией, а явная жертва взрыва газа, вроде того, что унес недавно жизнь шестерых лондонцев.
- Крепыш! - воскликнул он. - Старина, расскажи,что случилось? ты выглядишь как город после землетрясения.
И сэр Раймонд начал рассказывать. Когда он наконец завершил свою историю о подлом злодействе своего племянника Космо, приправленную острыми выпадами в адрес Ойли Карлисла, его заинтригованная аудитория даже прицокнула языком. Лорд Икенхем был поражен, услышав, как низко может пасть человек. Он укорял себя за то, что не смог предвидеть такого развития событий.
- Мы обязаны были предусмотреть это, - сказал он. - Какое безумие, довериться такому лгуну и хитрецу, как юный Космо. Прямота его души может сравниться разве что со штопором или винтовой лестницей. Да только взглянув на его черные усики, мы должны были отказать ему и подыскать другого сотрудника. Мой старик отец учил меня: "Никогда не доверяй своих мыслей бумаге, мой мальчик, и никогда не верь человеку с черными усиками". А ты, бедный Крепыш, сделал и то, и другое.
Сэр Раймонд даже дар речи потерял. Он прохрипел что-то невнятное в ответ. Лорд Икенхем понял, что тот обвиняет его:
- Вы же его предложили!
- Кто - я? Нет! Ах, да, клянусь Юпитером, ты прав. Я сидел здесь, а ты вон там, и тянул мартини, как пылесос, и я сказал... Да, я вспоминаю. Весьма сожалею.
- Теперь уже поздно сожалеть.
- Раскаяние никогда не поздно, Крепыш. Оно стимулирует мысли. Мои, например, жужжат в голове, как пчелы в улье, и уже вырисовывается кое-какой план. Вы сказали, этот парень ушел? Куда?
- Да мне-то откуда знать?
- Я спрашиваю, потому что случайно знаю, что у него чувствительная кожа, а его жена дала ему надеть шерстяное белье, так что он здорово мучается. Думаю, сейчас он где-нибудь в саду, чешет свое несчастное тело, для пущего эффекта раздевшись догола. Но это значит, что его пиджак в это время лежит на земле или висит на ветке где-нибудь поблизости. Я мог бы подкрасться тихо-тихо - веточка бы не шелохнулась, и обшарить его карманы. Хотя нет, вряд ли он настолько беспечен, чтобы расбрасывать где попало пиджаки с важными документами. Я попробую другой план, о котором я упомянул, что он вырисовывался. Но сейчас он уже полностью оформлен, завершен, застегнут на все пуговицы, и, я уверен, принесет успех. Вы думаете, он вернется?
- Куда же ему деться, чтоб его...
- И, разумеется, через это вот французское окно, а не через парадную дверь. Зачем звонить, шуметь, раздражать Альберта Писмарша. Ладно. Давай, Крепыш, прими его со всей учтивостью, спроси, как его кожа, вовлеки его в разговор - в общем, тяни время.
- Но куда же вы?
- Неважно. Я обязательно вернусь - когда луга в цвету утонут...
С этими словами лорд Икенхем удалился через дверь - как раз за минуту до того, как Ойли Карлисл вошел в комнату через французское окно.
Нельзя сказать чтобы сэр Раймонд принял мистера Карлисла со всей учтивостью, если таковой не считать смертоносный, как у василиска, взгляд, и обращение не иначе как "гнусный шантажист". Он не справлялся о здоровье его кожи, и уж конечно, не было никакой необходимости вовлекать собеседника в разговор. Ойли начал говорить сам, и весь их последующий диалог был, по сути, его монологом. Он пребывал в прекрасном расположении духа и явно считал, что все к лучшему в этом лучшем из миров. В нагрудном кармане его пиджака лежало письмо Космо. Оно тихонько похрустывало, когда Ойли клал на него руку, и этот хруст был как музыка для его ушей. Он с такой энергичной непосредственностью перешел к вопросу о цене, что его собеседник отшатнулся, как будто его полоснули ножом.
Он уже оговорил тариф и и как раз намекал сэру Раймонду, что самое время вынуть чековую книжку и ручку, и все будет улажено быстро, аккуратно и ко всеобщему удовлетворению - как вдруг в его душу внезапно закралось сомнение насчет того, что этот мир так уж идеален. Причина была проста: открылась дверь и появился Альберт Писмарш.
- Инспектор Джервис, - объявил он, и в комнату вошел высокий, стройный человек. Ойли ощутил какое-то странное шевеление внутри своего естества - как будто орган, в котором находится душа, вдруг сдвинулся с места и самопроизвольно пополз в сторону пяток вместе со своим содержимым. В вошедшем он узнал своего попутчика со станции. Но тогда, в такси, его глаза лучились добротой, и с лица не сходила улыбка. Теперь же взгляд стал жестким, губы сжались и застыли.
Ойли пробрала дрожь. Он вспомнил хироманта с Кони Айленд, который однажды, в обмен на 50 центов, предсказал, глядя на его руку, что его линия пересекается с линией какого-то незнакомца, и его следует остерегаться. Но даже то, что деньги, похоже, были потрачены не напрасно, сейчас нисколько не воодушевляло Ойли.
Что касается лорда Икенхема, то его суровый взгляд и сжатые губы объяснялись тем, что именно такой он видел отведенную ему роль. Разумеется, он читал далеко не все литературные творения своего крестника, но все же достаточно, чтобы знать: в присутствии криминальных элементов инспектор Джервис не улыбается им во весь рот. Жесткий взгляд, сжатые губы, сухой, официальный голос - таким ему представлялся инспектор Джервис.
- Сэр Раймонд Бастэбл? - спросил он. -Добрый вечер, сэр Раймонд. Я из Розыска.
Он был доволен собой. В жизни ему довелось играть много ролей, и он скромно гордился, что все они были сыграны великолепно. Лорд Икенхем был убежден - нет на свете того, в кого он не смог бы успешно перевоплотиться, даже без репетиции. Ну, разве что были бы сложности с цирковым лилипутом - из-за его роста, и с Джиной Лолабриджидой - тоже из-за индивидуальных анатомических особенностей.
Как-то раз в "Кедрах", Мэйфкин-Роуд, что в пригороде Митчен-Хилла, он познакомился с одним замечательным парнем (это о нем он упоминал в своем разговоре с Альбертом Писмаршем), и за один день перевоплотился не только в работника птичьего магазина, присланного якобы для подрезки когтей его попугаю, но и в мистера Роддиса, хозяина "Кедров", и в мистера Дж. Балстрода, одного из его соседей, и был крайне разочарован, что не представилось случая сыграть попугая. Тут бы, несомненно, раскрылась вся широта его артистического таланта.
Ойли продолжал дрожать.Ничего хорошего, повторял он про себя. Он не любил инспекторов. Эта братия как будто только для того и существовала, чтобы выскочить как черт из табакерки в самый ответственный момент, когда он заключает какую-нибудь важную сделку. Мрачный взгляд инспектора ему очень не понравился, но то, что он сказал, понравилось еще меньше. А сказал он:
- Выворачивай карманы! - отрывисто и властно.
- А-а?
- И не говори "а-а". Я давно наблюдаю за этим типом, - сказал лорд Икенхем, обращаясь к сэру Раймонду, чьи глаза выпучились и вылезли вперед, как у рака. - Я его приметил еще на станции в Лондоне. Подозрительный тип, вороватый какой-то. Я сразу сказал себе: похоже, карманник. Ворует бумажники и все, что попадется под руку.
Ойли вздрогнул. Лоб покрыла испарина. Его профессиональная гордость была задета. Ни в одной общественной прослойке нет таких жестких классовых разграничений, как среди тех, кто имеет честь жить преступлением. Взломщик смотрит свысока на налетчика, налетчик - на воришку молочных бидонов у дверей домов почтенной публики. Обвините мошенника высочайшего класса в мелкой краже - всю его спесь как ветром сдует!
- Мы с ним ехали в одном такси до Хэммер-Холла, а когда я сошел, то недосчитался портсигара, булавки для галстука, упаковки мятных конфеток от кашля и авторучки. Вот тут мои подозрения переросли в уверенность. Ну, давай, голубчик, чего ты ждешь?
У Ойли перехватило дыхание. Он никак не мог прийти в себя.
- Вы хотите сказать, что я - карманник?! Вы с ума сошли. Да я... не умею!
- Чушь! Чего тут уметь? Сунул руку в карман - и готово. Нечего прикидываться простачком. Уж если Петер Пайпер Поймал Перепелку Понес Продавать, то почему ты не можешь Поймать Портмоне Пошарив в Портфеле?
У лорда была склонность к недержанию речи. Иногда его просто несло.
- Вы его оставляли здесь одного? - спросил он сэра Раймонда.
Тот тупо поморгал и сказал, что нет.
- Ага, тогда у него не было возможности стянуть что-нибудь из ваших антикварных безделушек, даже если у него осталось место в карманах. Но давайте же исследуем, что у него есть при себе.
- Да, конечно, - уверенно ответил сэр Раймонд, наконец очухавшись. Он туговато соображал во всем,что не имело прямого отношения к его профессии. - А ну-ка, выворачивай карманы, дружок.
Ойли заколебался. Если бы он сохранил хладнокровие, то заметил бы, что инспектор этот подозрительно странен. И по речи, и по манерам он отличался от инспекторов, с которыми ему, в силу рода занятий, приходилось сталкиваться на родине. Но Ойли был слишком возбужден, чтобы оставаться невозмутимым. А может, он думал, что все английские инспектора такие. С ними-то он никогда не встречался. Его знакомство со Скотланд-Ярдом было чисто литературным - через детективы, которые он страшно обожал.
Возможно, на его решение повлияло то, что между ним и французским окном расположился сэр Раймонд. Тот недавно отметил свое 52-летие, и хотя уже был далеко не тем проворным атлетом, что раньше, но все же имел крайне внушительный и солидный вид - сладить трудно, уболтать еще труднее. Под впечатлением от его массивной фигуры Ойли принял решение. Он нехотя вынул все из карманов и печально вздохнул. Вот была бы тут сейчас его Герти с вазой гладиолусов...
Лорд Икенхем, казалось, был удивлен скудостью содержимого его карманов.
- Похоже, он припрятал награбленное где-то в тайнике, и пометил место крестиком, - сказал он. - Эге, постойте-ка! Что это? Письмо, адресованное вам. Сэру Раймонду.
- Что вы говорите!
- И с первого же взгляда методом дедукции легко заключить, что оно написано человеком с черными усиками.
- Ну и ну...
- Вот и я хотел сказать "ну и ну".
- Странное совпадение.
- Очень. Вы собираетесь привлечь его за кражу?
- Не думаю.
- Как, вы не хотите, чтобы его посадили в сырую темницу, чтобы крысы обглодали его до костей? Какое великодушие! вы прямо поете в унисон с Шекспиром. Милосердия не может быть слишком много... Ну ладно, мистер Карлисл, можете идти.
И тут, как раз в тот момент, когда, как мог бы сказать Ойли, все было улажено быстро, аккуратно и ко всеобщему удовлетворению, дверь вдруг снова открылась, и в комнату медленно вошла миссис Феба Виздом. Она напоминала белого кролика. Так и хотелось протянуть ей лист салата.
- Раймонд, дорогой, ты не видел моего поросенка?
Последние полчаса сэр Раймонд Бастэбл был в сильнейшем напряжении. Хотя успех предприятия, затеянного его сводным зятем, был налицо, он все еще не пришел в себя окончательно. Поэтому внезапное вторжение в игру свинских мотивов повергло его в полное смятение. Все превращалось в какой-то бессмысленный кошмар. Слегка качнувшись в своем кресле, он еле слышным шепотом переспросил:
- Твоего поросенка?
- Маленького золотого поросенка с моего браслета с брелочками. Он куда-то упал, и я не могу его найти. А, Фредерик, рада вас видеть. Столько времени прошло... Писмарш сказал, что вы здесь. Когда вы приехали?
- Я приехал поездом в 3.26. Остановился в усадьбе у крестника, Джонни Пирса. Ты что-то неважно выглядишь, Феба. Что случилось? Скучаешь?
- Это все из-за этой книги Косси. Как он мог такое написать! Его осудил епископ!
- Ну, епископы - они всегда такие.
- Вчера я ездила в Лондон навестить его и сказать, что я очень волнуюсь. Но его не было там.
- Наверное, он был где-то в другом месте, - предположил лорд Икенхем.
Ойли, разинув рот, внимал этому обмену репликами. Ему сразу показалось, что инспектор странный, но только сейчас до него дошло, насколько он странный.
- Скажите-ка, кто этот парень? - настойчиво спросил он.
- А разве мой брат вас не представил? - удивилась Феба. - Он муж моей сводной сестры, лорд Икенхем. Вы не видели моего поросенка, Фредерик?
- Феба, - сказал сэр Раймонд, - выйди отсюда!
- Что, дорогой?
- Выйди вон!
- Но я хочу поискать поросенка.
- К черту твоего поросенка. Во-о-о-н! - заорал сэр Раймонд тем диким воплем, от которого частенько осыпалась штукатурка с потолка Лондонского Уголовного Суда, а судейские чиновники судорожно сглатывали свои жевательные резинки.
Феба выскочила за дверь, тихо рыдая. Теперь у нее был вид белого кролика, который получил дурные вести из дома.
Ойли повернулся к лорду Икенхему. Лицо его было суровым, а сердце пело от радости. Сейчас его поражение обернется победой!
- Итак! - воскликнул он.
- Итак - что? - переспросил лорд Икенхем.
- По-моему, вы вляпались в неприятности.
- Я? В какие же?
- А выдавать себя за представителя власти? Это серьезное правонарушение.
- Помилуй, дорогуша, когда это я выдавал себя за представителя власти? Даже и в мыслях такого не было.
- Дворецкий представил вас как инспектора Джервиса.
- Мало ли что скажет дворецкий. Я что, виноват, что он решил пошутить? Это была просто шутка, никакого отношния к тебе она не имела.
- Вы сказали, что вы из Розыска.
- Ты не понял. Я действительно перед тем занимался розыском. Разыскивал свои сигареты.
- Вы принудили меня вывернуть карманы.
- Принудил? Я попросил, и ты очень вежливо согласился.
- Отдайте письмо.
- Но оно адресовано сэру Раймонду Бастэблу, и принадлежит ему.
- Да, - прогудел сэр Раймонд, встревая в перебранку, - оно принадлежит мне, и уж если ты, злокачественная опухоль, говоришь о правонарушениях, то я тебе напоминаю: присвоение чужой почты является одним из таковых. Дайте мне письмо, Фредерик.
Рука лорда Икенхема замерла на ручке двери.
- Нет, Крепыш, - сказал он, - не сейчас. Ты должен его заслужить.
- Что?
- Я думаю, что могу говорить открыто в присутствии мистера Карлисла. По тому, как нервно он сейчас моргает, я вижу, что твое обхождение с сестрой Фебой глубоко травмировало его. Я тоже поражен твоими манерами, Крепыш. Они очень напоминают манеры самых отвратительных представителей фауны из книги Откровений. Измени свое отношение к ней. Прояви свое обаяние, ведь ты ее брат. Поворкуй ей что-нибудь, как лесной голубок. Бери ее иногда с собой в Лондон - пообедайте вместе, в театр сходите. Когда обращаешься к ней, помни: улыбка - орудие победы. Ты же не восточный владыка, недовольный своим чернокожим рабом. Альберт Писмарш присмотрит тут за тобой. Если он подтвердит, что заметно реальное улучшение, ты получишь письмо. Пока же я подержу его у себя. Пусть висит над тобой как меч... как же звали этого парня с мечом? вылетело из головы. Скоро собственное имя забуду, - раздраженно сказал лорд Икенхем и вышел, закрыв за собой дверь. Спустя мгновение она снова открылась, и показалась голова лорда.
- Дамокл! - воскликнул он. - Дамоклов меч.
И дверь снова закрылась.
Прошло ровно две недели после того как лорд Икенхем приладил дамоклов меч над головой сэра Раймонда Бастэбла, что совершенно испортило последнему день и пробудило в нем мысли по адресу инструктора обаяния совершенно неподобающие шурину, хотя бы и сводному. Солнечным утром джентельмен в униформе с большим ключом открыл двери Брикстонской тюрьмы под Лондоном, и оттуда появился молодой человек в обтягивающем темно-синем костюме. Космо Виздом, искупив свою вину перед обществом, снова включился в его жизнь. Он немного похудел и побледнел, и, главное - представители власти, из любви к прекрасному, первым делом сбрили ему усы. Впрочем, благосостояния окружающих его пешеходов и водителей это нисколько не повысило, тем более, что он собирался их отрастстить заново.
Закон Великобритании - это четко работающий автомат. Он подберет вам тюремный срок на любой вкус. Бросаете в щель ваше преступление - и получаете соответствующее наказание, например: семь лет за растрату средств трастового фонда, шесть месяцев за художественную резьбу бритвой по лицу вашего конкурента, а если вы напьетесь, будете буянить и оскорбите полицейского - получите четырнадцать дней без замены штрафом. Как раз последнее и выпало Космо.
Когда Ойли Карлисл в порыве несвойственной ему щедрости одолжил Космо двадцать фунтов, последнй, как вы помните, получив эту манну небесную, решил отметить событие. Он так и сделал, только немного переборщил. Мечты о червонном золоте, которое вскоре забъет фонтаном из сундуков дяди Раймонда, окрылили его, и он полетел по усыпанному розами пути. Ближе к ночи он услышал звуки пирушки и пошло-поехало. Все случилось очень быстро. Он довольно сильно лягнул констебля Стайлза из отделения "С" в живот. Ему не понравилось, как вел себя полисмен, когда он пытался украсть его каску. Ночь разорвали трели свистков, коллеги пострадавшего констебля прибыли на подмогу, и вскоре Космо, согбенный под тяжестью оков, отправился в местную кутузку в сопровождении мрачных личностей.
По мнению полицейского судьи с Бошер-стрит , это был не тот случай, когда можно отделаться просто штрафом. Только тюрьма, вся тюрьма и ничего кроме тюрьмы! Вот наказание по заслугам для этого мордатого юнца, сына не будем говорить кого (на самом деле, конечно, эта мысль была выражена несколько иначе). Он даже слегка огорчился, что был лишен возможности по-настоящему показать нарушителю, где раки зимуют. Казалось, если бы не рамки законов и правил, то избегни Космо казни, известной в Китае как "смерть от тысячи разрезов", это было бы огромным везением. Какие уж там четырнадцать дней тюрьмы! Судья считал, что у китайцев есть чему поучиться. Констебль Стайлз, чей живот все еще болел, был того же мнения.
Первое, что сделал экс-заключенный, выйдя в большой мир по окончании курса наук в этом своеобразном университете - купил пачку сигарет. Второе - приобрел утреннюю газету. И третье - как следует поел. Последние две недели, перебиваясь хотя и здоровым, но довольно скудным тюремным пайком, Космо мечтал о хорошей сытной еде, которй он насладится, выйдя на свободу. Перебрав в уме заведения Берриболта, Марио, Клариджа и Савой, он решил нанести визит Симпсону на Стрэнде, поскольку хорошо знал, что сытнее, чем там, нигде не накормят. И он устремился туда, с горящими глазами, истекая слюной - настоящий питон, услышавший звон обеденного гонга. Перед глазами его стояли повара в белых колпаках, хлопочущие вокруг окороков и грудинок.
В такой теплый солнечный день обычно думаешь о холодной лососине с огуречным салатом. Но Космо хотелось ростбифа - горячего, дымящегося ростбифа с йоркширским пудингом и рассыпчатой картошкой на гарнир, а потом чего-нибудь вроде фруктового рулета и стилтонского сыра.
Он набивал себя белками, жирами и углеводами, как портовый грузчик набивает зерном корабельный трюм. Краткие предышки в этом процессе он использовал, чтобы бегло просмотреть Дэйли газетт. С легким неодобрением он отметил про себя, что "Время коктейля" перекочевало с первой полосы (которую теперь занимал очерк о двенадцатилетнем школьнике, выбрившем голову под Юла Бриннера) на четвертую.Там под жирным черным заголовком:
ЧЕСТНЫЙ ПРЯМОЙ БЕССТРАШНЫЙ
НАЧАЛО В ПЯТНИЦУ
помещалось объявление, что "Время коктейля" скоро появится в Дейли газетт как роман с продолжением.
"Сенсационный роман Ричарда Бланта"- гласило объявление, добавляя, что это псевдоним Космо Виздома, молодого человека, хорошо известного в городе, племянника еще более хорошо известого члена Королевского Совета сэра Раймонда Бастэбла.
Ростбиф, фруктовый рулет и стилтонский сыр значительно повысили настроение Космо. А прочитанное объявление привело его в полный восторг. Ведь в глазах Дейли Газетт он оставался автором "Времени коктейля". Значит, дядя Раймонд, прочитав письмо, благоразумно решил не выносить сор из избы. Космо не сомневался, что дома, на Бадж-стрит в Челси его ждет письменное подтвержнеие этой догадки. И очень жаль, что собачий голод помешал прочитать его немедленно, заставив Космо заглянуть к Симпсону.
Ну что ж, неплохо, подумал он и какое-то время его душа торжествовала. Он представил себе дядю Раймонда, как он сидит за столом, в руке ручка, на столе - чековая книжка, и пишет в ней цифры которые обернутся золотом. Но потом внезапно солнечный свет померк в его глазах: он вспомнил о своем приятеле, Гордоне Карлисле. Что он мог сделать за время его, Космо, вынужденного отсутствия? Эта мысль заставила Космо похолодеть. Гордон всегда был мастак на импровизации. Вдруг он, воспользовавшись моментом, сам дал дяде Раймонду прочесть письмо, набил карманы дядюшкиными деньгами и был таков.Сейчас он, наверное, уже на пути в Америку. Хорошо, что Космо успел проглотить фруктовый рулет, а то сейчас от таких мыслей ему бы просто кусок в горло не полез.
Но нет, на этот раз , кажется, воображение завело его слишком далеко. Гордон Карлисл в настоящий момент не плыл на океанском лайнере, облокотившись о перила, созерцая дельфинов и подсчитывая свою добычу. Как раз сейчас Ойли вставал из-за стола у протвополжной стены того же заведения, где он обедал со своей женой Гертой. И хотя, как и Космо, он поел как следует, на душе его скребли кошки.У него был вид человека, упустившего синюю птицу.
Необъяснимое исчезновение Космо повергло Гордона Карлисла в смятение. Все зашло в тупик. Он едва успел покинуть Хаммер-Лодж, как его проницательный ум оценил ситуацию и выработал план действий.Но эту схему нельзя было реализовать без помощи Космо, а тот внезапно исчез. Ежедневно в течении этих двух недель Ойли забегал на Бадж-стрит в надежде на новости, и ежедневно домохозяйка отправляла его ни с чем, даже не пытаясь скрыть, как он ей надоел. Он был в положении генерала, который, разработав операцию до мельчайших подробностей, вдруг обнаруживает, что его армия просто ушла и не сказала куда. Поэтому неудивительно, что, когда, направившись к выходу, он вдруг услышал, что его окликнули, он возликовал. Вот он, тот, кого он так долго искал! Хмурое небо просияло радугой - нет, даже ярче; он же не поэт Водсворт, плевать ему на радугу.
- Карлисл!- возбужденно воскликнул Космо, - садись, дорогой, садись, дружище!
Ему было неловко, что он плохо подумал о приятеле, и поэтому в порыве раскаяния Космо вложил в свой голос столько теплоты, сколько мог. Он чувствовал себя как пастырь, потерявший овцу - и вдруг она приходит и докладывает: все в порядке.
Дорогой дружище сел. Он был сух и сдержан. Радость в его сердце сменилась яростью. Он не собирался так просто прощать эти две недели напряженного ожидания. Не мигая, он смотрел на Космо. Сейчас тому придется объсниться.
- Миссис Карлисл, - учтиво представил он свою спутницу. - А этот молодой человек, душечка, - Виздом.
- Виздом, в самом деле? - переспросила Герти. Ее зубки щелкнули, во взгляде сквозил холодок.
Космо не заметил суховатости их поведения. Он продолжал так же сердечно и возбужденно, как и начал.
- Вот и вы, - сказал он. - Ну?
Ойли пришлось приложить усилия и вспомнить, что он джентельмен, прежде, чем он открыл рот. На языке вертелись только слова, выученные в раннем детстве.
- Он сказал: "ну?"
- Я слышала, - угрюмо ответила Герти.
- Он сидит здесь и говорит "ну?" ты уверена?
- У парня есть выдержка, - согласилась Герти, - хватает же наглости! Слушай, ты!.. Где, черт возьми, ты был все это время?
Вопрос был щекотливый. В конце концов, у каждого могут быть свои секреты.
- Э-э... так... в одном месте, - уклончиво ответил Космо.
На его компаньонов эти слова не произвели положительного эффекта. Они стали еще холодней и суровей, чем были раньше. До Космо наконец дошло, что они более не питают к нему дружеских чувств. На столе стояла бутылка, и рука миссис Карлисл непроизвольно потянулась в ее направлении. Космо похолодел. Он знал, как она управляется с бутылками, если с ней спорить. Похоже, сейчас самое время быть "Честным Прямым Бесстрашным".
- Честно говоря, я был в тюрьме.
- Что?!
- Да. Я тут немного "погудел", и ударил полисмена. Мне дали 14 дней без замены штрафом. Я вышел только сегодня.
Лица Карлислов, мистера и миссис, изменились как по мановению волшебной палочки. Из суровых и враждебных они превратились в сочувственные лица добрых, все понимающих друзей. Тюрьма искупает все.
- Ах вот оно что! - сказал Ойли. - Понятно. А я-то не знал, что и думать. Но если ты был в каталажке...
- Как они тут? - спросила Герти.
- Чего?
- Ну, каталажки.
- А-а, каталажки. Да ничего хорошего.
- Думаю, не лучше, чем у нас. Я всегда говорила: тюрьма - неплохое место, чтобы погостить, но если есть выбор, то лучше там не засиживаться. Ну, ладно. Жаль, что тебя упрятали, но теперь ты снова с нами, так что не будем терять время. Введи его в курс в дела, Ойли.
- Сейчас, дорогая. В общем, Виздом, дело немного застопорилось. Ты знаком с парнем по имени Икенхэм?
- Лорд Икенхэм? Он муж сводной сестры моего дяди. А что?
- Письмо у него, - выпалил Ойли, даже не сочтя нужным подготовить собеседника, чтобы смягчить удар.
Космо, точно так же, как констебль Стайлз две недели назад, издал странный булькающий звук, как вода в канализационной трубе.
- Мое письмо?
- Ага.
- У лорда Икенхэма?
- Угу.
- Не понимаю...
- Сейчас поймешь.
И Гордон Карлисл рассказал все, что произошло в Хэммер-Лодж. Рассказ был длинным, и уже к середине челюсть Космо отвисла до предела, а к концу он совсем упал духом. Над головой сгустились беспросветные тучи.
- Что же теперь делать? - прохрипел он.
- О, не страшно. Теперь, когда мы встретились, все пойдет как по маслу.
- Пойдет?
- Ага.
- По маслу?
- Угу.
- Не понимаю, - сказал Космо.
Ойли сдержанно ухмыльнулся.
- Я же сказал - все очень просто. Ты напишешь дяде еще одно письмо, скажешь, что ты еще раз все обдумал, и остался при своем прежнем решении - публично признать, что это он, а не ты написал книгу. Скажи, что заявишь об этом через пару дней. Разве он не втянется в игру? Наверняка должен.
Обескураженный обильной едой желудок Космо работал на пределе, и это отрицательно сказалось на мыслительных способностях. Но все же Космо удалось уловить всю прелесть плана.
- Верно! Ведь неважно, что письмо у Икенхэма, правда же?
- Верно.
- Второе письмо сработает не хуже.
- Конечно.
- Я пойду домой и напишу его сейчас же.
- Не спеши. Я вижу у тебя Дейли Газетт. Ты прочел о романе с продолжением?
- Да. Думаю, это Саксби продал им его. Я получил письмо от одного литературного агента по имени Саксби. Он просил разрешения передать им книгу. Я разрешил. По-моему, неплохая идея.
- Ну так первым делом беги к нему и получи с него деньги.
- А вторым, - добавила Герти, - отстегни Ойли его долю. Семьдесят монет, если ты помнишь. Ты был должен пятьдесят, и занял еще двадцать - всего семьдесят.
- Верно. Припоминаю.
- А теперь, - сказала Герти с металлом в голосе, - и Ойли припоминает. Он заскочит к тебе через часок и заберет их.
Когда Космо появился в литературном агентстве Саксби, старый мистер Говард Саксби сидел за столом в своей комнате и вязал носок. Если бы вы поинтересовались, он бы сказал, что вяжет очень много, чтобы отвлечься от курения. Он очень много курит. Зачем? Чтобы отвлечься от вязания. Это был долговязый худой человек, лет за семьдесят, со странным, рассеянным взглядом, как у камбалы на прилавке рыбной лавочки. Его собеседники от этого всегда чувствовали себя какими-то бестелесными духами - он смотрел сквозь них и как будто не видел. И даже Космо, хотя был под завязку набит непроницаемой материей - ростбифом, рулетом, сыром - от его взгляда почувствовал себя прозрачным, будто наспех склеенным эктоплазмой.
- Мистер Виздом, - сказала девушка, представляя его.
- А-а, - ответил Саксби и замолчал. Пауза затянулась минуты на три. В наступившей тишине слышалось только позвякивание вязальных спиц. - Она сказала, Виздом? Виздом - значит Мудрость.
- Да. Я - автор "Времени коктейля".
- Замечательная вещь. Лучше и не напишешь, - сердечно сказал мистер Саксби. - Как здоровье вашей супруги?
Космо ответил, что у него нет жены.
- Правда?
- Я холост.
- Тогда Водсворт ошибался. Он сказал про вас: Бессмертные стихи и Мудрость навек повенчаны судьбою. Извините, пожалуйста, - пробормотал Саксби, снова переключая свое внимание на носок. - Мне только нужно закруглить пятку. Вы вяжете?
- Нет.
- А вот сон вяжет. Закутывает нежно сон в большую вязаную шаль...
В Демосфене, где Космо ежедневно обедал, Саксби был постоянной темой для дискуссий: можно ли его считать старым психом, или он - неизвестно зачем - намеренно играет этакого эксцентрика. Истина, вероятно, была где-то посередине. С детства он был рассеян, "несобран", как писали в школьных отчетах. Включившись в семейный бизнес, он еще сильнее развил эту черту, поскольку нашел ее весьма полезной для дела. Представьте: издатель оговаривает с агентом условия контракта, и вдруг агент пристально смотрит на него и спрашивает, не играет ли тот на арфе. Издатель в замешательстве, он нервничает, он говорит: пятьдесят процентов, хотя намеревался сказать: десять, а о допольнительных правах вообще забывает упомянуть.
Космо его манеры раздражали. Он сохранил чувство гордости, как ни тяжело это было, имея в родственниках дядю Раймонда. Космо не желал мириться, когда на него смотрели как на непонятную букашку, вылезшую из щели старого комода. Он резко кашлянул. Голова мистера Саксби испуганно дернулась. Видимо, он уже забыл о присутствии в комнате постороннего.
- О боже, как вы меня напугали! - сказал он. - Кто вы?
- Как я уже говорил, меня зовут Виздом.
- А как вы вошли?
- Меня пригласили.
- Вас пригласили, и вы остались. Понятно. Тениссон верно сказал про вас: Всю жизнь накапливаем опыт, в конце останется лишь Мудрость. Возьмите стул и садитесь.
- Я уже взял.
- Возьмите еще один, - гостеприимно предложил мистер Саксби, и вдруг, словно внезапно опомнившись, спросил: - Я могу чем-нибудь помочь?
- Я насчет этого обещанного издания.
- Хрустящего питания?
Мистер Саксби нахмурился. По упомянутой теме у него была непоколебимая точка зрения.
- Когда я был молод, - строго сказал он, - не было этих сухих завтраков. По утрам мы ели здоровую пищу - овсянку; мы процветали на ней. Тут пришли эти американцы с их Хрустящими Хлопьями и Веселыми Хрустками, и еще бог знает с чем. А что в результате? Повальное несварение желудка. Вся Англия страдает от этого.
- Да нет же, в газете...
- Оттого, что вы завернете ее в газету, эта гадость лучше не станет , - сказал мистер Саксби и возобновил вязание.